Текст книги "Цефеиды. Кассиопея"

Он подходит к окну и отодвигает занавеску. Смотрит на темно-фиолетовое небо с пятью яркими звездами, из которых в его мире бы точно сложилась Кассиопея, и резко вздыхает через рот.

– Чонхо.

– Да?

– У вас здесь в сентябре дожди идут?

– Довольно часто, да. Почему ты спрашиваешь? – Чонхо подходит ближе и встает рядом.

– Каждый раз, когда я чувствовал чужое присутствие, за окном шел дождь. – Мингю переводит на него немного ошеломленный взгляд. – Я понял это только что.

– Ты хочешь сказать, что нам нужно не только определенное время, но и дождь?

– Кажется. Я… не уверен? Я не знаю. – Он опускает взгляд себе под ноги.

– Сезон дождей скоро к концу подойдет, – тихо говорят ему, а Мингю про себя просто на части рассыпается.

Если он вернется в свой мир, то всей душой возненавидит фиолетовый цвет. Все его оттенки.

(Или наоборот – будет пытаться найти его везде.)

Небо – это действительно грань.

4

Мингю уснул на диване в гостиной. Кажется, это произошло около двух часов ночи, а может, и позже. В памяти отпечаталось лишь то, как они с Чонхо долго стояли у окна в комнате Мина и напряженно молчали, глядя на небо и куря сигареты. Первым зажигалкой чиркнул не Мингю – Чонхо. Наверное, совсем нервы сдали, хоть это и скрывалось тщательно весь вечер. Мингю хорошо помнит, как на него посмотрели просящим взглядом, а он уже на автомате доставал пачку сигарет из заднего кармана.

Они ничего не сказали друг другу после.

После третьей сигареты Чонхо ушел к себе, а Мингю вдруг почувствовал себя болезненно неуютно посреди темной – чужой – комнаты. И так захотелось спрятаться куда-нибудь, забиться в один из углов, с темнотой слиться. Исчезнуть просто. Или находиться где угодно, но никак не в комнате, что принадлежит твоему двойнику, который живет жизнью, что тебе не принадлежит и принадлежать не будет никогда.

И чувствуешь себя настоящим вором.

Мингю пытается заснуть на диване, который еще несколько часов назад протирал задницей Чонхо, таращится в темный экран телефона и хочет научиться перестать думать. Мыслей много, мыслей множество, они жрут друг друга, плюются собой же, умирают, воскресают, лепятся в одно целое и снова рвутся. Мингю жмурит глаза до цветных пятен под веками и ненавидит себя за неумение абстрагироваться – до тех самых пор, пока просто не отключается. Он вымотан, он доведен почти до предела возможностей своих нервов, ему бы просто раствориться в прокуренном воздухе под небом лавандовым и исчезнуть. Хочется очень, да, но какое там. Потому что он даже свои больные сны рассмотреть не успевает, прежде чем его будят, громко на ухо говоря:

– Вставай.

Мингю глаза распахивает сразу, дергано озирается по сторонам, хочет выругаться громко и зачем-то на хуй Тэёна послать, но он смотрит в лицо взрослого Чонхо и понимает.

Просто понимает.

– Что-то случилось?

– Нет, – мотает головой Чонхо, – просто пора вставать.

И, знаете, в данной конкретной ситуации ответ «нет» ни черта не радует. Потому что ничего не случилось – все, что могло, уже произошло.

Мингю хочет потянуться, но сдавленно ойкает, когда понимает, насколько затекли ноги: на диване он помещается лишь в скрюченном положении. Но дареному коню, как говорится. Он нехотя промаргивается и переводит сощуренный взгляд на настенные часы. Начало седьмого утра. Если бы Мингю разбудил Тэён, того бы точно настиг зомби-апокалипсис во всей красе.

– Какого лешего тебе не спится в такое время?

Чонхо перестает начесывать раскрасневшийся нос и смотрит на него удивленно и немного растерянно.

– Так в универ же.

– А я здесь при чем?

– Ты тоже пойдешь.

– На кой хрен?

Чонхо молчит, явно формулируя про себя длиннющее такое предложение, а Мингю елозит по зубам языком и думает лишь о том, как бы почистить зубы, потому что во рту такая помойка, будто вчера он удолбался паленым вискарем и курил чай из пакетиков, предварительно забитый в косяк из дешевой туалетной бумаги.

И кофе потом выпить тоже бы не помешало.

– Мингю не пропускает занятия, – наконец говорят ему.

– Ты хочешь, чтобы я вместо него пошел? – вздергивает он брови.

– А что еще делать?

– Ты серьезно? Нет, погоди, ты реально серьезно? – Мингю почти начинает смеяться, но бок простреливает колющая боль. Совсем старый стал.

Чонхо хмурится и угрюмо глядит на него из-под длинной челки. Будто думает, что вот посмотрит так – и сразу все свои мысли и доводы в пользу «за» в чужую голову вложит. Мингю на чужие потуги лишь пренебрежительно машет рукой и откидывается обратно на диван, всем своим видом показывая, что идти никуда не намерен.

Чонхо уходит не сразу – стоит пару минут над ним грозовой тучей, а после тихо шагает в сторону комнаты Мина. Возвращается спустя какое-то время; на Мингю летит ворох одежды.

– Иди в душ и приводи себя в порядок.

– Да блядь! – Мингю резко садится на диване и чувствует, как у него начинают трястись руки от злости.

– Да, блядь, – спокойно кивает Чонхо.

Это все настолько абсурдно. Настолько глупо и смешно, но Мингю смеяться не может уже – только шумно выдыхать через нос и смотреть в одну точку, которой оказываются черные джинсы, упавшие точно на его лицо. Почему он должен делать все это? Почему должен притворяться другим человеком только потому, что Чонхо вдруг что-то в голову стрельнуло? Почему обязан жить чужой жизнью? Она ведь не станет его, сколько бы дней он ни носил на лице маску другого себя. И он ведь и не будет. Мингю всегда останется просто собой. Маски – не его песня.

Он – лишний пазл на огромной картине.

Почему Чонхо пытается этот самый пазл присобачить сбоку, хотя даже места для него нет?

– Это его жизнь, – говорит тот потерянно, а Мингю внезапно удавиться хочется – вот прямо так, спросонья, – потому что да, его. Не сразу понимает даже, что акцент на другое слово сделан.

Жизнь.

Его, да, но истина не здесь. Истина в том, что есть жизнь твоя.

– Понимаешь? – Чонхо пытается заглянуть ему в глаза, но Мингю взгляд старательно отводит. – Он ведь вернется когда-нибудь. Я просто… не хочу, чтобы он вернулся и увидел, что его жизнь разрушена. Ты понимаешь? – снова спрашивает он.

Мингю понимает. Но не кивает. Не может просто. Ему вдруг так больно становится, что все тело деревенеет. Он так хорошо понимает, что в окно выйти хочется, сорвав следом за собой занавеску, будто фату на свадьбу со смертью.

Чонхо о нем не знает ничего толком. Не знает, как Мингю крепко сжимал жилистую руку бабушки, стоя перед табличками с именами родителей, за которыми скрывались урны с прахом. Одна урна – пустая. Потому что второе тело не нашли. Не знает, как Мингю всю жизнь отталкивал от себя людей, потому что не верил, что в нем есть хоть что-то, что он может дать взамен на эти преданные взгляды и робкие улыбки. Не знает, как однажды подрался с Тэёном до того сильно, что сломал ему палец, толкнув к двери со всей дури, а тот запнулся. Тэён его не винил даже – ходил себе с гипсом смешным, на котором мелкий Чонхо ромашку нарисовал, и все время извинялся, потому что считал себя виноватым. Тэён редко извиняется. И каждое такое извинение Мингю переживал с хрустом внутри себя. Чонхо не знает. Ничего не знает вообще. Ни того, каким подонком Мингю чувствует себя, ни того, каким слабаком. Ни того, как он взял и своими же руками загубил свою жизнь почти что в зародыше.

Чонхо не знает, но Мингю почему-то по-прежнему ждет, что тот скажет: «Ты сгубил свою жизнь, так не загуби же чужую». Чонхо не говорит, но Мингю слышит все равно. Кивает – именно этим словам внутри своей головы, а не озвученному еще минуту назад вопросу. Кивает и чувствует, как внутри все сжимается до чертового пикселя – того самого черного на экране, который сдох на мониторе раньше всех остальных.

Может, это шанс все исправить. Начать сначала. Вот только его начало начинается с середины и не у него, а у кого-то другого. Мингю свое начало утопил кровью в раковине на кухне, куда свесил порезанную несколько лет назад руку.

Он поднимается с дивана, берет сваленные на него джинсы и рубашку в черно-белую клетку и хочет уже пойти куда глаза глядят, потому что понятия не имеет, где ванная, но Чонхо бросает ему в спину:

– Под раковиной новые зубные щетки есть. Можешь поставить в стакан рядом с зеркалом. Полотенце я уже повесил. Сиреневое. А ванная, это… там в коридоре дверь, в общем.

Сиреневое, блядь, повесил он, думает Мингю, яростно намыливая себя под душем. И даже шампунь пахнет чертовой лавандой, которую он уже ненавидит до того сильно, что начинает любить где-то на подсознанке.

В шкафчике под раковиной Мингю действительно находит две новые зубные щетки – еще в упаковках. С настырным выражением лица выбирает ту, что голубого цвета, и чистит зубы так яростно, что начинают болеть десны.

А после этого он долго стоит и не решается поставить свою щетку в стакан у зеркала, где уже торчат две: Чонхо и Мина. Мингю не может просто. Поэтому кладет щетку на край раковины.

Наверное, он был бы не против остаться в этой ванной до самой ночи, но приходится напяливать на себя чужую одежду, с недовольством и легким удивлением подмечая, что рубашка великовата, а рукава длиннее привычного, и выходить из ванной, на ходу приглаживая волосы, топорщащиеся в разные стороны после сушки феном. Чонхо оглядывается на него, держа в руках две кружки кофе, и кривовато улыбается, протягивая ему одну. Мингю мрачно берет чашку и шумно отхлебывает, даже не думая поморщиться – горячий все-таки.

– Рубашка мне велика, – говорит он.

– Это моя, – Чонхо пожимает плечами.

– Класс.

– Просто я подумал, что ты откажешься надевать свитер с оленями.

– Да я и так себя оленем чувствую, – ворчит Мингю, в который раз приглаживая влажные волосы, но на говно исходить не спешит – все-таки Чонхо не прогадал.

Он оттягивает воротник и смотрит вниз, думая, что рубашка эта чем-то напоминает его собственную – которую он оставил в ванной, даже не потрудившись бросить ее в корзину. Заберет ночью. Как раз перед тем, как вернуться туда, откуда пришел. Потому что сегодня у дождя нет выбора – он обязан пойти.

Когда они спускаются в лифте на первый этаж, Чонхо чуть склоняет голову и тихо говорит:

– Спасибо.

Мингю уже почти начинает бросаться во все стороны своими любимыми «какой из своих жоп ты думаешь» или «а не пойти бы тебе», но только цокает языком и складывает руки на груди.

– Как ты себе это представляешь?

– Что именно?

– У нас с твоим Мингю из общего только рожа. Как я заявлюсь на его пары и сделаю вид, что знаю все, что они там изучали… сколько лет?

– Он на втором курсе.

– Ну и на каком факультете учится?

– Факультет естественных наук, – отвечает Чонхо и протягивает ему рюкзак – тот самый, в котором Мингю копался без разрешения накануне вечером.

Он берет рюкзак на автомате и таращится на Чонхо до того оголтело, что тот чувствует его взгляд и отвечает на него, вопросительно приподнимая брови. А Мингю сжимает лямку рюкзака настолько сильно, что белеют и без того белые пальцы, потому что-

пиздец.

– Я… – Голос срывается, и он сразу замолкает, даже не думая продолжать.

Двери лифта открываются, но Чонхо почему-то не выходит – смотрит на Мингю с подозрением и в ожидании, которое в воздухе клубится чем-то, мать его, сиреневым и ноздри щекочет.

– Ты… что?

Двери начинают закрываться, но он придерживает их руками. Все еще смотрит. А Мингю ковыряет взглядом пол лифта у своих ног и пытается отыскать там то, что некогда было им несколько лет назад.

– Я тоже учился там, – отвечает он и, отпихнув протянутую руку Чонхо, выходит из лифта.

– Учился?

– Бросил.

Мингю натянутой струной ждет этого гребаного «почему», но Чонхо подозрительно молчит и не лезет туда, куда дороги не показывали, – только молча открывает подъездную дверь и выходит на улицу.

Они идут к другой станции метро – не той, мимо которой проходили вчера, – и Чонхо покупает карту T-money[8]8
  T-money – пополняемые смарт-карты, используемые для оплаты проезда в Южной Корее. Так же можно использовать в магазинах вместо наличных денег.


[Закрыть], на которую зачем-то кладет сразу десять тысяч вон в ближайшем автомате. Мингю за его действиями наблюдает с непониманием откровенным, ибо зачем? Зачем карта, зачем класть на нее столько денег, сколько хватит прокатиться на транспорте раз восемь, если приспичит?

Они проезжают две станции, когда Мингю наконец-то формулирует про себя до банальности простой вопрос:

– Мы куда едем?

– В университет же, – Чонхо смотрит на него через отражение на стекле напротив.

– Я понял. В какой? Вы в одном учитесь?

– Да, вместе, но на разных факультетах. В Ёнсе.

Мингю резко поворачивается к нему, слегка задевая чужое плечо своим.

– Не в Сеульском?

Чонхо круглит глаза немного, а потом возводит взгляд к потолку, явно что-то припоминая. Мингю не ждет его, просто продолжает:

– Я видел фото на стене.

– А… – тянет Чонхо понимающе, – он хотел поступить в Сеульский. Мечта была. Но не вышло.

Мингю по-прежнему смотрит на него – долго так, пронзительно, – а после отворачивается, тоже упираясь взглядом в окно вагона напротив. Мечта была, значит. Не вышло, значит. Даже в идеальной на первый взгляд чужой жизни есть свои сорняки.

– Ёнсе ничем не хуже. Может, даже лучше.

– Я ему это постоянно говорю, – усмехается Чонхо.

Мингю в отражении замечает, как он чуть опускает голову и косит взгляд вбок, на его руки, которыми он не переставал елозить друг о друга всю дорогу, стараясь спрятать за рукавом рубашки не только тыльную сторону ладони, но и все пальцы. Ему кажется на секунду, что его вот-вот все-таки спросят про татуировку: что она означает, почему сделал, зачем прячет. Но Чонхо так и не спрашивает – наверное, решает, что Мингю заранее на автомате пытается скрыть от чужих глаз такое явное различие между ним и Мином. Если изменившие цвет волосы и проколотые уши еще можно объяснить другим, то вот наличие уже далеко не новой на вид татуировки – едва ли.

Они едут оставшиеся несколько остановок молча и выходят на станции Синчхон. Мингю смотрит на эскалатор одного из выходов и теряется как-то, вдруг чувствует себя загнанным в угол, но виду не хочет подавать, нельзя это, не надо. Однако Чонхо все равно замечает, что он замедлил шаг и засунул руки поглубже в карманы штанов.

– Я здесь жил, – предвосхищает Мингю его вопрос и с рвением психопата разглядывает чужие мятные кеды на своих ногах. Не «живу». Жил. Что за чертовщина, Мингю? Что за. – Не то чтобы прямо жил, но… какое-то время, в общем. Несколько дней, прежде чем… все случилось.

Чонхо внимательно смотрит на табличку с номером выхода и кивает.

– Хочешь, сходим туда потом?

– Не знаю, – Мингю заносит ногу и ставит ее на одну из ступенек, – может быть.

Они выходят на улицу и идут прямо. Мингю в какой-то момент сжимает лямку рюкзака покрепче и вспоминает, как вчера нашел в нем лекции по литературе. Не спрашивает у Чонхо, как так, потому что узнает свое же бывшее рвение успеть везде и вся: будучи на первом курсе он посещал лекции и других факультетов. Кажется, у них с Мином из общего не только лицо.

– Странно вышло, – говорит Чонхо, когда они заходят на территорию университета через главный вход.

– Что именно?

– То, что вы изучаете одни и те же вещи. Может, разные отделения, но… – Он бросает взгляд на Мингю и слегка улыбается. – Это все упрощает на самом деле.

Почему-то Чонхо не говорит «изучали» – как будто Мингю все еще. Словно он не только мыслями в прошлом живет. Словно он и есть это самое прошлое, которое не умерло вовсе, а стало настоящим.

– Если сегодня будет какой-нибудь дурацкий тест и я его завалю, чтоб ни слова мне не сказал потом, – ворчит Мингю.

– Начало семестра, какие тесты вообще? – Чонхо смеется в голос; проходящая мимо девушка с удивлением смотрит в его сторону.

Ёнсе такой красочный. Мингю ни разу не бывал здесь. Они идут по идеально ровной аллее, и он смотрит вперед, на просвет, где вдалеке склон годы разрезает сиреневое небо. Красиво. Яркий университетский городок под чертовым сиреневым небом – это красиво.

Мингю начинает нервничать. Он идет чуть позади Чонхо, просто слепо следуя за ним, и проклинает себя за все принятые решения. Он ведь никому ничего не должен. Не обязан сидеть вместо Мина на занятиях. Не обязан спасать чужую жизнь от краха.

Нет. Обязан.

«Это все в качестве благодарности», – Мингю думает. Прокручивает в голове эти слова снова и снова и каждый долбаный раз спотыкается. Благодарность. Не его тема. Ему даже Санхёну было тяжело сказать «спасибо» за то, что не позволил остаться на улице.

Чонхо тоже. Он не выгнал его – разрешил остаться. Разрешения как такового ведь не было даже – просто факт, который не нужно озвучивать. «Остаешься».

Быть может, они просто используют друг друга. Мингю – чтобы вернуться в свой мир, Чонхо – чтобы вернуть близкого человека. Они нужны друг другу – и признавать это как-то тяжело и не хочется совсем.

– Так, – выдыхает Чонхо, когда они останавливаются перед одним из зданий; смотрит напряженно на вход и поворачивается к Мингю. – У меня первой пары нет, поэтому я посижу с тобой.

– А? – моргает тот. Не то чтобы он такому раскладу не рад – удивляется скорее.

– Прослежу, чтобы ты не выкинул чего-нибудь.

– Разве что тебя в окно.

– Смешно, да, – усмехается Чонхо. – В твоем рюкзаке лекции с прошлого семестра, полистай их на перерыве потом, – продолжает он как ни в чем ни бывало, – и по возможности не говори ни с кем, хорошо? У Мингю сегодня лишь три лекции, никаких практических занятий, поэтому тебе главное просто отметиться. И улыбайся, бога ради, – просит Чонхо в конце.

Мингю смотрит на него исподлобья, начинает закипать про себя. Буквально слышит, как булькает вода в котле, почти переливаясь через край. Снять бы этот котел с огня, пока он правда не «выкинул чего-нибудь».

От него хотят слишком многого.

Чонхо хочет, чтобы он стал Мином.

Мингю вздыхает глубоко, запрокидывает голову и глядит на сиреневое небо сквозь ветви деревьев. Щурится немного, потому что ярко слишком и не его глаза должны сейчас смотреть туда.

Мингю свои глаза закрывает, чувствует, как внутри звенит что-то. Закрывает, чтобы открыть их снова почти сразу и, опустив голову, широко улыбнуться – так, как не делал этого уже много лет.

– Так пойдет? – спрашивает он, не убирая улыбку с лица; чувствует, как сводит рот.

– Да, – кивает Чонхо коротко и сразу отводит взгляд, – пойдет.

И стоит ему отвернуться, как улыбка с лица Мингю мгновенно пропадает, уступая место привычному хмурому виду. Это тяжелее, чем он думал.

Они довольно долго идут по коридору, петляя между студентов, которые кучами просачиваются в аудитории. Мингю наблюдает за взволнованными чужими лицами, слышит обрывки разговоров. Не сразу понимает, что нервно елозит зубами по нижней губе, на которой кожа и так потрескалась. Не хочет признаваться себе в том, что скучал по всему этому.

Ему бы тоже быть студентом опять и спешить на лекции. Договариваться с одногруппниками выпить на выходных. Идти к кому-то домой делать лабораторную. Страдать от недосыпа, потому что до утра готовился к тесту. Ему бы-

не быть собой.

Чонхо останавливает его у одной из дверей и взволнованно смотрит. Пробегается взглядом по лицу Мингю, ведет его выше, глядит на волосы. Облизывает губы и вздыхает.

– Ладно, идем, – он перешагивает было через порог, но резко останавливается и хватает Мингю за плечо, – только перед этим еще кое-что.

– Что?

– Не говори с ним.

– С кем?

Чонхо не отвечает – Мингю видит только, как раздуваются его ноздри от резкого выдоха. Не понимает ничего.

Они заходят в аудиторию. Проходят мимо стола преподавателя и начинают подниматься между рядов наверх. Мингю старается придать себе непринужденный вид и не глазеть по сторонам, но выходит как-то откровенно хреново, потому что с той самой секунды, как он переступил порог, в него копьями вонзился как минимум десяток взглядов, которые провожали его до самого верхнего ряда. Мингю хочет ответить хотя бы на один, но удерживает себя – плечами лишь раздраженно поводит в попытке стряхнуть с себя чужое любопытство.

Чонхо садится рядом; явно нервничает. Мингю смотрит перед собой секунд пять максимум – не может больше. Начинает разглядывать студентов. Видит девушку с волосами по плечи, которая неуверенно улыбается ему и машет рукой в знак приветствия. Мингю взвешивает про себя все за и против и отвечает кивком головы. Чонхо рядом ерзает на стуле.

Мингю и глядит в его сторону, видит бурлящую ненависть в чужих глазах. Внутри щелкает что-то, подскакивает вверх, до горла самого, ударяется о нёбо. Он прослеживает за взглядом Чонхо и видит…

Тэёна?

Это точно Тэён – вне сомнений. Мингю бы не смог перепутать это лицо ни с чьим другим – знакомое слишком, родное.

У этого Тэёна черные волосы и тяжелый взгляд. Он оценивает эту тяжесть по достоинству, ибо взгляд направлен на него самого – ему в глаза прямо. Мингю на чужой взгляд отвечает охотно, рассматривает Тэёна в ответ, подпирает щеку рукой и улыбается криво, даже не думая реагировать на беззвучное «даже не думай» со стороны Чонхо, что висит в воздухе чем-то острым – того и гляди на голову рухнет и череп проткнет. Мингю не реагирует. Просто ставит на стол другую руку, упираясь локтем, и показывает Тэёну средний палец.

Нет, Мингю не злится. Нет, он ничего не имеет против этого человека – у них не было никаких разногласий. Просто дело в том, что перед ним Тэён – и пусть этот Тэён не его. Слишком сложно удержаться, чтобы не посмотреть на чужую реакцию.

А она есть – тяжесть во взгляде Тэёна мгновенно пропадает, уступая место искреннему удивлению. Мингю до жути засмеяться хочется, но он не успевает, потому что Чонхо хватает его за руку и резко опускает ее вниз, прижимая к столу. Отпускает мгновенно, пытается с Мингю взглядами подраться, но отступает сразу, чтобы опять посмотреть на Тэёна и показать ему средний палец самому.

И вот где-то здесь Мингю не выдерживает и смеется, потому что Тэён отвечает Чонхо тем же.

Какой же здесь расположился милый детский сад.

– Какие люди, ничего себе! – почти орет кто-то, и Мингю едва не подпрыгивает от неожиданности – не привык он как-то совсем, когда настолько громко приветствуют. Незнакомый парень с красными волосами садится на скамью на ряд ниже и подается вперед, складывая руки на их столе. – Ты где пропадал? Я тебе все утро названивал вчера, а ты абонент не абонент. В салоне зависал, что ли?

– Привет, – улыбается Чонхо, и даже очень охотно; Мингю сразу понимает, что парень перед ними кто-то вроде друга Мина в универе. А если Чонхо к нему относится хорошо, значит, все в порядке.

– А ты чего тут? – незнакомец смеется. – Решил факультеты поменять?

– Да не, просто пары первой нет, а дома скучно, – пожимает Чонхо плечами, печатая что-то в телефоне.

Двух секунд не проходит, как он под столом легонько пихает Мингю коленом и так же под столом разворачивает телефон к нему. Мингю смотрит на экран и видит на нем «Кан Сонёль». Понимает, что это имя одногруппника.

– Ну эй, чего вы там начали опять, – дуется Сонёль. – Так и не скажешь, чего пары прогулял? Тебе идет, кстати, – кивает на волосы.

Мингю старается улыбнуться максимально дружелюбно:

– Дела были, но ничего серьезного.

– Ну и хорошо.

Какое-то время Сонёль болтает с Чонхо, иногда поглядывая на Мингю – в эти моменты на его лице проскальзывает тень беспокойства, – а сам Мингю к разговору не прислушивается почти. Лишь подмечает про себя чужие реакции, движения рук. Убеждается окончательно, что Сонёль сносный парень и, пока не будет Чонхо, стоит держаться поближе к нему. Главное, чтобы вопросов с подвохом не задавали.

Когда приходит преподаватель и начинается лекция, Чонхо утыкается в телефон, иногда что-то печатая, а Мингю так и тянет подъебнуть со словами «Че, с бабой переписываешься?», но он молчит только, не зная, чем занять руки. Чувствует иногда на себе изучающий взгляд с той стороны аудитории, где сидит Тэён, но не отвечает на него. Давит в себе внезапно проснувшееся любопытство и достает из рюкзака тетради с лекциями. Мингю листает их минут десять, вглядывается в чужой почерк, понимает, что у него другой совсем. Не может сдержать усмешку.

В конце лекции Чонхо подхватывает рюкзак, смотрит на Мингю напряженно.

– После последней пары жди меня у главного входа в кампус.

Самое время плюнуть чем-то вроде «Я тебе не корги твой, чтобы мне команды раздавать», но Мингю лишь кивает и отворачивается.

– Не говори с ним, – просит (предупреждает?) во второй раз Чонхо и уходит, а он не удерживается и смотрит ему вслед. Замечает, что провожает его взглядом не один – вместе с тремя девчонками из группы. Хмыкает, вспоминая мелкого Чонхо.

– Чего завис? Пойдем, пойдем, – подгоняет его Сонёль, когда Мингю начинает медленно убирать тетради обратно в рюкзак, – если опоздаем хотя бы на минуту, старая карга залепит нам крестики в табеле посещаемости.

Они бегут по коридору в сторону лестницы на второй этаж – Сонёль тянет Мингю вслед за собой, крепко ухватившись за рукав рубашки, чем изрядно нервирует, потому что ткань немного сползает, оголяя край татуировки, и он едва успевает натянуть рукав обратно на кисть. Мингю дико бесится внутри себя, но каждый раз, когда из него хочет вырваться поток брани, он вспоминает это вкрадчивое «Ты понимаешь?», и рот закрывается сам собой. Он понимает.

Надеется, что одного дня будет достаточно.

Но можно ли одним днем перекрыть несколько лет?..

– К слову, не думай, что я забыл о вашем приглашении в гости на ящик пива, – громко шепчет Сонёль, когда они вместе падают на скамейку в самом последнем ряду.

– О нашем? – искренне удивляется Мингю.

– Черт, забыл, что ты не по пиву. Ну, на ящик вина, короче. – Сонёль яростно шкерится за чьим-то затылком и пытается достать из рюкзака тетрадь, листки которой зажевала молния.

Мингю наблюдает за ним с безразличным лицом, а все внутри вопит настолько истошно, что вряд ли выйдет заткнуть в ближайшее время.

Все это – бред. Сон. Он спит и видит сон, в котором попал в другой мир, где небо сиреневое, где у него есть университетские друзья, с которыми он договаривается выпить на выходных, и где его жизнь не покалечена, а цветет лавандовым полем.

Что ты будешь делать, Ли Мингю?

Ли Мингю сжимает зубы так крепко, что больно челюсти, и достает из рюкзака одну из тетрадей. На середине открывает – где листы чистые. И пишет лекцию, почти не слушая преподавателя. Тезисно, обрывками, иногда дополняя своими мыслями.

Они с Мином не только с одного факультета, но и отделения. И факт этот змеей вокруг сердца закручивается и впивается зубами в артерию.

Яда только нет в крови почему-то.

В перерыве между второй и третьей парой, который оказывается длиннее, чем первый, Сонёль подхватывает Мингю под локоть и тащит на выход из универа, то и дело оглядываясь по сторонам, будто боясь, что их кто-то заметит.

– Ты только не бухти, окей? – шепчет он и ныряет за угол, едва они выходят из здания факультета; Мингю заворачивает следом и чувствует, как его брови теряются где-то на затылке, потому что Сонёль садится на корточки возле кустов, чуть спрятавшись за ветками, и начинает яростно щелкать зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету.

– А зачем так шкериться?

– Если старая карга увидит, нам кранты. А ну иди сюда, чего ты встал там? Внимание привлекаешь, – возмущается Сонёль, и из его рта валит дым.

– Ты уже давно совершеннолетний, зачем так париться? – коротко смеется Мингю и подходит ближе; плюхается на зеленую траву задницей и достает из кармана свои сигареты.

Сонёль смотрит на него, как на заморское чудо-юдо с тремя хвостами, и круглит глаза, забывая стряхнуть пепел, который падает ему на штанину. Мингю пожимает плечами и тоже закуривает, ленясь увернуться от чужого взгляда.

– Новый ты мне нравишься, – говорит наконец Сонёль и шумно затягивается, – всегда бы так.

Мингю глядит на него сквозь завесу дыма, который только что покинул его рот, и пытается представить, как выглядели отношения Мина и этого Сонёля. Были ли они просто знакомыми? Друзьями? Может, они так же близки, как Мин с Чонхо?

– Он все еще глаз с тебя не спускает, – говорит Сонёль, туша сигарету об траву и после пряча бычок в пустую пачку, которую предварительно достал из рюкзака. Ничего себе махинации.

– Кто? – не понимает Мингю.

– Да Тэён же. Про кого я еще могу говорить.

Он наблюдает за тем, как Сонёль прикуривает вторую сигарету, и медленно переваривает мысль о том, что человек напротив очень даже в курсе личной жизни Мина. Впрочем, чему здесь удивляться? С чего он вообще взял, что ему ближе всех Чонхо? Мин производит впечатление человека, у которого миллион и один друг. Легкий на подъем. Общительный. Яркий. Такой, каким сам Мингю никогда не будет.

«Новый ты мне нравишься. Всегда бы так».

– Ну, если ему так нравится на меня таращиться, то пускай, – пожимает плечами Мингю. Нет, правда, а что еще он может сказать?

– Вы так и не разговаривали? – вкрадчиво спрашивает Сонёль, не смотря ему в глаза.

– Нет, – честно отвечает он.

– И правильно.

После последней пары Мингю машет Сонёлю рукой и даже не чувствует, что делает нечто неправильное, – ощущение такое, будто он прощается со старым другом, с которым вместе с уроков сбегал. Ощущение странное, ощущение непривычное, но от него приятно покалывает в кончиках пальцев, что не так давно сжимали сигарету – ту самую, которая «ладно, давай по последней и пойдем».

Мингю смотрит в удаляющуюся ярко-красную макушку Сонёля, мнет в руках почти пустую пачку сигарет и думает, что, наверное, они правда с Мином довольно близки. Но близость эта совсем не та, что у них с Чонхо. Чонхо ныряет с головой, с настырным желанием проверить глубину – молча, сверкая темным взглядом. Сонёль же стоит на берегу, ходит по кромке и смотрит на гладь воды. Видит картину целиком. Но лучше всего – то, что на поверхности.

Даже жаль немного, что они больше не встретятся.

Он ждет Чонхо у главного входа минут пятнадцать и за это время успевает выкурить последние две сигареты. Ловит на себе взгляды проходящих мимо студентов, но даже не думает поменять выражение лица – раздраженное такое, недовольное. Все-таки ему пришлось стать корги.

Вторая сигарета на середине начинает неприятно горчить, и Мингю сплевывает себе под ноги, шмыгая носом. Поднимает голову и сталкивается взглядами с Тэёном. Рядом с ним – предсказуемо незнакомый парень со светлыми волосами. Симпатичный такой, с приторной внешностью. Всегда раздражали такие. Мингю смотрит на них и затягивается, чуть щуря глаза. Предполагает про себя, что к нему могут подойти, но даже не думает переживать по этому поводу.

Когда же Тэён делает шаг в его сторону, его загораживает Чонхо, появившийся как черт из табакерки. Мингю от неожиданности выдыхает дым прямо ему в лицо, но тот даже не думает поморщиться. Бросает только коротко: