Текст книги "Цефеиды. Кассиопея"

– Идем.

И оглядывается через плечо предупредительным взглядом на Тэёна, который замирает и опускает голову. Мингю по очереди смотрит на обоих и закатывает глаза. Ему в этой пьесе роль не должна была быть отведена. Пусть в этой драме Мин варится, а ему… а ему вот новая пачка сигарет нужна.

На обратном пути они заходят в тот же 7-Eleven, в котором были вчера. Чонхо с хмурым лицом бросает в корзину штук шесть банок пива и накидывает сверху чипсами. Мингю за его махинациями наблюдает откровенно молчаливо, но у него не выходит удержаться от удивленного «О!», когда на кассе Чонхо просит три пачки сигарет.

Зачем три? Себе, Мингю и корги?

Едва они переступают порог, Чонхо вскрывает банку хайта и уходит в свою комнату. Мингю провожает его взглядом и смотрит на брошенный посреди кухни пакет. Вздыхает устало и поднимает его. Убирает пиво в холодильник, чипсы – кладет на стол, а пачки сигарет – рядом, выстраивая рядком. Куки тычется носом в его ногу и скулит. Мингю смотрит вниз на корги и опять вздыхает. Вот за что ему это все? Где он просил? Где подпись поставил, на каком блядском документе?

Он насыпает в миску корм и сидит рядом на корточках, подперев сжатыми в кулак ладонями лицо. Хочет проверить на телефоне прогноз погоды, но запоздало понимает, что вряд ли у него здесь ловит интернет. Хотя было бы смешно. Зарядки на телефоне осталось всего восемнадцать процентов. Скоро Мингю останется вообще без всего.

Пустая пачка сигарет Тэёна по-прежнему лежит с краю обеденного стола, не тронутая никем.

Он снимает блокировку с телефона и заходит в папку с фотографиями. Пролистывает их общие фотки с Тэёном, мелким Чонхо, Санхёном. Смотрит на фото, сделанное через два дня после выпускного в школе, на котором Тэён лезет с объятиями, а у самого Мингю недовольное лицо. Смотрит и улыбается тихо. А под сердцем тянет сладко-больно.

Но не потому, что безумно увидеть Тэёна хочется. А потому что-

– Ого, – выдает Чонхо, склонившись над ним, – если честно, они вообще не похожи.

Мингю подрывается с пола, выпрямляется резко и впечатывается Чонхо макушкой прямо в челюсть.

– Тебя кто просил подкрадываться? Сходи лучше собаку свою выгуляй. – Трет голову и прячет телефон в задний карман.

Чонхо чешет челюсть и громко отхлебывает пиво. Ставит банку на стол и молча уходит в коридор. Корги начинает яростно размахивать хвостом и бежит следом.

Минут двадцать Мингю сидит в звенящей тишине. Курит в окно, по пути открывая одну из банок пива. Мысль о том, что он уже второй день подряд живет на чужие деньги, немного веселит – особенно при том факте, что деньги принадлежат Чонхо, которого он в «Лотте Ворлд» водил когда-то.

Но то ведь был другой Чонхо? Или разницы нет?..

Небо за окном становится лавандовым.

Когда хлопает входная дверь, Мингю даже не вздрагивает – бросает окурок в окно и смотрит на то, как Чонхо спускает Куки с поводка. Наблюдает некоторое время за тем, как пес бегает вокруг обеденного стола, после чего переводит взгляд на Чонхо, который берет свою недопитую банку пива.

– Зачем надо было так реагировать?

– Про что ты? – Чонхо запрыгивает на стол и садится.

– Про Тэёна. Я уже понял, что относишься ты к нему откровенно хуево, но не ожидал, что… Забил бы ты лучше. Твой Мингю вне зоны риска.

Чонхо смотрит на него поверх поднятой банки пива.

– Мне было неприятно.

– Я понял, сказал же, – Мингю со вздохом возводит взгляд к потолку.

– Мне была неприятна мысль, что он может с тобой заговорить.

– Да что бы мне было с этого? Ему – возможно, а я чего?

На Мингю глядят колюче, колко как-то, аж на зубах стеклом хрустит, но он взгляда не отводит – ждет, что Чонхо скажет еще что-нибудь. И тот говорит:

– Мне была неприятна мысль, что он заговорит с тобой.

Мингю моргает, отпивает пиво и подпрыгивает на подоконнике, потому то Куки останавливается возле его ног и оглушительно громко чихает. Отличный ты момент подобрала, псина.

– А я чего? – повторяет он свой вопрос, но Чонхо на него не отвечает.

Они почти синхронно смотрят на часы и так же одновременно глядят друг на друга.

– Я проверил прогноз погоды.

– И? – Мингю залпом допивает пиво и ставит рядом с собой пустую банку.

– Ближе к ночи обещают дождь.

Он оборачивается на окно. Лавандовое поле все еще запредельно яркое и слепящее. Ни единого облака.

Сегодня лаванда должна утонуть. Просто обязана.

– Мингю, – зовет Чонхо.

– Что? – откликается он, не оборачиваясь.

– Вы совсем не похожи.

На зубах скрипит песок. Разумеется.

5

Сонная доза пива делает свое дело, и Мингю, у которого едва ли вышло поспать несколько часов прошлой ночью, засыпает полусидя на диване в гостиной, не до конца понимая, в какой именно момент это происходит. Ему снится темноволосый Тэён и пустая аудитория, в которой у них было первое занятие. Снится, как этот Тэён медленно подходит к нему, шаг за шагом, и начинает говорить что-то. Мингю не слышит слов – только видит, как открывается и закрывается чужой рот. Как на лице напротив проступают признаки отчаяния, которое даже не пытаются скрыть. Видит и хочет сам сказать хоть что-нибудь, чтобы пустить трещину на тишине-вакууме, которая поглотила голос Тэёна, лишая права быть услышанным, но не успевает.

Мингю просыпается в кромешной темноте. Лежит так минуту или две. Шевелит ногами, и на пол с глухим стуком падает пустая банка из-под пива. Почему так темно? Где он? Мингю ворочается сильнее, когда осознает, что глаза не привыкают к темноте. Он резко садится прямо и морщится от неприятной боли в затекших ногах. Вертит головой, душит внутри себя разрастающуюся панику. Ему все приснилось? Ему приснилось, да?

– Чонхо? – зовет он неуверенно, но ответа нет.

Мингю не знает, что хуже: выяснить вдруг, что он находится в неизвестной квартире на отшибе города, где ни разу не был, или что прошедшие два дня ему действительно привиделись. Что хуже?

– Чонхо! – зовет он громче, уже не пытаясь скрыть панику в голосе.

Темноту разрезает полоса света, которая через секунду разрастается и вытесняет тьму до того резко, что Мингю зажмуривается. Прикрывает лицо ладонью, пытается приоткрыть глаза, но замирает, когда слышит тихие шаги, за которыми следует щелчок. Свет вытесняет свет и заполняет собой уже не только комнату, но и самого Мингю в придачу.

– Чего кричишь?

Он яростно щурится, борясь с желанием потереть глаза, в уголках которых собрались слезы, и смотрит чуть вверх – Чонхо стоит возле дивана, закрывая головой люстру. Его подсвеченные волосы выглядят на пару оттенков светлее, и смотрится это немного забавно. Мингю моргает несколько раз, окончательно привыкая к освещению, и видит на чужом лице огромные круглые очки в черной оправе.

– Я думал… – Он смотрит по сторонам.

Перед ним уже знакомая гостиная. За спиной Чонхо – кухонный уголок. На обеденном столе стоят три пустые банки из-под пива, рядом – вскрытая пачка чипсов. Мингю цепляется взглядом за каждую деталь, переваривает увиденное как-то слишком медленно. Просто у него спросонья заторможенные реакции, да. Не до конца проснулся еще, да.

– Ты уснул, – говорит Чонхо, – я ушел к себе заниматься.

Паника, которая так и не успела буйно расцвести, схлынула назад. Мингю трет глаза и хмуро смотрит на спинку дивана, за которую Чонхо держится одной рукой.

– Очки у тебя дурацкие, – выдает он хриплым после сна голосом.

– Это подарок, – пожимают плечами ему в ответ и отходят на пару шагов.

Мингю смотрит, как Чонхо уходит обратно в свою комнату. Как замирает на пороге, оглядывается мельком и заходит внутрь, оставив дверь открытой. Мингю глядит на белый шкаф, окно, задернутое занавесками, которые достают до самого пола, и часть кровати – все, что виднеется через открытую дверь. Глядит и не может не задаваться вопросом: значит ли это, что он может пойти следом.

Нужно ли ему это?

Мингю переводит взгляд на часы, которые показывают начало двенадцатого ночи. Сна больше ни в одном глазу. Шел ли дождь, пока он спал?..

Диван едва слышно скрипит, когда он поднимается на ноги, опираясь рукой на обивку. Мингю подходит к открытой двери и застывает в шаге от. Всегда в шаге от нее, а кажется, словно за несколько миль. Куки, который все это время лежал на кровати, поднимает голову и смотрит на него, неуверенно дернув хвостом пару раз.

Из-за косяка вдруг выныривает Чонхо все в тех же смешных очках:

– Заходи уже.

И Мингю заходит. Нехотя подмечает, что пахнет в этой комнате совсем иначе, чем в гостиной, – похоже на миндаль, но не настолько сладко. Он шумно втягивает воздух носом и переводит взгляд вбок – на рабочий стол, за которым сидит Чонхо, яростно печатая что-то на ноутбуке. Перед ним открыта тетрадь с конспектами, рядом – полупустая кружка кофе и телефон, экран которого не перестает гореть из-за приходящих друг за другом оповещений.

И становится как-то дико неловко. Будто он вторгся в чье-то настолько личное пространство, что дальше уже некуда. Что руку протяни – и все.

«Истина размыта так же, как наши с тобой параллели».

Мингю глядит на Чонхо и не видит на плоскости чужого лица ни истины, ни размытой истины. Ни параллелей, которые можно было бы провести между ними. Они сами – параллели. Которые пересеклись по чистой случайности.

Но случайность эта плюнула в лицо всем законам.

– Может, сядешь? – Чонхо тоже смотрит на него и чуть улыбается. Он точно улыбается – Мингю видел, как дернулись уголки его губ. Будто все происходящее кажется забавным.

Мингю садится. И никак – никак, блядь, – не может понять, почему с Чонхо настолько сложно разговаривать в некоторые моменты. Как сейчас, к примеру. Жутко неловко. Мингю даже не знал, что ему может быть неловко настолько. Чонхо не печатает больше – смотрит на него сквозь свои блестящие и бесконечно дурацкие очки и задумчиво молчит. Словно пытается вспомнить фразу, которую хотел сказать еще пару секунд назад.

– Дождь… был? – спрашивает Мингю первым.

– Вроде нет, – Чонхо опускает взгляд на мигающий телефон, – но я какое-то время в наушниках сидел, так что не могу сказать точно.

Самое время задать беспокоящий обоих вопрос. Самое время, Мингю, вперед.

– А если дождя не будет?

Чонхо снимает очки и кладет их рядом с ноутбуком, потягивается лениво и смотрит Мингю за спину – на задернутое шторами окно.

– Если сегодня не будет, значит, будет завтра. Или послезавтра.

– Так говоришь, словно тебя это не особо волнует, – вырывается у Мингю прежде, чем он вообще успевает осознать наличие этой фразы в своих мыслях.

– Волнует, – Чонхо улыбается – не обиженно, не раздраженно, а просто так, – но что еще мы можем сделать? Только ждать.

Он прав. Они ничего не могут больше. Только терпеть друг друга и ждать дождя, как блядской манны небесной. Мингю никогда не любил дождь, но сейчас нелюбовь эта стала самой настоящей ненавистью. Дождь топит улицы, топит город, топит сердца чужие – почему не утопил и его заодно? Так бы было куда проще. Не нужно бы было метаться сейчас внутри себя птицей с подрезанными крыльями и чувствовать себя лишним пазлом на давно полной картине.

– Мингю, – зовут его по имени, а он даже не сразу понимает, что обращаются именно к нему, – можно посмотреть? Фотографии.

Он хмурится сначала, не понимая, о каких фото речь, но когда до него доходит, его руки, лежащие на покрывале кровати, сжимаются в кулаки.

– Если ты не хочешь показывать, то не нужно. – Чонхо глядит на его крепко сжатые ладони.

– Просто не понимаю, зачем тебе это.

– Через несколько часов ты, возможно, вернешься в свой мир, а я так и не узнаю ничего. – Он дергает одним плечом, будто сказанное далось ему с трудом. – О тебе не узнаю ничего.

– Зачем? – Мингю разжимает руки.

– Простое человеческое любопытство. Разве тебе самому не интересно?

– Что? Ты?

– Почему нет?

Мингю садится прямо, а потом наклоняется вниз, опираясь локтями о колени. Складывает руки в замок, смотрит в пол. Он не думал серьезно о том, что спросил Чонхо, – как-то времени не было, честно говоря. Как впустить в свою голову подобные мысли, когда эта самая голова занята лишь болезненными всполохами с пульсирующим «тебе все снится»? В Мингю и до произошедшего страхов было запредельно много, а теперь – теперь в них запросто небоскреб утопить можно. Признаться в этом себе еще сложнее, чем сказать вслух, после делая вид, что оно случайно и все это дерьмо – не твое вовсе.

Хочется ли ему узнать об этом мире больше? Да. Хочется ли ему узнать другого Чонхо? Возможно. Дать ему рассмотреть себя поближе? Без понятия. Понять впоследствии, что все происходящее – мираж? Нет.

Не попробуешь – не узнаешь.

Мингю поднимается с кровати и достает из заднего кармана телефон. Включает его, с недовольством подмечая, что батарея почти села, и открывает папку с фотографиями – именно ту, где все самое дорогое. Именно ту, где он сам разбросан фрагментами, которые можно сшить в одну целую картину, если захотеть.

И протягивает телефон Чонхо, который берет его с легким неверием в глазах, но бесконечно осторожно – обеими руками. Зачем, зачем ты сделал это, бьет надсадно в голове. Мингю на этот внутренний крик ответить нечего. Он не знает.

Он встает рядом – словно боится, что Чонхо решит выйти из этой папки фотографий и заглянуть в другую, хоть и уверен, что тот не станет так делать. Откуда такая уверенность? В тот же склад вопросов, на которые у Мингю нет ответов. И сейчас, честно говоря, внезапно так захотелось прошвырнуться по складу этому и провести учет, но вместо этого он смотрит на фотографии, которые листает Чонхо – слишком медленно листает, – и теряется. Терять, конечно, нечего уже, но Мингю теряется все равно – будто сам впервые все эти фото видит.

На одной фотографии они с Санхёном сидят на диване в квартире Тэёна и о чем-то спорят, крепко держа в руках диванные подушки. Мингю помнит, что мгновением после они начали на этих подушках драться, даже случайно порвав одну, но Тэён, который умыкнул чужой телефон, даже не ругался – просто хохотал, абсолютно точно своим смехом перебудив половину района. На другом фото Мингю видит спящего Тэёна: он лежит в море кукурузных хлопьев, а на его лице нарисованы усы как у Гитлера. Сбоку фотки маячит физиономия мелкого Чонхо с откровенно пакостной улыбкой.

Фотографий в папке не то чтобы много, но Мингю вдруг кажется, что они не закончатся никогда – так и будут мелькать перед взором яркими пятнами, которые обжигают сетчатку глаз. Кажется, но…

Чонхо останавливается на последней фотографии – убирает палец с экрана и подносит его ближе к лицу. Мингю смотрит тоже: на себя и мелкого Чонхо. Он сидит на диване, а Чонхо стоит позади, упирается подбородком в его макушку, свесив руки на плечи, и смеется до того ярко, что чувство такое, словно все предыдущие фотографии меркнут. Мингю на фото улыбается тоже. И пусть он якобы сложил руки на груди в недовольном жесте и смотрит в сторону – на его лице слишком хорошо видно улыбку. Искреннюю, добрую. Не его как будто.

Мингю видит боковым зрением, что Чонхо переводит взгляд с фото на него. Видит, но кожей почему-то ощущает куда явственнее – мазками горячими в районе щеки. Он выпрямляется, отвернуться хочет по инерции, но тело отвечает на чужой взгляд быстрее.

Чонхо улыбается. Смотрит на него неуместно тепло и улыбается. И все это нелепо настолько, насколько обескураживающе, потому что Мингю не выдерживает и улыбается в ответ. В воздухе повисает нечто такое, чему нельзя подобрать названия, сколько бы ты ни старался. А Мингю и не пытается – просто тянет губы в улыбке, от которой внутри начинает что-то ныть.

– Мы похожи? – Чонхо опускает взгляд и снова смотрит на экран телефона.

– Сначала я думал, что нет, – Мингю глядит тоже, – но, наверное, похожи все-таки.

– Чем?

– Оба эмоциональные. – И не то чтобы он действительно размышлял над ответом – он вырвался вперед планеты всей.

Брови Чонхо ползут вверх:

– Ты считаешь меня эмоциональным?

– Ты похож на бомбу замедленного действия. Держишь все в себе, а потом взрываешься так, что смывает все вокруг на несколько десятков километров. Я неправ? – Мингю внимательно следит за сменой выражений на чужом лице. – Но мелкий ты эмоций не скрывает. Наверное… – Он медлит, но продолжает: – Наверное, спустя несколько лет начнет пытаться. Без понятия, как проходил у тебя период взросления, но что-то подсказывает мне, что у него это дело пойдет по тому же сценарию.

Чонхо молчит. Все еще смотрит на фотографию и дышит громко. В воздухе висит как минимум десяток несказанных «это не так», но они так и остаются невысказанными – Чонхо смотрит Мингю в глаза и кивает.

– Ты прав.

Что? В смысле?

– В чем именно? – Мингю немного теряется от того, что с ним так запросто согласились.

– В том, что я пытаюсь взять под контроль свои эмоции, которых довольно много. И все эти эмоции противоречат друг другу, – Чонхо усмехается и возвращает телефон.

– Как легко ты сдался.

– Нет смысла отрицать очевидное.

– Это не было очевидным, – Мингю кладет телефон с краю чужого стола, переворачивая экраном вниз, – просто в этом похожи уже мы с тобой.

– А именно?

– Неумение брать под контроль свои эмоции. Рано или поздно все идет по пизде. Стоит ли пытаться, спрашивается.

– Зависит от ситуации. – Чонхо смотрит на чужой телефон и переводит взгляд куда-то вбок; открывает ящик стола и начинает в нем копаться.

– И какая ситуация у тебя? – Мингю внимательно наблюдает за его действиями.

– Ты – моя ситуация, – хмыкают в ответ и протягивают провод, в котором он сразу узнает зарядник. – Должно подойти.

Мингю до жути хочется прокомментировать это «ты – моя ситуация», но он только выдыхает, ибо отчасти улавливает смысл сказанных слов, и берет протянутый ему провод. Вставляет штепсель в розетку под столом и подключает к своему мобильному. Подошло. Мингю поднимает голову и смотрит на Чонхо из-под стола. Наверное, выглядит довольно комично, потому что Чонхо смеется коротко, после чего снова надевает очки, возвращая внимание к ноутбуку.

Мингю чувствует себя немного идиотом, так как не садится обратно на кровать, а остается сидеть на полу возле рабочего стола, из-под которого выглядывают чужие ноги. В полосатых носках. Сине-белых таких. Мингю то и дело смотрит на них, вспоминает мелкого Чонхо, который по дому расхаживал в тапках с дельфинами, и даже здесь начинает видеть абсурдную связь. Интересно, поладили бы они? Мелкий Чонхо и взрослый? Или начали бы ругаться прямо с порога?

В свое отражение не всегда приятно смотреть. Там голая правда. И все как на ладони.

За час сидения на полу у Мингю предсказуемо затекают ноги, хоть он и кладет их и так, и сяк, начинает болеть поясница и почему-то закладывает нос. Он шмыгает им все чаще, не переставая изучать скудное содержимое своего телефона, который заряжается мучительно медленно. Отложить бы его в сторону и перестать терроризировать, но Мингю максимально сильно необходимо чем-то занять руки. Иногда он приподнимается и незаметно выглядывает из-за стола, чтобы проверить, чем занимается Чонхо, для которого эти выныривания незамеченными не остаются – каждый раз он бросает взгляд на чужую макушку и быстро возвращает его обратно к экрану ноутбука.

Ощущение такое странное: словно каждый занят своим делом, но ни на секунду не забывает о присутствии другого человека рядом – это витает где-то в воздухе точно над ними, нашептывая беззвучное в пустоту. И странно то, что Мингю… нормально. То, что рядом Чонхо – этот, не его, – нормально.

Первую каплю дождя Мингю не слышит, а чувствует – до того, как она тяжело ударяет по окну снаружи. Он вскидывает голову одновременно со звуком; телефон выскальзывает из пальцев и тихо ударяется об пол, когда он вскакивает на ноги и оглядывается на Чонхо, который в этот момент опускает крышку ноутбука.

– Мне не показалось? Ты слышал?

Будто в подтверждение его слов, о стекло ударяется вторая крупная капля, третья; Мингю непроизвольно вздрагивает каждый раз, ненавидя себя за это что есть сил. Чонхо выходит из-за стола, подходит к окну и раздергивает шторы – в тот самый момент, когда на улице начинается война.

(Не на улице – внутри Мингю.)

Чонхо оборачивается, и он видит на его лице улыбку – легкую, простую, без двойного дна, которое у самого Мингю на изнанке души почему-то надламывается. Он смотрит на то, как чужие руки поворачивают ручку двери, и думает вдруг, что прав был – балкон здесь, в этой комнате. Меняет ли это что-нибудь? Нет.

Мингю ступает на холодный кафель следом за Чонхо и поджимает пальцы на ногах. Воздух – душный, колючий, горло царапает, но ему все равно холодно отчего-то. Дождь колотит по закрытым окнам с такой силой, что на мгновение страшно становится, почти панически страшно. Дождь пытался проглотить его следом за сеульскими улицами в его мире – пытается и в этом. Показал размытую дорожку, которой не видно при свете дня, чтобы развернуть обратно, едва захотелось сделать несколько шагов вперед.

Пора назад – (не) домой.

Чонхо тянется к одному из окон, а Мингю только и успевает, что зажмуриться, прежде чем поток воздуха ударяет ему в лицо вместе с дождевыми каплями. Он приоткрывает глаза, смотрит на Чонхо, у которого по лбу разметалась влажными прядями челка, и не понимает. А ему – ему ладонь протягивают в просящем жесте.

И понимать уже не надо.

Прикуривать перед раскрытым окном, за которым бушует ливень, – как пытаться отыскать причину, почему оказался под лавандовым небом, которого не видно сейчас. Слишком сложно, а от того кажется, что бессмысленно. Но Мингю прикуривает все равно – получается – и коротко смеется над Чонхо, который присаживается на корточки, прячась от ветра.

«Все еще чужое, – думает он, забирая зажигалку из чужих рук, – все еще абсурдно», – думает, наблюдая за тем, как затягивается Чонхо, а потом переводит взгляд в окно. Видит сквозь пелену дождя Сеульскую башню вдали, которая светится синими огнями. И чувство такое, что она в ладони поместится – только руки протяни вперед. И нет больше ощущения, что ты – лишь мелкая песчинка в океане дождя.

На сигарету попадают капли дождя, но Мингю не дает ей погаснуть, делая затяжку за затяжкой. Смотрит, как дым, который покидает его легкие, мешается с тем, который выдыхает Чонхо. А потом – растворяется за окном, исчезает в дожде, оставляя после себя лишь терпкий запах с примесью ментола. Сеульская башня плывет куда-то, гаснет на мгновение, а затем загорается снова, но уже ярко-фиолетовым.

Чонхо выкидывает докуренную сигарету, опирается обеими руками о раму и высовывается наружу. Его волосы намокают моментально – вместе с черной футболкой в районе плеч. Мингю не видит этого, но как будто слышит – то, как ткань пропитывается водой. Ему хочется сказать Чонхо: «Ты идиот», но Мингю не говорит – встает рядом и высовывает одну руку наружу. Кожу пронзают холодные капли-стрелы. Скоро все-таки доберутся до сердца.

В густом воздухе, помимо запаха дождя и сигарет, чувствуется еще что-то. А Мингю снова не может в сравнения – как тогда, когда Чонхо остановился на одной из фотографий в его телефоне. Это просто есть. И от этого хорошо.

Позади, со стороны комнаты, начинает громко играть неизвестная мелодия, и они одновременно смотрят друг на друга. Чонхо перевешивается обратно, встряхивает мокрыми волосами и исчезает в дверном проеме. Возвращается почти сразу со своим телефоном в руках.

– Я будильник поставил, – говорит он, – на час ночи.

В воздухе теперь – лишь запах дождя и сигарет.

Мингю выбрасывает в окно выкуренную до самого фильтра сигарету и выходит с балкона. Из-под кровати высовывается Куки – забрался туда, когда начался дождь. Он смотрит на корги с легким смешком, потому что, в принципе, понимает. Как только Чонхо закрывает балкон, пес вылезает из-под кровати целиком и жмется к его ноге.

Мингю снимает свой телефон с зарядки, и они вместе идут в комнату Мина. Он хочет включить верхний свет, но Чонхо его опережает – на рабочем столе, мигнув пару раз, загорается настольная лампа. Он глядит на нее, на косо лежащий рядом ноутбук, после – на все еще выдвинутый нижний ящик стола. Поворачивается к фотографиям на стене, цепляется взглядом за пустующую шляпку шестого гвоздя. Какой бы была его история, реши Мингю уместить ее в шесть фотографий? И каким бы было то фото, которое он снял со стены и спрятал в самый дальний ящик?

Часы на стене показывают семь минут второго. Дождь за окном не стал тише. Поворачиваться к зеркалу не хочется. Как тогда.

Чонхо прислоняется к стене рядом с зеркалом и убирает со лба мокрые волосы. Носом шмыгает. Заболеет ведь потом наверняка. И правда идиот. Мингю переводит на него взгляд, и его глаза чуть расширяются. Голову заполняют десятки вопросов – тех, которые он так и не задал. И не задаст уже. А ведь ему просто было не интересно. Было.

На каком факультете учится Чонхо? Почему они с Мином решили снимать квартиру, а не жить в общежитии, как большинство студентов? Откуда у них столько денег на эту квартиру? Чонхо подрабатывает? Кем? Его мама готовит так же вкусно, как и мама мелкого Чонхо? Кто подарил ему очки, в которых он сидит за компьютером? Зачем решил промокнуть под дождем?..

Голова тяжелеет все сильнее с каждым новым вопросом, а Мингю только крепче зубы сжимает и хочет абстрагироваться от этого роя пчел, как и всегда, но не выходит ни черта. Не выходит, но с этим уже ничего не поделаешь.

Одиннадцать минут второго. Мингю подходит к зеркалу, но смотрит не в него, а на Чонхо.

И это – все?

Ветер ударяет в окно, заставляя стекло задребезжать, и он вздрагивает, упираясь взглядом точно в свое отражение. Сколько осталось? Минута? Секунды?

– Эй, – зовет Чонхо. По поверхности зеркала идет рябь; Мингю видит, как искажается его отражение, а комната позади блекнет. – Я рад, что познакомился с тобой.

Он вздрагивает и отводит взгляд – упирается им точно в лицо Чонхо, который улыбается. Опять – просто и легко. Если нет второго дна, может, есть третье?

– Я тоже.

И когда Мингю снова глядит в зеркало, то видит там уже себя-не-себя. Он отшатывается от (не)ожиданности, во все глаза таращится на Мина, который взволнованно смотрит на него в ответ, стоя вплотную к зеркалу. На нем красная рубашка в клетку и черные джинсы – Мингю бы даже усмехнулся едко, потому что понял, чья это одежда, но в эти секунды в голове разверзается пустота. Расширяется, как черная дыра. Ничего в ней нет, в голове этой.

Мин говорит что-то и оглядывается назад. Мингю следит за его взглядом и видит Тэёна, у которого вид не то что взволнованный – перепуганный скорее. Он подскакивает к зеркалу и ударяется о его поверхность головой. Отступает на шаг, хватаясь за лоб.

– Получилось, да? – Чонхо выныривает сбоку, смотрит в отражение и разевает рот.

Мингю хочется спихнуть его обратно, но вместо этого сам подходит к зеркалу вплотную по примеру Мина, все же замечая боковым зрением, как меняется лицо Чонхо, который заметил Тэёна. Секундная стрелка настенных часов отмеряет оставшееся время так громко, что каждый щелчок отдается где-то в затылке.

– Давай быстрее, – говорит Мингю, прижимая ладонь к поверхности зеркала; осознает, что его не слышат, но все равно продолжает: – Потом может не быть возможности, быстрее. – А сам думает: «Помедленнее».

Мин не может разобрать его слов, но понимает, кажется, – кивает. Смотрит себе под ноги и кивает снова. Тэён трясет его за руку под неодобрительное мычание Чонхо, который рядом стоит совсем – плечо к плечу. Словно вытеснить хочет куда-то в сторону. Мингю чувствует чужое тепло сквозь рубашку (черт, он забыл про свою одежду) и делает то, чего делать был не намерен: смотрит на Чонхо с мыслью, что больше его уже не увидит. На лице напротив улыбки нет уже – ни легкой, ни простой.

Мин прижимает ладонь к зеркалу с обратной стороны. Очертания их ладоней совпадают, и смотреть на это больно. Секундная стрелка продолжает надсадно тикать прямо в голове. Мингю зажмуривается изо всех сил, впуская в себя осознание того, что все. Спустя несколько долгих секунд на его плечо ложится чья-то теплая рука. Он открывает глаза и шумно выдыхает, ожидая увидеть рядом Тэёна.

Но видит почему-то Чонхо.

Мингю резко поворачивается обратно к зеркалу и смотрит на Мина и Тэёна, которые все там же – по другую сторону. Мин ударяет по своему отражению ладонью – на его лице написаны искреннее непонимание и растерянность. Тэён не отстает, но в его глазах Мингю видит еще и страх – громадный такой, скользкий. Собирается слезами в уголках глаз.

Часы щелкают, и отражение мутнеет, искажается рябью. Две секунды, три – и Мингю вновь смотрит на свое бледное отражение. Бледное и потерянное. Он оглядывается на часы: «1:15». Прошло две минуты. Не одна. Но… Почему?

Мингю оседает на пол перед зеркалом, не в силах отвести взгляда от своего лица. Тело становится ватным, непослушным. Чужим словно.

Они же все сделали правильно. В чем ошибка?

В ушах звенит. В голове – пусто. Невыносимо хочется лечь прямо на пол, закрыть глаза и уснуть. Сделать вид, что этой неудачной попытки не было. Что дождь сегодня не шел. Что вообще ничего не было.

– Пиздец, – нарушает тишину Чонхо.

У него на лице – война эмоций, и ни одна из них не может выиграть. Мингю глядит на него снизу вверх и хочет не то рассмеяться, не то застонать от бессилия. Пиздец, и правда.

– Что в этот раз не так? Чего не хватает? В чем, блядь, дело? Какого… – Чонхо шлепает ладонью по поверхности зеркала, и то ощутимо вздрагивает.

– Я не знаю, – тихо отвечает Мингю, – я без понятия. Не знаю. Ничего не знаю.

Он слышит чужой смех и вздрагивает; смотрит на Чонхо, как на ненормального. Тот садится рядом, не переставая смеяться, и подпирает одной рукой щеку. Заглядывает Мингю в глаза и резко обрывает свой смех:

– Придется тебе все-таки поносить свитера с оленями.

Он фыркает и немного расслабляется. Чувствует неуместное облегчение, которое вообще-то должен был испытать, оказавшись по ту сторону, но почему-то ощущает сейчас.

Они сидят пару минут в молчании. Мингю пытается прокрутить в голове события всех ночей до того, как оказался в этом мире, найти упущенную деталь, тот самый необходимый пазл, без которого картина не картина, а обглоданное нечто, но не выходит. Зато вспоминает другое.

– На каком факультете ты учишься? – поворачивается он к Чонхо.

– Факультет бизнеса и экономики, – отзывается тот. – Нашел время спрашивать.

– И не говори.

Чонхо вздыхает устало, на ноги поднимается. Идет в сторону двери, но оборачивается полпути:

– Спи сегодня здесь, не страдай ерундой.

Мингю смотрит ему в спину, облизывает губы, которые почему-то соленые. Хочется бросить какую-нибудь – любую – фразу Чонхо вслед, но тот уже ушел. Он слышит его тихие шаги за стеной, а после легкий хлопок двери. Мингю глубоко вздыхает и замирает.