Текст книги "Сурикэ"

ГЛАВА III. Нигамон думает, что ему удалось устроить выгодное предприятие

Наконец луна исчезла за горизонтом.

Небо было покрыто черными, тяжелыми тучами, предвещавшими близкую грозу.

Было так темно, что нельзя было ничего рассмотреть в двух шагах перед собой.

Это была та непроглядная темнота, про которую говорят: ни зги не видно.

И нужно быть краснокожим или пионером, чтобы рискнуть идти в эту ночь по непроходимым девственным лесам.

Им не нужен свет, чтобы найти себе дорогу куда угодно среди самой густой темноты.

У этих людей, сроднившихся с жизнью в лугах и на высоких саваннах, пальцы заменяют глаза; чуть коснувшись ногой земли, они уже знают точно, где они и какова дорога; а там, где бессильна нога, оказывает ту же помощь рука.

И кроме того, отправляясь на войну, они идут гуськом, один за другим, индейскими рядами: все затруднения пути падают на плечи первого, остальные идут смело по его следам. Еще до захода луны поднявшийся легкий ветер, усиливаясь с каждой минутой, превратился в сильный ураган, крупные капли дождя, падая на раскаленную за день солнцем землю, быстро высыхали.

Ночь грозила быть ужасной.

Все шансы в предстоящей экскурсии были на стороне индейцев; их численность, темнота, налетавший уже ураган, слепая уверенность ирокезов в их безопасности и полнейшее незнание готовящегося им так искусно обдуманного нападения значительно облегчали выполнение плана Шарля Лебо.

Он разделил свое войско на шесть отрядов.

Первый, состоящий из 15 избранных воинов под предводительством Мишеля Белюмера, должен был наблюдать за неприятелем и оберегать дом.

Четыре следующих, содержащих каждый по 15 человек, должны были атаковать краснокожих разом с двух флангов.

Мрачный же Взгляд должен был остаться в резерве и быть готовым явиться всюду, где только будут нуждаться в его помощи.

Передовая эскадра была выслана навстречу врагу с целью обмануть его, сосредоточить на себе все его внимание для того, чтобы остальное войско, пользуясь этим, могло напасть на него с противоположной, ничем не защищенной стороны.

Начальники отрядов, прибыв на место назначения, должны были дать Сурикэ условный сигнал; никто не имел права нападать раньше приказания главного вождя – приступ должен был начаться разом со всех сторон.

Шарль Лебо особенно настоятельно требовал послушания в этом отношении, потому что от него зависел успех экспедиции.

Все поклялись ему в беспрекословном повиновении.

Охотник знал их и вполне верил их клятве.

Условным сигналом был назначен крик лося.

Когда все было решено и приготовлено, отряды один за другим стали отправляться к месту своего назначения.

Проводив всех, кроме последнего отряда Мишеля Белюмера, Шарль Лебо еще раз дал строгое приказание своему другу быть настороже и, пожав горячо на прощанье его руку, поехал вслед за отплывшими воинами.

Прежде чем продолжать, мы должны объяснить положение ирокезов и средства защиты, которыми они располагали в случае нападения.

Нигамон, вождь ирокезов, с которым мы познакомились на первых страницах романа, был не только заклятый враг французов, доказывая это при каждом удобном случае, но дерзкий разбойник, больше – закоренелый бандит, не щадящий ни врага, ни друга и признающий одно только право – сильного. Одинаково ненавидя французов и англичан, он грабил и обирал их безжалостно, как только предоставлялась к тому возможность.

Различие национальности для него не существовало: довольно быть белым, чтобы сделаться его злейшим врагом, которому он вечно будет мстить за смерть и скальпы своих братьев краснокожих.

В то время как завязалась ожесточенная война французов с англичанами, унося тысячи жертв, Нигамон с удивительной для дикого ловкостью воспользовался отсутствием правительственных войск, чтобы нападать на колонистов, уничтожать их плантации, расхищать и поджигать их дома, захватывать мужчин, женщин и детей и, притащив за собой как триумф победы в свой лагерь, мучить их, терзать, скальпировать и даже жечь живыми, лишь бы только уничтожать как-нибудь это ненавистное ему племя, причинившее так много зла красной расе.

Он набрал под свое покровительство пятьдесят таких же смелых, зверски жестоких, беспощадных разбойников, каким был сам.

Собрав их на великий совет, он объявил им план действий.

Ирокезы были в восторге от него и клялись идти за ним всюду.

Переговорив с воинами и приготовившись к походу, Нигамон направился прежде всего к Виргинии как ближе лежащей на его пути.

Эта колония была выбрана его друзьями.

Нужно отдать справедливость удивительной ловкости Нигамона в выполнении задуманного плана.

Он предварительно отправил несколько человек из своего отряда к колонистам, чтобы научиться их языку и подготовить путь вторжения.

К несчастью, сведения, собранные шпионами, были печальны.

Хотя регулярные войска и шли, но колонисты-земледельцы были настороже, они сформировали из себя правильные отряды взамен ушедших на поле битвы и, вооруженные с ног до головы, могли отразить всевозможное нападение, с какой бы стороны оно ни было.

Расчет оказался верен, и ловко составленные комбинации вождя потерпели фиаско.

Нигамон был взбешен тем, что так далеко проехал напрасно.

Неужели и на этот раз с ним случится то же, что раньше бывало? Неужели, несмотря на все свои хитрости и уловки, он должен будет вернуться домой, ничего не сделав и не принеся с собою ни одного скальпа?

Он не знал, какого демона призвать себе на помощь, как совершенно неожиданно, в ту минуту, когда он меньше всего на это рассчитывал, помог случай.

Однажды утром, когда он собирался дать сигнал к отъезду обратно в Канаду, два пионера, по-видимому канадцы, пробрались в числе его воинов в лагерь и попросили позволения переговорить с вождем.

Их отвели к Нигамону.

Он подозрительно осмотрел их.

Это были люди высокого роста, крепкого телосложения, с безобразными лицами, имеющие что-то ужасное и мрачное во всей своей наружности, одетые в костюмы охотников за бизонами и вооруженные с головы до пят: длинноствольные ружья, топоры, пистолеты – все было при них.

– Кто вы и что вам нужно? – резко спросил их Нигамон.

– Охотники за бизонами, – ответил старший. Одному из них едва исполнилось 22 года, тогда как старшему, отвечавшему за себя и за товарища, было уже около сорока.

– Я спрашиваю, что вам нужно от меня? – все так же грубо повторил вождь ирокезов.

– Оказать вам услугу, – коротко и ясно ответил охотник.

– Вы?! – презрительно усмехнулся Нигамон.

– Почему бы и нет? – спросил охотник, пожимая плечами.

– Какую же услугу вы можете мне оказать?

– Очень серьезную при вашем затрудненном положении.

– Что это значит! – вскричал он, берясь за топор.

– Бесполезно браться за топор: при малейшем насилии я раздроблю вам череп, как собаке, – сказал, дико улыбаясь, охотник.

– Вы можете в этом быть уверены, – добавил второй, ни слова еще не сказавший.

Нигамон задумался.

– Извините меня, – заговорил он, помолчав, с самым любезным видом, – меня так беспокоят некоторые неприятности.

– Я понимаю вас, ваше положение неприятное, – отвечал охотник.

Вождь вздрогнул, но тотчас же оправился.

– Друзья мои выкурят трубку мира в лагере Нигамона?

Нигамон указал жестом на черепа буйволов, заменяющие кресла, и все трое уселись, храня глубокое молчание, среди которого медленно из рук в руки переходил калюмэ.

Когда трубка потухла, вождь набил ее священным табаком и сам зажег углем, взятым специально для этого приготовленной палочкой.

Охотники, подражая вождю, стали тоже зажигать табак и, когда он загорелся, принялись курить с самым беспечным видом.

Но молчание царило по-прежнему.

Наконец оно стало тяготить их, и вождь ирокезов первый заговорил, предварительно сильно затянувшись.

– Мой друг, Великий Дуб, предлагает мне свои услуги?

– Разве я так сказал? – отозвался охотник, которого вождь называл Великим Дубом. – Я хотел предложить вождю принять участие в одном деле.

– Брат мой говорил про услугу, но все равно, – отвечал Нигамон, – я предпочитаю услуге принять участие в деле.

– Конечно, это избавляет от благодарности, – сказал охотник с иронической улыбкой.

– Да, – продолжал вождь, – пусть уста брата моего произносят слова, уши вождя для них открыты.

– Через три дня после вашего отъезда я приехал в вашу деревню.

– Брат мой приехал из этой деревни?

– Совершенно верно; когда я сказал Великому Калюмэ, что хочу вас видеть, он сказал мне, что вы уехали.

– Великий Калюмэ очень умный вождь, как мог он сказать, куда уехал Нигамон?

– Потому что я друг Великого Калюмэ и ирокезов племени Большой Черепахи.

– Друг Великого Калюмэ всегда будет дорогим гостем у меня.

И, повернувшись ко второму, продолжавшему молчать, он добавил очень любезно:

– Мой брат – друг Великого Дуба?

– Нет, – отвечал первый охотник, – я не знаю этого товарища, он за два дня до меня пришел в деревню; я проводил его сюда, я не знаю ни его, ни его имени, не знаю, что ему нужно от вождя.

– Это правда, – подтвердил второй гость.

– Что же хочет охотник от своего друга? – спросил вождь.

– Это ожерелье скажет вам, вождь, – отвечал молодой человек, вынимая сверток из своей охотничьей сумки.

Поданный пакет состоял из тоненьких разноцветных шнурков, покрытых узлами и заменяющих безграмотным индейцам нашу письменность.

Благодаря этим шнурочкам, краснокожие сохраняют воспоминание о самых отдаленных событиях, совершавшихся в глубокой древности.

Посланные в форме письма, эти шнурки называются ожерельем.

Именно такое ожерелье привез охотник Нигамону.

Вождь быстро схватил его и с невероятной скоростью стал перебирать пальцами узелки.

Затем повесил шнурки на пояс и, повернувшись к незнакомцу, сказал:

– Будь дорогим гостем, Нигамон брат Плакучей Ивы. Тот, к которому относились эти слова, молча поклонился.

– По какому делу хочет мой отец, великий вождь, говорить со мной? – спросил Нигамон.

– Это его дела, – коротко ответил охотник.

– Если мое присутствие стесняет вас, – сказал второй гость по-французски, – я могу удалиться, я не хочу делать вам неприятное, вы для меня были дорогим спутником и оказали большую услугу.

– Вы этим сделаете мне большое удовольствие.

– Я пойду на улицу курить мой калюмэ; когда вы кончите – я вернусь.

– Хорошо.

Оставшись наедине с вождем, охотник за бизонами сказал, что ему хорошо известно положение Нигамона; но у него есть 20 подобных ему охотников, знающих все проходы и все богатые плантации на границе Луизианы,

и он предлагает Нигамону принять его в свой лагерь с правом получать третью часть добытого, но чтобы эта треть выдавалась аккуратно после каждого грабежа.

Дело было серьезное, положение Нигамона было самое плачевное, он ни разу еще не мог перейти границу Луизианы; в первый раз в жизни зашел он так далеко, и возвращаться, ничего не сделав, ему было стыдно, и вдруг ему предлагает помощь человек, знающий французский язык и всю сторону; неужели ему отказаться, когда он может сделать очень выгодное дело; тем более что его союзник не особенно требовательный; а сам Нигамон всегда может вовремя остановиться и разойтись со своим помощником.

Новые союзники выкурили священный калюмэ, и союз их был заключен окончательно.

– Где ваши товарищи? – спросил вождь.

– Десять из них в миле отсюда.

– Остальные?

– Идут в четырех или пяти лье сзади, чтобы не возбудить подозрения.

– Мой брат осторожен, – улыбнулся вождь.

– В таком серьезном деле, как это, – нравоучительным тоном ответил гость, – еще мало быть осторожным.

– Мой брат говорит умно, – прервал Нигамон. – Итак, Великий Дуб знает отлично эту большую французскую страну.

– Луизиану? Да, я рожден в ней.

– Вероятно, очень далеко.

– Не особенно, на Миссисипи.

– А знаешь, Великий Дуб, Мать вод?

– Эта страна как нельзя больше мне знакома, здесь прошло мое детство.

– Есть плантации на берегах большой реки?

– Много, и самые богатые.

– Отлично, а знает Великий Дуб их названия?

– Да, очень многих, вождь.

– Знает ли мой брат плантацию, называемую Красная Палка?

– Как?! – воскликнул охотник, сверкнув глазами, но тотчас оправился и принял спокойный вид.

– Я спрашиваю моего брата, – возразил вождь, – знает ли он на берегу Матери вод плантацию по имени Красная Палка?

– Странно! – ответил охотник.

– Что странно? – спросил вождь.

– Что вы спрашиваете о названии этой плантации раньше всех остальных.

– Значит, вы знаете ее?

– Я думаю, что знаю, я там вырос.

– Вы?

– Да, моя мать служила у хозяина этой плантации.

– Как зовут этого владельца?

– Право, вы хотите от меня слишком много, вождь, я никогда не знал его имени.

– Его зовут Меренвиль.

– Может быть, для меня это безразлично.

– Знает брат мой дорогу?

– Какую?

– В эту плантацию.

– Черт возьми, я с завязанными глазами найду ее, потому что, повторяю вам, я там вырос.

– Далеко это?

– Не особенно, но путь тяжел.

– Ого!

– Не беспокойтесь, эти препятствия для нас очень полезны, зная их, никто не подумает искать нас с этой стороны.

– Великий Дуб приведет своего друга?

– Конечно, если мы союзники – это мой прямой интерес.

– Мой брат не обманет?

– Клянусь, что нет, я презираю лжецов.

– Нигамон также! – сказал вождь.

«Да, – проговорил охотник сам себе, – будем верить, достойный ирокез считает меня положительно дураком; тем лучше, придет время, и я докажу ему, что он ошибся, и вволю посмеюсь».

– О чем думает мой брат? – спросил вождь.

– Я удивлен вашими познаниями, вождь.

– Великий вождь должен все знать, – отвечал гордо Нигамон.

– Это верно, но я не понимаю, как вы узнали название плантации, хотя она и из самых богатых в этой стране.

– Великий Калюмэ сам сообщил это название в присланном с Плакучей Ивой пакете.

– А, тем лучше; значит, Великий Калюмэ знает это название?

– Нет, по словам Плакучей Ивы, речь идет о коммерческом деле.

– Я не любопытствую, не имею привычки мешаться в чужие дела, – это лучшее средство быть со всеми в хороших отношениях, – добавил он, смеясь.

– Мой брат очень умный воин.

– К чему мешаться в чужие дела, когда своих много.

– Брат мой сказал, что хорошо знает страну?

– Как свои пять пальцев, вождь.

– Отлично. Великий Дуб проведет моих неопытных воинов?

– Да, вождь, их проведут самым лучшим образом.

– Можем мы сегодня отправиться?

– Очень легко, только я должен сперва взять тех десять воинов, которые в миле отсюда, и предупредить остальных, чтобы они шли следом за нами.

– Отлично, пусть берет мой брат воинов, мы будем рады им.

– Приготовьтесь же к отъезду, через два часа я вернусь.

– Превосходно, мои воины будут готовы. Охотник вышел и уехал из лагеря.

Вождь позвал тогда другого охотника, которого он называл Плакучая Ива, очень долго говорил с ним и, по-видимому, остался доволен этим разговором.

Но в разговоре своем Нигамон не намекнул даже о плантации Красная Палка, потому что все необходимые сведения о ней он получил не от Великого Дуба, а от Великого Калюмэ.

В назначенный час Великий Дуб вернулся в лагерь Нигамона в сопровождении десяти воинов или, вернее, охотников за бизонами, такого же страшного вида, как он, и также с головы до ног вооруженных.

Был дан сигнал к отправлению, и толпа двинулась.

Великий Дуб сказал правду, что он великолепно знает дорогу и всю страну; все скалы, леса, пещеры, тропинки – все он указывал с поразительной верностью; Нигамон был в восторге от такой дорогой находки, не переставая в то же время быть готовым на все и собирать разные сведения о новом помощнике.

Великий Дуб и Плакучая Ива почти не говорили между собой; ничего дружественного не проглядывало в их отношениях; характеры их были совершенно противоположны: насколько Великий Дуб был весел, приветлив и общителен, как малый ребенок, настолько же Плакучая Ива был мрачен, суров, сдержан и молчалив.

Никто не любил его, канадцы и краснокожие одинаково сторонились его, держась на приличной дистанции.

Однажды вечером, выбрав удобное место в лесу, войска расположились лагерем, предполагая остаться тут дня два; Великий Дуб, пользуясь таким продолжительным отдыхом, предложил Нигамону осмотреть на некотором расстоянии лес, чтобы удостовериться, нет ли чьих-нибудь следов, а главное, узнать, что случилось с оставленными в арьергарде десятью воинами.

Нигамон, сам думавший об этом, очень обрадовался предложению охотника.

Тотчас же были собраны канадцы, и Великий Дуб уехал из лагеря.

Через час после его отъезда Плакучая Ива точно так же выехал из лагеря, но не для разведок и исследований, а просто ради моциона, думая объехать стоянку. Но с ним случилось то, что всегда бывает, когда идешь совершенно один, углубляясь в свои мысли, не замечая расстояния, а вспоминаешь о возвращении слишком поздно, потеряв дорогу обратно.

Плакучая Ива заблудился и, чем больше старался он попасть на свой след, тем хуже путался; хотя он и носил костюм охотников за бизонами, умеющих всегда и везде найти себе дорогу, но, по-видимому, совсем был неопытен; он до того растерялся, что не мог даже определить, где он был и что ему делать; вдруг, к его величайшей радости, мелькнули между деревьями высокие, крепкие фигуры охотников за бизонами.

Он радостно вздохнул.

– А, – вскричал, заметивши его, охотник, – что вы делаете так далеко от лагеря?

– Я заблудился и, если бы не встретил вас, я не знаю, что со мной было.

– Гм, – сказал охотник, – нам нужно наедине поговорить.

– Нам?

– Да, мы должны объясниться!

– Я вас не понимаю, милостивый государь!

– Но я понимаю; друзья, – сказал он, обращаясь к канадцам, – окружите нас – меня и этого господина.

Канадцы моментально образовали тесный кружок.

– Наш разговор будет короток.

– Что вам угодно, милостивый государь?

– Сейчас увидите.

– С удовольствием.

– Не думаю. Скоро два месяца, как вам в Квебеке у одного золотых дел мастера Жака Дусе было назначено свидание графом Рене де Витре, капитаном кораблей ее величества и командующим фрегатом «Слава», не правда ли?

– Да, но…

– Подождите. Правда ли, что вам предложили быть посредником в переговорах с известным вам племенем ирокезов за определенную сумму, часть которой была тут же вами получена?

– Никогда…

– Отлично, перейдем дальше, речь шла о том, чтобы, сговорившись с ирокезами, привести их в Луизиану…

– Милостивый государь…

– Извините, я не договорил, – добавил охотник насмешливо.

– Но это, конечно…

– Позвольте, вы еще успеете оправдаться, если сумеете.

– Напасть на плантацию Красная Палка и убить всех женщин, находящихся там.

– Это низкая ложь, никогда такой ужасной мысли…

– Возьмите этого негодяя и обыщите его! – хладнокровно приказал охотник.

– Нет, нет, – вскричал с ужасом осужденный, – я все расскажу сам, меня бесполезно обыскивать, ничего не найдете при мне, бедность меня вынудила на это. Простите, простите, умоляю вас!

– Обыщите его, – повторил охотник.

Приказание было моментально исполнено.

Карманы негодяя оказались набитыми золотом, а в одном, на самом низу, в бумажнике, лежала вчетверо свернутая бумажка, на которой собственной рукой графа Витре были написаны необходимые, но самые подробные инструкции; желая, чтобы дикие лучше поняли его требования, он подробно, до мелочи, объяснял, что он от них ожидает и что дает в награду за исполнение его предписаний.

– Вот это хорошо, – сказал охотник ледяным тоном, свертывая и оставляя у себя бумажку, – а золото положите обратно этому негодяю; вы заслуживаете смерти, милостивый государь.

– Не убивайте меня! – вскричал он с мольбой. – Я был сумасшедший, я сам не знал, что делал.

– Вы заслуживаете смерти, – повторил охотник, – но я предоставляю вам возможность избежать ее, мы вас не тронем, никто не захочет марать руки, мы честные люди.

– Но что же вы хотите со мной делать, скажите ради неба? – вскричал он дрожащим голосом.

– Я хочу вас только наказать, как вы этого стоите: отберите у него весь порох, пули, оружие, оставьте только один заряженный пистолет, чтобы он мог сам положить конец своей нищете, если только он не побоится убить себя.

– Вот это дело, – сказал один из канадцев.

– Хорошо, теперь слушайте, мы вернемся в лагерь, вы же, если только найдете выход отсюда, – а я хотел бы, чтобы вы нашли его, – вы пойдете куда вам угодно, только не в Луизиану, понимаете?

– Увы! Неужели вы так безжалостны!

– Вы не отвечаете?

– Боже мой, я сделаю все, что вы прикажете!

– Теперь вы сядете у этого дерева спиной к нам.

– Хорошо.

– И не повернетесь, пока не услышите вой красного волка.

– Хорошо.

– Если вы повернетесь или даже пошевелитесь раньше, вам пустят пулю в лоб.

– Я не шевельнусь! – испуганно вскричал он.

– Может быть, ошибетесь.

– Как, что вы хотите сказать?

– То, что думал.

– Что же еще?

– Довольно и этого; до свидания, да спасет вас Бог! И по данному знаку охотника канадцы ушли.

– Поверьте мне, лучше убейте себя, – сказал безжалостно охотник.

– Я? Зачем, я еще молод.

– Как угодно, до свидания! – И он ушел.

Почти через месяц охотник, проезжая тем самым лесом, где был брошен молодой человек, наткнулся на его труп, местами еще покрытый уцелевшими клочками полотна и сукна; оставленный при нем пистолет валялся тут же, он был еще не разряжен.

Какая ужасная драма разыгралась в этой пустыне, осталось никому неизвестным.

Недаром говорят индейцы, что легче пробить каменную стену, чем стену девственного леса.

И они правы.