Электронная библиотека » Хилари Мантел » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Внесите тела"


  • Текст добавлен: 6 июля 2014, 11:14


Автор книги: Хилари Мантел


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Утром пел, к полудню помер. Так говорили про потовую лихорадку, убившую его жену и дочерей. Неестественная смерть, когда она случается, обычно еще быстрее. Раз – и нет человека.

– Я иду к себе в кабинет, – говорит он. – Мне надо поработать. Не позволяй меня отвлекать. Ричарду, если он спросит, можно зайти.

– А мне можно зайти? Например, если дом загорится, вам об этом доложить?

– Пришли кого-нибудь другого. С какой стати я тебе поверю? – Он хлопает сына по плечу, торопливо уходит в свой кабинет и закрывает дверь.

* * *

Встреча с Норфолком, если смотреть поверхностно, закончилась ничем. Но. Он берет лист бумаги. Пишет наверху:

ТОМАС БОЛЕЙН

Отец интересующей нас дамы. Все еще статный и гибкий; горд своей внешностью и наряжаться любит почти как его сын Джордж; изводит лондонских ювелиров, а потом крутит на пальцах перстни, якобы полученные в подарок от чужеземных владык. Долгие годы служил дипломатом; его умение сглаживать любые углы – незаменимое качество для посла. Не склонен вмешиваться в события, предпочитает наблюдать, поглаживая бороду и посмеиваясь; думает, будто выглядит загадочным, а на самом деле видно, что он забавляется.

И все же он сумел ухватить удачу за хвост, и теперь его семья лезет вверх, вверх, вверх, на самые высокие ветки дерева. А там холодно и дует ветер – пронизывающий ветер тысяча пятьсот тридцать шестого года.

Как мы знаем, Томас Болейн счел, что граф Уилтширский – недостаточно солидно для королевского тестя, так что выдумал себе французский титул: «монсеньор». Придворным известно, что он требует именно этого обращения; по тому, исполняют они требование или нет, многое можно сказать об их взглядах.


Он пишет:


Монсеньор. Все Болейны. Их женщины. Их капелланы. Их слуги.

Все прихлебатели Болейнов в королевских покоях, то есть:

Генри Норрис

Фрэнсис Уэстон

Уильям Брертон и проч.


Но просто «Уилтшир», скороговоркой:

Герцог Норфолк.

Сэр Николас Кэрью (шталмейстер), кузен Эдварда Сеймура. Кстати, брат его жены:

Сэр Фрэнсис Брайан, родственник Болейнов, но и Сеймуров тоже. Его друг:

Господин казначей Уильям Фицуильям.


Он смотрит на список, добавляет двух вельмож:

Маркиз Эксетерский, Генри Куртенэ.

Генри Пол, лорд Монтегю.


Члены древнейших фамилий, исстари правивших Англией; наглость Болейнов ранит их сильнее, чем любого из нас.


Он скатывает бумагу в трубку. Норфолк, Кэрью, Фиц. Фрэнсис Брайан. Куртенэ, Монтегю и иже с ними. И Суффолк, который ненавидит Анну. Просто список имен, из которого много не извлечешь. Эти люди не обязательно дружны между собой, просто все в той или иной мере поддерживают старый порядок и ненавидят Болейнов. Никто не любит Болейнов, кроме них самих. Дело не только в том, что Болейны возвысились за счет других, но и в том, что они отодвинули всех бесцеремонно, презирая любого, кто не принадлежит к их своре. Болейны ущемляли противников в законных правах, оскорбляли чувства старой аристократии. Они брали людей, использовали и выкидывали на свалку. За недолгое время они восстановили против себя половину двора: половину двора и почти всю Англию.

Он закрывает глаза. Дышит глубоко и ровно. Перед его мысленным взором возникает картина. Большое и величественное помещение. И он приказывает накрыть там стол.

Слуги устанавливают козлы.

Водружают сверху столешницу.

Ливрейные челядинцы расстилают скатерть, одергивают ее, разглаживают; как на королевском столе, ее благословляют – служители шепчут латинские молитвы, отходят на шаг, смотрят, ровно ли, подтягивают углы.

Стол готов. Теперь позаботимся о местах для гостей.

Слуги со скрежетом волокут по полу тяжелое кресло, на спинке вырезан герб Говардов. Это для герцога Норфолка. Тот опускается в кресло костлявым задом, спрашивает:

– Итак, Сухарь, чем вы решили меня побаловать?

Внесите еще кресло, приказывает он слугам, поставьте по правую руку от герцога Норфолкского.

Это седалище для Генри Куртенэ, маркиза Эксетерского. Тот говорит:

– Кромвель, моя супруга желает присутствовать!

– Безмерно рад вас видеть, леди Гертруда. – Он отвешивает поклон. – Усаживайтесь.

До сего дня он всячески сторонился этой склочной особы, однако сейчас делает любезную мину:

– За этим столом есть место для всех, кто любит леди Марию.

– Принцессу Марию! – резко поправляет Гертруда Куртенэ.

– Как вам угодно, миледи, – вздыхает он.

– А вот и Генри Пол! – восклицает Норфолк. – Он не оставит мне ни кусочка, все съест сам!

– Еды хватит на всех, – говорит он. – Кресло лорду Монтегю! Такое, какое приличествует лицу королевской крови!

– Мы называем его троном, – говорит Монтегю. – Кстати, тут моя матушка.

Леди Маргарет Пол, графиня Солсбери. Законная королева Англии, по мнению некоторых. Генрих мудро обошелся с ней и с ее семьей. Приблизил их к себе, обласкал, осыпал почестями. Бесполезно: они по-прежнему считают Тюдоров самозванцами, хотя графиня и привязана к Марии, которую воспитывала с младенчества; чтит ее больше матери, королевы Екатерины, и отца, которого называет отродьем валлийских скотокрадов.

Сейчас, в его воображении, графиня, хрустя суставами, усаживается в кресло. Смотрит по сторонам и замечает недовольно:

– Ну и хоромы у вас, Кромвель.

– Вознаграждение порока, – говорит ее сын Монтегю.

Он вновь кланяется. Сейчас он проглотит любое оскорбление.

– И где же мое первое блюдо? – вопрошает Норфолк.

– Терпение, милорд. – Он, Кромвель, садится на простой трехногий табурет в дальнем конце стола и поднимает смиренный взгляд на тех, кто несравненно выше его по рождению и титулам. – Сейчас внесут кушанья. А пока, быть может, начнем с молитвы.

Он смотрит на стропила. На них – резные раскрашенные лица покойников: Мора, Фишера, кардинала, королевы Екатерины. Под ними – живой цвет Англии. Будем надеяться, что потолок не рухнет.

* * *

На следующий день после того, как он, Кромвель, предавался этим играм ума, у него возникает желание прояснить свою позицию в реальном мире и расширить список гостей. В его фантазии до трапезы так и не дошло, так что он не знает, какие кушанья подаст. Надо приготовить что-нибудь достойное, не то высокородные дамы и господа вскочат из-за стола, сдернут скатерть и разгонят пинками его слуг.

Итак, Сеймуры. Он приходит на встречу без свидетелей и говорит без обиняков:

– Пока король держится нынешней королевы, я тоже буду держаться ее. Но если король от нее отвернется, отвернусь и я.

– Так у вас нет в этом деле собственных интересов? – скептически осведомляется Эдвард Сеймур.

– Я представляю интересы короля. Для того и назначен.

Эдвард знает, что больше из него не вытянет.

– И все же… – продолжает он.

Анна скоро оправится после выкидыша и вновь сможет исполнять супружеские обязанности, но ясно, что мысль об этом не угасила королевского внимания к Джейн. Надо решить, как использовать ее в этой новой игре. У Сеймуров глаза вспыхивают азартом. Поскольку Анна опять не сумела родить сына, не исключено, что король захочет жениться на другой. Весь двор об этом говорит. Именно успех Анны Болейн подсказывает такую возможность.

– На вашем месте я бы не питал чрезмерных надежд, – говорит он. – Генрих ссорится с Анной и снова мирится – и тогда готов пожертвовать для нее всем. Так у них с самого начала.

Том Сеймур говорит:

– Кому нужна жилистая старая курица, когда есть сочная жирненькая цыпочка? На что она годна?

– На бульон, – говорит он тихо, чтобы Том не услышал.

Сеймуры в трауре, хоть и не по Екатерине. Скончался Антони Отред, губернатор Джерси, и сестра Джейн Элизабет теперь вдова.

Том Сеймур говорит:

– Если король сделает Джейн своей любовницей, мы сможем выдать Бесс за кого-нибудь из первых людей королевства.

Эдвард отвечает:

– Не опережай события, братец.

Бойкая молодая вдова прибыла ко двору – помогать родным в их кампании. Он думал, они называют ее Лиззи, но, судя по всему, Лиззи она была для мужа, а для братьев – Бесс. Он рад, хоть это и глупо: кто сказал, что другим женщинам нельзя носить имя его жены? Бесс не великая красавица и смуглее сестры, но в ней есть живость, которая притягивает взгляд.

– Не сердитесь на Джейн, господин секретарь, – говорит Бесс. – Она вовсе не заносчивая, как некоторые думают. Они думают, она молчит из гордости, а она просто не знает, что сказать.

– Но со мной она говорить будет.

– Она будет слушать.

– Привлекательное качество в женщине.

– Привлекательное качество в любом человеке, разве нет? Впрочем, Джейн чаще других ждет от мужчин, что те расскажут ей, как поступить.

– И поступает, как сказано?

– Не всегда, – со смехом отвечает Бесс и легко касается пальцами его руки. – Идемте. Она готова с вами поговорить.

Казалось бы, под солнцем королевского обожания любая девушка расцветет. Любая, только не Джейн Сеймур. Впечатление такое, будто ее траур еще чернее, чем у братьев и сестры, и она обмолвилась, что молится за душу новопреставленной Екатерины, хотя, конечно, в этом нет никакой нужды, потому что уж если кто и попал прямиком в рай…

– Джейн, – говорит Эдвард Сеймур, – выслушай меня внимательно и сделай, как я скажу. В присутствии короля веди себя так, будто никакой Екатерины никогда не было. Если он услышит ее имя из твоих уст, то сразу тебя разлюбит.

– Послушай, – говорит Том Сеймур, – Кромвель хочет знать: действительно ли ты вполне и совершенно девственна?

Тут самому впору покраснеть от стыда. Он говорит:

– Если нет, мистрис Джейн, есть средства исправить дело. Но вы должны сказать нам сейчас.

Нездешний, отрешенный взгляд.

– Сказать что?

Том Сеймур:

– Джейн, даже ты должна понимать, о чем тебя спрашивают.

– Верно ли, что никто не просил вас стать его женой? Что не было никаких контрактов или обязательств? – Он чувствует себя беспомощным. – Вам никто никогда не нравился, Джейн?

– Мне нравился Уильям Дормер. Но он женился на Мэри Сидни. – Джейн на миг поднимает льдисто-голубые глаза. – Я слышала, они очень несчастливы.

– Дормеры сочли, что мы недостаточно для них хороши, – говорит Том. – Теперь локти кусают.

Он говорит:

– Весьма похвально, Джейн, что вы никому не отдали свое сердце до помолвки, одобренной семьей. Потому что с девушками такое бывает часто, и заканчивается это плохо. – Он чувствует, что надо пояснить свои слова. – Мужчины часто говорят, что умирают от любви к вам. Что не могут ни есть, ни пить. Что умрут, если вы не ответите на их любовь. А когда вы уступаете, они вас бросают. Через неделю они пройдут мимо, будто с вами незнакомы.

– Вы так поступали, господин секретарь? – спрашивает Джейн.

Он в растерянности.

– Давайте, давайте, – говорит Том Сеймур. – Мы все хотим знать.

– Возможно. В юности. Я рассказываю на случай, если вашим братьям трудно завести с вами подобный разговор. Не каждый брат сознается в таком сестре.

– Так что видишь, – говорит Эдвард, – ты не должна уступать королю.

Джейн говорит:

– А зачем мне ему уступать?

– Его льстивые речи… – начинает Эдвард.

– Его что?


Императорский посол затворился дома и не хочет видеть Томаса Кромвеля. В Питерборо на похороны не поехал, потому что Екатерину отказались хоронить как королеву, а теперь, видите ли, соблюдает траур, поэтому в гости ходить не может. Наконец удалось договориться о встрече: посол возвращается от обедни в церкви Остин-фрайарз, а Кромвель, живущий сейчас в здании судебных архивов, как раз в это время приехал глянуть, как достраивают его дом. «Посол!» – кричит он изумленно, как будто решительно не ожидал.

Кирпичи, которые будут класть сегодня, обожгли летом, когда король еще путешествовал по западным графствам, глину для них выкопали прошлой зимой, ледяную корку разбивали, когда он, Кромвель, добивался признаний от Томаса Мора. В ожидании Шапюи он терзал старшего каменщика вопросами о том, не будет ли кирпич пропускать воду, а теперь крепко берет посла за локоть и уводит от козел, на которых пилят бревна, подальше от шума и пыли. Эсташа так и распирают вопросы: они нетерпеливо подпрыгивают в мышцах, гудят в складках одежды.

– Эта Симор…

День темный, морозный, безветренный.

– В такую погоду хорошо ловить щук, – говорит он.

Посол силится скрыть брезгливую гримасу.

– У вас есть слуги… Если вам нужна рыба…

– Ах, Эсташ, вижу, вы не понимаете прелесть рыбной ловли. Не горюйте, я вас научу. Что лучше для здоровья, чем с рассвета до темноты, час за часом сидеть на берегу, под раскидистыми ветвями, и смотреть на свое морозное дыхание, в одиночестве или с добрым товарищем?

Множество мыслей проносится у Эсташа в голове. С одной стороны, час за часом в обществе Кромвеля, когда тот может потерять бдительность и что-нибудь сболтнуть. С другой стороны, какая от меня будет польза императору, если я окончательно застужу колени и буду передвигаться на носилках?

– Может быть, порыбачим летом? – с надеждой спрашивает посол.

– Я не стану рисковать вашей жизнью. Летняя щука утянет вас под воду. – Он сдается. – Дама, о которой вы спросили, зовется Сеймур. «Сей» – как в «сей же час, господин посол», и «мур», как мурлычет кошка. Хотя некоторые старики произносят «Симор».

– Не дается мне ваш язык, – сетует посол. – Каждый произносит свое имя как вздумается, сегодня так, завтра иначе. Я слышал еще, что семья древняя, а дама не совсем юна.

– Она служила вдовствующей принцессе и была к ней очень привязана. Горячо сочувствовала ей. Любит леди Марию и, по слухам, писала ей ободряющие письма. Если король будет и дальше к ней благоволить, она сможет немало Марии помочь.

– Ммм. – Посол не спешит поверить. – Я слышал все это, а также что она весьма скромна и благочестива. Однако я боюсь, что под медом таится скорпион. Мне хотелось бы глянуть на мистрис Симор, вы можете это устроить? Не встречу, просто глянуть одним глазком.

– Меня удивляет ваша заинтересованность. Я думал, вас больше волнует, на какой из французских принцесс женится Генрих, если расторгнет нынешний брак.

Теперь посол растянут на дыбе страха. Лучше уж известный дьявол, чем неизвестный? Лучше Анна Болейн, чем новая угроза, новый союз между Англией и Францией?

– Вы уверяли, что это сказки, Кремюэль! Говорили, что ищете дружбы моего господина и не поддержите этот брак!

– Успокойтесь, Эсташ, успокойтесь. Я не утверждаю, что могу руководить Генрихом. Возможно, он еще решит сохранить нынешний брак или вовсе жить по-монашески.

– Вы смеетесь! – негодует посол. – Кремюэль! Вы же надо мной потешаетесь!

Так и есть. Строители обходят их, вежливо сторонятся – грубые лондонские ремесленники с орудиями за поясом.

– Каюсь, – говорит он. – Не теряйте надежды. Когда король и его женщина очередной раз мирятся, не дай Бог кому-нибудь говорить о ней дурно.

– Вы будете ее поддерживать? Защищать? – Посол напрягся всем телом, будто правда сидел с утра на берегу и задубел от холода. – Пусть она вашей веры…

– Что? – Он распахивает глаза. – Моей веры? Я, как и мой государь, верный сын католической церкви. Просто мы сейчас разорвали общение с Папой.

– Давайте я скажу иначе. – Шапюи щурится на серое лондонское небо, будто ждет помощи свыше. – Вас с ней связывает материальное, не духовное. Мне известно, что она дала вам должности и богатство.

– Вы ошибаетесь. Я ничем Анне не обязан. Должности и богатство мне дал король и больше никто.

– Помню, вы называли ее своим дражайшим другом.

– Я и вас называл своим дражайшим другом, но ведь вы мне не друг, верно?

Шапюи переваривает услышанное.

– Я бы ничего так не желал, как дружбы между нашими странами. Наивысшее достижение для посла – мир после долгой ссоры. И теперь для этого есть возможность.

– Теперь, когда Екатерина умерла.

Посол не возражает, лишь плотнее кутается в плащ.

– Конкубина не принесла королю ничего хорошего. И не принесет. Ни одна европейская держава не признала этот брак законным. Даже еретики не признают, сколько бы она их ни умасливала. Что пользы вам сохранять нынешнее положение дел: король страдает, парламент неспокоен, знать считает обиды, и вся страна возмущена поведением этой женщины…

Начинает падать дождь – редкие холодные капли. Шапюи с досадой смотрит на небо, словно Бог подвел его в такую важную минуту. Он, Кромвель, вновь берет посла за локоть и уводит из-под дождя. Работники соорудили навес, он их выгоняет: «Уступите нам место, ребята». Шапюи, грея руки над жаровней, пускается в откровенность. Шепчет доверительно:

– Ходят слухи, что король подозревает колдовство. Она-де приворожила его чародейскими снадобьями. Вижу, вам он такого не говорил, но я знаю, что говорил духовнику. Если так, если он женился в помрачении ума, под действием чар, то брак недействителен и можно играть свадьбу с другой.

Он смотрит через плечо посла и говорит: гляньте, через год здесь вместо сырых и холодных клетей будут жилые комнаты. Рисует рукой линию верхнего этажа с мезонинами, застекленные эркеры.

Опись необходимого: известь и песок, дубовый брус и особый раствор для кладки, лопаты и мастерки, корзины и веревки, блоки, костыли и гвозди, свинцовые трубы; плитка желтая и синяя, оконные засовы, петли, задвижки, железные дверные ручки в форме роз, золочение, роспись, два фунта ладана, чтобы окурить новые комнаты и создать в них приятный запах, шесть пенсов в день работникам, свечи, чтобы трудиться по ночам.

– Друг мой, – говорит Шапюи, – Анна не остановится ни перед чем. Нанесите удар первым, пока не поздно. Вспомните, как она сгубила Вулси.

Прошлое лежит перед ним, как сгоревший дом. Он возводил и возводил стены, но потребовались годы, чтобы расчистить пепелище.

* * *

В здании судебных архивов он отыскивает сына, который складывает вещи, чтобы вновь перебраться к Фицуильяму.

– Грегори, ты помнишь святую Ункумберу? Ты говорил, женщины молятся ей, когда хотят избавиться от никчемных мужей. А есть ли святой, которому может помолиться мужчина, которому надоела жена?

– Вряд ли. – Грегори поверить не может, что отец задал такой глупый вопрос. – Женщины молятся, потому что у них нет других средств. Мужчина может спросить у священников и юристов, почему его брак недействителен. А может прогнать жену и дать ей денег, чтобы жила отдельно. Как герцог Норфолкский поступил со своей женой.

Он кивает:

– Спасибо, Грегори, ты мне очень помог.


Анна Болейн приезжает в Уайтхолл – отпраздновать День святого Матфия вместе с королем. За одну зиму она совершенно переменилась – исхудала и теперь похожа на себя прежнюю, в годы томительного ожидания до того, как он, Томас Кромвель, пришел на помощь и разрубил узел. Живая веселость поблекла, уступила место чему-то суровому, почти монашескому, вот только монашеского спокойствия у Анны нет. Она теребит драгоценности на шее, одергивает рукава.

Леди Рочфорд сообщает:

– Она думала, что, став королевой, будет вспоминать дни коронации, час за часом, снова и снова, а теперь говорит, что забыла их. Ей кажется, будто это происходило с кем-то другим, а ее там не было. Мне она не рассказывала, конечно. Рассказывала брату Джорджу.

Из королевиных покоев расходится известие: пророчица сказала Анне, что та не родит Генриху сына, пока жива его дочь Мария.

Надо признать, она не сдается, говорит он своему племяннику Ричарду. Она как змея, не знаешь, когда ужалит.

Он всегда высоко оценивал Анну как стратега, не верил в ее порывистость и непредсказуемость. У нее каждый шаг просчитан – как и у него. Быстрые взгляды из-под ресниц – по-прежнему главное ее орудие. Интересно, думает он, чем она так напугана?

Король поет:

 
Со мною все, что смел желать,
Бесценнейшее – под рукой:
Не надо долго умолять,
Ту, что повелевает мной[10]10
  Сэр Томас Уайетт «Ода влюбленного, счастливого исполнением своей любви».


[Закрыть]
.
 

Самообольщение. Генрих может умолять и умолять, но Джейн останется неколебима.


Однако государственные дела не стоят. На очереди: акт, который даст Уэльсу места в парламенте, сделает английский языком судопроизводства и отнимет власть у лордов Валлийской марки{7}7
  Валлийская марка – традиционное название областей на границе Уэльса и Англии. Лорды Валлийской марки сохраняли свое фактически независимое положение до 1535 года.


[Закрыть]
. Акт о роспуске малых монастырей с совокупным доходом меньше двухсот фунтов в год. Акт об учреждении Суда приобретений ведомства королевских доходов, нового органа, который будет управлять собственностью этих монастырей. Его канцлером станет Ричард Рич.

В марте парламент отклоняет его новый закон о бедных. Палата общин не может пока переварить мысль, что у богачей есть обязательства перед бедняками, что если ты жиреешь на торговле шерстью, то должен позаботиться о тех, кого согнал с земли – сеятелях без поля, пахарях без пашни. Англии нужны дороги, крепости, гавани, мосты. Людям нужна работа. Больно видеть, как они просят подаяние, когда их труд мог бы укреплять государство. Неужто нельзя свести их вместе – потребности страны и руки ее жителей?

Однако парламент не видит, что дать людям кусок хлеба – обязанность государства. Разве не на все воля Господня, разве нищета и убожество – не часть Его предвечного порядка? Всему свое время: время голодать и время благоденствовать. Если дождь идет шесть месяцев кряду и урожай гниет на корню, это Божий промысел, а Бог свое дело знает. Богатых и предприимчивых оскорбляет мысль, что они должны платить подоходный налог, дабы кормить лодырей. А если господин секретарь считает, что голод порождает преступность, так у нас вроде нет недостатка в палачах.

Сам король приезжает в парламент защищать закон. Он хочет быть Генрихом Благословенным, отцом народа, добрым пастырем своих овец. Однако члены палаты сидят с каменными лицами. Итог – полный провал. «Все закончилось законом о порке попрошаек, – говорит Ричард Рич. – Акт не столько в пользу бедных, сколько против них».

– Может быть, внесем его еще раз, – говорит Генрих. – В более удачный год. Не отчаивайтесь, господин секретарь.

Так у нас будут более удачные годы? Он не сдастся: подсунет закон, когда этого меньше всего ждут, начнет со слушаний в палате лордов… есть много способов одолеть парламент, но временами ему хочется разогнать депутатов по графствам: без них он справился бы скорее. Он говорит:

– На месте короля я бы это так не оставил. Я бы задал им страху.

Ричард Рич – спикер нынешнего парламента – говорит нервно:

– Не распаляйте королевский гнев. Помните, как говорил Мор: «Если лев узнает свою силу, его трудно будет обуздать».

– Спасибо, сэр Кошель. Вы чрезвычайно утешили меня текстом из могилы этого кровавого лицемера. Он что-нибудь еще сказал по интересующему нас поводу? Потому что если да, я заберу его голову у дочери и буду пинать по Уайтхоллу, пока не умолкнет окончательно. – Он хохочет. – Палата общин. Черти бы их драли, депутатов. Пустые головы. Думают только о собственной мошне.

Пусть депутаты тревожатся за свои доходы – он вполне уверен в собственном преуспеянии. Хотя мелкие монастыри подлежат роспуску, они могут ходатайствовать об исключении. Все эти ходатайства попадают к нему, и к каждому прилагаются деньги или пенсион. Король не оставляет конфискованные земли себе, а продает в долгосрочную аренду, так что он, Кромвель, завален просьбами на то или иное поместье, усадьбу, ферму, выгон; каждый проситель благодарит за услугу небольшой единовременной суммой или рентой – рентой, которая со временем перейдет Грегори. Так всегда делалось: не подмажешь, не поедешь, просто сейчас все больше таких дел, больше подношений, от которых вежливость не позволяет отказаться. Никто в Англии не трудится больше его. Что бы ни говорили о Томасе Кромвеле, если он берет взятку, то помогает. И всегда готов дать в долг: Уильяму Фицуильяму, сэру Николасу Кэрью, потасканному одноглазому мерзавцу Фрэнсису Брайану.

Он приглашает сэра Фрэнсиса в себе и напаивает допьяна. Сам он в молодости учился пить с немцами и не боится чересчур захмелеть. Год назад Фрэнсис Брайан крепко повздорил с Джорджем Болейном – из-за чего, сейчас толком не помнит, но обида осталась. Пока Фрэнсиса еще держат ноги, он то и дело вскакивает из-за стола и, размахивая руками, в лицах разыгрывает наиболее яркие моменты ссоры. О своей кузине Анне говорит:

– Про женщину всегда хочешь знать, дама она или потаскуха? Анна хочет, чтобы ей поклонялись, как Деве Марии, но при этом чтобы клали деньги на стол, получали свое и проваливали.

Сэр Фрэнсис, как все записные грешники, временами истово набожен. На пороге Великий пост.

– У вас ведь грядет весенний приступ покаяния?

Фрэнсис сдвигает повязку, трет пустую глазницу, объясняет, что шрам чешется.

– Разумеется, Уайетт с ней спал.

Он, Томас Кромвель, ждет.

Но тут Фрэнсис роняет голову на стол и начинает храпеть.

– Наместник сатаны, – задумчиво произносит Кромвель и зовет слуг: – Отнесите сэра Фрэнсиса домой. Только закутайте потеплее: возможно, нам в будущем понадобятся его показания.

Интересно, сколько оставляют Анне на столе? Генриху она стоила доброго имени и душевного покоя. В глазах Кромвеля она просто купчиха, не хуже любой другой. Ему нравится, как она раскладывает товар. Сам он покупать не собирается, но желающих и без него вдоволь.

* * *

Эдвард Сеймур включен в число камергеров – знак величайшего расположения. Король говорит:

– Думаю, я мог бы взять Рейфа Сэдлера камердинером. Он джентльмен по рождению, приятный юноша, да и вам, Кромвель, это будет на руку, не так ли? Одно условие – чтобы он не совал мне под нос бумаги.

Жена Рейфа Хелен, услышав новость, заливается слезами.

– Он будет неделями пропадать при дворе! – всхлипывает она.

Он сидит с ней в гостиной Рейфова дома, пытается утешить чем может.

– Я понимаю, что для Рейфа это огромная честь, и глупо мне плакать, – говорит она. – Только мне страшно думать о расставании. Когда он запаздывает, я высылаю слуг на дорогу его встречать. Мне бы хотелось быть с ним под одной крышей каждую ночь до конца дней.

– Рейф – счастливец, – говорит он. – Я не о королевской милости, а о том, что вы оба – счастливцы. Что так друг друга любите.

В пору своего брака с Екатериной Генрих распевал:

 
Я законы храню, обид не чиню,
Верен супруге своей одной[11]11
  Пер. А. Петровой.


[Закрыть]
.
 

Рейф говорит:

– Чтобы все время находиться при Генрихе, нужны крепкие нервы.

– У тебя крепкие нервы, Рейф.

Он может дать полезные советы. Выдержки из «Книги под названием Генрих». Ребенком и юношей будущего короля постоянно превозносили за пригожесть и мягкий нрав, так что Генрих вырос в убеждении, что весь мир состоит из друзей и желает ему счастья. Всякая боль, всякая помеха или неудача воспринимаются им как нечто возмутительное, недолжное. Любое утомительное или неприятное дело он старается превратить в забаву, а если не получается, то всячески увиливает от этого дела. Есть советники, которые должны за него думать, и если он не в духе, виноваты они: зачем перечили?.. зачем разозлили? Король не желает слышать: «Нет, но…» – только: «Да, и…» Не любит унылых скептиков, тех, кто кривит рот и просчитывает стоимость его блестящих проектов на полях документов. Так что считай в уме, где никто не увидит твоих выкладок. Не жди от Генриха постоянства. Он уверен, что видит насквозь все тайные помыслы советников, но для них хочет оставаться непредсказуемым. Доверяет лишь тем планам, которые придумал сам (или думает, что сам). Спорить с ним можно, надо только знать, когда и как. Уступай во всем, кроме главного, держись так, будто просишь совета и наставления, не давай оснований заподозрить, что считаешь себя более сведущим. В доводах будь осторожен: не загоняй его в угол, не припирай к стене. Помни, что королевские настроения зависят от других людей: учитывай, с кем он говорил после вашей прошлой встречи. Генрих ждет не советов, а подтверждений собственной правоты. Он никогда не ошибается. Ошибаются другие, неверно исполняя его волю или снабжая его ложными сведениями. Король хочет слышать, что все его поступки угодны Богу и людям. Он говорит: «Кромвель, вот что нам надо сделать. Кромвель, я ведь приумножу свою славу, если… Кромвель, я ведь посрамлю врагов, если…» И все это мысли, которые ты изложил ему неделей раньше. Невелика печаль! Лишь бы дело двигалось.

Однако в этих поучениях нет нужды. Рейф всей своей жизнью подготовлен к нынешней службе. Щуплый, маленький, он с детства избегал рыцарских турнирных забав; сильный порыв ветра сдует его с лошади. Однако в делах мальчишка силен, как никто другой. Умеет наблюдать. Умеет слушать. Умеет передать послание зашифрованным или так завуалированным, будто никакого послания и нет: сведения основательные, словно их выложили из кирпича, в форме столь воздушной, точно их доставили ангелы. Рейф знает своего хозяина; Генрих его хозяин. Однако Кромвель его отец и друг.

С королем можно веселиться, можно шутить. Только, как говорил Томас Мор, это все равно что играть с прирученным львом. Тянешь за гриву, дергаешь за уши, но все время помнишь: когти, когти, когти.


Пост в новой церкви Генриха так же беспросветен и хмур, как при Папе. От несытого желудка и на душе кисло. Когда Генрих говорит про Джейн, то начинает моргать, в глазах стоят слезы.

– Ее ручки, Сухарь. Ее лапки, маленькие, как у ребенка. Она такая бесхитростная. И все время молчит. А если что-нибудь и скажет, то тихо-тихо – я должен наклоняться, чтобы разобрать слова. И стоит ей умолкнуть, я слышу свое сердце. Ее крохотные вышивки, ее шелковые лоскутки, ее узкие рукава цвета зимородкова крыла, которые она выкроила из ткани, подаренной каким-то обожателем, каким-то влюбленным бедолагой… и все же она непреклонна… Ее узкие рукава, ее ожерелье из мелких жемчужин… у нее ничего нет… она ничего не ждет.

Слеза наконец выкатывается из глаза, бежит по щеке, исчезает в рыжей с проседью бороде.

Обратите внимание, как король говорит о Джейн: такая робкая, такая стыдливая. Даже архиепископ Кранмер должен узнать портрет: полная противоположность нынешней королеве. Ту не насытят все богатства Нового Света, Джейн благодарна и за улыбку.

Я напишу Джейн письмо, говорит Генрих. И приложу кошелек. Теперь, когда она больше не фрейлина королевы, ей нужны деньги.

Приносят бумагу и перья. Король садится, вздыхает, пишет: прямыми буквами, как научился в детстве от матери. Быстрое письмо ему не дается: чем больше усилий он прилагает, тем больше буквы между собой не в ладу. Даже смотреть жалко.

– Сир, не угодно ли вам будет продиктовать мне, а я запишу?

Ему не впервой писать за короля любовные письма. Кранмер смотрит на него поверх склоненной головы монарха; во взгляде осуждение.

– Гляньте, – говорит король (Кранмеру письмо не показывает). – Она ведь поймет, чего я от нее хочу?

Он читает, силясь поставить себя на место целомудренной девицы. Поднимает глаза.

– Вы чрезвычайно деликатно выразились, а она очень невинна.

Генрих забирает письмо, дописывает несколько фраз повыразительнее.


Конец марта. Перепуганная мистрис Сеймур просит беседы с королевским секретарем. Встречу устраивает сэр Николас Кэрью, хотя сам участия не принимает – осторожничает. Вместе с Джейн приходит ее вдовая сестра. Бесс бросает на него ясный испытующий взгляд, но тут же опускает глаза.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации