Текст книги "Сурикэ"

– Они, конечно, поняли, что лошадь понадобится своему хозяину, когда он захочет вернуться в Квебек.

Охотники хохотали не стесняясь.

Интендант чувствовал себя все менее и менее ловко; он понимал, что над ним смеются.

Бесследный и Белюмер подняли его, посадили на седло и всю дорогу поддерживали, один – справа, другой – слева, иначе он, наверное, не удержался бы в седле. Его моральное и физическое состояние было самое жалкое: трудно отнестись равнодушно к потере трех миллионов; самый твердый человек не мог бы перенести такого удара без сильнейшего волнения.

Ехали шагом и достигли Квебека перед самым заходом солнца.

Охотники пожелали проводить интенданта до его отеля, так как он был не в состоянии доехать один.

Там они сдали его с рук на руки прислуге и, отказавшись от всех предложений интенданта, поспешили домой.

– Какой негодяй! – с отвращением произнес Мрачный Взгляд.

– Меня особенно возмущает его подлая трусость, – сказал Сурикэ. – Вы пойдете со мной?

– Куда?

– К главнокомандующему. Должны же мы дать ему отчет о нашей экспедиции.

– Обязаны. Я пойду с вами; к тому же мне интересно узнать, что скажет Монкальм.

ГЛАВА XIII. О том, каким образом генерал Вольф, несмотря на превосходство своих сил, проиграл сражение при Монморанси

В начале девятого часа Сурикэ и Мрачный Взгляд, согласно своему намерению, подошли к отелю главнокомандующего.

Дверь была заперта; Сурикэ постучал, швейцар отворил.

– Вы к г-ну главнокомандующему? – спросил швейцар, который знал посетителей.

– Да, – отвечал Сурикэ, – мы желаем его видеть.

– Вы знаете, г-н Лебо, генерал готов принять вас во всякое время, но сегодня – невозможно.

– Разве есть что-нибудь новое?

– Да, новостей достаточно, господа, но дело не в этом.

– А в чем?

– Генерала нет дома.

– А! Но он скоро вернется?

– Не могу вам сказать; знаю только, что последние десять дней генерал не бывает дома, он надзирает за постройкой укреплений.

– Так что же ты не сказал нам этого с самого начала? – воскликнул Мрачный Взгляд.

– Да вы об этом не спрашивали!

В то же время сержант Ларутин подошел к двери отеля.

– Ей-богу! Господа, – весело воскликнул он, – генерал не может вас принять ввиду того,что его нетдома.

– Знаете вы, где он?

– Его превосходительство будет очень счастлив вас видеть, потому что он очень огорчен, что так долго вас не видел.

– Вы опять пойдете к главнокомандующему?

– Неукоснительно, г-н Лебо.

– Далеко это?

– С помощью компаса вы употребите на ходьбу не более двадцати минут, как раз столько времени, сколько нужно, чтобы выкурить добрую трубку.

– Если это так близко, мы пойдем с вами. Надеюсь, мы вам не помешаем? Нам непременно нужно видеть генерала как можно скорее.

– Ах! Черт побери! Как вы можете мне помешать. Мне это чувствительно приятно, несказанно, как кружка водки в горле.

– Идем.

– В путь. Тем не менее, однако, мы не долго проходим, даю вам в этом расписку.

С этими словами охотники в сопровождении сержанта быстрым шагом отправились по направлению к городским укреплениям.

– Однако, – с удивлением воскликнул Мрачный Взгляд, – что это за чучело, которое говорит на каком-то непонятном наречии?

– Которого он и сам не понимает.

– Этот достойный муж – отличный солдат, всей душой преданный генералу, несмотря на свою эксцентричность (слово это считается новым, но оно уже было известно в колониях и заимствовано от англичан, которые давно его ввели в употребление), он совсем не глуп, но, к сожалению, ему пришлось провести полтора года в Версале, в гарнизоне; с тех пор он усвоил себе этот язык и убежден, что так именно говорят при дворе.

– Забавный субъект.

– Когда генерал в хорошем расположении духа, он по целым часам забавляется его разговором.

– Да и стоит.

Сержант сказал правду – через двадцать минут они достигли реки. На берегу кипела усиленная деятельность, солдаты, под руководством офицеров, работали со сверхъестественным рвением.

Ларутин очень искусно провел охотников через лабиринт строящихся укреплений; найти здесь дорогу было нелегко.

Сержант остановился перед хижиной, построенной из досок и древесных ветвей; это был род шалаша, вроде тех, которые себе строят дикари.

– Здесь, – сказал сержант. Он слегка постучал в дверь.

– Войдите, – послышался звучный голос генерала. Посетители вошли в шалаш.

– Вот славный сюрприз! – вскричал генерал, увидев охотников. – Добро пожаловать, господа! Где вы столько времени пропадали?

Сурикэ хотел отвечать.

– Подождите, – перебил он с живостью, – держу пари, что вы трудились для меня.

– Ей-богу, так, генерал, – сказал Сурикэ, – мы работали для вас и можем вас порадовать сюрпризом.

Генерал засмеялся; он был не один, охотники увидели Дореля.

Дорель ласково поздоровался с Шарлем Лебо, которого очень любил.

– Обедали вы, господа?

– А вы, генерал? – улыбаясь, спросил Мрачный Взгляд.

– Нет еще, не было времени.

– Так мы вместе пообедаем, и за десертом я расскажу, что мы сделали.

– Отлично, мы прекрасно проведем вечер.

– Надеюсь, – заметил Сурикэ с тонкой улыбкой. – Но над чем это вы так деятельно трудитесь?

– Водрейль, – отвечал генерал, – упустил из виду пустую вещь: он забыл возвести на берегу реки траншементы и батареи.

– Чем он оправдывается?

– Тем, что у него не было денег в кассе; но и у меня нет денег, однако я соорудил отлично укрепленный лагерь; и меня очень стесняет недостаток средств; не знаю, как обернуться, чтобы закончить укрепления, но я надеюсь на провидение.

– И не без основания, генерал: мы вам принесли денег.

– Вы?

– Мы.

– Да, каких-нибудь сто или пятьдесят тысяч ливров, и то не знаю, как вы их добыли; вы только богаты сердцем, друг мой, а мне нужно, по крайней мере…

– Ну сколько, генерал?

– По крайней мере, миллион.

– В таком случае успокойтесь, генерал, мы вам принесли три миллиона.

– Три миллиона! Вы бредите?

– Нет, генерал, вы скоро в этом сами убедитесь.

– Но как вы?..

– Нет, генерал, не лишайте мой рассказ его главного интереса; я обещал все рассказать за десертом, и, право, мое повествование стоит того, чтобы его подождать.

– Хорошо, я потерплю, – отвечал генерал, смеясь.

– Ваше превосходительство! – сказал сержант, появляясь на пороге.

– Велите подавать.

– Ваше превосходительство, извольте только садиться за стол: обед подан.

– Господа, идемте в столовую, я умираю с голоду.

– И от любопытства, – прибавил Дорель с тонкой улыбкой.

– Я не отрицаю. Помните, любезный Дорель, что я вам говорил не далее как нынче: когда придет Лебо, все изменится, он мне приносит счастье.

– Верно, – отвечал Дорель.

– Господа, пощадите, – хохотал Сурикэ. Когда подали кофе, генерал обратился к Сурикэ.

– Уф! Теперь я доволен! – смеялся он. – Да и голоден же я был.

– Вы можете сказать: мы были голодны, потому что мы все набросились на еду, как несчастные, потерпевшие кораблекрушение.

Общий хохот был ответом на эту остроту.

– Возьмите сигару, милый Шарль, рекомендую – настоящие гаванские; да помните, что за вами рассказ.

– Да, генерал, – отвечал молодой человек, – давши слово, держись; я готов начинать, к тому же рассказ не длинен.

– Очень жаль, лучше, если б он был длинен; после хорошего обеда – кофе, хорошая сигара, занимательный рассказ; что же может лучше быть для пищеварения? Правда?

– Правда, вы только забыли о дружеской компании, – отвечал Дорель и засмеялся.

– Верно, я виноват, прошу извинить, начинайте, Шарль, мы ждем.

– Сию минуту, – сказал молодой человек.

Чтобы сделать свой рассказ понятнее для генерала и Дореля, Шарль начал издалека, т.е. с разговора между Биго и графом де Витре, который был подслушан Жаком Дусе в тот вечер, когда, чтобы скрыть от шпиона смысл своей беседы, они прибегли к валлийскому или, лучше сказать, гельскому наречию, не подозревая, что Жак Дусе был чистокровный бретонец; последний понял весь их разговор от слова до слова.

Этот комический эпизод сильно насмешил аудиторию.

Когда хохот стих, молодой человек продолжал свой рассказ, он пересыпал его такими остротами, рисовал все такими яркими красками, что возбудил в слушателях сильнейший интерес и веселость; при этом он не забыл ни одной подробности, передавая все случившееся с буквальной точностью. Он кончил, все смолкли.

– Вот странное сплетение обстоятельств, – сказал наконец генерал, потирая руки. – Восхитительно! Все устроилось как нельзя лучше.

– Да, признаюсь, – сказал Дорель, – желал бы я видеть, какую плачевную рожу скорчил Биго.

– Вы не можете представить, как он был хорош, просто достоин кисти художника, в особенности, когда нам рассказывал – а мы знали отлично, как все произошло, – о ловушке, в которую нечаянно попал, и о своей храбрости.

– Что мы будем делать с этими деньгами? Как вы думаете, Дорель?

– Оставим их у себя, они ни в каком случае не должны быть возвращены интенданту. Не забудьте, что эти миллионы – награда за участие в измене; сомневаться в том, что это английские деньги – невозможно, в доказательство у нас есть расписки.

– Вот они, – сказал Сурикэ, подавая генералу расписки, – а вот и связки денег, – прибавил он, выкладывая чеки на стол.

– Не доводите щепетильность до крайности, друг мой; дело это законное и честное, у вас нет средств для ведения войны и организации обороны. Биго и Водрейль на ваши справедливые требования отвечают только «у нас нет денег»; наконец, сами англичане приносят нам гораздо больше вреда своими деньгами, нежели войском; они подкупают изменников, чтобы таким образом нанести нам поражение, мы захватили эти деньги – награду за предательство – и конфискуем их в свою пользу; это не наше право, это наш долг, мы не должны поступать иначе. Войну нельзя вести на ореховые скорлупки, нужны деньги, воспользуемся же английским золотом, чтобы одолеть врага, не будем простаками.

– Я согласен, любезный друг, – отвечал главнокомандующий, – вы меня убедили; когда в этом случае говорит такой человек, как вы, т.е. воплощенная честность, он не может не быть правым, я соглашаюсь с вашим мнением; деньги, предназначенные в уплату за измену, пойдут на издержки по укреплениям, которые, клянусь вам, не удастся взять англичанам.33
  Сделка эта между главным интендантом и Денисом де Витре исторически достоверна; расписки, сохранившиеся у Дореля, много содействовали к обвинению этого негодяя.


[Закрыть]

– Давно бы так! Теперь вы говорите, как настоящий воин; да, друг мой, сам Бог спасает вас в данную минуту.

– Правда, – сказал генерал.

– Шарль Лебо, неподкупная честность которого нам давно известна, – прибавил Дорель, – конечно, не поступил бы так, если бы хоть минуту сомневался в законности своего поступка.

– Я был не прав, друг мой, сознаюсь; вы и Шарль правы; не будем больше об этом говорить; дело решено, спрячьте только эти расписки, которые впоследствии могут понадобиться.

– Чтобы оформить дело, вы дадите Лебо квитанцию, подробно мотивированную; он передаст ее мне, а я ему выдам расписку для его обеспечения, ведь так, кажется, следует сделать, Шарль?

– Совершенно так, генерал, – с поклоном отвечал молодой человек.

Генерал позвал сержанта и приказал ему принести все нужное для письма.

– Не забудьте выписать прописью сумму три миллиона и изложить исторические обстоятельства, при которых деньги эти были конфискованы.

– Будьте покойны, любезный друг, я ничего не забуду.

– Чем я могу отблагодарить вас, любезный Шарль?

– За то, что я исполнил мой долг? – отвечал тот, улыбаясь.

– Нет, за все услуги, которые вы продолжаете мне оказывать.

– О! – сказал Мрачный Взгляд. – Я знаю, чего он желает.

– Чего же? – с любопытством спросил генерал.

– А это дело очень щекотливое; вы, кажется, ему нечто обещали?

Сурикэ покраснел, как помидор, и не знал куда деться от смущения.

– Вспомнил! Дорель, вы не знаете, Меренвиль в Квебеке?

– Разве вы забыли, что его командировали в помощь Буганвилю?

– Так, так, опять забыл! Я вам дам письмо к моему двоюродному брату, если увидите его раньше меня.

– Хорошо, – сказал Дорель.

Молодой человек горячо пожал руку генералу, который ответил ему улыбкой.

– Прощайте, мой друг, и извините, что я так долго забывал о моем обещании.

– О, генерал! Извиняться передо мной? Кстати, – сказал он, чтобы переменить предмет разговора, – по поводу Буганвиля, который, кажется, маневрирует немного выше Квебека; по моему мнению, вам следует предупредить его, чтобы он обратил внимание на Фулонскую бухту; там, кажется, можно ожидать английского десанта, т.е. я даже этого наверное ожидаю.

– И вы правы, благодарю вас, я уведомлю Буганвиля, чтобы он принял меры. Дорель, пошлите ему письмо с нарочным.

– Будьте покойны, я ничего не забуду, все сделается хорошо и вовремя. Теперь позвольте с вами проститься, поздно, а у меня еще много дела; вы все мне сказали, ничего не забыли?

– Нет, любезный друг.

– В таком случае потрудитесь приказать, чтобы мне подали лошадь.

– Извините, г-н Дорель, я забыл передать вам нечто, – сказал Сурикэ.

– Что именно?

– Снятый мной план Фулонской бухты.

– О, да. Это весьма важно.

– К счастью, я вспомнил вовремя, вот он, – прибавил он, подавая план.

– Благодарю вас, – сказал Дорель, – завтра он будет передан Буганвилю.

– Позвольте мне и моему другу проводить вас до дому.

– С величайшим удовольствием, господа.

– Нет, стойте, – живо перебил их генерал. – Пришли сюда, сами виноваты; я вас арестую, мне нужно рассказать и показать вам массу интересных вещей, друзья мои; я вас не выпущу, ночуйте у меня, здесь есть все, что нужно, не беспокойтесь.

– Нам всегда хорошо у вас, генерал.

– Как любезно вы выражаетесь, точно в Версале, – смеялся генерал, – но все-таки не так изысканно, как Ларутин.

– Да, – сказал Дорель, – это – совсем особый жанр.

– Он очень интересен, – заметил Мрачный Взгляд, – я никогда не видал ничего подобного.

– Да, его фразеология настоящая, я очень люблю этого чудака, он меня развлекает, когда на меня находят порывы отчаяния. Эй, Ларутин, где вы? – закричал генерал.

– Здесь, неукоснительно, ваше превосходительство, я осмелился смиренно ожидать отъезда г-на Дореля; лошадь стоит спокойно, хотя она очень горячего нрава.

– Я говорю вам, что это перл, теперь таких не делают.

– Жаль, – сказал Мрачный Взгляд с насмешливой улыбкой.

– Все готово, – сказал Дорель, – пора ехать.

– Увижу ли я вас завтра?

– Не знаю, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы у вас побывать; не приду – значит, не мог; разумеется, если случится что-нибудь очень важное, я брошу все дела и прибегу.

– Согласен.

– До свидания, господа, покойной ночи.

– И вам также, – отвечали охотники.

Пожав всем руку, Дорель вышел, сел на лошадь и ускакал.

– Что за чудесный человек и какой преданный друг, право, если бы я не встретил еще две-три такие же благородные личности, я бы умер с горя в этой ужасной стране, где одни дикари и бесстыдные воры.

– Вы слишком строги, генерал.

– Нет, куда бы я не обернулся, везде одни мошенники. После этого разговора охотники отправились спать. На другой день Монкальм сам разбудил их рано утром; они поспешно вскочили и вмиг были одеты.

Генерал желал вместе с ними осмотреть земляные работы.

Они отправились.

Мы уже говорили выше, что Водрейль ничего не сделал для укрепления Квебека на случай атаки; вал оставался недоконченным, город был совсем не подготовлен к обороне.

Как ни поздно познакомился главнокомандующий с этим положением вещей, он успел прикрыть город укрепленным лагерем, для которого выбрал отличную позицию.

Река Св. Лаврентия защищала его ретраншементы с фронта.

Слева они опирались на реку Монморанси, протекавшую по дну глубокого оврага.

Справа ретраншементы сообщались с Квебеком посредством моста через реку Сен-Шарль.

Для усиления позиции построено было несколько редутов.

Укрепленный лагерь был назван по имени деревни Бонор, расположенной в его центре.

Охотники были в восторге; они не могли понять, каким образом удалось генералу при полном отсутствии денежных средств возвести такие чудесные сооружения в такой короткий срок.

По их мнению, это был баснословный подвиг.

– Много можно достичь, – сказал, улыбаясь, генерал, – опираясь на походный патриотизм и любовь солдат; теперь, если только неприятель даст мне время, я, благодаря вам, милый Шарль, сделаю и многое другое; пойдемте завтракать.

– Скоро вы ожидаете атаки?

– Удивляюсь, что генерал Вольф еще не появился; мои лазутчики уже давно известили меня, что англичане располагают огромными силами и все готово к выступлению.

– Черт бы их побрал! – воскликнул Мрачный Взгляд.

– Беда невелика, – возразил Сурикэ, – вы также готовы.

– Постараюсь приготовить им хорошую встречу, – сказал, улыбаясь, генерал. – Если англичане не появятся сегодня, то завтра они уже будут здесь наверняка; не знаю почему, мне все кажется, что я увижу их сегодня же.

– Предчувствие! – шутливо заметил Шарль Лебо.

– Ничего больше, – отвечал ему в тон главнокомандующий.

Этот несвязный разговор велся во время завтрака. Собеседники допивали кофе, когда в комнату вбежал Ларутин, очевидно, очень взволнованный.

– Эге! – воскликнул генерал, подливая коньяку в чашки своих гостей. – Что с вами, сержант? Говорите короче.

– Слушаю, ваше превосходительство! Англичане прибыли, вся река покрыта их судами.

– Вы не ошиблись, сержант?

– Нет, ваше превосходительство, они идут в боевом порядке.

– Ну, что я вам сию минуту говорил? – сказал, улыбаясь, главнокомандующий.

– Вы были правы, генерал, – отвечал Шарль Лебо.

– Допьем кофе и пойдем поздравим их с приездом, – сказал генерал, сверкая глазами.

Согласно своему первоначальному плану, генерал Вольф начал военные действия со стороны реки Св. Лаврентия.

Сержант Ларутин не ошибся: из города уже можно было рассмотреть длинные ряды английской армии и их многочисленные суда.

Силы их состояли из двадцати судов, двадцати фрегатов, на которых было до двадцати тысяч экипажа и более десяти тысяч сухопутного войска.

Граф Рене де Витре, разыгравший давно подготовленный фарс, который состоял в том, что англичане после фиктивного сражения овладели его фрегатом, указывал путь грозной эскадре.

Мы уже говорили выше, что англичане не торговались

с этим негодяем и щедро заплатили за его измену отечеству.

Французский фрегат графа де Витре был во главе эскадры, за ним, немного поодаль, тянулись английские корабли.

Прежде чем открыть военные действия, генерал Вольф обратился к французам с воззванием, предлагая им сдаться.

Тон воззвания был дерзким и довольно неизящным.

«Его величество король, мой повелитель, справедливо раздраженный против Франции, вознамерившись нанести удар ее гордости и отомстить за все оскорбления, причиненные английским колониям, решился отправить в Канаду огромные военные силы… Цель его – лишить Францию значительных владений, которыми она пользуется на севере Америки».

Читая текст этой прокламации, нетрудно представить себе, какие она возбудила чувства в рядах французской армии и среди населения; разумеется, она не имела никакого успеха.

Во втором манифесте генерал Вольф жалуется на то, что население Канады «не отнеслось с должным вниманием» к его воззванию.

Он прибавлял, что теперь намерен применить к ним законы войны в самой суровой форме и что войска его получили приказание не щадить ни жизни, ни имущества жителей.

Вообще и прежде англичане в войне с нами отдавали предпочтение способу ведения войны, принятому дикарями и флибустьерами, в котором главную роль играла измена; в случае надобности они даже подсылали к нашим офицерам убийц44
  Смотри «La Belle Riviere» того же автора.


[Закрыть].

Сначала генерал Вольф пытался различными уловками заставить Монкальма выйти из-за его ретраншементов, но все усилия были напрасны. Тогда он высадился у мыса Леви и, установив батареи, начал бомбардировать Квебек, разрушил почти до основания нижний город и беспощадно опустошил окрестности.

Тысяча четыреста домов были сожжены.

Монкальм не двигался со своей позиции.

Генерал Вольф выходил из себя, но это не подвигало дело.

По плану, составленному главнокомандующим, генерал Амгерст должен был соединиться с генералом Вольфом под стенами Квебека, но он был задержан на пути.

В ожидании прибытия вспомогательных сил генерал Вольф расположился лагерем налево от реки Монморанси, рядом с селением, носившим странное название «Ангел Хранитель», окопался кругом и решился наконец действовать.

31-го июля он двинул войска, 118 пушек загремели против французов.

Часть английского войска начала сильную атаку против лагеря Бонор со стороны реки Монморанси, а генерал Вольф с главными силами пробовал овладеть ретраншементами со стороны реки Св. Лаврентия.

Но Монкальм не спал. Даже не пуская в ход всего своего войска, французский генерал действовал так удачно, что англичане были отбиты по всей линии.

Кавалер Леви делал чудеса и оказывал громадные услуги делу французов, которые не могли противопоставить и десяти орудий ста восемнадцати английским пушкам.

Но солдаты не теряли мужества, они бились, весело подшучивая над англичанами.

Как и в Карильоне, Сурикэ стал здесь во главе приблизительно двухсот лесных охотников.

Эти храбрецы перебили из ружей всех артиллеристов, находящихся при орудиях.

Генерал Вольф, потерпев последнее поражение от горстки охотников и понеся большие потери, был принужден со стыдом отступить в свой лагерь.

К довершению беды, он тогда же получил известие, что генерал Амгерст не может с ним соединиться, будучи остановлен на пути полковником Бурламаком.

Генерал Вольф приходил в бешенство; несмотря на свое самомнение и гордость, английский главнокомандующий был вынужден сознаться, что эти французы, которых он, по-видимому, презирал, задавали ему немалую работу и что при подавляющем превосходстве своих сил он до сих пор еще нанес весьма незначительный вред маркизу Монкальму.

– Ну, – сказал Дорель, – г-да англичане побиты?

– Надеюсь, не в последний раз, – отвечал главнокомандующий.

– И я на то же надеюсь, а грозная у них была артиллерия!

– Сто восемнадцать орудий.

– Ау нас?

– Десять.

– И генерал Вольф потерпел поражение?

– Полнейшее.

– Воображаю, как он взбесился.

– Говорят, он все бесится.

– И есть из-за чего, не правда ли?

– Разумеется.

– Каким образом сладили вы с этой страшной артиллерией?

– За это взялся Шарль Лебо со своими охотниками, ружейными выстрелами они перебили всех артиллеристов, которые были при орудиях.

– Славно!

– А вот и мой друг Шарль! – весело вскричал генерал.

– Позвольте поздравить, генерал, – радостно начал Сурикэ.

– Позвольте поздравить вас, господ охотников, – перебил главнокомандующий, – англичане разбиты, благодаря вам и шевалье Леви. Вы привели в удивление и восторг всю армию вашей невероятно искусной стрельбой ихладнокровием.

Сурикэ пришел в сопровождении тех четверых друзей, с которыми редко расставался.

Это были – Белюмер, Бесследный, Мрачный Взгляд и индейский вождь Тареа.

– Вы пришли ко мне с просьбой?

– Да, генерал.

– Хорошо, в чем дело?

– Отпустите нас.

– Как? Но…

– Извините, генерал, только на несколько дней.

– У вас опять какие-нибудь коварные замыслы?

– Точно так, генерал.

– Вчем дело?

– Мы хотим захватить друга Биго.

– А! Графа де Витре, не правда ли?

– Да, генерал.

– Но вы уже упустили зверя, друг мой.

– Почему вы так думаете, генерал?

– Потому что кампания 1759 года окончена; граф де Витре будет себе спокойно сидеть со своими друзьями англичанами и не сойдет на берег.

– Если бы я смел, генерал, я бы мог многое вам на это возразить.

– Говорите, говорите, любезный друг, я всегда готов вас выслушать.

– Так как вы позволяете, я вам скажу, что, хотя мы, французы, считаем кампанию законченной нашей славной победой, генерал Вольф думает иначе, не позже как послезавтра он попытается вытеснить вас из вашей неприступной позиции.

– Может быть, но…

– Извините, генерал, еще одно слово. Несмотря на поражение, генерал Вольф, благодаря своему флоту, – полный хозяин наших рек; он поднимется вверх по реке, повыше Квебека, и вы не будете в состоянии ему помешать; затем, когда он убедится в безуспешности всех попыток вытеснить вас из лагеря, он займется исследованием берегов и найдет один пункт, весьма удобный для высадки; может быть, место это уже и найдено при помощи графа де Витре.

– Ваши выводы вполне логичны, – задумчиво сказал главнокомандующий, – и тогда…

– Мы подкараулим графа де Витре и захватим его в плен.

Генерал задумался, устремив глаза вдаль.

– Поезжайте, мой друг, – прервал наконец свое молчание главнокомандующий, – может быть, вам удастся захватить этого негодяя.

– Я сделаю все возможное, генерал.

– Что касается того, что вы мне сказали относительно Вольфа, так, вероятно, и будет; но я не просплю, не беспокойтесь; к тому же Буганвиль получил инструкции; он не дастся в обман англичанам, как бы они ни были хитры или как бы ни старались казаться такими.

– Дай Бог, – сказал Шарль.

– Не знаю почему, но я вдруг почувствовал приступ сильнейшей тоски – мне кажется, я вас больше не увижу.

– Что вы говорите, генерал? – воскликнул Сурикэ с принужденным смехом.

– Простите меня, любезный друг, поезжайте и, главное, возвращайтесь скорее: я буду тосковать и беспокоиться, пока вы не вернетесь.

И, махнув рукой в знак прощания, генерал торопливо вышел в другую комнату.

Присутствующие были поражены.

– Судьба! – пробормотал охотник и горестно вздохнул.

Оставшись без свидетелей, генерал бросился на кровать и зарыдал. Он страдал ужасно, ему казалось, что у него что-то порвалось внутри.