Текст книги "Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников"

Небо над Гудермесом

Айна Керимова, Ростовская обл., станица Егорлыкская, 11-й класс

Чечня мала по размерам, со всех сторон она окружена горами и лесами. Вся ее территория пронизана реками, большими и малыми. Воспетый поэтами Терек – река горная, с мутной водой и с очень быстрым течением. А в моем родном городе Гудермесе бежит река Гумс. Кажется, что она не имеет ни начала, ни конца. Гуме не очень широк и неглубок, встав на середине реки, можно увидеть мелкие камешки, рыбешек, случайно заплывших сюда и не умеющих противостоять сильному течению. А искупавшись в Гумсе в жаркий летний день, можно почувствовать в себе невероятную силу и желание жить, помогать слабым, работать на благо Родины.

Наша семья жила в городе Гудермесе по улице Кирова. Улицы с этим и другими названиями в станице Егорлыкской и других городах, где я была, мне напоминают улицы моего родного города. В Гудермесе много частных домов, но есть и многоэтажные. В городе много школ, но самая запомнившаяся и моя любимая – это школа № 1. Я училась здесь два года. В городе была детская школа искусств, куда я ходила на рисование. На две части город делила железная дорога. Через нее был построен высокий мост, по которому страшно было ходить. В центральную часть города можно было пройти, преодолев этот мост. Запомнилось мне высокое многоэтажное здание – педагогическое училище.

На окраине нашего города находилось небольшое поселение – аул. Там жили папины родственники. Мы часто ездили к ним в гости, играли с их детьми. Это поселение на три-четыре длинные улицы. Люди, живущие там, хорошо знали друг друга. На окраине аула находилась мечеть, за ней – кладбище, где похоронены многие мои предки. Небо над Гудермесом всегда казалось более голубым и чистым, нежели над другими городами и поселками.

Часто приезжая в Грозный к бабушке и дедушке, я замечала, что небо здесь не такое ясное, как в моем городе, оно здесь серо-голубое, очень гармонировало с величественными зданиями. В Грозном много заводов, нефтеперерабатывающих, химических, однако их наличие не портит красоту утопающего в зелени Грозного.

Но вот наступил 1991 год. Моя мама вспоминает: «Все чаще стали появляться объявления о продаже домов¹. Сердце защемило. Чувствуются какие-то перемены, уже нет ощущения радости жизни. Через три года в Чечне началась война. А в 1995 году, 14 декабря, в Гудермесе началась стрельба². На крышах домов появились снайперы. Я с детьми и соседка Марьям с двумя сыновьями просидели два дня в подвале нашего дома. Мы изредка выбирались наверх, чтобы принести воды и продукты.

Затем решили перебраться в бомбоубежище и стали осторожно, пригибаясь, переходить центральную улицу, которая постоянно обстреливалась. Мы слышали свист пуль, и было очень страшно, особенно за детей. В бомбоубежище провели ночь, а утром узнали, что город будут бомбить.

Женщины, старики, дети вышли на улицу и направились туда, где стояли автобусы с белыми флагами. На автобусах были прикреплены трафареты с названием населенных пунктов, куда отправляли людей из Гудермеса. Я решила ехать в Майртуп³, где жила приятельница, с которой мы работали на заводе. Доехав до места, быстро отыскали дом, в котором жила Лайза. Встретились с ней как две сестры: обнялись, всплакнули. Я помогала управляться по хозяйству и по дому. Но, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше, и мы вернулись в Гудермес».

Я, тогда еще маленькая девочка, вспоминаю, что на улицах города было много транспортеров, танков. В небе – вертолеты, самолеты. По улицам ходили мужчины в маскировочных костюмах. Всю ночь беспорядочная стрельба. Мы ложимся спать одетые на тот случай, если вдруг придется бежать. Жизнь в городе как будто остановилась, было жутко и страшно. Школы в городе не работали, и наша семья решила, что нужно уезжать. Вместе с нами ехала соседка, тетя Марина с детьми. Она тащила вещи на санках, мама несла сумку с вещами. Это был холодный январский день. Мы добрались до Хасавюрта, оттуда – в Кизляр, затем в Волгоград. Дальше наши дороги расходились. Тетя Марина уезжала в Самарскую область, а мы в Ростовскую. Присели, всплакнули и попрощались. Наша дорога лежала в станицу Егорлыкскую. Мы приехали к дедушке и бабушке, которые сами недавно перебрались сюда. Брату Юнусу дали место в детском саду «Ромашка», а я пошла учиться в школу № 11, которая стала для меня родной.

Прошла весна, наступил июнь. Мы узнали, что в Гудермесе затишье и возвращаемся с надеждой, что все наладится.

Город нельзя было узнать: библиотека при железнодорожном клубе разгромлена, в городе полно ваххабитов⁴. Дела вершит их суд. Жизнь идет черной полосой: в школах преподавать некому, водопровод не действует, вода привозная, свет отключен, так как повреждена станция, взрывы и стрельба постоянные, горят дома. Пожили мы в этом кошмаре и решили вернуться на постоянное место жительства в станицу Егорлыкскую. Купили флигель и начали «приходить в себя». Правда, мой маленький братишка, увидев в небе вертолет, бежал в дом с криком, что сейчас будут бомбить. Объясняем ему, что здесь другая, мирная жизнь. Спустя несколько лет он забыл о страхе и с удовольствием смотрит, как парит в небе эта «железная стрекоза».

Воспоминания мамы: «Прошли годы: дети подросли. Пришло время играть свадьбы. Гости едут отовсюду, хотя судьба разбросала нас по всей России. Собираясь вместе, мы поем те же песни, что пели в Гудермесе, и танцуем лезгинку. А когда исполняем гимн Грозного, то слезы непроизвольно появляются на глазах. Дети просят нас не плакать, им не понять, что значит покинуть родной край, землю, где ты родился и вырос. Поэтому мы переключаемся на мысль о том, что хорошо там, где хорошо нашим детям. Сейчас в станице много семей, которые переехали из Грозного, Гудермеса. Все они вспоминают годы, прожитые в Чечне, но Егорлык – это наша новая родина, где мы пускаем свои корни: наше настоящее и будущее».

Мед на рынке рядом с пунктом компактного размещения беженцев «Яндаре». Поселок Яндаре, Ингушетия, 2002

Доставка воды для многоэтажного дома.

Район «7-й школы», Грозный, Чечня, 2004

«Чеченский бензин». Окраина Грозного, Чечня, 2004

Пункт компактного размещения беженцев «Буратино», свастика на стене. Хасавюрт, Дагестан, 2001

Лагерь беженцев «Барт». Карабулак, Ингушетия, 2002

Блокпост при выезде из лагеря беженцев «Сацита». Станица Орджоникидзевская, Ингушетия, 2004

Теперь скромная станица Егорлыкская стала моей второй родиной. Хотя очень жаль было уезжать из родной республики, из родного города. Поначалу в Егор-лыке каждую ночь мне снилась Чечня с ее быстрыми реками, горными хребтами, изменчивой погодой. Но со временем все забывается. Сейчас Чечня мне хоть и снится, но не так красочно, как тогда, семь лет назад. Во что превратила война мой маленький край, я могу только догадываться и судить из сообщений о Чечне. Но я уверена, что сколько бы ни жила, где бы ни жила, я никогда не забуду годы, прожитые в Чечне.

Комментарии

¹ С конца 1980-х начался отток невайнахского населения из Чечни, ставшего там основным объектом криминального давления.

² 14–17 декабря в Чечне прошли выборы, сопровождавшиеся многочисленными нарушениями и фальсификациями. При этом Веденский, Шатойский, Шалинский и Ножай-Юртовский районы, а также ряд населенных пунктов в других районах Чечни находились под контролем сепаратистов, и там не было возможности организовать выборы. 14 декабря с целью помешать проведению выборов отряды боевиков вошли в ряд крупных населенных пунктов Чечни. Вооруженные столкновения произошли в районе населенных пунктов Шатой, Новогрозненский, Ачхой-Мартан. Отряды Салмана Радуева, Хункерпаши Исрапилова, Султана Гелисханова заняли второй по величине в Чечне город Гудермес. В течение последующих дней попытки российской стороны выбить их из города неудались. В городе начались тяжелые бои. 19 декабря в Урус-Мартан был направлен отряд чеченской милиции, но столкновений удалось избежать. 19–20 декабря после массированных обстрелов, бомбардировок и тяжелых боев федеральные войска заняли Гудермес и приступили к «зачистке» города.

³ Село в Курчалоевском районе к югу от Гудермеса.

⁴ Скорее всего, речь идет о лете 1998 года. После нападения в декабре 1997 года на 136-ю мотострелковую бригаду в Буйнакске в Дагестане усилились преследования «ваххабистов», и большое число молодых последователей радикального ислама – свыше тысячи – бежало в Чечню. Здесь, не будучи ограничены родственными и иными связями, они стали существенной силой в руках лидеров религиозных экстремистов. Влияние последних резко возросло, рослой недовольство жителей Чечни «ваххабистами». 15 июля 1998 года в Гудермесе десятки человек были убиты и ранены

в столкновениях между «ваххабистами» и силами, подконтрольными президенту Аслану Масхадову. Однако последний не проявил достаточной решимости, не воспользовался поддержкой населения Чечни, упустил возможность покончить с религиозными экстремистами – и далее те уже действовали без оглядки на законную власть. Это во многом предопределило вторжение в Дагестан летом 1999 года, начало второй чеченской войны, и переход тогда на сторону федеральных сил муфтия Чечни Ахмада Кадырова и полевых командиров братьев Ямадаевых, которые летом 1998 года противостояли «ваххабистам» в Гудермесе.

«Где я соберу своих детей…»

«Бохча» моей бабушки

Милана Мальцагова, ст. Наурская, школа № 2,10-й класс

У моей бабушки Марьям Мусаевой хранится очень драгоценная для нее вещь. Она представляет собой конверт, сшитый из бархатной ткани, с подкладкой. В нем она держит нитки, иголки, ножницы, лоскуты, все необходимое для рукоделия. «Конверт» сворачивается, затем перевязывается шнурком, пришитым к прикрывающемуся концу. Называется «бохча», а сшит моей прабабушкой Залпой Мусаевой. Каждая уважающая себя женщина в чеченской семье имела такой предмет. Шили его из парчи, атласа, бархата, украшали всевозможными ювелирными украшениями, тесемками. «Бохча» являлась частью приданого девушки.

Рассказ, связанный с «бохча», я услышала, когда мы с бабушкой сидели в подвале в городе Грозном в 1995 году: тогда мне было немного лет, но до сих пор слышу гул самолетов, треск оконных стекол, крики женщин и детей. Я беру в руки «бохча», бережно разворачиваю, завязываю, а в голову приходит мысль: «Невзгоды, бегство, войны… всегда нас преследовали!» Задумываясь над тем, что происходит сегодня с моим народом, я слышу голос моей прабабушки.

В 1945 году она прибыла на станцию Предгорная Восточного Казахстана. Ее обнаружили в одном из вагонов с углем и выкинули на ходу. Она искала своих шестерых детей, вывезенных из Чечни в далекий холодный край. Ее отправили в Южный Казахстан, детей – в Восточный. Год и шесть месяцев, день и ночь, металась она от одной станции к другой – с большим трудом удавалось упросить проводников – подсаживалась в вагоны с углем, без теплой одежды и куска хлеба.

Вот что вспоминает ее дочь Залва: «От станции Предгорная до села Глубокое мама ночью прошла более 10 километров. Когда пришла в село, она услышала мелодию чеченской песни. Ее ноги сами понесли. Подошла к избушке, где мы остановились, заглянула в окно, у которого горела лампада, и узнала свою «бохча» и швейную машину «Зингер». Постучала и упала, дальше двигаться не было сил. К этому времени нас уже нашел отец, который приехал чуть раньше с фронта. Он услышал стук в окно, вышел – под окном лежит мама. Занесли в дом, ее невозможно было узнать: вся черная от угольной пыли».

Что же помешало моей прабабушке выехать вместе со своими детьми?

Февраль 1944 года. Чеченский народ обвинялся в пособничестве Гитлеру, даже самых маленьких детей рассматривали как потенциальных «бандитов». Мало кто думал, каково будет в дороге одним детям, без матери. Старший сын прабабушки работал в городе Грозном, ему было 16 лет. Моя прабабушка поехала к нему за день до выселения. Прадедушка воевал.

Прабабушка Залпа рано осиротела. В 16 лет она вышла замуж за моего прадедушку Абусалмана. Они прожили вместе 55 лет, воспитали шестерых детей. Работали в Грозном на нефтяном промысле. Жили в корпусе барачного типа с другими семьями – русских, украинцев, армян, евреев. Одна из дочерей вспоминает: «Нас читать и писать научил учитель Торчинский. Он был очень умным и образованным человеком. Я дружила с его дочерью Тамарой. В двадцатых-тридцатых годах в русскую школу чеченских детей не брали: они должны были четыре года обучаться в чеченских классах на латинской основе, потом только принимали в первый класс. Дети в семье говорили на чеченском языке, общались на русском, армянском, украинском. Учитель Торчинский прекрасно владел чеченским языком».

Жили бедно. Прабабушка Залпа пряла, шила, вязала, обстирывала и готовила на шестерых детей. Работала оператором на промысле. Ей было трудно не только физически, но и психологически. В чеченских семьях традиционно роль женщины всегда признавалась значительной, но при этом она не должна была быть на людях. За это прабабушку осуждали родственники, знакомые.

Но изменения в обществе сказывались на повседневной жизни людей. За хорошую работу ее наградили пальто. В республике делалось все для привлечения женщин-горянок к советской власти. Газеты выходили под лозунгом «Женщину-горянку – в пальто!».

Дочь Залва вспоминает, что однажды прадедушка поехал на подводе в село Старые Атаги в гости к родственникам. Была зима. Прабабушка Залпа отказывалась надеть пальто, муж настоял. Доехали до села, остановились у дома родственников. Посыпался град камней в сторону прабабушки Залпы. Пальто воспринималось как символ измены национальным традициям и обычаям. До промышленной революции не было надобности одеваться в теплую одежду. В основном накидывали теплый большой шерстяной платок. С привлечением женщин в производственный процесс стало необходимо одеваться в удобную одежду. В селах все новое воспринималось как нарушение устоев, посягательство на свободу.

Но постепенно жизнь в семье прадедушки и прабабушки налаживалась: воспитывали детей, строили отдельный дом, думали к осени переселиться.

Но вот началась Великая Отечественная война. Мой прадедушка – к этому времени он работал военным комиссаром в Старых Атагах – ушел в 1941 году добровольцем на фронт. Прабабушка Залпа работала на военном заводе в городе Грозном, выпускала снаряды для «катюш» на токарном станке. Их старший сын Мовлади тоже работал на военном заводе. Мать и сын сутками не приходили домой. С детьми дома оставалась четырнадцатилетняя дочь Залва. Она вспоминает: «В 1943 году Грозный бомбили. Резервуары с нефтью загорелись. Все ушли тушить пожар. У меня до сих пор в ушах крики жертв, перед глазами – обожженные люди, они просили помощи, искали воду. С соседкой Халимат и детьми: у нее – трое, со мной – четверо, самой маленькой было восемь месяцев, – пешком отправились через реку Аргун в село Старые Атаги. Нас приютили очень добрые люди, они хорошо знали нашего отца. Жили, надеясь, что скоро кончится война».

ВЫСЕЛЕНИЕ

Но в 1944 году чеченцы пережили поголовную депортацию в Среднюю Азию и Казахстан. И не только чеченцы, но и ингуши, карачаевцы, балкарцы, калмыки.

Болью в сердце отзывается это событие в воспоминаниях Залвы: «В Старых Атагах объявили, что чеченцев по приказу Сталина выселяют. Всех собрали, начали увозить из села. К нам пришли трое военных и спросили, есть ли взрослые. Я сказала, что жду маму и брата, они работают в Грозном на военном заводе. Военные сказали, что их не стоит ждать, они не придут, и начали мне помогать собирать кое-что, предложили взять с собой продукты, теплые вещи. Из продуктов оказалась кукурузная мука, из теплых вещей – мамино пальто и старая отцовская фуфайка. Я настояла и взяла швейную машину „Зингер“. Она дала возможность выжить в Казахстане.

Приехали на подводе в Грозный. Я так надеялась здесь встретить своих – маму, брата. По 10–15 семей сажали в товарный вагон, а в каждой чеченской семье было по 6–7 детей. Целый месяц следовали к месту назначения. На станциях не останавливались, только на открытой местности – для того чтобы выдать умерших, где их хоронили, мы не знаем. Если и останавливались, то в тупиках, стояли сутками. Кормили кашей: одно ведро на всех.

С нами в вагоне ехал дедушка, ему было 95 лет. Он очень опекал нас, детей, пытался успокоить, рассказывал, что нас ждет благодатный край, где растет кукуруза выше человеческого роста, коровы дают молока больше ведра. Старик не выдержал, умер по дороге. Открылась дверь вагона, поднялся молодой солдат, он весь дрожал от холода, его глаза были полны слез. Мне стало его так жалко, что я предложила ему отцовскую фуфайку. Дальше по пути, на остановках, солдат приносил вместе с ведром каши и буханку хлеба, спрятав ее за пазуху».

Дорога была ужасной: голод, холод, болезни, но даже в этих условиях были люди, которые сострадали, сочувствовали, сердцем понимали несправедливость.

ЖИЗНЬ НА НОВОМ МЕСТЕ

11 марта 1944 года старшая дочь моей прабабушки Залва прибыла вместе с сестрами (самой маленькой было 9 месяцев) и маленьким братом (4 года) в Восточный Казахстан. В этот день ей исполнилось 16 лет. Они никогда не видели столько снега – полтора метра. На санях их привезли в районный центр Предгорный. Она вспоминает: «Стали спрашивать, кто мы, откуда, кто взрослые, кто родители. Я хорошо владела русским языком, рассказала, что мать и брат работали на военном заводе, отец на фронте. Показала последнее письмо, которое он прислал с фронта. Они задали нам и себе вопрос: „За что вас выселили?" Многие люди недоумевали. Логика жизни не укладывалась в выдумку о „чеченцах-бандитах".

Пригласили уборщицу конторы. Затопили баню, искупали нас. Столько было вшей! Накормили молоком и хлебом. Утром вызвали председателя колхоза, нас устроили в колхозный детский сад».

Залве предлагали учебу в типографии, она не могла, так как не с кем было оставить детей, за ними нужен был уход. Обуть и одеть нечего было. Иногда к Иртышу приходилось бегать за водой по снегу босиком. Она написала письмо отцу на фронт. От него не было ответа. Он был ранен и лежал в госпитале в Киеве. Встреча с отцом произошла неожиданно. Его дочь вспоминает: «В 1945 году кончилась война. В воскресный день я с детьми вышла на прогулку. Смотрю – солдат в окружении русских женщин. Мне стало интересно, что он рассказывает. Я подошла и узнала отца. Закричала: „Это мой отец!“ Бросилась к нему с плачем. Он обнял нас всех, спросил, голодные ли мы.

Отец стал работать заместителем председателя колхоза „Предгорное". Начались поиски матери и брата Мовлади. Они искали нас. Нашла нас мама. Она сердцем чувствовала, где искать. Маму и брата мы долго лечили».

Моя прабабушка нашла в себе силы не пасть духом. Устроилась на работу звеньевой в колхозной бригаде овощеводов. Прадедушка Абусалман работал директором фабрики. Он много помогал людям. У него работали «враги народа». Он знал, какие страдания они пережили, знал, что они ни в чем не виноваты. Помогал, чем мог.

Люди отказывались строить жилье, сажать огороды, надеясь, что через неделю, месяц, год вернутся на кавказскую землю, что справедливость будет вот-вот восстановлена. Пришлось 13 лет жить на чужбине. Прадедушка знал, что главный виновник этого зла – сталинизм, пока жив «отец народов», изменений быть не может. А как выжить?

Начал строить дом, посадил сад. Люди приходили, любовались, удивлялись. Такой положительный пример помог многим выжить в суровых условиях. Выращенные овощи и фрукты он раздавал больным и престарелым. Те, кто не хотел строить и сажать, приходили за семенами и саженцами, просто за советом… Цветущий уголок рядом с жильем напоминал изобильную кавказскую землю.

А что же происходило на Родине, в Чечне? Об этом пишет в своей повести «Ночевала тучка золотая… «Анатолий Приставкин. Он рассказывает, как жутко было детдомовцам, прибывшим на Кавказ. Зреющие яблоки, колосящиеся поля, благоухающие цветы – и никого! Ни одного человека! Словно страшный смерч унес людей, оставив в целости и невредимости взращенное и выпестованное их руками.

Оказывается, станица Березовская, рядом с которой живут колонисты, вовсе не Березовская, а Дай-Чурт, что в переводе с чеченского означает «Могила отцов», и жили в ней совсем недавно чеченцы. Это их Родина, их дом, могилы их отцов, с которых солдаты снимают надгробные плиты и мостят ими дорогу в горы, где укрылись «остатки мятежников». Дорогу, как уточняет писатель, в пропасть.

В чеченские селения были направлены и студенты. Один из них вспоминает: «Задача студентов заключалась в том, чтобы до прибытия переселенцев из Курской и Орловской областей держать хозяйство в порядке. Мы должны были собирать скот, кормить, принять зерно, инвентарь и т. д. В горных аулах эту акцию провели иначе. Отсюда был эвакуирован весь скот, и тогда сожгли аулы, чтобы лишить „бандитов" базы для существования. Днями можно было наблюдать в горах горящие аулы».

ВОЗВРАЩЕНИЕ

XX съезд КПСС вслед за реабилитацией репрессированных при Сталине партийных и государственных деятелей осудил политику депортации целых народов. Чечено-Ингушская АССР была восстановлена 9 января 1957 года.

Мои родные эту весть восприняли с большой радостью, не ставился вопрос: вернуться или остаться? Но они оказались в трудных условиях. На родине не было ни дома, ни имущества, ни работы. В 1957 году мою бабушку Марьям пригласили в Алма-Ату, где ей предложили работу в Грозном. Она с братом приехала на Родину с одним чемоданом. Жизнь пришлось начинать заново: опять строили дом, сажали сад. К концу 1957 года вся семья собралась вместе, воссоединилась. «К тому времени, – вспоминает бабушка Марьям, – старший брат и две сестры имели свои семьи. Моим родителям пришлось им помогать, так как они были без угла, имущества, работы».

Худо-бедно жизнь налаживалась. Подросли внуки, правнуки. Их фотографии появились в альбоме прадедушки и прабабушки.

Для моей бабушки жизнь навсегда изменилась после смерти родителей. В 2000 году, после известных событий в Чечне, в нашей семье появилась брешь – невосполнимая утрата: в городе Грозном на противотанковой мине подорвался брат бабушки, а в первую чеченскую войну погиб племянник.

Мы остались без дома, имущества, я до сих пор в беженцах, живу с бабушкой по матери. Она говорит, что боль очищает душу, а правда предостерегает людей. В истории одной ветви семьи отразилась схожая история десятков, сотен чеченских семей.