Текст книги "Сурикэ"

ГЛАВА IX. Где вполне обрисовывается фигура Сурикэ

На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.

Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.

За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.

Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.

Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом – да извинит нас читатель за сравнение – как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.

– Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?

– Очень поздно.

– И теперь уже встал?

– Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом…

– А! – сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.

– Когда надо делать дело, у него никому нет спуску…

Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.

– Ну, что нового, друг Шарль? – спросил генерал, когда охотник подошел ближе.

– Новостей довольно; имею честь кланяться, – отвечал Шарль Лебо. – Как вы спали?

– Отлично, благодарю вас, – сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. – Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?

– Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.

– Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.

– Сомневаюсь, генерал.

– Все равно расскажите все по порядку.

– Во-первых, меня чуть было не убили…

– Как это чуть было не убили?

– Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.

– Это важно.

Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.

– Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, – сказал генерал, нахмурясь, – вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!

– Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.

– Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?

– Нет, не во Франции, но здесь, в колонии, у меня с ним была дуэль, и он спасся только чудом.

– Я помню эту ссору; граф, кажется, оскорбил даму.

– Да, мадемуазель де Прэль.

– И граф из-за этого нанимает людей, чтобы убить вас!

– По-видимому, так.

– Вот отлично! Если нам удастся уличить его в замышленном убийстве, я его прогоню из форта; подобные поступки гнусны, де Витре дворянин, принадлежащий к одной из лучших фамилий Франции, я отнесусь к нему без всякого сожаления, клянусь вам.

– Нет, генерал, прошу вас, предоставьте мне самому свести счеты с графом.

– Что вы вздумали? У этого человека нет чести…

– Прошу вас…

– Увидим. Курбюиссон не сказал вам имени дамы?..

– Смерть заставила его замолчать.

– Вы говорите, с ним были бумаги?

– Да, генерал.

– Мы просмотрим их вместе.

– Когда вам будет угодно.

– Теперь скажите мне, что вас тревожило.

– Может быть, это пустяки, генерал, но меня всегда озабочивает то, что не кажется мне вполне ясным.

– И меня также, ничто не может быть неприятнее неразгаданной загадки.

– Именно в таком положении я нахожусь теперь, разгадки нет; я готов лбом колотиться об стену.

– Это плохой способ помочь делу, – заметил генерал, смеясь.

– Правда, это не принесло бы пользы; вот в кратких словах причина моего беспокойства: я наткнулся на след гуронов, шедших с севера к Луизиане; индейцы были близко от крепости, казалось, они хотели было войти в город, но потом передумали и, продолжая свой путь, углубились в леса.

– Что же такое! Вероятно, наш друг Тареа проходил мимо нас и вздумал было зайти к нам в гости.

– Я сначала подумал то же самое, но вскоре убедился в неосновательности подобного предположения.

– Почему? Объяснитесь…

– Очень просто, генерал: во-первых, я не открыл следов Тареа, которые знаю уже давно; кроме того, вождь идет на войну, следовательно, с ним нет женщин.

– Ас теми индейцами, о которых вы говорили, были женщины?

– Да, была, по крайней мере одна женщина, я нашел ее следы; и что еще более удивительно, эту женщину можно принять за белую; хотя на ней такая же обувь, как на индеанках, эта женщина ходит совершенно иначе.

– В самом деле, странно, вы не ошиблись?

– Нет, ошибиться невозможно, генерал.

– Вам лучше, знать. Вы думаете, эти индейцы – враги?

– Нет, не думаю; они просто кочуют.

– В таком случае нам нечего бояться их.

– Вовсе нечего. Я, впрочем, буду настороже.

– Теперь пойдемте завтракать.

Они вернулись в крепость, где их ждал завтрак, и сели за стол.

– Вы прочли свое письмо?

– Я его не получал, генерал.

– Ах, Боже мой! – воскликнул Монкальм, ударяя себя по лбу. – Я совершенно забыл о нем; я передам его вам сейчас же после завтрака.

– Дело не спешное, – сказал Шарль, улыбаясь, – отец мой пишет мне редко, а когда пишет, то повторяет постоянно одно и то же; следовательно, я наперед знаю содержание его послания.

– Это приятно; знаешь, по крайней мере, как поступать. Генерал и молодой человек окончили завтрак и принялись за десерт, когда в столовую вошел сержант Ларутин.

– Что нового, Ларутин? – спросил генерал.

– Комендант форта приказал мне сказать, доложить вам, что авангард виднеется вдали, среди облака серой пыли.

– Очень хорошо, – сказал генерал, – войско еще настолько далеко, что мы успеем напиться кофе.

– Совершенно справедливо.

– Прикажи подать нам его, а сам ступай наблюдать за приближением колонны.

– Буду стоять смирно, без сравнения, как версальские монументы на своих кривых ногах.

– Хорошо, ступай.

– Слушаю, – ответил сержант и вышел, убежденный в том, что говорит самым изысканным языком версальских щеголей.

Через десять минут генерал встал и отправился вместе с Шарлем на крепостной вал.

– Теперь нам уже нечего опасаться какой-нибудь неожиданности, – сказал Шарль.

– Почему? – спросил генерал.

– Теперь по всему лесу рассеяны наши дикари.

– Вы их видите?

– Нет, но угадываю их присутствие по запаху, – отвечал охотник, смеясь.

– Их можно узнать издалека, – сказал генерал.

– Да, они предпочитают медвежий жир мускусу.

Авангард был уже не далее ружейного выстрела, барабанщики били дробь; тамбурины и флейты не отставали; в результате получался страшный шум.

– Чего не сделаешь с этими молодцами, – сказал генерал. – Будь у меня их не несколько человек, а двадцать пять тысяч, я бы всех англичан побросал в море.

– Да, молодцы ребята, – с убеждением подтвердил Шарль.

Впереди авангарда выступали Бесследный и Мишель Белюмер, служившие армии проводниками.

– Спустимся и пойдем навстречу друзьям.

В нескольких шагах от гласиса авангард остановился.

– Пароль! – крикнул генерал.

– Франция! – отвечал Бугенвиль, в то время капитан сухопутного войска, а впоследствии один из знаменитейших моряков французского флота.

– Какой полк? – продолжал генерал.

– Армия Новой Франции на пути к славе, – отвечал Бугенвиль.

– Милости просим, господа; вас ожидают с нетерпением.

– Да здравствует генерал! – закричали в один голос солдаты.

Войска были размещены в укрепленном лагере, приготовленном для них.

Офицеры пришли к генералу, и шевалье де Леви, которому главнокомандующий поручил начальство над армией, прочел свой рапорт.

Все обстояло благополучно, солдаты и милиционеры были полны ревности, гуроны отлично исполняли обязанности разведчиков, несколько английских шпионов было поймано и убито; подвигались вперед медленно, потому что солдаты должны были пролагать себе дорогу с топором в руках; быстрины и пороги задерживали марш, так как военные запасы и провиант приходилось постоянно разгружать и снова нагружать. Бесследный и Белюмер чрезвычайно искусно провели колонну по самому кратчайшему пути; оба вождя отлучились на некоторое время для исполнения поручения, данного им главнокомандующим.

В этом месте рапорта генерал тонко улыбнулся.

Вместо себя Бесследный оставил весьма искусного проводника, который отлично вел армию.

Дикари, находившиеся под начальством Тареа, прекрасно выполняли свою обязанность разведчиков.

– Итак, все идет хорошо! – сказал генерал.

– Как нельзя лучше.

– Вас ожидали с нетерпением, теперь можно открыть действия.

– Когда вам будет угодно; мы готовы, я даже прибавлю, что чем скорее, тем лучше.

– Я не заставлю вас терять времени, мой план готов, и с Божьей помощью мы выполним его, разобьем этих тщеславных островитян, воображающих, что мы испугаемся их многочисленности; сегодня вечером, любезнейший бригадир, вы созовете в девять часов военный совет, а завтра мы выступаем.

– Вот и отлично, генерал; эта весть приведет войска в восторг.

Ровно в девять часов члены военного совета были в сборе; генерал сообщил присутствующим составленный им план кампании и спросил их мнение; совет единогласно одобрил меры, принятые главнокомандующим.

Выступление было назначено на четыре часа утра, идти было велено быстро и, главное, в полном молчании, чтобы застигнуть неприятеля врасплох.

Вот меры, которые генерал принял, покидая Канаду.

Общий план операций французской армии в войне 1756 года был очень прост: держаться в оборонительном положении, сделать несколько переходов и овладеть фортом Шуежен, называемым также Освего.

В Карильоне был устроен лагерь, чтобы оттуда наблюдать за англичанами и сдерживать английскую армию, которая должна была выйти из форта Эдуарда и направиться к озеру Чамплен. Чтобы обмануть неприятеля, Монкальм, перед отправлением в форт Фронтенак, оставил в Карильоне Леви с тремя тысячами против восьми тысяч графа Лондона.

Леви делал частые вылазки и, казалось, был постоянно готов перейти к серьезному наступлению; он не давал англичанам ни минуты отдыха; французы были в постоянном движении и часто рассыпались в разные стороны.

Англичане не могли никуда двинуться, не чувствуя французов за собой.

Англичане были так заняты этими маневрами, находились под таким неотступным надзором, что не имели возможности ни предпринять что-либо против Леви, ни послать подкрепление в форт Шуежен.

Между тем как Леви дразнил таким образом англичан, Монкальм шел из Фронтенака в Шуежен.

По приказанию главнокомандующего граф Меренвиль составил в Фронтенаке трехтысячный корпус из солдат, милиционеров и гуронов; главное назначение этого корпуса было застать врасплох Шуежен.

Если бы удалось взять эту неровную позицию англичан, их таким образом отодвинули бы к бассейну Гудзона, что было бы чрезвычайно выгодно для Новой Франции.

Укрепления Шуежен состояли из фортов Освего, Онтарио и Св. Георгия.

Американские крепости вовсе не походили на европейские.

Они были первоначально выстроены для защиты от краснокожих и для предупреждения их вторжений в плантации, города и селения колонии.

Эти форты были по необходимости плохо выстроены и дурно расположены; окрестные высоты господствовали над ними; стены имели всего два фута толщины, не было ни рвов, ни закрытых ходов.

Подобных укреплений было достаточно, когда приходилось иметь дело с краснокожими или с войсками без артиллерии, но в настоящее время значительные силы англичан и их артиллерия заставляли совершенно изменить систему, которой придерживались до тех пор, и повести иначе оборону границ.

Тремя вышеозначенными фортами командовал заслуженный английский полковник Мерсер; под его начальством было тысяча восемьсот человек.

Французы переправились через Онтарио 10 августа 1756 года и высадились в полумиле от форта Онтарио.

Полковник Бурламак, которому было поручено ведение осады, не терял ни минуты и смело заложил траншею в восьмидесяти саженях от крепости.

Нападение было так неожиданно, что англичане продержались всего три дня и 13 августа принуждены были поспешно очистить форт Онтарио, который был немедленно занят французскими войсками под начальством Бурламака.

Кампания открылась прекрасно; солдаты горели воинственным жаром.

Но главное все еще оставалось впереди.

Главнокомандующий разговаривал с некоторыми из высших офицеров о перипетиях ожесточенной борьбы, которую в продолжении трех дней, не останавливаясь ни на минуту, с одинаковым упорством, но не одинаковым счастьем, вели между собой исконные враги – французы и англичане, когда в комнату вошел Шарль Лебо; он думал, что застанет главнокомандующего одного; остановившись на пороге, молодой человек сделал движение, как бы собираясь уйти.

– Что вы делаете, черт возьми! – закричал генерал. – Вы уходите в ту самую минуту, когда я собирался послать за вами; вы здесь, во всяком случае, не лишний; все эти господа знают вас и уважают.

– Конечно, вы свой между нами, – поспешно сказал Меренвиль.

– Слишком много чести для меня, граф.

– Не скромничайте, – сказал генерал, смеясь, – что вы собирались сообщить мне?

– Я пришел передать вам известие, которое, я уверен, огорчит вас.

– Что такое? Скажите скорей!

– Полковник Мерсер убит наповал при последнем приступе на Онтарио.

– Вы не могли принести более грустного известия, полковник Мерсер был храбрый, заслуженный офицер; о его смерти будут очень жалеть в Англии. Где он? Надеюсь, его тело не оставили на месте битвы?

– Нет, генерал, я стоял рядом с ним, когда его убили; я завернул его в английское знамя и велел четырем гренадерам перенести его в квартиру, которую он занимал в Онтарио, когда командовал фортом.

– Благодарю вас за ваше распоряжение; по окончании всего мы похороним полковника, как он того достоин; вы, говорят, дрались как дьявол.

– Я исполнял долг француза и солдата, генерал.

– Вот странный адвокат парижского суда; не скоро найдешь второго такого, как вы.

– Что делать, генерал, здесь понимают только язык ружья; я делаю так же, как другие.

– И часто лучше других, – ласково сказал генерал. – Кстати, я вспомнил: мне надо было о чем-то попросить вас.

– О чем же?

– Мне хотелось бы, чтобы вы удостоверились, проходим ли брод, о котором мы говорили.

– Я уже сделал это и именно по этому поводу пришел поговорить с вами…

– Говорите, но прежде всего выпейте глоток пунша; чокнитесь со мной и с этими господами.

– С величайшим удовольствием.

– Хорошо; теперь мы вас слушаем.

– Когда форт Онтарио был очищен от неприятеля, мне пришло в голову осмотреть брод; он слишком глубок, вода стоит высоко, но канадцы и гуроны – те и другие хорошие пловцы – совершат переход шутя, особенно если поведу я, вполне знающий дорогу.

– Я полковник милиции и, с разрешения главнокомандующего, пойду за вами, г-н Лебо, вместе с моими канадцами.

– Позвольте ему договорить до конца, кузен; я знаю его и думаю, что он сберег нам под конец какой-нибудь сюрприз, какой он один в состоянии придумать.

– Весьма возможно, генерал, – сказал Шарль с тонкой улыбкой.

– Продолжай же, мой друг.

– Благополучно перебравшись на другую сторону, я вздумал осмотреть окрестности фортов Освего и Св. Георгия; смеркалось, англичанам было не до того, я был слишком далеко, чтобы меня могли видеть; я заметил, что над обоими фортами господствуют высоты, которые при соблюдении некоторых предосторожностей легко было бы занять ночью; здесь можно было бы установить батарею и открыть из нее огонь в удобную минуту.

– Какого вы мнения об этом плане? – спросил главнокомандующий, обращаясь к Бурламаку.

– План г-на Лебо приводит меня в восторг, он истинный стратег; многим офицерам, состарившимся под ружьем, далеко до него; позвольте вашу руку, молодой человек, я буду счастлив пожать ее.

Полковник и охотник обменялись горячим рукопожатием.

– Но как переправить артиллерию? – спросил генерал. – Нам необходимо по крайней мере двенадцать орудий для успешной бомбардировки обоих фортов.

– Не беспокойтесь об этом, генерал; орудия можно перевезти на пирогах; предоставьте это мне; мы взберемся на высоту сзади, чтобы нас не видали.

– Отлично, вы все обдумали.

– Сколько канониров берете вы с собой?

– По четыре для каждого орудия; но не беспокойтесь, все они плавают, как тюлени.

– В таком случае все обойдется прекрасно; луна заходит в половине двенадцатого и, если вам угодно, генерал, мы выступаем в полночь, это даст нам возможность поставить орудия в лодки.

– Итак, вы решились попытать счастья? – спросил генерал, улыбаясь.

– Конечно; г-н Лебо предлагает вам быструю победу, возможность сразу уничтожить неприятеля.

– Я знаю это, – сказал главнокомандующий, пожимая руку молодого человека, – но наши счеты не сведены, и я надеюсь расплатиться с нашим другом к его удовольствию, – прибавил он с загадочной улыбкой, понятной одному только Лебо.

– Когда же мы выступим? – спросил Меренвиль.

– В четыре часа утра я буду готов к вашим услугам.

– Хорошо.

– Только с разрешения главнокомандующего я возьму с собой гуронов, они пойдут впереди, будут наблюдать за англичанами и помогут установить батарею.

– Все обдумано, я отвечаю за успех, – сказал полковник, потирая руки.

– Я буду иметь честь сопровождать вас, господа; вероятно, у моего друга найдется пирога для меня.

– Пирог достаточно, генерал; разве вы забыли, что комендант Фронтенало должен завтра утром прислать пироги, которые вы велели собрать несколько дней тому назад; да и здесь у нас пирог достаточно для переправы более полутора тысяч человек.

– Это верно, я не хочу задерживать вас долее, господа; каждому из вас предстоит еще много дела сегодня ночью; прощайте, желаю вам успеха; Лебо, останьтесь, мне надо сказать вам несколько слов.

– К вашим услугам, генерал. Офицеры простились и разошлись.

Оставшись наедине с охотником, главнокомандующий сказал ему самым ласковым тоном.

– Я, право, не знаю, как смотреть на вас; вы странный

человек; вы все знаете, все угадываете, умеете вести войну лучше нас всех; полковник Бурламак сказал совершенно справедливо, что честь победы будет принадлежать вам.

– Вы смеетесь надо мной, генерал; я не более как простой охотник.

– Рассказывайте… знаем мы вас! Я вас люблю с каждым днем больше; поцелуйте меня и всегда рассчитывайте на меня, как на самого преданного друга. Обещаю вам устроить ваше счастье.

– Вы слишком добры, генерал, вы меня балуете.

– Та-та-та! – нараспев произнес генерал. – Увидите, что мой план удастся; кстати, надо же наконец передать вам ваше письмо.

– Сохраните его у себя до нашего возвращения в Квебек; на что оно мне теперь, мне даже некогда будет прочесть его.

– Да, правда, у вас есть другие заботы, особенно теперь; однако покойной ночи, желаю вам удачи.

– Приложу все свое старание.

– В таком случае я спокоен. Итак, до завтра.

– До завтра, генерал.

Пожав друг другу руки, генерал и охотник расстались.

Шарль Лебо тотчас же отправился отыскивать Бесследного и Тареа, с которыми ему необходимо было переговорить для устранения всяких недоразумений, тем более, что надо было спешить.

Оставалось не более двух часов для того, чтобы сделать все распоряжения и установить орудия в пироги, а это было нелегким делом; к счастью, канониры привыкли к подобным переправам и умели взяться за дело.

Ровно в полночь Шарль Лебо был на своем посту вместе с полковником Бурламаком.

Все было в порядке, и люди готовы к выступлению.

– Вот и я, – сказал охотник полковнику, – мы выступим, когда вам будет угодно.

– Выступим сейчас, если вы ничего не имеете против этого.

– Ровно ничего; я попрошу у вас только позволения передать ваши приказания краснокожим и канадцам в лодках таким способом, который не мог бы возбудить подозрения англичан, хотя бы они и услыхали мой голос.

– Поступайте как заблагорассудится, – сказал полковник, спускаясь в одну из пирог, – теперь нас ничто не удерживает; канониры у своих орудий, я предпочел иметь их под рукой.

– Действительно, это лучше.

Несмотря на непроницаемый мрак, царствовавший в эту минуту, Шарль, казалось, видел так же хорошо, как днем; он бросил взгляд вокруг себя и, подражая в совершенстве крику шакала, бросился в воду; краснокожие, ожидавшие только этого сигнала, тотчас последовали примеру охотника.

Не слышно было ни малейшего шума; на реке царствовала полная тишина, только изредка нарушаемая пронзительным криком совы, песца или бурого медведя.

Сурикэ плыл впереди, показывая дорогу и препятствия, которые надо было избежать; все было отлично устроено, чтобы не возбудить опасений неприятеля; действительно, англичане ничего не подозревали, тем более что крики животных раздавались вокруг них каждую ночь и они привыкли к ним.

Переправа вплавь продолжалась пять часов; правда, пришлось сделать большой крюк, чтобы не быть замеченным из фортов.

Возвышенность была такова, какою описал ее Шарль Лебо; полковник Бурламак сиял и приказал тотчас же приступить к работам.

Видя всех за делом, охотник простился с полковником, пожавшим ему руку, и вернулся в форт Онтарио, оставив в Освего Бесследного и Тареа.

Граф Меренвиль и его милиционеры не заставили себя ждать.

На этот раз предстояло трудное и опасное дело; надо было переправиться через реку и силой прервать сообщение между фортами Освего и Св. Георгия; день занимался, пловцов нельзя было не заметить, но переправа была невелика, и решено было направиться прямо к фортам.

Граф Меренвиль дал знак, и солдаты храбро пошли в воду; единственною возможною предосторожностью было сохранение глубокого молчания.

Как и в первый раз, Сурикэ плыл впереди, но не удалялся от графа, за которым наблюдал неотступно, зная, что граф плохо плавает. Меренвиль мог бы сесть в пирогу, но он желал дать пример своим милиционерам. В продолжение двух третей пути все шло благополучно, но по-

том граф начал утомляться; охотник, не спускавший глаз с графа, быстро подплыл к нему и принудил его опереться о свое плечо, что значительно помогло Меренвилю, уже изнемогавшему от усталости.

– Оставьте меня, – сказал Меренвиль, – я утомляю вас и не в силах далее плыть, оставьте меня!

– Что вы! – энергично воскликнул Шарль. – Мы спасемся или умрем вместе. Мужайтесь!

– Мужества у меня довольно, но сил не хватает, – отвечал Меренвиль.

– Мужайтесь, – снова повторил молодой человек, – еще десять минут, и мы на берегу.

Но силы покидали графа, он дышал прерывисто, ничего не видел и не слышал. Еще несколько минут, и граф погиб бы.

– Нет, ей-богу! Я спасу его во что бы то ни стало! – вскричал молодой человек.

Он нырнул под графа и взвалил его к себе на плечи; совершенно машинально, инстинктивным движением граф, уже потерявший сознание, ухватился за длинные волосы охотника и держался за них с ужасающей энергией.

– Ну, слава Богу! – радостно сказал охотник. – Он спасен. Я доплыву с ним так до Луисбурга.

Случай помог молодому человеку: голова графа находилась вне воды, сознание мало-помалу вернулось к нему. Он начал понимать происходившее вокруг него. Таким образом Меренвиль достиг противоположного берега.

Завязавшаяся со всех сторон перестрелка возвратила ему всю энергию, он вскочил на ноги.

– Я вам обязан жизнью, – сказал он тронутым голосом охотнику, – я никогда не забуду этого, г-н Лебо, благодарю вас от имени моей жены и детей, без вас я утонул бы. – Он пожал руку молодому человеку.

Битва разгорелась; англичане делали гигантские усилия, чтобы восстановить сообщение между фортами, прерванное канадцами.

Вдруг канадцы и краснокожие испустили радостный крик и удвоили рвение.

Река была покрыта пирогами, наполненными солдатами.

Главнокомандующий подошел с 1200 свежего войска.

В ту же самую минуту полковник Бурламак из двухзамаскированных батарей открыл внезапно ужасный и меткий огонь по фортам Освего и Св. Георгия.

Англичане остолбенели.

Было десять часов утра.

Англичане сознавали, что погибли, но исполняли свой долг как храбрецы, хотя понимали, что спасение невозможно и полное поражение только вопрос времени.