Текст книги "Жребий Флетча"

Глава 26

10:00 Р. М. ЖЕНЩИНЫ В ЖУРНАЛИСТИКЕ:

Признаемся, друзья – редкая статья готовится для печати девять месяцев.

Общая дискуссия.

Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 4

«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)

– …Я уже собиралась лечь спать, – голос Элеанор Иглз.

– Я принес шампанское.

– Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.

– С каких это пор десять часов – уже поздно? – спросил Ролли Уишэм. – Ты еще далеко не старушка, Элеанор.

– Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.

– Правда? Я этого не знал.

– Вечерним самолетом.

– И как дела в Пакистане?

– Ужасно.

– Для тех краев это обычное состояние.

– Ролли, что ты хочешь?

– А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского…

– Весьма юный мужчина.

– Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью…»

– Как забавно.

– Элеанор. Ты забыла Вену?

– Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.

– Шел дождь.

– Дождь иной раз возбуждает меня.

– Мне включить душ?

– Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера…

– Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.

– Прекрати так говорить, наглец.

– Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.

– Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.

– Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.

– Это случилось так давно, в Оклахоме…

– В Колорадо.

– И ты выражаешь мнение только одной стороны.

– Я располагаю фактами, Элеанор.

– Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?

– Тогда я был еще ребенком, Элеанор.

– А потом?

– Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?

– Нет.

– Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.

– Ты его убил, Ролли?

– Убил ли я Уолтера Марча?

– Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.

– Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?

– Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?

– Ответ – возможно, – послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.

– Ну скажи, Ролли.

– За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.

– Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.

– Неплохое шампанское. По местным меркам.

– Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.

– Давай поговорим об Албании.

– Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.

– Но ты говоришь. И довольно часто.

– Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.

– Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я – хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?

– Мне нечего тебе сказать.

– То есть все, что могла, ты уже сказала.

– Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.

– Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он – подонок.

– Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.

– Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.

– Убирайся отсюда, Ролли.

– Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?

– Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.

– Полицию? В Хендриксе?

– Службу безопасности отеля.

– Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.

– О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.

– Да, – согласился Ролли Уишэм, – размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?

Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.

– Уберешься ты или…

– Шампанское оставить?

– Ты знаешь, что следует с ним сделать.

– Спокойной ночи, Элеанор.

Телефон звонил в номере Флетча.

Глава 27

– Почтовое отделение на связи, – пробурчал Флетч в трубку.

Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.

– Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.

– Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?

Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.

– Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.

– Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?

Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.

Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя.[10]10
  Подробнее в романе «Сознавайтесь, Флетч».


[Закрыть]

– Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.

– Понятно, – улыбнулся Флетч. – Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?

– Стала толще и злее, жуткая уродина.

– Жир – скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?

– Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, – иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. – О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?

– Только на ЦРУ.

– Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?

– Нет, но все к этому идет.

– Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.

– Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?

– Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.

– Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.

– Что?

– Вспомнил одно высказывание.

– Так как насчет этого?

– Чего?

– Просвети меня.

– С какой стати?

– Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?

– Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?

Такое как раз и приключилось в Чикаго.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – попытался отшутиться Сандерс.

– Если я дам тебе хорошую статью, ты предложишь мне работу?

– Я возьму тебя и без этой статьи.

– Ответь, пожалуйста, на конкретный вопрос. Если я дам тебе хорошую статью, ты возьмешь меня на работу?

– Будь уверен.

– Идет. Что тебя интересует, факты или слухи?

– И то, и другое.

– Уолтера Марча убили.

– Довольно шуток.

– Ножницами в спину.

– Теперь ты собираешься сказать, что он упал на пол мертвым.

– Ты всегда забегал вперед, Джек.

– Извини.

– Лучше пойдем шаг за шагом.

– Я уже записал: «Уолтера Марча убили».

– Убили на конгрессе, где все его знали и многие ненавидели.

– Его же избрали президентом.

– Тебе известно, что Уолтер Марч имел под рукой целую свору частных детективов?

– Конечно.

– Не просто имел под рукой, но и использовал в своих целях, к неудовольствию многих, и, похоже, у любого из них был мотив для убийства. Если поверить тому, что здесь говорят, старина Марч шантажировал всех живущих по эту сторону Тибета.

– Ты знаешь, кого конкретно он шантажировал и почему?

– Кой-кого знаю. К примеру, его ищейки уже много лет неотступно следовали за Перлманом.

– Оскаром Перлманом? Сатириком?

– Когда-то он работал у Марча. Но продал свою колонку синдикату, и с той поры она публикуется в газетах, конкурирующих с «Марч ньюспейперз».

– Да это же было до нашей эры.

– Тем не менее он до сих пор держал Перлмана под колпаком.

– Так с чего Перлману пырять Марча на этом конгрессе, если он не сделал этого раньше?

– Не знаю. Может, его детективы что-то да раскопали?

– Оскар Перлман, – мечтательно протянул Сандерс. – Интересный будет суд. Соберет большую прессу.

– Лидия Марч видела Оскара Перлмана в коридоре около их номера сразу же после убийства. Уходящим от двери.

– Хорошо. Пометим Перлмана. Чего не сделаешь ради смеха читателей.

– Все это не для печати, Джек.

– Знаю. Я же редактор, не забывай об этом. Дафни и трое моих уродливых детей постоянно просят есть.

– Ролли Уишэм яро ненавидел Уолтера Марча, имея на то веские основания, но его ненависть могла выйти из-под контроля.

– Ролли Уишэм, с любовью?

– Он самый. Говорит, так разволновался, случайно столкнувшись с Марчем в лифте воскресным вечером, что не смог заснуть всю ночь.

– А чем досадил ему Марч?

– Уишэм утверждает, что Марч, опять же с помощью частных детективов, прибрал к рукам газету его отца, который затем покончил с собой.

– Это правда?

– Откуда мне знать? Если да, то произошло это в критическом для Ролли возрасте, пятнадцать или шестнадцать лет. Для подростков чувства любви и ненависти особенно сильны.

– Тут ты не прав. Мог Уишэм убить Марча? Ты говоришь, он приехал в воскресенье.

– Да, и у него нет алиби на утро понедельника. Он говорит, что ездил по Виргинии, в солнцезащитных очках, на взятой напрокат машине. Не останавливался даже на бензоколонке.

– Забавно. Ролли Уишэм, с любовью, и ножницы в спине Уолтера Марча.

– Ты знаешь, Марч планировал национальную кампанию, от Восточного до Западного побережья с целью вышвырнуть Уишэма из эфира.

– О, да. Я читал одну передовицу. В этом я бы его поддержал. Уишэм – идиот. Негоже журналисту изображать страждущего Христа.

– Оставьте свои консервативные высказывания при себе, Сандерс. Просто вы давно не появлялись на улице.

– Двое достойных кандидатов в убийцы. Мы незамедлительно начнем подбирать материал. Кто еще?

– Помнишь Кристал Фаони?

– Кристал? Крошка Кристал? Желанная гостья всех кафе-мороженых? Она работала с нами в Чикаго.

– Она говорит, что Марч выгнал ее с работы за аморальное поведение, когда она забеременела, не пожелав предварительно выйти замуж. И Кристал пришлось делать аборт.

– Мерзавец. Ханжа. И знаешь, что я скажу тебе, Флетч. Кристал хватит ума и воображения убить человека и выйти сухой из воды.

– Полностью с тобой согласен.

– Я не хотел бы иметь такого врага.

– Я тоже.

– От одной мысли об этом меня начинает бить дрожь. Да лучше лечь в одну кровать с удавом. А что ты думаешь о капитане Эндрю Ниле, который ведет расследование?

– Думаю, капитал Нил держится молодцом. Работа у него – не позавидуешь. Вокруг столько журналистов. Не так-то легко добиться ответов на вопросы у тех, чья профессия – задавать те самые вопросы. И он сможет продержать нас здесь еще двадцать четыре часа.

– У кого еще, Флетч, мог быть мотив для убийства?

– Да тут таких десятки. Хотя бы Роберт Макконнелл.

– Макконнелл. Ах, да. Он был чьим-то пресс-секретарем. Хотел вместе с ним взойти в Белый Дом.

– Точно. А папашка Марч всеми своими газетами поддержал другого кандидата, что, возможно, склонило чашу весов в его пользу. Боба взяли на прежнее место и задвинули в угол, где он и пребывает по сию пору.

– Боб мог это сделать.

– Убить?

– Злопамятный тип. Убежденный, что с ним поступают не по справедливости. Всегда готовый ударить в ответ, даже если на него и не замахивались.

– Я это заметил.

– Мы займемся и им. А что это за парень, которого помянул в утренней колонке Стюарт Пойнтон?

– Пойнтон кого-то помянул? Портье?

– Я только что получил телекс. Какой-то Джозеф Молинаро.

– Никогда о нем не слышал. Уж не вымышленное ли это имя?

– Сейчас прочту тебе, что пишет Пойнтон: «Расследуя убийство Уолтера Марч, местная полиция объявила, что хотела бы допросить Джозефа Молинаро, двадцати восьми лет, белого. Не известно, находился ли этот Молинаро на месте преступления в понедельник утром. Эндрю Нил, руководитель расследования, не пояснил, чем руководствуется полиция, разыскивая Молинаро». Тебе это что-то говорит, Флетч?

– Конечно. Пойнтон уговорил какого-то бедолагу заняться частным сыском, а добычу приносить хозяину, то есть ему.

– Флетч, сидя здесь, в башне из слоновой кости, которая зовется «Бостон стар»…

– Если это башня из слоновой кости, то я – леденец на палочке.

– Значит, при случае я смогу тебя полизать.

– Хо-хо.

– Мысли мои все время возвращаются к Младшему.

– Ты полагаешь, убийца – он?

– Уолтер Марч младший.

– Я сомневаюсь.

– Всю жизнь под пятой отца…

– Я говорил с ним.

– Под тяжелой пятой.

– У меня не сложилось впечатления, что Младший жаждет встать у руля. По-моему, он боится.

– Боится, что его поймают?

– Пьет по-черному.

– Он давно уже пьет втихую.

– Я сомневаюсь, чтобы он мог решиться.

– Решиться ткнуть отца в спину ножницами?

Флетчу вспомнились резкий выпад рукой в баре, безумный взгляд Младшего в тот самый миг.

– Возможно, ты прав. Но теперь ты, наверное, хочешь услышать имя убийцы? Джек Савдерс хохотнул.

– Нет, благодарю.

– Не хочешь?

– В ту ночь, когда горел Чарльзтаун, ты пришел к выводу, что поджигатель – молодой парень, работавший на бензоколонке на углу Брид – и Экорн-стрит, который закончил смену в шесть вечера.

– И что? Хорошая версия. Подкрепленная логикой.

– Только поджигателем оказался сорокатрехлетний пекарь, которого подвигнул на подвиги Христос.

– Мы все можем ошибаться.

– Давай пока ограничимся списком подозреваемых.

– Мне, во всяком случае, Христос ничего не говорил.

– Если у тебя появится что-то интересное, ты мне позвонишь?

– Обязательно, Джек, обязательно. «Память о совместной работе», она дорогого стоит.

Глава 28

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 5

«Люкс З» (Дональд Джиббс и Роберт Энглехардт)

– Снег, чудесный снег, – по голосу Дона Флетч понял, что тот крепко набрался. – Кто бы ожидал найти в Виргинии снег в такое время года?

Ответа Энглехардта Флетч не разобрал.

– Кто бы мог подумать, что мой дорогой начальник отдела будет путешествовать по Югу со снегом в «дипломате». Какое счастье, что он не тает!

Вновь неразборчивое бурчание Энглехардта.

– Но я тоже приготовил тебе сюрприз, мой дорогой начальник. Ты спрашиваешь, какой? Объясняю. Помнишь двух крошек в коктейль-холле Билли-Бобби? Помнится, ты еще назвал их милашками. Так вот, сэр, я взял на себя смелость пригласить их в наш журналистский «люкс». В этот вечер! Этот час! Эту минуту! Вернее, двадцать минут тому назад.

– Ты их пригласил?

– Конечно. А почему бы и нет? Они же журналистки. Развращенные женщины. Можно ли ждать от них чего-то другого?

– Я тоже кое-кого пригласил, – в голосе Энглехардта слышалась осторожность.

– Правда? Так их будет четыре? Четыре голые девицы в одной комнате! И нас двое. Потрясающе.

– Спасателя, – пояснил Энглехардт.

– Спасателя? Какого спасателя? Спасатели тут только мужчины. Других нет.

Энглехардт что-то пробубнил. Джиббс не ответил.

– Что с тобой, Дон? – удивился Энглехардт. – Разве ты против разнообразия?

– О Боже. Две девицы и парень. И мы. Оргия. Потрахаемся всласть. Боб…

– Спокойнее, Джиббс.

– Где бербон? Хочу бербона. А то какое-то странное ощущение в носу.

Звякнул звонок в «люкс».

– Удивительные люди, начальники отделов, – продолжил Джиббс. – Спасатели под снегом. Спасатели-мужчины.

– Любые ситуации надо испытать на себе. Это часть нашей подготовки. Полевые учения.

– Что-то я ничего не читал об этом в руководствах.

– На все случаи жизни книг не напишешь. Зазвонил телефон в номере Флетча.

– Слушаю, – он приглушил магнитофон.

– Флетчер, не поплавать ли нам в бассейне? – звонила Фредерика Эрбатнот. – Или вы уже накупались?

– Вы в своей комнате?

– Да.

– Разве вы не слышите моего диктофона?

– Только так я и поняла, что вы не спите.

– Не только не сплю, но работаю. Готовлю книгу о моих странствиях.

– Я подумала, что к этому часу вы наговорили об Италии все, что могли.

– Разве можно наговорить все об Италии? Великолепная страна, в которой живут удивительные люди…

– Одна работа и никаких развлечений…

– Делу – время, потехе – час.

– Почему бы вам не выключить диктофон? Мы могли бы поплавать в бассейне. Вдвоем.

– Который час в вашей комнате?

– Полночь. Тридцать пять первого. А в вашей?

– Моя милая леди. Кристал Фаони замерзла в бассейне днем, под жаркими лучами солнца.

– Это с ее-то изоляцией.

– Продрогла до костей.

– Я видела, как вы пытались согреть ее.

– А ежели она замерзла днем, можно представить себе, что случится с нами глубокой ночью.

– Мы можем согреть друг друга.

– Вы упустили суть, мисс Эрбатнот.

– Суть в том, мистер Флетчер, что вы уже стреляный патрон.

– Суть в том, мисс Эрбатнот…

– А со стороны кажется, что со здоровьем у вас все в порядке, – и она положила трубку.

У Оскара Перлмана играли в покер, в «люксе» Литвака царила тишина, Леона Хэтч храпела, Джейк Уилльямс разговаривал с редактором газеты Марча в Сиэтле (разъяснял, как подать материал о пьяной драке в коктейль-холле, затеянной игроками бейсбольной команды Национальной лиги), Мэри Макбейн плакала в одиночестве, Чарли Стайг соблазнял подвыпившую незнакомку, Ролли Уишэм и Норм Рейд смотрели телевизор, естественно, по своим номерам. Том Локхарт еще не вернулся к себе.

Флетч нажал кнопку на приемном блоке 5, обслуживающем микрофон-передатчик третьего «люкса».

– Меняемся! – кричал Дон Джиббс. – Все меняются! Меняемся, меняемся. Я СКАЗАЛ, меняемся! Последовала какофония звуков.

– Снег, чудесный снег… – пропел женский голос.

– Скорее, скорее, пока он не растаял, – торопил Дон Джиббс.

Звук затрещины. И хрипловатый голос Энглехардта.

– Когда я плачу деньги, я желаю получить то, за что плачу.

– Обойдемся без этого. Боб, – снова Дон Джиббс. – Я же сказал, меняемся! Все меняются!

– За это вы не платили, – юношеский голос.

– Я сказал! Меняемся!

Флетч слушал до тех пор, пока не убедился, что чудесная машина зафиксировала и второй женский голос.

– О-го-го! Мы живем, как журналисты! – вещал Дон Джиббс.

– Гребаные журналисты. Черт бы побрал этого Флетча. Он-то живет так постоянно. Мерзопакость!

Флетч включил режим автоматической записи с микрофона передатчика 5 в «люксе» 3 и пошел в ванную принимать душ.

Глава 29

Среда.

Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы испарилась утренняя роса, и заставило Флетча остановить лошадь и снять тенниску.

И тут же боковым зрением он уловил среди деревьев на склоне холма блеснувшее в лучах ветровое стекло. Доскакав до подножья холма, Флетч обнаружил уходящий вверх проселок и двинулся по нему. После очередного поворота он натянул поводья.

На дороге застыл автомобиль.

Рядом, на спине, с бегущим изо рта ручейком крови, лежал мужчина, которого он искал, тот самый, в джинсовом костюме, что спрашивал миссис Лири о приезде Уолтера Марча, с коротко стриженными курчавыми седыми волосами.

Он был без сознания.

А другой мужчина, не кто иной, как Фрэнк Джиллис, опустившись на колено, подозрительно смотрел на Флетча, держа в руках бумажник первого.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч.

– Кто вы? – спросил Джиллис.

– Моя фамилия Флетчер.

Джиллис вновь занялся бумажником.

– Работаете здесь?

– Нет.

– Что тогда? Остановились в отеле? Хендриксе?

– Да.

– Вы журналист? – в голосе Джиллиса послышались нотки изумления.

– Время от времени, – Флетч стер пот с живота. – А вы – Фрэнк Джиллис.

– Попали в самую точку.

Многие годы Фрэнк Джиллис колесил по Америке, выискивая и вынося на суд телезрителей самые невероятные сюжеты, касающиеся, главным образом, истории и традиций жителей тех или иных регионов, находя горячий отклик в их сердцах. И когда Америка начинала сомневаться в себе, репортажи Фрэнка Джиллиса становились тем тонизирующим средством, что улучшало, пусть всего на несколько минут, настроение американцев. Возможно, в самые тяжелые дни благодаря этим репортажам нация выдержала и нашла в себе силы вновь обрести уверенность.

– Кажется, вы только что кого-то оглушили. Джиллис поднялся и бросил бумажник на грудь лежащего мужчины.

– Да, но догадайтесь, кого именно. Слезьте с лошади. Подойдите поближе и приглядитесь.

Джиллису было за пятьдесят: добродушно улыбающиеся глаза, двойной подбородок.

Флетч спрыгнул на землю, подошел, ведя лошадь на поводу. Посмотрел на лежащего на земле мужчину. Лицо оказалось гораздо моложе, чем ожидал увидеть Флетч. Совсем молодое лицо, никак не сочетающееся с седыми волосами.

– Мой Бог, – ахнул Флетч.

– Думаете правильно.

– Уолтер Марч.

Джиллис огляделся, уперев руки в боки.

– Почему вы уложили его?

– Не люблю людей, которые швыряют мне в лицо горящие сигареты, – он провел рукой по левой щеке. – Я ударил его лишь один раз.

– Вы его знаете?

– Откуда? Я подошел к нему, чтобы спросить дорогу, – великий исследователь современной Америки застенчиво улыбнулся. – Я заблудился. Парень стоял у машины, скручивая сигарету. Я глянул ему в лицо и остолбенел. «Боже мой, – воскликнул я, – как же вы похожи на…» Лицо его столь внезапно исказилось, что фразу я не закончил. А он закурил и спросил: «На кого же?» Тут я ответил: «На Уолтера Марча». В следующее мгновение сигарета полетела мне в лицо, а я инстинктивно ударил его, – Джиллис посмотрел на лежащего. – Только один раз.

– Удар у вас отменный, – похвалил Джиллиса Флетч. – Как хорошо, что я не курю.

Голова лежащего дернулась, потом – левая нога.

– Как его зовут? – спросил Флетч.

– Если верить водительскому удостоверению, Молинаро. Джозеф Молинаро. Удостоверение выдано во Флориде.

Как и номерные знаки автомобиля, отметил Флетч.

– Парню только двадцать восемь лет. Джиллис пристально посмотрел на лежащего.

– Тело молодое. Возможно, вы правы. Тут глаза Молинаро открылись, он настороженно глянул на Джилисса, затем на Флетча.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч. – Вы, я вижу, решили вздремнуть перед завтраком.

Молинаро приподнялся на локтях, лицо его скривилось от боли. Бумажник сполз с груди на землю.

– Не торопитесь. Десять секунд уже прошли. Глаза Молинаро затуманились, и он вновь упал бы на землю, не подхвати его Флетч.

– Давайте подниматься. Вам сразу станет лучше. Он помог Молинаро встать, подождал, пока тот вытрет кровь с губ, посмотрел на свою руку.

Потом Молинаро зло глянул на Джиллиса. Он отбросил руку Флетча, отошел к автомобилю, сел на бампер.

– У вас дурные манеры, – пояснил Джиллис. – А я вспыхиваю, как порох.

– Вас зовут Джозеф Молинаро? – спросил Флетч.

Мужчина переводил взгляд с Джиллиса на Флетча. И молчал.

– Вы – родственник Уолтера Марча? – спросил Фрэнк Джиллис. Молчание.

– Вы – его сын? – уточнил вопрос Флетч.

Взгляд мужчины упал на дорогу, переместился на кусты. Он пренебрежительно фыркнул.

Джиллис смотрел на Флетча.

Под ухом Флетча жужжал комар. Флетч поймал его на лету.

Джиллис прогулялся к своей лошади, стоящей в десятке шагов, вместе с ней вернулся на прежнее место.

– Вы – сын Уолтера Марча. Отсюда такое сходство. Вы убили его?

– С какой стати мне убивать его? – спросил Молинаро.

– Вот и скажите нам, – предложил ему Джиллис.

– От мертвого мне пользы нет, – пробурчал Молинаро.

Глаза Джиллиса сузились, но он промолчал.

– А какая вам польза от живого? – спросил Флетч. Молинаро пожал плечами.

– Всегда есть надежда.

Вновь последовала томительная пауза. Молинаро поднес руки к голове, потер виски.

Молчание прервал Флетч.

– Послушайте, Джо, мы оказались здесь не для того, чтобы арестовать вас, – он прикинул, стоит ли говорить Молинаро о том, что полиция разыскивает его. Возникла у него и другая мысль: а не сообщить ли капитану Эндрю Нилу о местонахождении Молинаро? – Мы здесь даже не потому, что хотим написать статью.

– Значит, наткнулись на меня случайно? – с усмешкой спросил Молинаро.

Джозеф Молинаро мог быть в отеле в тот час, когда убили Уолтера Марча.

Он разговаривал с миссис Лири, массажисткой, в воскресенье утром, а Марча убили днем позже.

Не вызывало сомнений, что Джозеф Молинаро – близкий родственник Уолтера Марча.

– Какая вам была бы польза от живого Уолтера Марча?

– Я написал ему три или четыре вежливых письма с просьбой о встрече. Мне было тогда лет пятнадцать, – пальцы Молинаро осторожно коснулись челюсти. – В девятнадцать, захватив с собой все сбережения, я работал в прачечной, поехал в Нью-Йорк, жил в ночлежке, осаждая ее секретаршу, чтобы добиться аудиенции. Сначала я назвал собственную фамилию, потом много других, вымышленных. Но ничего не добился. Он то покидал город или страну, то участвовал в важном совещании, – у Молинаро дернулось лицо. – Я даже купил костюм и галстук, чтобы прилично одеться, когда он соблаговолит принять меня.

– Он был вашим отцом? – спросил Джиллис.

– Так мне всегда говорили.

– Кто говорил? – последовал вопрос.

– Мои дедушка и бабушка. Они воспитывали меня. Во Флориде, – Молинаро уважительно глянул на Джиллиса. – Я даже не видел вашего кулака.

– Естественно, – кивнул Джиллис. – При нокауте никто не видит кулака.

– Вы занимались боксом? Профессионально?

– Меня учили играть на рояле, а не махать кулаками.

Молинаро попытался покачать головой и скривился от боли.

– Старый козел.

– Вы снова хотите не увидеть мой кулак? – поинтересовался Джиллис.

Молинаро повернулся к нему.

– Вы – Фрэнк Джиллис, телерепортер.

– Мне это известно, – ответил тот.

– Я видел вас по телевизору.

– Почему вы сами скручиваете сигареты?

– А вам что до этого?

– Для здешних мест необычно. Вы работали на юго-западе?

– Да. На коневодческом ранчо, в Колорадо. Однажды я прочитал, что Уолтер Марч купил газету в Денвере. Оставил работу и поехал в Денвер. Целыми днями простаивал у здания редакции. Наконец, как-то вечером, в семь часов, он вышел из дверей. В сопровождении трех мужчин. Я побежал к нему. Двое мужчин придержали меня, здоровенные громилы, третий открыл дверцу автомобиля.

– Он видел вас? – спросил Флетч. – Ваше лицо?

– Он посмотрел на меня, прежде чем залезть в кабину. И еще раз, через заднее стекло, когда автомобиль тронулся с места. Три или четыре года тому назад. Сукин сын.

– Джо, я же просил вас более не ругаться, – нахмурился Джиллис.

– Ну, есть у тебя незаконнорожденный сын. Что в этом плохого? – Молинаро возвысил голос. – О Боже! Даже в средние века здоровались с незаконнорожденными сыновьями.

Стоя на лесной дороге в нескольких километрах от Плантации Хендрикса, Флетч думал о том, что Уолтер Марч выгнал Кристал Фаони с работы, когда та пожелала родить без мужа. И вообще, «аморальность поведения» журналиста являлась в «Марч ньюспейперз» едва ли не наиболее часто встречающимся поводом для увольнения.

– Ваш отец был очень жестким человеком, – заметил Флетч.

Молинаро прищурился.

– Вы его знали?

– Когда-то работал у него. Однажды виделся с ним. Провел в его кабинете пять минут. Возможно, те самые, которые требовались вам.

Молинаро продолжал смотреть на Флетча.

– Вы приехали в Виргинию, чтобы встретиться с ним?

– Да.

– Как вы узнали, что он будет здесь?

– Президент Ассоциации американских журналистов. Конгресс. Прочитал об этом в газете. «Майами герольд».

– С чего вы взяли, что он примет вас радушнее, чем в прошлый раз?

– Он стал старше. Возможно, помягчел. Я не терял надежды.

– Почему вы не сняли номер в отеле? – спросил Джиллис. – Почему прячетесь в лесу?

– Вы смеетесь? Сами-то сразу узнали меня. Я намеревался держаться подальше от отеля. Пока не найду способ пробиться к нему.

– Вы пытались связаться с ним на Плантации Хендрикса? – полюбопытствовал Флетч.

– В понедельник вечером, по радио, я услышал о его смерти. Собственно, из этого сообщения я узнал, что он действительно приехал. Попытался что-нибудь выяснить. Но безрезультатно.

– С этим все ясно, – кивнул Джиллис. – Но почему вы до сих пор здесь?

Молинаро бросил на журналиста полный ненависти взгляд.

– Завтра церковная панихида, вот почему. Джиллис вскочил в седло. А Флетч, похоже, еще не утолил свой интерес.

– Джо, кто ваша мать?

В ответ он получил лишь еще один ненавидящий взгляд.

Вскочил в седло и Флетч.

– Джо, ваш отец полагал себя моралистом. Выдумывал собственные законы, которых и придерживался, не взирая на беду, что они несли остальным. И, подозреваю, вы вполне смогли бы обойтись без того, что хотели получить от вашего отца.

– Это ваше надгробное слово? – с горечью спросил Джозеф Молинаро.

– Полагаю, что да, – кивнул Флетч.