Текст книги "Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников"

Да, праздников наши солдаты явно не ощущают. И не только там, где служил Вася. Так во многих частях в России.

17 августа 1994 года тетя Валя получила еще одно письмо: «…целую неделю ждали мы приезда командира округа, навели идеальный порядок, но он так и не приехал. А завтра прилетает командарм, значит – всю ночь будем драить казарму (а может, с подъемом вместо зарядки)… Был в прошлое воскресенье в городе (первый раз за два месяца). Ездил вместе со Славкой. Мороженого, фанты объелись: молока теперь и то попить в радость, а котлет я уже восемь месяцев не видел. Эх, как домашнего хочется! Эта перловка с пшенкой, да овес уже в рот не лезут. Белого хлеба и масла уже тоже два месяца не видели (видимо, из-за полевой кухни). Зарплата улетает за три дня или за одно увольнение. Но это все ерунда, скоро домой приеду– оторвусь за весь год-то!!!… Завтра суббота. ПХД¹. Опять полы с мылом драить. А потом будем в нарды резаться или в шахматы играть: библиотека у нас прямо на этаже (4-м): письма строчить, а большинство – дрыхнуть (это теперь у меня любимое занятие после еды)… А ты, мама, не болей, постарайся меньше болеть и не переживай за меня, не надо…»

Оказывается, переживать за Васю стоило, так как его отправили в Чечню, где его ранило осколками мины в правое полушарие мозга, после чего он промучился пять с половиной лет и умер, не претворив свои мечты в реальность, не «оторвавшись» после армии и не построив дачу с баней. Последнее письмо от Васи пришло 26 октября 1994 года: «Здравствуйте дорогие мои мама, отец, дедушка с бабушкой и Оксана с Сашей. Извините, что так долго не писал, но так уж получилось. У меня все нормально. Живем с парнями весело. Сейчас я пишу из Черноречья², так как недавно нас отправили сюда на стрельбы и для повышения боевой подготовки. Сколько мы здесь пробудем, не знаю, может, месяц или больше, посмотрим. Потом поедем в Тоцкий, там более подготовленные полигоны и тренажеры. Вообще, будем стрелять и водить днем и ночью, бегать и так далее.

Постоянного адреса я пока дать не могу, так как мы будем ездить с места на место, и еще не знаю, вернемся ли в Чайковский.

Ну вот и все, надо идти на обед, а потом опять занятия. Как там дедушка, как мама? Не переживайте за меня – не надо. Поздравляю вас всех с Новым 1995 годом! Желаю вам крепкого здоровья, удачи, побольше смеяться и поменьше грустить, счастья и успехов во всем. Ваш сын Василий». На этом письма Васи и закончились, и начались страдания и горести Валентины Викторовны.

ВТОРАЯ ПОЕЗДКА НА ВОДНЫЙ

Через неделю я опять приехала в ставшее мне уже знакомым место, хоть и была я там всего один раз. Открыв калитку и постучавшись в дверь старого перекособоченного дома, я стояла и ждала, когда мне откроют дверь, и думала, как, не раня маму Васи, попросить сводить меня на могилу. Через несколько минут я стояла уже в коридорчике дома, где жил Вася с мамой после ранения. Маленькая комнатушка, желтые крашеные стены, черно-белый телевизор, диван, на котором сидит бабушка с внуком. В этой комнате, как ни странно, я сразу успокаивалась, отдыхала душой. Эти стены хранили в себе теплоту и ласку. Рассматривая еще раз Васины фотографии, я услышала вопрос тети Вали: «Где дядя Вася?» – спросила она сквозь слезы у внука, который держал дядину фотографию. На что малыш ответил с непонимающей улыбкой: «Дядя Вася улетел на небо», – и начал тыкать своим маленьким пальчиком вверх.

Наконец тетя Валя собралась, и мы пошли на кладбище. По пути мы продолжили разговор, и я узнала, как разворачивались события. Тетя Валя говорит, что про ранение Васи узнала через знакомую. Она сидела дома, ей позвонили в дверь. Вбежала, как сумасшедшая, женщина с газетой в руках и с криком: «Валя, посмотри, тут же Вася, твой сын!» И вправду, в газете было фото Васи. «Я не помню, что это была за газета, но оттуда я узнала, что Вася находится в Московском центральном военном госпитале. Там он пролежал четыре месяца, два раза был в реанимации», – вспоминает тетя Валя.

На следующий день тетя Валя и Васина сестра Оксана собрали вещи и поехали в Москву. Для каждодневного доступа к Васе сестра устроилась в госпиталь санитаркой. Когда женщины увидели Васю, он не был похож на себя. Перед ними лежал скелет со скрещенными на груди руками, глазами, смотрящими в никуда, открытым ртом³. Вася был парализован, у него была температура под 40, которую врачи не могли сбить. Сырые простыни, которыми накрывали Васю, высыхали за считанные минуты. Вообще, его можно было назвать «живым трупом». Врачи говорили, что он скоро умрет. Надежды никакой не было. Но мать не хотела терять сына, она верила, она надеялась.

С появлением мамы Вася стал поправляться, появились проблески в сознании, произошло настоящее чудо. Тетя Валя использовала только народную медицину: ягоды, травы и прочее. Врачи были шокированы тем, что не могли ничего сделать, а какая-то маленькая женщина за три дня просто оживила парня. Васина девушка тоже приезжала в Москву, долго плакала. Через небольшой промежуток времени Васю забрали домой. Его привезли в ухтинскую больницу, которая находится в Шуда-Яге. Там Васе поставили аппарат для санирования легких, для того, чтобы он мог дышать. Провели через нос трубку, с помощью которой его кормили, вводя в нее из шприца пищу. Он пробыл там до 15 сентября 1995 года. Там же дали свидетельство о болезни.

Взрыв на дороге из Грозного в поселок Горагорск. Чечня, 2004

Блокпост в окрестностях поселка Горагорск. Чечня, 2004

Наконец Васю привезли домой. Но и дома надо было продолжать лечение. Для этого нужны были большие деньги. Ничего не оставалось делать, как дать объявление в газету. На просьбу о помощи откликнулись многие…

«Много людей помогли деньгами и вообще моральной поддержкой. Писали в основном матери погибших солдат», – говорит тетя Валя.

Письмо от 20 февраля 1996 года: «Здравствуйте, дорогая Валентина. Пишет Вам незнакомая Вам женщина. Прочитала ваше письмо в „Семье“. Там много исповедей о тяжелой жизни, о трагических обстоятельствах. Так хочется Вам помочь. Ваша боль засела в душу, не дает покоя. Как Вы там? Как Ваш мальчик? Чем бы я смогла Вам помочь? Я так Вам сочувствую. Крепитесь и боритесь за сына. У меня двое сыновей, поэтому, наверное, мне Ваше горе так понятно. Как сделать так, чтобы наши „цари“ не делали „пушечным мясом“ наших сыновей? Напишите, пожалуйста, ответ. Жду. С уважением Лузвиянко Елена».

Писем приходило очень много, шли также переводы. Тетя Валя всем отвечала и всех благодарила.

31 января 1996 года пришел первый перевод от Галины Ивановны.

«Здравствуйте, уважаемая Валентина Викторовна! Я думаю, что, когда вы получили мой перевод в сумме 100 тыс. рублей (это по старым деньгам), подумали, от кого и зачем. Я прочитала маленькую заметку в „Труде“ и в память о своем сыне решила помочь. Он трагически погиб пять лет назад. Пришел с армии и через шесть месяцев погиб. А перед Рождеством он мне и мужу каждый день снился, и, получив пенсию (я уже как два года на пенсии), решила послать вам скромную сумму. Хоть скорее бы эта проклятая война закончилась. Ведь от Грозного живем в 260-ти километрах. Живем в постоянном напряжении. Особенно после того, как наш город „прославился" на весь мир. Вот и все, желаю вашему сыну скорого выздоровления, а вам здоровья, терпения, чтобы поднять его на ноги. С уважением к вам Галина Ивановна».

Такие письма приходили тете Вале. Так, при помощи и поддержке посторонних людей, лечили Васю.

Да, мы живем в сложное время: деньги, власть, война, смерть, слезы…

Но я даже представить себе не могла, что в такое жестокое время еще есть люди, которые могут любить и помогать тем, кто рядом или даже далеко, но нуждается в помощи. Да, я слышала раньше об этом, смотрела по телевизору… Но все это не было прочувствовано мною так, как когда я читала эти письма, эти бесконечно трогательные письма…

Наконец мы пришли на кладбище. Я положила на могилу пару гвоздик. Вася лежит рядом со своими бабушкой и дедушкой. Тетя Валя начала жаловаться, что воруют цветы с венков. Я не могу понять, какими надо быть людьми, чтобы это делать. Господи, какая это низость, обкрадывать кладбища.

На кладбище тетя Валя мне сказала, что Вася ей говорил, будто смерть преследует его и ходит за ним по пятам. «Вот она его и настигла, – промолвила тетя Валя, еле сдерживая слезы. – Неправду говорят, что Вася ничего не понимал, он все понимал. Он слышал меня одну. Всё говорили его глаза. Когда я долго не приходила, его глаза мне говорили: „Мама, почему ты так долго не приходишь?" Он меня прекрасно понимал. Некоторые родные даже иногда злились: „Почему он тебя узнает, а нас нет?“ Последней зимой (для Васи) мы с ним сидели и смотрели в окно. Я видела, что мой сын чувствует себя с каждым днем все хуже и хуже. Мы оба чувствовали, а может, даже и знали, но не хотели в это верить, что конец близок. И тогда я ему сказала: „Сынок, я хотела бы, что вдруг, если случится (они оба знали, о чем идет разговор), только летом. Летом тепло, цветочки, земля теплая, солнышко…“ Он повернулся и плотно закрыл глаза, говоря этим, что полностью согласен со мной. Он всегда закрывал глаза, если был согласен. А если нет, то пытался качать в разные стороны головой. Так что ты не верь, что он ничего не понимал», – повторила мне тетя Валя.

Наступило лето, Вася стал совсем плохим, и 10 июля 2000 года он скончался, промучившись пять с половиной лет.

Начало темнеть, нам пора было возвращаться. Мы шли молча. Каждая думала о своем. Мама Васи, наверное, вспоминала прошлое, а я все шла и размышляла, как у этой хрупкой женщины хватило сил и терпения в течение пяти лет видеть своего сына таким, каким он вернулся с войны.

Я договорилась о встрече с Васиной классной руководительницей. На полпути мы с мамой Васи встретили Нину Григорьевну Юкно.

БЕСЕДА С НИНОЙ ГРИГОРЬЕВНОЙ

Нина Григорьевна – учитель истории. 28 лет проработала директором Воднинской средней школы. В 2000 году исполнилось 50 лет ее школьной трудовой деятельности. Нина Григорьевна по сей день работает в школе. «Вася в 1982 году пошел в первый класс, а в 1992 году закончил 11-й класс. Закончил школу хорошистом, с четырьмя пятерками по предметам: физическая культура, обществознание, информатика, труд. По труду учился на автоделе, получил категории „А“ и „В“. Вася хотел поступать после школы в Омское училище МВД на отделение следователя. Из-за долгих раздумий не успел оформить документы, поэтому пришлось идти в армию. Был скрытным, не любил когда о нем говорили. Хоть плохое, хоть хорошее. Хотя в принципе плохого о нем сказать ничего нельзя. Всегда пользовался успехом у девушек. Очень любил природу, охоту, ягоды, грибы, как и отец. Их все время видели, как они ходили вместе. Учителя навещали Васю после травмы. Он узнавал их голоса, начинал плакать. Пенсия у Васиных родителей очень скудная, можно сказать, что эти люди брошены государством (имеется в виду пенсия по инвалидности). Приходилось помогать, кто как мог.

Смерть шла с Васей в ногу, следовала за ним. Ему даже гадала цыганка, что Вася умрет молодым, – рассказывает Нина Григорьевна. – Маму очень его жалко, ведь она болеет сахарным диабетом, да к тому же сердечница. Она ему очень помогла, если б не она, он бы, наверное, после ранения столько не жил. Мать его лечила народной медициной».

Мы сидели с Ниной Григорьевной, и, рассматривая классные фотографии, она вспоминала, как весь класс ходил на Параськины озера. Поднимались в верховья реки Ухты на лодках. Вместе ходили на посевные работы. Класс был очень дружный. Это было видно и в то время, когда Вася был болен. Друзья и одноклассники не оставляли его. Вот только девушка его оставила. И по сей день друзья ходят на могилу к Васе.

После нашей встречи, по дороге на остановку, я встретила сестру Васи, и мы с ней разговорились, она рассказала еще кое-что…

РАЗГОВОР С ОКСАНОЙ

«В госпитале мне было очень трудно, там столько ребят, я даже несколько раз падала в обморок. Мама получила квартиру, – говорит Оксана, – но с Васей жили в старой. Там поселок старый, спокойно, сосновый бор. Васю на прогулку можно выводить. Мы получили новую трехкомнатную квартиру, когда ранило Васю, но денег практически нет за нее платить. У мамы есть льгота, она платит за себя одну на 50 процентов меньше за квартиру, и все. Других льгот не дают, говорят, что Вася умер дома, а если бы он умер на войне, тогда бы считалось, что он погиб, а так как его только ранило, а умер дома, значит, никто ничего никому не должен. Совсем недавно нам еще принесли медаль Жукова, а ведь прошло уже довольно-таки много времени. С похоронами нам помогли, было много народу, поминки были большие… Мне кажется, что Вася умер из-за нас. Мы очень устали и со временем потеряли веру. Папа уже чуть ли не напрямую при нем начал говорить о смерти. Мой брат начал никнуть и, в конце концов, угас. Конечно, для нас эти пять лет были не жизнью, а мучением. Ну что теперь сделаешь. Теперь Вася покоится. Пусть спит с миром, – рассуждала сестра. И добавила: – Оль, когда мы справляли праздники, мы Васю никогда не прятали, он сидел на почетном месте во главе стола, и все были согласны с этим… Вот так. У меня сейчас у самой растут два сына. Я уже сейчас за них боюсь. Денег нет, чтобы можно было освободить их от армии. Я не знаю, что со мной будет, когда их заберут. Хоть они еще и маленькие: одному два с половиной, а второму и года нет, я все равно переживаю. Ну ладно, мне пора, да и у тебя скоро автобус уйдет…» На этом наш разговор с Оксаной и закончился.

В Ухтинской газете «НЭПлюс» 10 августа 1995 года была напечатана статья о Василии Пивоваре «Ау, люди! Идущий на смерть не может приветствовать вас…».

Да, действительно, Василий не может больше приветствовать людей.

«Два маленьких осколка перевернули жизнь обыкновенного паренька с Водного, сделав его инвалидом. 324 тысячи „инвалидных" и бессознательное состояние, бессонные ночи родителей и напрасные надежды… Он не мог двигаться, и прогнозы на его излечение были пессимистичны. „Только чудо“, – говорили врачи. Но мама Васи Валентина Викторовна верит. И живет этой верой. «Я ему говорю: „Васек, у тебя еще есть силы терпеть?" Он мне показывает – пальцами шевелит, ресничками. Так мы с ним понимаем друг друга»».

В этой статье приводится рассказ Дмитрия Кошеленко, служившего вместе с Васей. Мне удалось с ним связаться, и вот что он мне рассказал: «Призывали нас вместе в декабре 1993 года. Год служили в Чайковске (276-я танковая дивизия). Когда отправляли в Чечню, обманули так же, как обманывали и других ребят. Говорили: посылают на учения, но уже 23 декабря в полку знали, что нас ждет Чечня. Согласия не спрашивали, добровольцев не вызывали. Так на второй день Нового года мы оказались в Моздоке. Мотострелковая рота, в которой мы служили с Василием, базировалась в больничном городке на левом берегу Сунжи. Что и говорить, было тяжело, хотя сами парни, отвоевавшие в Чечне, не любят вспоминать подробности. Сначала не давали чеченским боевикам переплывать через реку, патрулировали улицы. Пострелять пришлось, – вспоминает Дима. – Мы, как земляки, старались всегда и везде держаться вместе, поддерживали друг друга. Он о маме все вспоминал, волновался за нее, – говорит Дима. – 19 января с утра выпал снег. Было холодно и сыро. Роту подняли, объявили задачу: занять позиции на заводе „Красный молот“. Отделения распределили по боевым экипажам. Вася оказался в седьмом, а я в восьмом. Ждали, когда атакуемые с другой стороны чеченцы сами полезут в капкан. Не получилось. Чеченцы ударили первыми. Я в это время находился на ПРП (передвижной разведывательный пункт), услышал только сообщение по рации: „Идет бой, есть потери, требуется поддержка". После этого связь оборвалась. Я не могу вспомнить, сколько длился бой. Может, часы, может, минуты. Потом поредевшая рота построилась в больничном городке. Стояли и молчали. Ко мне подошел парень и сказал: „У тебя друга ранили“. Я не мог поверить, не хотел поверить. Позже выяснилось, что Васю «достал» минометчик. Солдаты быстро погрузили его в машину и отправили в госпиталь. Один осколок попал Васе в висок, второй – в колено. Он уже тогда ничего не мог говорить, но все понимал. Пытался помочь ребятам, когда несли его к машине. О дальнейшей судьбе Василия я узнал уже здесь, в Ухте».

Я считаю, что этот кошмар давно пора прекратить. Сколько можно? Гибнут невинные ребята. Жены остаются без мужей, а дети без отцов. Матери теряют сыновей. Многие приходят изувеченными до такой степени, что им впору завидовать погибшим ребятам, приходят психически больные. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела видеозапись. А ведь Вася не один такой. Сколько их?.. Неужели мы можем все оставить, как есть? Неужели никто ничего не сделает? Эта война не должна быть для нас бездонной пропастью. Я верю, что мы можем это изменить. Я не знаю, но что-то должно произойти.

На этом я закончу свою работу, которая напоминает длинное письмо с войны.

Я не знаю, как вы воспримете то, что я сделала. Может быть, не одобрите, может, скажете, что не мое дело. Поверьте мне, я никого не обвиняю. Просто мне захотелось поделиться тем, что произвело на меня огромное впечатление, захотелось показать тем, кто был там, что их помнят. Жил простой парень, учился, пошел служить в армию, воевал, получил ранение, а затем долгая борьба с болезнью и страшное слово «смерть»… И никто, кроме родных, не знал о нем. Почему же такая несправедливость?

Комментарии

¹ ПХД – паркохозяйственный день, «генеральная уборка».

² Вероятно, в Самарской обл., где из военнослужащих разных воинских частей формировался 81-й мотострелковый полк, практически полностью разгромленный в ходе новогоднего штурма Грозного. В медицинских документах Василия Пивовара он именуется рядовым этого полка. В Тоцких лагерях формировался 506-й мотострелковый полк, также принимавший участие в боях в Чечне. Об участии в боевых действиях в Чечне 723-го танкового полка ничего не известно.

³ 19 января, через час после поступления в полевой госпиталь и первичной хирургической обработки, наступила остановка дыхания и глубокая кома; в коме он находится до 9 февраля.

На земле не должно быть чужих людей

Алина Ткачева, г. Астрахань, школа № 53,11-й класс

В 30-е годы греческая семья Киры Константиновны Харлампиди была выселена из родных мест, этаже участь постигла ее снова, сделав после первой «чеченской кампании» беженкой. Но она не согласилась бы поменять родной город ни на какой другой. Для Киры Константиновны город Грозный дороже, ближе всех, самый красивый город на земле. Рассматриваю открытки Киры Константиновны: удивительное солнце, зеленеющая трава посреди зимы, в центре города восхитительный парк с мохнатыми голубыми елочками (интересно, уцелели ли они сейчас?), огромные виноградные плантации, скверик имени Лермонтова с прекрасным фонтаном. Вспомнила, как на уроке литературы учительница рассказывала, что Кавказ стал началом трагического конца Грибоедова и Лермонтова.

Кира Константиновна достает из «чужого» буфета удостоверение члена Союза журналистов России, которое подтверждает, что «Харлампиди Кира Константиновна является профессиональным журналистом». Документ выдан в 1972 году, а начала работать она в Комитете по радиовещанию и телевидению с 1963 года. Вспоминает, что, когда пришла устраиваться на работу, председатель долго изучал документы «брал осторожно» (ведь справку о реабилитации отца она получила только в 1966 году). Отдала мне Кира Константиновна и свою трудовую книжку со словами: «Она мне не нужна. Вот и все. Рассказывать о себе больше нечего».

И начался поиск тех людей, кто знал Киру Константиновну, кто с ней работал. Сделать это было сложно, так как многие приехавшие из Грозного в Астрахань не имеют собственного жилья, живут на квартирах, постоянно ищут работу. Но я звонила, договаривалась о встречах. Все они были разные, порой очень тяжелые. Так, Роза Георгиевна Леонова – беженка из Чечни – потеряла память, и первые предложения заканчивались отчаянными словами: «Я ничего не помню дальше…» Никто не желал говорить о войне, о разрушениях, о сегодняшнем положении. Это и страх, и боль, тревога, что ждет их впереди. Вернутся ли на родную землю?

Рая Вахаевна Цадаева – удивительная чеченская женщина, гостеприимная, отзывчивая – откликнулась на мою просьбу. «Кира – вдумчивая, романтичная натура, выросшая среди кавказских гор. Излишне скромная. Когда на очередной „летучке“ хвалили Кирины передачи, она вся краснела, терялась. За 15–16 лет нашей совместной работы на моей памяти не было такой „летучки“, на которой не хвалили бы ее передачи. Репортажи Кирочка делала очень трогательные. Война (я имею в виду войну в Чечне) заставила людей по-новому взглянуть на себя, свое место в жизни, переосмыслить многое. Кира столкнулась с реалиями жизни, с ужасами войны, но она не сломалась, наоборот».

Рая Вахаевна пообещала мне, что привезет из Грозного кассеты с передачами Киры Константиновны, у нее остались записи, но, к сожалению, уехала она в Грозный и до сих пор не вернулась.

Очень помогло письмо Ирины Дмитриевны из Саратова. Она рассказала, как начинался трудовой путь гречанки Харлампиди. «Кира Константиновна, Кира, Кируся, как ласково мы, ее подруги, называем этого замечательного человека. Познакомились мы в стенах чечено-ингушского радиокомитета где-то более 40 лет назад. Кира (недавняя выпускница школы) посещала школу молодого журналиста и сотрудничала с редакцией детских передач. Она сразу же обратила на себя внимание. Дисциплинированная, ответственная. Она побывала во всех уголках республики. Ее зарисовки, репортажи, очерки с интересом слушали, о чем говорили отклики и многочисленные письма иных и более старших радиослушателей. Сотрудничество Киры было настолько плодотворным, что вскоре из внештатного корреспондента она превратилась в штатного сотрудника республиканского радио, а со временем стала редактором молодежных передач… Но, пожалуй, с особым вниманием она работала над передачами рубрики „Тебе, Отчизна, сердце солдатское", в которых рассказывалось о ребятах, проходивших армейскую службу по всей территории Советского Союза, о связи поколений, о чеченских традициях, об участниках Великой Отечественной войны».

На большой фотографии, сделанной на Всесоюзном совещании журналистов, пишущих на военную тему, Кира Константиновна сидит первая справа. Исторический парадокс заключается в том, что журналистка, посвятившая свою жизнь передачам об армии, Великой Отечественной войне, сама пострадала от войны, столкнулась лицом к лицу с обстрелами, гибелью близких, разрушениями в родном городе.

Город Грозный предстал передо мной после просмотра фильма в Комитете солдатских матерей (не с открыток Киры Константиновны) совершенно другим. Закопченный, безжизненный, таящий смертельную опасность, с вдрызг разбитыми коробками домов, смотрящих пустыми глазницами окон, как будто грозя. И хочется задать вопрос – зачем, почему?

Еще раз просматриваю трудовую книжку Киры Константиновны – благодарности, благодарности, благодарности… Их много. Сама Кира Константиновна говорит: «В комитет приходила разнарядка на награждение. Обязательно должен быть один русский, один чеченец и один ингуш. Других национальностей не значилось. Не знаю, почему?» А в их дружной компании были и гречанка, и грузинка, и чеченка, и армянка, и русская. Вот четверо из них стоят около комитета, и это не декларированная «дружба народов», а искренняя, честная, настоящая. Подтверждение тому – интервью с Раей Вахаевной и письмо Ирины Дмитриевны. Как тепло отзываются они о своей греческой подружке: «Кира для меня очень дорогой человек. Прежде всего потому, что они дружили (ели манную кашу вместе) с моей мамой, а затем она стала моей наставницей и другом».

«На рубеже веков многие раны прошлого столетия, которые, казалось бы, давно зарубцевались, вновь кровоточат…» Так начинает свою статью «Война» Маргарита Петросян в специальном выпуске журнала «Мемориал» (2002. № 25). На первой странице фотография – дом с вывеской, написанной будто детской рукой: «1994 г. В Чечне идет война». Война, в результате которой множество людей вынуждено было подвергнуться опасностям, холоду, голоду, болезням. Война, которая резко изменила привычную жизнь каждой семьи и сделала более 300 тысяч человек беженцами.

Теперь главный вопрос для многих: «Как жить после всего происшедшего?» Кто ответит на этот вопрос – армия, власть? В статье Маргарита Петросян пишет о том, что только в 1997 году указом президента была утверждена Концепция национальной безопасности, которая предусматривает, что «применение военной силы против мирных граждан для достижения внутриполитических целей не допускается» (с. 86).

И еще одна выдержка: «Закон о чрезвычайном положении был принят еще в 1991 году (17.05.91 г. № 1253-1). Однако ни во время первой вооруженной акции в Чечне, ни в теперешней ситуации он не был применен…» (с. 87).

Что же получается? Война началась в 1994 году, закон 91-го года не соблюдался, а концепция принята только в 97-м году. Все это время мирные жители Чечни оставались беззащитными, и многие вынуждены были покидать свои дома, друзей, родных и уезжать. Возможно, там оставляли не просто стены дома, где выросли, а нечто большее. Они оставляли там свою старую жизнь! И становились вынужденными переселенцами.

Такой статус получила и Кира Константиновна Харлампиди. В 1997 году она приехала в Астрахань. Все для нее здесь непривычное, чужое. Никак не может смириться со своим теперешним положением, и если говорит о сегодняшнем дне, то с горечью: «Часто перебираю, вернее, перебирала семейный архив. Сохранился ли он? И вообще, сохранилось ли что-нибудь? Чужой город, чужая квартира, чужая одежда, обувь… Это мой сегодняшний день… Где сейчас мой брат Степан? Жив ли он? Обидно, больно и очень страшно. Да, в жизни все повторяется. Отец мой был спецпереселенцем. Я – вынужденная переселенка. Судьба отца мне известна. Какой будет моя? В Пятигорске меня приютила добрая грузинская женщина – Инга Георгиевна Абашидзе, с которой мы вместе работали… семнадцать лет назад. Безмерна моя благодарность ей».

Рассказывать о войне, Грозном, не хочет и против того, чтобы я что-либо об этом писала. Как она сказала: «Я не хочу пачкать твои детские мозги. И вообще, сожалею и удивляюсь сама себе, зачем я согласилась на все это. Не знаю, конечно, что у тебя получится, но если ты не станешь писать, не обижусь. Вот лучше почитай книги о Махмуде Эсамбаеве, посмотри открытки, какой была красивой Чечено-Ингушетия и Грозный. Вот книга о летчиках, сражавшихся в небе Грозного в годы Великой Отечественной, „Крылья дружбы". Мне подарил ее автор, Алексей Павлов».

И еще одну книгу дала Кира Константиновна – «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности» Евгении Гинзбург. Случайно она дала именно эту книгу или нет, не могу сказать, но за чашкой чая иногда ее словно «прорывало», и она рассказывала урывками то, о чем не хотела вспоминать. «Грозный сильно бомбили. Вот здание Республиканской библиотеки имени Чехова. Я часто ее посещала. Разбомбили полностью. Все в руинах. Я не могла попасть в свою квартиру. Все было занято солдатами. Никто не понимал, какими. С одной стороны – российская армия, через улицу – „дудаевцы". Шла стрельба. У нас был дом на три семьи. Когда я все-таки пробралась в квартиру, ничего не узнала. На полу валялись перья от подушек, книги, побитая посуда, а из дивана, который купил брат накануне войны, сделали туалет. Я настолько была потрясена увиденным, очень расстроилась, не знала, куда идти. Соседка-чеченка пригласила попить чаю. Когда она поставила разные чашки, сказала: „Извини, то, что осталось, и чем могу, накормлю". Но я уставилась на блюдца, это были наши блюдца – розовые с голубыми цветочками. Она произнесла: „Солдаты во дворе стреляли, когда уехали, подобрала, это – твои. Можешь их взять". Вот так, с тремя блюдцами и приехала. Паспорт тоже потеряла. Выдали вместо него справку. Да тогда такие паспорта имело 70 процентов населения. В январе 95-го года пропал без вести брат Степан. Мне сказали, что его вывезли в полевой госпиталь Моздока. Я долго его искала, где только ни была. Никаких следов. Много потеряла близких людей. Но я не хочу об этом говорить. Страдали многие».

Вот передо мной «временный паспорт» Киры Кинстантиновны. Выдан он 8-го февраля 1994 года и действителен только до 8 апреля 1994 года, затем продлен до 8 июня, до 10 октября, а потом уж и не продлевали. Война затянулась. На паспорте печать, поставленная 4 апреля 1995 года, удостоверяющая, что Кира Константиновна получила помощь от Красного Креста – 22 рубля 50 копеек и еще бутылку шампуня. Что интересно, приехав в Астрахань, этот «документ» еще долго подтверждал личность Харлампиди К.К. Справка о том, что во время военных действий в г. Грозном пропал без вести брат Степан и заведено розыскное дело за № 263/95 выдана РОВД г. Грозного.

Дополнительных сведений о судьбе брата Кира Константиновна так и не получала с 1995 года и вряд ли уже получит. В Астрахани «вынужденная переселенка» часто сталкивалась с равнодушием людей, занимающихся вопросами таких, как она. И хотя по закону Российской Федерации о вынужденных переселенцах ей должна была быть «предоставлена безвозмездная субсидия и выплачена компенсация» (Указ Президента РФ от 5 сентября 1995 года № 898), никаких не то чтобы «дополнительных компенсаций», вообще компенсаций за утраченное имущество Кира Константиновна не получала и жилья собственного не имеет до сих пор. Почему? Она обосновалась в Астрахани в 1997 году, когда было принято Постановление РФ от 30 апреля 1997 года № 510 «О порядке выплаты компенсации за утраченное жилье или имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно».

Сколько постановлений, законов… И все-таки препятствий намного больше, и в этом я убедилась, когда прочитала материалы, подготовленные С.А. Ганнушкиной – «О положении в России жителей Чечни, вынужденно покинувших ее территорию» (М., 2002). По-моему, эта проблема просто нарастает, словно снежный ком. Сама же Кира Константиновна о компенсациях, постановлениях не думает. Она и не обсуждала этот вопрос со мной. Ее мысли о другом. Их, по-моему, хорошо выразила Ирина Дмитриевна Шипулина в письме ко мне: «В нашей дружной компании были и гречанка, и грузинка, и чеченка, и армянка, и русская. Мы и окружающих не делили по национальному признаку, просто есть люди порядочные и непорядочные. Мы не сразу поняли, что стало происходить со страной и республикой с 1991 года. Но вскоре в Чечне уже невозможно было оставаться. Кира держалась там, можно сказать, до последнего. Она пережила и военные действия, разбой, беспредел. Пропал Степан, любимый брат… Уехала в Астрахань, но ее душа оставалась в Грозном. Родной край притягивает ее, и не может она смириться с тем, что произошло в республике и с республикой. Главная ее мечта – вернуться в родные и дорогие места».