Текст книги "Точка Боркманна"

– Почему они решили вернуться?

Мандрэйн пожал плечами:

– Понятия не имею. В начале декабря они сообщили, что возвращаются и хотели бы въехать на виллу первого февраля. Отвратительная манера – нет, чтобы предупредить заранее, но мы не стали с ними ссориться. К этому времени мы уже купили участок, так что взялись срочно строить дом.

Ван Вейтерен размышлял.

– У вас есть какие-нибудь собственные соображения о поводу того, почему Эрнста Симмеля убили?

«Если он ответит „маньяк“ или „понятия не имею“, я услышу это в пятидесятый, наверное, раз», – подумал он.

Мандрэйн помедлил, массируя мочку уха.

– Есть, – неожиданно прозвучал ответ. – Я много над этим думал. Мне кажется, есть кто-то, кто просто не мог смириться с его возвращением. Он был порядочной сволочью, комиссар. Настоящей сволочью.

«Надо же!» – подумал Ван Вейтерен.

В гостиницу он решил пойти кружным путем. Резко ощущалась потребность в движении, возможно, даже в беге… Что ж, такое и раньше бывало, ничего удивительного.

Выбрать дорогу, по которой он не ходил раньше, оказалось нетрудно. Ван Вейтерен побродил по новым районам и пригородам и через некоторое время оказался на скале, откуда хорошо просматривался город.

Постояв немного, он пошел вдоль узкой полоски леса на восток, в сторону ресторана, о котором говорил Баусен. В лицо ему дул ветер, он заложил руки за спину и почувствовал прилив сил. Некоторые деревья уже сбрасывали листву после засушливого лета, и внезапно ему показалось… какое-то предзнаменование… знак. Да-да, конечно, всего лишь игра воображения, но интуиция – того же сорта.

У руин монастыря комиссар долго сидел, куря сигарету и обдумывая вопросы, пока еще не сформулированные точно. Услышав вдалеке собачий лай, он поднялся и стал спускаться по выдолбленным ступенькам в скале… скользким, предательским ступенькам.

«Идеальное место для несчастного случая», – подумалось ему.

Спуск окончился у кладбища. Церковь Святого Петера, если он правильно запомнил. Захоронения располагались прямо у моря. Площадку, видимо, выровняли и устроили террасы – давно уже, как только место определили под кладбище, – и некоторое время он пытался представить, что творится внизу, в зыбкой намытой земле со всеми ее полостями. Над могилами он внезапно разглядел силуэт «Сее Варф» и на этот раз решил пойти кратчайшим путем.

Ван Вейтерен двинулся зигзагом по тщательно подметенным дорожкам кладбища. В глаза бросались то годы, то имена на надгробиях. Выход был уже близко. Пройдя еще несколько метров, он положил ладонь на засов калитки с другой стороны и вдруг увидел… мощную спину комиссара Баусена, стоявшего с опущенной головой возле одной из могил.

Что он говорил? Два года назад?

Ван Вейтерен не мог понять, что делает комиссар, – возможно, молится, хотя вряд ли. В его фигуре было нечто торжественное и спокойное… почти возвышенное, и на мгновение Ван Вейтерен ощутил легкий укол зависти. Он не стал выказывать свое присутствие – оставил комиссара наедине с могилои.

«Как я могу завидовать человеку, который скорбит о своей жене? – подумал он, выходя за калитку. – Иногда сам себе удивляюсь».

В отеле Ван Вейтерен улегся на кровать и закинул ноги на деревянную спинку. Он лежал и смотрел в потолок, не находя себе никакого другого занятия, кроме как курить и думать, думать….

Курение снова вошло в привычку – как всегда, когда дело шло туго. Когда расследование не шло по той колее, которую он подготовил или по которой желал двигаться. Когда все застревало на мертвой точке… и озарение не наступало.

И все ж на этот раз было не так.

Он вспомнил о правиле двух недель, о котором говорил Баусен. Если так, то у них в запасе еще пять дней. Сам он провел в Кальбрингене уже неделю, но, пытаясь просуммировать свой вклад в расследование, неизбежно приходил к неприятно круглой цифре ноль.

Ноль. Ни-че-го…

«Я не собираюсь ждать еще пять дней! – решил он. – В воскресенье уеду домой. Пусть Хиллер пошлет кого-нибудь другого. Рота, или де Бриса, или кого ему заблагорассудится. Во всяком случае, мое пребывание здесь никому нечего не дает.

Живу в гостинице. Попиваю вино полицмейстера и проигрываю в шахматы. И это знаменитый комиссар Ван Вейтерен!

«Единственное, – сказал он сам себе, – что могло бы сдвинуть дело с мертвой точки, – это то, на что намекал Баусен несколько дней назад».

Он сделает это еще раз… Палач.

Не самая благородная надежда со стороны приглашенного эксперта. Пусть зарубит еще одного, тогда мы его точно повяжем!

Но все же… все же его не покидало странное предчувствие. Что не стоит торопить события. Надо выждать. Гребаное дело разрешится, и это произойдет вопреки всем правилам – и никто, в том числе и он сам, не в состоянии на это повлиять…

Пройдя несколько кругов в своих размышлениях и выкурив не то четвертую, не то пятую сигарету, Ван Вейтерен залез в ванну. Там он течение часа размышлял над развитием партии при использовании русской или нимцо-индийской защиты. Уж тут речь шла о вещах куда более конкретных, но и в этом случае он так и не пришел ни к какому определенному решению.

15

Когда Беатрис Линке припарковала машину на Лейснер-алле, часы на башне Бунгескирке пробили одиннадцать вечера. Прогуляв последнее заседание конференции, она просидела за рулем с четырех часов и теперь в своих мечтах видела только три картинки:

бокал красного вина,

горячую ванну

и Мориса.

Подняв глаза на окна квартиры в третьем этаже, она отметила, что в кухне горит свет, и сделала вывод, что Морис ждет ее. Правда, ей так и не удалось дозвониться, пока ехала сюда, но ведь Морис знает, что она вернется сегодня вечером…

Наверняка открыл бутылочку вина, а может, приготовил горячие бутерброды. Колечки лука, шампиньоны, листья свежего базилика и сыр…

Она достала из багажника свои сумки и пересекла улицу. Тело затекло после многочасового сидения за рулем, но нетерпение заставляло ее двигаться быстро… ей так хотелось поскорее войти.

Беатрис Линке не подозревала, что лампа в кухне горела уже более суток и что Морис и впрямь находился дома, но совсем не в том состоянии, в каком она желала бы его видеть.

Ее не ждали горячие бутерброды. И никто не выставил на стол бутылочку вина… а от горячей ванны ее отделяли еще многие часы. Когда она наконец опустится в воду, это будет происходить в ванной комнате у соседей, и сама она будет пребывать в таком состоянии, которое ей сейчас и представить было невозможно.

Дверь оказалась не заперта. Нажав на ручку, Беатрис вошла.

Позднее многие недоумевали по поводу ее поведения. В том числе и она сама. Правда, в такой ситуации любое поведение можно было считать нормальным, однако вопросы все же оставались…

Она зажгла свет в холле. Несколько секунд смотрела на Мориса, затем схватила сумку, которую успела поставить на пол, и, пятясь, снова вышла на лестницу. Оказавшись на улице, она на мгновение заколебалась, но потом перешла улицу и уселась обратно в машину.

Сидела в ней, сжимая руками руль, и пыталась сдвинуть тяжелый камень забвения, чтобы закрыть им отверстие в сознании. Ей хотелось повернуть колесо времени вспять, всего на несколько часов… вернуться к состоянию счастливого неведения… сладкая обыденность… дорога, редкие встречные машины, свет прожекторов, звуки вальдштейновской сонаты, льющиеся из колонок стереосистемы, дождь, стучащий в лобовое стекло, мятные конфеты в пакете на пустом сиденье рядом с ней… радостное ожидание возвращения.

Она ничего не видела. Еще не заходила в квартиру. Она просто сидит и отдыхает. Прежде чем подняться к Морису… к бутербродам и вину, к своему мягкому красному халату, дивану с подушечками и пледами, струнному квартету Гайдна, горящим свечам в высоких подсвечниках от «Патмос»… она просто сидит и ждет…

Двумя часами позже Беатрис наконец опустила боковое стекло машины. В салон проник холодный ночной воздух, залетели капли моросящего дождя, а с ними – реальность. Во второй раз она взяла свои сумки и пересекла улицу. На этот раз – не глядя на окна квартиры. Знала, что ее там ждет – только Морис, и ничего больше.

В десять минут второго она позвонила в полицию и сообщила, что Палач нашел еще одну жертву.

Часть II
10–24 сентября

16

– Слон у тебя не на месте, – сказал Баусен.

– Вижу, – буркнул Ван Вейтерен.

– Лучше бы ты пошел на F6. В нынешней ситуации он у тебя заперт. Почему ты не выбрал нимцо-индийскую комбинацию, как я тебе советовал?

– Никогда не понимал ее до конца, – пробормотал Ван Вейтерен. – В русской больше динамики.

– Да уж, динамика, – усмехнулся Баусен. – Только пробивать брешь в собственной обороне. Сдаешься?

– Нет, – сказал Ван Вейтерен. – Я еще пока не побежден… – Он посмотрел на часы: – Боже мой, почти четверть второго!

– Ничего страшного. Ночь всегда рождает день.

– У тебя, если разобраться, нет никакого численного преимущества…

– При такой позиции это необязательно. Через три-четыре хода пешка на линии Н выйдет в ферзи.

Зазвонил телефон, и Баусен направился в дом.

– Какого черта? – проворчал он. – Кто еще звонит в такое время?

Ван Вейтерен наклонился к столу, изучая позицию на доске. Никаких сомнений, Баусен совершенно прав – положение безнадежное. Черные могли навязать ему обмен ладьей и центральными пешками, а далее на линии Н путь оставался совершенно свободным. Его последний слон стоял без движения, дорогу ему перекрывала собственная пешка на королевском фланге. Плохая игра, чертовски плохая игра… Он мог смириться с поражением, играя черными, но разыгрывая русский дебют белыми… Тут ему не было никаких оправданий. Просто никаких.

Баусен выбежал из дома.

– Бросай эти глупости! – крикнул он. – Он снова сделал это!

Ван Вейтерен вскочил:

– Когда?

– Не знаю. Сигнал получен пять минут назад. Пошли, черт побери, надо торопиться! – Он двинулся к калитке, но вдруг остановился: – Ах ты, черт! Ключи от машины!

– Ты что, собираешься сесть за руль? – удивился Ван Вейтерен. – Ты же выпил не меньше литра!

Баусен заколебался.

– Пойдем пешком, – решил он. – Это в нескольких сотнях метров отсюда.

– Понеслись! – кивнул Ван Вейтерен.

Первым на место преступления на Лейснер-алле прибыл полицейский ассистент Банг, и всего за несколько минут ему удалось перебудить весь дом. Когда из-за угла появились Баусен и Ван Вейтерен, во всех окнах горел свет, и на лестнице собралась толпа.

Но Банг предусмотрел это – он закрыл собой дверной проем так, что не было никакого риска случайного проникновения на место происшествия.

Баусен начал с соседей – вежливо, но решительно он отправлял их по квартирам. Ван Вейтерен занялся молодой женщиной, которая сидела на полу у ног ассистента и дрожала всем телом. Судя по всему, именно она обнаружила тело и позвонила в полицию.

– Меня зовут Ван Вейтерен, – представился он. – Вам дать воды?

Она отрицательно покачала головой. Он взял ее руки и отметил, что они холодны как лед и трясутся.

– Как ваше имя?

– Беатрис Линке. Мы живем вместе. Его зовут Морис Рюме.

– Знаем, – откликнулся Баусен, к тому моменту уже разобравшийся с жильцами. – Вы можете пойти пока к госпоже Клаусевитц, она даст вам горячего чаю.

Из-за его спины выглянула пухленькая женщина.

– Иди сюда, Беатрис, моя дорогая! – позвала она, разворачивая желтое одеяло, чтобы накинуть его на плечи молодой женщины. – Тетушка Анна позаботится о тебе.

Фрёкен Линке поднялась и послушно проследовала за соседкой нетвердой походкой.

– В людях есть доброта, – проговорил Баусен. – Об этом не следует забывать. Посмотрим? Я велел Бангу никого не подпускать.

Ван Вейтерен сглотнул и заглянул в дверной проем.

– Вот чертовщина! – сказал комиссар Баусен.

Тело Мориса Рюме лежало у самой двери, и на первый взгляд казалось, что в нем не осталось ни капли крови. Напольное покрытие холла размером в четыре-пять квадратных метров было настолько пропитано кровью, что определить его исходный цвет не представлялось возможным. Полицейские замерли на пороге.

– Надо дождаться криминалистов, – сказал Ван Вейтерен.

– Там следы, – указал Баусен.

– Вижу.

– Удар примерно такой же…

Похоже, так и было. Рюме лежал на животе, руки оказались под телом, словно он упал лицом вперед, не успев на них опереться. Голова была соединена с шеей, но и на этот раз почти что слетела с плеч. Голова была повернута набок, широко открытые глаза уставились в одну точку на уровне колен полицмейстера Баусена. В крови были остатки пищи… здесь же виднелся державшийся на ниточке кусок мяса, который, по догадке Ван Вейтерена, являлся языком покойного.

– Похоже, он успел полежать, – сказал Баусен. – Чувствуешь запах?

– Не менее суток, – откликнулся Ван Вейтерен. – Скоро приедут криминалисты?

– Думаю, минут через пять, – ответил Баусен, взглянув на часы. – Во всяком случае, похоже, я был прав насчет орудия…

Да, действительно… В отношении Мориса Рюме убийца не ограничился одним взмахом… после смертельного удара по шее он нанес еще один, по пояснице, где и оставил свое орудие.

Сидело оно прочно. Короткая рукоять топора торчала вверх, напоминая гротескный перевернутый фаллос, а та часть острия, которая была видна, наводила на мысль, что топор именно такой, каким представляли его себе Баусен и Мэритц.

Неширокое длинное лезвие. Оружие мясника – высочайшего качества.

– Тьфу, черт! – снова проговорил Баусен. – Ты в состоянии стоять и смотреть на такое?

– Нет, – ответил Ван Вейтерен.

17

Шоссе казалось бесконечным. Бесконечным и однообразно серым. Правда, до поворота на Боккенхейм и Кальбринген оставалось не более шестидесяти километров, однако ему хотелось прокрутить ближайшие полчаса своей жизни на приличной скорости. Сидеть за рулем, преодолевая километр за километром, минуту за минутой, было тягостно. Усталость темным облаком давила на веки. Темным предательским облаком…

Он поднялся еще до рассвета. Сюнн и дети спали, когда он выехал из дому. После вчерашней ссоры он решил не будить ее. Уже выезжая задним ходом из гаража, он осознал, что поступил неправильно.

Впрочем, вполне вероятно, что она поступила так же… только притворялась спящей, пока он тихо ходил по комнате, собирая вещи. Откуда ему знать?

Во всяком случае, он решил позвонить, как только прибудет на место. Все эти недомолвки и невысказанные упреки – это просто невыносимо! У них с Сюнн такого быть не может. Другие пусть живут, как хотят, но они – никогда! Обо всем можно поговорить начистоту, в этом они всегда были единодушны. Он и его красавица Сюнн…

Возможно, она в чем-то права. Возможно, он все же имел право сказать «нет».

– Они обнаружили еще один труп там, в Кальбрингене, – сказал Хиллер. – ВВ нужен кто-нибудь, на ком можно отвести душу, иначе он не раскроет это дело. Тебе придется поехать туда, Мюнстер!

Он не нашелся что возразить. В этом-то и заключалась главная проблема. Мог бы привести хоть какие-нибудь контраргументы. Ведь есть еще три равных ему криминалиста – Рейнхарт, Рот и Стауф, все трое – бессемейные. Хиллер мог послать любого из них.

Однако он выбрал Мюнстера.

А тот взял под козырек, глазом не моргнув. Даже не подумав, что ему придется разлучиться с Сюнн и детьми… на сколько? Ответа на этот вопрос никто не знал. На несколько дней? На неделю? На больший срок? Пока этого Палача не засадят за решетку?

Когда он уже сказал «да», отказываться было как-то неудобно, с этим Сюнн в конце концов согласилась, однако ему следовало подумать об этом с самого начала. На том они и расстались вчера вечером, обиженные друг на друга. Сюнн пошла и легла, а еще долго сидел один… и, конечно, понимал, что она права. Сейчас он прекрасно осознавал это, сидя в самом мрачном расположении духа за рулем и мчась на полной скорости по невыносимо серой бессмысленной дороге.

«Я не хочу уезжать от нее, – думал он. – Я хочу ехать к ней. Не удаляться, а приближаться».

Тот факт, что, скорее всего, сам Ван Вейтерен пожелал видеть рядом с собой именно его, в другой ситуации польстил бы его самолюбию, но при сложившихся обстоятельствах это мало утешало.

«Я хороший полицейский, знаю, – подумал он. – Мне бы еще стать таким же хорошим мужем и отцом».

Это звучало несколько патетично, и он достал из кармана платок, чтобы высморкаться.

«Боккенхейм, Кальбринген, 49» – значилось на дорожном указателе. Еще десять километров остались позади.

Отель «Сее Варф» он разыскал без всякого труда, ему даже не понадобилось останавливаться и спрашивать дорогу. Комиссар Ван Вейтерен вышел, сообщили ему, но на его имя зарезервирован номер. По соседству с комиссаром. А что, его приезд связан с новым чудовищный убийством?

Он признался, что так оно и есть, взял свой чемодан и поспешил вверх по лестнице.

Едва войдя в номер, Мюнстер схватился за телефон. Ему пришлось ждать невыносимо долго, прежде чем коммутатор открыл ему линию, но когда зазвучали сигналы, он с удивлением заметил, что сердце забилось чаще… почти как в подростковые годы, когда он звонил рыжей Марии, дочери аптекаря, чтобы спросить, что задано по французскому. Как странно! Иди здесь нечто другое?

Трубку снял Барт. Мамы нет дома. Нет, он не знает, куда она пошла и когда вернется, они с тетей Алисой… А когда папа вернется?

– Как только смогу, – ответил он. – Передай привет Марике и маме. Скажи маме, что я позвоню позже и что я люблю ее.

– Как глупо! – констатировал его шестилетний сын и положил трубку.

Мюнстер вздохнул, но на душе полегчало. «Пора кидаться в огонь, – подумал он. – Однако от меня было бы куда больше проку, если бы мне удалось сперва поспать пару часиков в объятиях жены».

18

– Закройте, пожалуйста, дверь, Мосер, и будем начинать, – сказал Баусен.

Кропке включил проектор.

– Думаю, будет проще, если мы постараемся восстановить ход событий – насколько это возможно… чтобы сделать обзор текущей ситуации и одновременно ввести в курс дела интендента[3]3
  Чин в шведской полиции, на ранг ниже комиссара.


[Закрыть] Мюнстера.

– Спасибо, – пробормотал Мюнстер.

– Итак, убитый – некий Морис Рюме, – продолжил Баусен. – Тридцати одного года от роду, врач местной больницы со специализацией «ортопедия и травмы позвоночника». Проработал там с марта. Для наших гостей, – он кивнул в сторону Ван Вейтерена и Мюнстера, – хочу подчеркнуть, что фамилия Рюме хорошо известна в городе. Не так ли, Кропке?

– Жан-Клод Рюме – главврач больницы, – сказал Кропке. – Кроме того, у него частная клиника в доме на горе. И его нередко приглашают в медицинское управление в качестве эксперта. Морис – один из двух его сыновей. Второй находится в пансионате Селдона в Киркенау… неизлечимо болен после несчастного случая, произошедшего с ним в детстве.

– Что за несчастный случай? – спросил Мюнстер, а Ван Вейтерен сделал отметку в своем блокноте.

– Упал вниз головой с кафедры в церкви Святого Петра, – пояснила Беата Мёрк. – Прямо о каменный пол – с высоты четырех метров. Это даже я знаю… часть местного фольклора, если так можно выразиться.

– Гм… – произнес Баусен. – Морис Рюме был обнаружен мертвым в своей квартире по адресу Лейснер-алле, дом номер шесть, его сожительницей Беатрис Линке… тридцати лет от роду, она психолог, работает как раз в Киркенау…

– Даже так? – проговорил Ван Вейтерен.

Баусен сделал небольшую паузу, но продолжения со стороны комиссара не последовало.

– Фрёкен Линке обнаружила его около двадцати трех часов в четверг вечером, то есть позавчера, когда вернулась домой после трехдневной конференции в Киле. Судя по всему, женщина была в состоянии шока… вышла на улицу, села в машину и просидела там два часа, прежде чем позвонить нам. Банг, дежуривший в участке, получил сигнал в ноль один одиннадцать.

– Так точно, – подтвердил Банг.

– Мы с Ван Вейтереном прибыли на место в двадцать минут второго и констатировали, что наш старый друг Палач нанес очередной удар…. не желаете продолжить, господин комиссар?

– Хорошо, – кивнул Ван Вейтерен и вынул изо рта зубочистку. – На мой взгляд, в данном случае самый большой интерес представляет орудие убийства. Им по-прежнему занимаются эксперты, но тот факт, что преступник оставил его на месте преступления, указывает, что он выполнил свою миссию и не собирается больше сносить головы. Так или иначе, оружие у него чертовски эффективное – удобное, легкое и невероятно острое.

– Таким топориком и ребенок мог бы убить, – вставил Баусен.

– Рюме пролежал в холле уже довольно долго, когда мы прибыли на место, – сказал Ван Вейтерен. – Что там у вас за спиной, ассистент Банг, не коробка ли с булочками?

– Мосер, сходите, пожалуйста, и распорядитесь насчет кофе, – сказал Баусен, и ассистент послушно вышел.

Банг открыл коробку и шумно вдохнул запах булочек.

– Свеженькие, – констатировал он.

– Ну вот, – вернулся к своей речи Ван Вейтерен. – Хотя Мэритц еще не сказал своего последнего слова, мы можем исходить из того, что смерть наступила примерно за двадцать четыре часа до нашего появления на месте преступления.

– В среду поздно вечером, – вставил Баусен. – Думаю, мы можем пока ориентироваться на это. Кроме того, у нас есть этот свидетель…

– Господин Мун, – проговорила Беата Мёрк. – Должна сказать, что он производит впечатление человека в ясном уме… несмотря на все обстоятельства.

– Давайте начнем с технических данных, – сказал Баусен. – Кропке, ты связался с лабораторией?

Мосер вернулся с подносом и начал передавать чашки по кругу.

– Они пока не закончили… в смысле, с орудием убийства. Все следы на полу, в крови, принадлежат, судя по всему, фрёкен Линке. Отпечатки подошв, следы от сумок… никаких следов, которые не принадлежали бы ей или убитому, обнаружить не удалось. Что касается орудия, то это специальный топорик для разделки туш, сделанный, судя по всему, несколько лет назад. На нем не оказалось названия фирмы-производителя – по всей видимости, владелец сточил его, – но, если повезет, нам все же удастся установить происхождение… через несколько дней, по предварительным оценкам.

– Почему же, черт побери, он оставил его на месте преступления? – воскликнул Баусен. – Кто мне объяснит?

– Спесь, – сказала Беата Мёрк. – Он хочет показать, что умнее нас… что мы все равно никогда его не поймаем.

– Вероятно, так и есть, – проговорил Ван Вейтерен, и Мюнстер не смог определить, с какой частью утверждения инспектора Мёрк он согласился.

– Еще немного фактических сведений, прежде чем мы пустимся в догадки, – произнес Баусен. – Как все произошло, комиссар?

– Удар нанесен сверху под углом, во всяком случае, с большой степенью вероятности, – сказал Ван Вейтерен. – Острие прошло примерно так же, как и в предыдущих случаях… и с тем же результатом. Смерть наступила мгновенно.

– Сверху? – переспросил Кропке. – Разве не странно? Ведь там нет никаких признаков драки или сопротивления, если я правильно понял.

Баусен и Ван Вейтерен переглянулись. Баусен откашлялся и подался вперед:

– Мы с комиссаром предполагаем, что это могло произойти следующим образом… судите сами! Раз – убийца звонит в дверь. Два – Рюме идет и открывает. Три – он узнает убийцу и приглашает его пройти. Четыре – убийца переступает порог и роняет на пол какой-нибудь предмет…

– Бумажку, монетки или что угодно другое, – вставил Ван Вейтерен.

– …пять – Рюме наклоняется, чтобы поднять ее, и шесть – убийца наносит удар!

За столом воцарилась тишина. Слышалось только настойчивое чавканье ассистента Банга. Инспектор Кропке, ослабив узел галстука, с сомнением покачал головой.

– Здорово, – проговорила наконец Беата Мёрк. – Думаю, вы совершенно правы… Но только не монетку. Она могла покатиться не в том направлении.

– Точно, – согласился Ван Вейтерен. – Монетка не подходит. Но, так или иначе, он успел поднять этот предмет, прежде чем уйти.

– И воткнуть топор, – добавил Баусен. – Похоже, он не особенно торопился.

– А на него самого кровь не попала? – спросил Мосер.

– Возможно, но дальше он ее не разнес, – ответил Баусен. – Ни на лестнице, ни где-либо еще следов крови нет…

– Гм… – пробормотал Ван Вейтерен. – Очень профессиональный тип, как я погляжу, однако не уверен, что нам следует полагаться на то, что Рюме узнал его. Существует множество других альтернатив…

– Он мог заставить его встать на колени под угрозой пистолета, – предположила Беата Мёрк.

– Да, мог, – кивнул Ван Вейтерен.

– Теперь свидетель, – произнес Баусен. – Давайте подробно проанализируем показания господина Муна. Здесь мы не должны ошибиться – это чертовски принципиально для успеха дела.

– Несомненно, – согласился Ван Вейтерен.

– Мы побеседовали с ним – и я, и инспектор Мёрк, – продолжил Баусен, – но с различными результатами, мягко говоря… Итак, его зовут Александер Мун, он живет в квартире, расположенной непосредственно над квартирой Рюме и Линке. Он утверждает, что наблюдал человека, который вошел в подъезд дома около одиннадцати часов вечера в среду и вышел почти бегом пятнадцатью минутами спустя. В течение всего этого периода Мун сидел за кухонным столом и смотрел в окно на парк Лейснера и аллею… в ожидании новостей, которые передают в одиннадцать, а потом слушая их.

– Нет никаких оснований подвергать это сомнениям, – сказала Беата Мёрк. – Сидеть на этом месте и слушать новости – часть его ежевечернего ритуала. Похоже, он проделывал это каждый день в последние тридцать лет…

– До семьдесят второго года новостей в одиннадцать вечера не передавали, – сообщил Кропке.

– Неужели? – переспросил Ван Вейтерен. – Впрочем, это вряд ли имеет большое значение в данной связи. Давайте послушаем его описание неизвестного мужчины. Это, естественно, самое интересное. Сначала Баусен!

– Я беседовал с ним в ту же ночь, – сказал полицмейстер. – Он проснулся по той же причине, что и остальные жильцы дома, хм… – В сторону Банга, который был по-прежнему занят булочками, полетел свирепый взгляд. – И не смог снова заснуть. В половине четвертого он стоял на лестнице в халате и в тапочках и настаивал на том, что хочет дать свидетельские показания…

– Ему девяносто четыре года, – пояснила Беата Мёрк Мюнстеру.

– Так или иначе, – продолжал Баусен, – он утверждает, что наблюдал мужчину, который появился со стороны парка и вошел в подъезд.

– А домофон? – спросил Мюнстер.

– Сломался пару дней назад, – ответил Кропке.

– Стало быть, вошел в подъезд. Он был высокий и стройный, одет в спортивный костюм, темный со светлыми вставками, а в руках держал пакет или тюк… в конце концов он остановился на слове «тюк». Лица свидетель не успел разглядеть, так как оно все время находилось в тени, но у него сложилось впечатление, что у неизвестного были борода и довольно длинные волосы. Итак, прошло около четверти часа, когда этот тип снова вышел и быстрым шагом направился в парк. Вот, пожалуй, и все, но мне потребовалось не менее получаса, чтобы вытянуть из него эти сведения.

– А тюк? – спросил Кропке. – На обратном пути у него не было тюка?

– Этого Мун не помнит. В целом он сомневался по поводу каждой детали, в том числе по поводу даты… но когда мы начали соотносить его слова с тем, что передавали в новостях, то пришли к выводу, что речь все же шла о среде. Ну, и вопрос в том, действительно ли он видел убийцу. Я сильно в этом сомневаюсь.

– Даже если это и был наш Палач, нам все это мало что дает, – проговорил Ван Вейтерен. – Пожалуйста, инспектор Мёрк.

– Ну-у… – протянула Беата Мёрк, посасывая карандаш, – даже не знаю, что сказать. Я разговаривала с ним сегодня утром. Поначалу мне показалось, что он несколько рассеян, но когда мы добрались до главной темы, сознание у старика прояснилось… кажется, так у них обычно бывает? Они лучше помнят отдельные детали, чем целое… У моего отца первые проявления ранней деменции, так что я могу немного сравнивать.

– Да-да, – проговорил Кропке. – И что он тебе рассказал?

– Поначалу то же самое, что и комиссару. Временной интервал совпадает, тюк тоже фигурирует… зато словесный портрет совершенно иной.

– И что же на этот раз? – спросил Мосер.

– На этот раз незнакомец оказался маленьким и плотным… то есть даже толстым. Спортивный костюм остался без изменений, а вот волос он вообще не разглядел, поскольку на незнакомце была вязаная шапка, натянутая на уши.

– Ты напомнила ему о его предыдущих показаниях? – поинтересовался Кропке.

– Да, но он не очень помнит, что он тогда сказал. Все это происходило среди ночи, он был уставший. Да, боюсь, что вы правы, господин комиссар, большой пользы нам от него не будет.

– Что не мешает нам повнимательнее присматриваться к вечерним бегунам с тюками или без оных, – сказал Ван Вейтерен. – Как к высоким, так и к низеньким. Кстати, Мэритц еще не установил момент смерти… посмотрим, когда это произошло – во время программы новостей или нет. Когда речь шла о Симмеле, он определил с точностью до минут, не забудьте об этом!

Разломив зубочистку пополам, он бросил долгий взгляд на пачку сигарет, лежавшую на столе перед Баусеном.

– Хорошо, – проговорил Баусен. – У кого какие соображения? Всем предлагается высказать свое мнение. После обеда обсудим дальнейшие стратегии, а сейчас – без регламента. Ну, что скажете?

Банг рыгнул. Кропке удостоил его взглядом, дающим довольно ясное представление о том, какая жизнь ожидает ассистента, когда эпоха Баусена уйдет в прошлое… конечно, если на его место назначат Кропке. Ван Вейтерен откинулся назад, так что стул под ним затрещал. Мюнстер вздохнул.

– Одно, во всяком случае, ясно, – произнесла инспектор Мёрк. – В том, что касается мотива. Морис Рюме – третья жертва Палача и третий человек, недавно переехавший в Кальбринген. Только не говорите мне, что это ничего не означает.

19

Все началось многообещающе, но через десять минут вошло в привычную колею. Счет 5:1 в пользу комиссара сменился ничьей 6:6, затем последовало 7:10, после чего вернулось к привычному 9:15. В последующих сетах подвижность Мюнстера и точность броска обеспечили ему полную победу. Его резкие удары в угол, перемежающиеся с высокими подачами, заканчивались обычным триумфом. Все было как всегда… возможно, что и комиссар, несколько злоупотреблявший в последние дни сигаретами и вином, был не совсем в форме. После сетов, завершившихся со счетом 6:15, 8:15 и 5:15, он счел, что на сегодня достаточно, и они уступили площадку двум подросткам, которые уже давно сидели и наблюдали за ними с многозначительными ухмылками.

– В этом зале плохое освещение, – проворчал Ван Вейтерен, пока они шли к раздевалке.

– Отвратительное, – согласился Мюнстер.

– И пол неудачный. Ноги все время скользят.

– Именно, – кивнул Мюнстер.

– К тому же тяжело играть ракетками, взятыми напрокат.

– Просто бессмысленно, – сказал Мюнстер.

– Хотя завтра попробуем еще, – решил Ван Вейтерен. – Нам нужно поддерживать себя в форме, чтобы найти разгадку в этом деле.

– Да, наверное, – согласился Мюнстер.