Текст книги "Лучше бы я остался дома"

8

«КИНОЗВЕЗДЫ ПОБЕЖДАЮТ В ЗАБАСТОВОЧНОЙ БОРЬБЕ» – гласил заголовок в газетах.

Я прочитал все, что писали о забастовке, но, дочитав, понимал не многим больше, чем прежде. Вся эта история была для меня лишь пятном размазанной типографской краски. Меня заботила миссис Смитерс, точнее то, что она сделает, когда я скажу, что не хочу ее больше видеть. Я ведь пытался поговорить с ней об этом вчера в патио, но она так и не дала мне возможности затронуть эту тему.

«Мона права, – сказал я себе. – Мне вообще не нужно было с ней связываться».

Зазвонил телефон, я вскочил как ошпаренный. Снимая трубку, дрожал всем телом.

Но это была не миссис Смитерс. Звонили из конторы коронера.

– Можно пригласить Мону Метьюз?

– К сожалению, нет.

– Но она живет здесь, с вами?

– Да, живет. Только она на работе.

– А с кем я говорю?

– Это Ральф Карстон.

– Вы что-нибудь знаете о девушке, которую звали Дороти Троттер?

– Да, я ее знал.

– Мы пытаемся выяснить, откуда она родом и есть ли у нее родственники.

– Она откуда-то из Огайо. Точнее не знаю.

– Где мы можем найти мисс Метьюз?

– В студии «Эксцельсиор». Но могу вас уверить, что она тоже не знает. Я припоминаю, как Дороти когда-то говорила, что родных у нее нет.

– Вы в этом уверены?

– Почти уверен. Но уточнить это могла бы Мона. Дайте мне ваш телефон, и я постараюсь, чтобы она вам позвонила.

– Номер Мючуэл, 9211. Контора городского коронера. Если нам не удастся отыскать родственников погибшей, тело придется кремировать самим Попросите мисс Метьюз, чтобы она позвонила нам поскорее.

– Сделаю все, что будет в моих силах.

Я положил трубку, потом набрал номер «Эксцельсиора». Прошло некоторое время, пока меня со единили со студией, где работала группа Лауры Обэнкс. Человек, снявший трубку, сказал мне, что Моны там нет, что он не знает, где она может быть и что мисс Обэнкс в студию до сих пор не прибыла. Я назвался и попросил передать Моне, чтобы она срочно мне перезвонила, объяснил, что дело исключительно важное и срочное. Мне пообещали оказать такую любезность.

«Дороти, Дороти», – подумал я, у меня кольнуло сердце и перехватило дыхание: я сделал несколько вздохов подряд, прежде чем мне удалось наконец выдохнуть.

«Вот что я должен был чувствовать вчера, когда увидел ее мертвой», – пришло мне в голову.

Наконец я встал, пошел на кухню и начал мыть посуду, потому что больше заняться мне было нечем.

Не прошло и десяти минут, как появилась Мона. Она была бледна как смерть.

– Тебе не нужно было идти домой, – сказал я. – Я говорил тому парню, что дело крайне важное и срочное, но только для того, чтобы ты сразу позвонила.

– О чем ты говоришь? – не поняла она.

– Тебе ничего не передали?

– А что мне должны были передать?

– Минут десять – пятнадцать назад я тебе звонил.

– Ты мне звонил?

– Ну да. Нам звонили от коронера насчет Дороти. Хотели знать, не было ли у нее каких-нибудь родственников, – ну, что им делать с телом.

– Родственников у нее не было. Она сирота. По крайней мере, так говорила.

– Тебе надо бы позвонить коронеру. Там записан номер.

Подойдя к столу, она набрала номер и попросила соединить с бюро коронера. Представилась и спросила, что они хотели знать о Дороти Троттер.

– Да. Откуда-то из Огайо… Этого я не скажу… Нет, определенно нет. Всегда говорила, что она сирота… Нет, не знаю… Разве что ее парень, она была обручена и собиралась замуж, но о нем мне известно только то, что он где-то торгует радиоприемниками… Конечно, я понимаю, вам это не поможет, но это все, что я от нее слышала… Ну да, так будет лучше. Во сколько это обойдется?… За счет округа… Да, конечно. До свидания.

Положив трубку, она обернулась.

– Господи Боже! – сказала она. – Кремация…

– Я понимаю, как тебе тяжело… – пытался я ее подбодрить.

– Господи Боже! – выдохнула она еще раз. Потом медленно встала и поднялась наверх.

Я понимал, каково сейчас Моне, и не хотел ее беспокоить. Я не знал, что она делает там, наверху, из спальни не доносилось ни звука; скорее всего, она плакала. Это было бы самое лучшее. Если бы она выплакалась, ей полегчало бы.

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем я все-таки пошел взглянуть, как у нее дела. Мона сидела на краю кровати и курила. По ней не было видно, чтобы она плакала.

– Мона, – сказал я, – может, тебе лучше вернуться в студию?

– Я там больше не работаю. – Она встала и поправила платье. – Меня выгнали.

– Выгнали? За что?

– Я опоздала в студию на шесть минут. – С этими словами Мона выбежала из спальни.

– Не дури! – закричал я и бросился за ней по лестнице. – Ты же не будешь убеждать меня, что тебя выгнали за шестиминутное опоздание?

– Тебе это кажется невозможным, да? Как же ты наивен. Именно это они и сделали.

– Ну, тогда эта банда в «Эксцельсиоре» совсем выжила из ума!

Мона смяла сигарету в пепельнице.

– Выжили из ума – это точно. Все. И все они мерзавцы, один чище другого. Еще немного, и ты это тоже поймешь. Еще немного…

– Но, по-моему, это так глупо, – сказал я. – Ты что, не сумела придумать какое-нибудь оправдание?

– Никакие оправдания ничего бы не дали, – взъярилась она. – Они только искали зацепку – и вот нашли. Джонни Хилл ведь предупреждал нас – они могут все, что угодно. Тебе не кажется странным, – сказала она, не сводя с меня глаз и пытаясь улыбнуться, – что никто толком никогда не слушает, что ему говорят другие? Поверь мне, после случившегося я уже не буду навязываться тебе с советами.

– Может, так оно лучше, – вздохнул я. – Дублеру трудно чего-либо добиться. Увидишь, это пойдет тебе на пользу.

Она рассмеялась:

– Что бы ни случилось, все к лучшему. То, что произошло с Дороти, – к лучшему, и то, что произошло со мной, – тоже к лучшему. И то, что ожидает тебя, будет тоже к лучшему… Твоя шлюха еще не появлялась?

– Пока нет, – сказал я. – Надеюсь, ты не думаешь, что она позвонила судье и сказала, что отзывает залог?

– Если она позвонила, ты обязательно об этом узнаешь. Полиция не заставит себя ждать.

– Слушать тебя – одно удовольствие.

– Сегодня такой день!… – Она направилась к двери. – Хочешь выпить?

– Не хочу.

– Что это с тобой, ты? – спросила она, передразнивая мое произношение. – Тоска взяла за старый юх или че? Так ты че, небось хочешь кхока-кхола?

– Не слишком остроумно, – буркнул я.

– Ну, ты меня удивляешь, факт. Будь, я обернусь в момент, а че?

Остановившись у двери, она обернулась и бросила мне:

– Говнюк! – и вышла.

Следующие полчаса я просидел, глядя в пустоту. Ждал, что вот-вот вернется Мона, ждал, что зазвонит телефон или, скорее, ждал, что в дверях появится миссис Смитерс. Дважды или трижды начал уже набирать ее номер, но нервы не выдержали, и я бросил.

Вдруг в дом влетел Джонни Хилл. Вид у него был безумный.

– Где она? – вопрошал он. – Где она?

– Пошла в магазин, – ответил я. – Что случилось?

– Когда вернется?

– Давно должна была быть здесь. Что происходит?

– Я только что послал их к черту. – Он принялся расхаживать по комнате взад-вперед.

– Насовсем? – спросил я.

– На этот раз окончательно. С этими засранцами и их погаными фабриками грез я покончил. Ты уже слышал, что они устроили Моне? – Он вдруг перешел на «ты».

– Ее выгнали. А вы откуда знаете?

– Откуда я знаю? – Он даже запнулся.

В это время пришла Мона.

– Я тебе разве не говорил? – напустился он на нее, размахивая руками перед ее лицом. – Тебе было наплевать, но я ведь тебе говорил, чем все это кончится?

– Сядь и отдохни. И перестань орать и махать руками, – осадила его Мона.

Джонни несколько успокоился.

– Думаю, новость ты уже слышал, – сказала Мона.

– Я всегда все знаю. Прихожу в студию час назад и ищу тебя. Когда вижу, что у Обэнкс другая дублерша, спрашиваю, что с тобой, и она мне сказала. Сказала, что ты опоздала, что ты абсолютно безответственна и она была вынуждена тебя уволить – ее просто заставили.

– Это правда, – подтвердила Мона.

– Более наглой лжи я отродясь не слышал. Спросил, почему она не назвала тебе истинную причину. Но она сделала вид, что понятия не имеет, о чем я, и тут я ей выдал все, что мне было известно, – ей сверху шепнули на ушко, как с тобой надо поступить, что она только и ждала повода, чтобы тебя выгнать. Ну, слово за слово, мы начали орать друг на друга, пока туда не ввалился режиссер, тому я тоже сказал, что обо всем этом думаю, так он потребовал, чтобы я убирался со студии. Ну, мы с ним еще немножко поговорили, и в конце концов я дал ему в морду – знаешь, какой я, когда заведусь.

– Как сейчас, – сказала Мона.

Джонни снова взял себя в руки и понизил голос:

– Когда я вернулся в контору, там уже черт-те что творилось – режиссер, видно, позвонил в производственный отдел, из производственного позвонили к нам – ну, и произошел еще один обмен мнениями, с той лишь разницей, что на сей раз все было цензурно и вежливо. И тут я убрался – сказал им, что выписанный мне чек они могут засунуть себе в задницу.

– Ох, Джонни, – застонала Мона, – этого не надо было делать.

– Все равно от их гадюшника мне блевать хотелось. Нет, все, с этим я точно пойду в Союз. Подадим на них в суд. И если потребуется, дойдем до Верховного суда. Этого я им не прощу, это им с рук не сойдет.

– Я предпочла бы обо всем забыть, – вздохнула Мона.

– Такое забывать нельзя. Черт, твое дело может стать показательным. На черта нам иначе этот Союз? Господи, да это же величайшее надувательство, о котором я слышал.

– Тут я с тобой согласна, – произнесла Мона. – Мне это тоже приходило в голову, и я тоже уже думала обратиться в Союз. Но что из этого выйдет? Обэнкс будет защищать студию. Поклянется, что давления на нее не было. Скажет, что выгнала меня потому, что я дважды подряд опоздала, – и это будет правдой, ведь я опоздала. Пятно на них останется, но юридически – все чисто.

Джонни погрузился в размышления. Уселся и закурил.

– Да… об этом я как-то не подумал. А ведь нужно было принять в расчет, что эти жуки обязательно подстрахуются. Чтобы с них были взятки гладки.

– А я думала, что ты умнее, Джонни.

– В чем именно?

– Ну, что ты не будешь так белениться из-за чего-то подобного. Когда ты у нас в последний раз был, именно от этого ты предостерегал меня и говорил, чтобы я оставила их в покое. А теперь сам устроил то, от чего отговаривал меня.

Я был с Моной полностью согласен.

Джонни встал с видом оскорбленного величия.

– Это совсем не одно и то же, – заявил он. -И какое в конце концов это имеет значение? Я такой, какой есть, и ничего не могу с этим поделать. Всегда веду себя так импульсивно. Какого черта, ты думаешь, я иначе валял бы дурака в пресс-бюро – за сорок долларов в неделю? Да если бы я мог с собой справиться, управлять эмоциями и настроением, давно бы стал важной персоной. Но ничего не могу поделать, разве ты не понимаешь?

Он снова зашагал взад-вперед и продолжил:

– Не задирай носа. Я сделал это не ради тебя – точнее, не только ради тебя. Случилось, что ты моя приятельница, вот и все. Точно так же я взорвался бы, если бы речь шла о ком-то совершенно мне не знакомом. Ты здесь просто символ… Может быть, тебе стоило позволить Обэнкс затащить себя в постель.

– Я же говорю, она пыталась, – сказала Мона, – но, что касается меня, в таких вещах я явно не выдерживаю конкуренции с цветной служанкой.

– Проклятая лесбиянка! – сплюнул Джонни. – Как мне хочется написать обо всем, что я о ней знаю…

– Так почему ты этого не сделаешь? Мог бы продать свою статью в одну из газет для кинофанатов. Тебе же лучше, чем кому-нибудь, известно, как они жаждут подробностей интимной жизни кинозвезд.

– Поверь моему слову, – заявил Джонни, решительно взмахнув сигаретой, – я всем этим студиям еще покажу. Сниму собственный фильм и буду демонстрировать его, даже если мне придется обежать всю Америку с рюкзаком за плечами. Или-или я напишу о них роман.

Он снова прошелся по комнате, дымя сигаретой. Мы с Моной переглянулись, не говоря ни слова.

– У вас нет тут чего-нибудь промочить гордо? – спросил Джонни.

– К сожалению.

– А вы не будете возражать, если я сбегаю за бутылкой?

– А с чего бы нам возражать?

– Я мигом, – бросил он, исчезая в дверях.

Я взглянул на Мону.

– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы он надрался тут у нас?

– Какая разница?! Где-нибудь он все равно надерется. Ты что-то имеешь против него?

– Вовсе нет, он хороший парень.

– Он не просто хороший, – сказала она. – У него хватает духу что-то ненавидеть.

– А вдруг придет миссис Смитерс? Мы ведь не сможем с ней поговорить толком, если он тут будет пьянствовать.

– Надеюсь, это ее не шокирует, – хмыкнула Мона.

9

Миссис Смитерс приехала где-то через час. Я был рад, потому что хотел поскорее избавиться от этой проблемы, и еще я был рад, что Джонни не успел напиться. Я никогда не видел его пьяным, но знал, на что он способен, и не хотел, чтобы Джонни вмешивался в мои дела. Но он был только слегка возбужден. Мона все еще потягивала первую порцию, а я не налил себе вовсе.

С того момента как миссис Смитерс вошла в комнату, пока она раздевалась и усаживалась, я внимательно следил за ее поведением и старался угадать, есть ли в ее лице нечто сигнализирующее об опасности. Но она вела себя так, словно ничего особенного не случилось, и я немного приободрился.

– Вы и есть та знаменитая миссис Смитерс? – спросил Джонни.

– А есть какая-то другая? – улыбнулась она и невинно уставилась на него.

После этой реплики я почувствовал себя еще лучше.

«Надеюсь, разговор с Джонни ее ненадолго отвлечет», – подумал я. Тем легче мне будет сказать ей то, что нужно.

– Я очень рад, что наконец познакомился с вами, миссис Смитерс, – выпалил Джонни. – Я давно мечтал написать о вас большую статью.

Ресницы миссис Смитерс затрепетали.

– Джонни – журналист, – пояснила Мона.

– Серьезно, – продолжал Джонни. – Давно уже я хочу написать о вас статью. В какой-нибудь крупный журнал, вроде «Сатердей Ивнинг Пост» или «Кольерс», или в какой-нибудь солидный журнал для любителей кино. «Королева голливудского гостеприимства». О том, как у вас развлекаются знаменитости, и вообще обо всем.

Миссис Смитерс просто сияла.

– Кажется, вы знаете обо мне довольно много, – проворковала она.

– Вы знаменитая женщина, милая миссис Смитерс, – серьезно произнес Джонни. – Вы же сознаете, что сменили Пикфорд и Фербенкса в роли хозяйки номер один в нашей прелестной голливудской деревушке?

Я попытался дать Моне знак, чтобы она остановила Джонни Он ублажал самолюбие миссис Смитерс настолько топорно, что я боялся – вдруг до нее наконец дойдет, что над ней издеваются. Но Мона упорно на меня не смотрела. Не хотела смотреть.

– Что если мы поедем пообедаем? – спросил я миссис Смитерс.

– Вы его слышите? – возмутился Джонни. – Он пытается увести нашу почетную гостью. Ну нет, вы ведь только что пришли, миссис Смитерс. Чего вы вообще связываетесь с таким сопляком? Что вас может занимать в таком незрелом и неиспорченном простаке? – Он взглянул на меня. – А ты молчи, тебя не спрашивают. Я тебе дам – пойдем пообедаем!

– Не сейчас, – сказала она мне. – Позже.

– И гораздо позже, – уточнил Джонни. – Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной, прекрасная дама?

– Разумеется. С удовольствием.

– Разумеется, с удовольствием. Так что выпьем, прежде чем я вам объясню, что случилось с Ральфом вчера вечером, почему он не остался на приеме. Во всем виноват я. Я хотел, чтобы он рассказал мне свою историю – историю своей жизни.

Джонни взял миссис Смитерс под руку, и они вместе ушли на кухню. Я повернулся к Моне.

– Ты рассказала ему о вчерашнем вечере? Зачем? Что еще ты ему наговорила?

Она взглянула на меня, и голос у нее не дрогнул.

– Рассказала ему все – все как есть.

– Но почему?

– Ты ведь хочешь от нее избавиться или нет? Хочешь, чтобы она не отозвала залог, а?

– Ну конечно, хочу.

– Тогда, пожалуйста, не валяй дурака.

Джонни и миссис Смитерс вышли из кухни.

Они смеялись и мило беседовали.

– Я как раз рассказывал Этель, – с усмешкой обернулся он к ней, – ничего, что я буду называть тебя Этель?

Она затрясла головой.

– Ну и отлично. Можешь называть меня Джонни. Я как раз объяснял Этель, как это мило с ее стороны, что она сидит с нами здесь, в этом скромном домишке, и пьет, и беседует, а ведь она могла бы вместо этого предпочесть сидеть в сотне других мест, в роскошных резиденциях, с прославленными людьми.

– Я рада любым друзьям, Джонни, – сказала миссис Смитерс и влила в себя четверть бокала виски. – Ты серьезно хочешь написать историю моей жизни?

Джонни сел рядом с ней.

– Хочу ли я? Теперь, когда я тебя узнал, Этель, я напишу ее обязательно. И не возьму за работу ни цента. Буду считать это честью для себя.

Он положил руку ей на бедро. Я заметил, как у нее чуть расширились глаза, но виду она не подала. Мона подтолкнула меня, и я кивнул, чтобы дать понять, что все видел.

– Выпьем, – сказал Джонни. – Твое здоровье.

Миссис Смитерс взглянула на нас.

– А вы не пьете!

– Я – нет, – сказал я.

Мона подняла стакан.

– Меня не ждите. Пойду пройдусь.

– Вот засранцы, – фыркнул Джонни. – Дай мне твой стакан, Этель.

Взяв его, он удалился на кухню.

Когда я сказал Эбби, что хочу купить две бутылки виски и шесть бутылок имбирного пива, у него челюсть отвисла от ужаса.

– Это для тебя? – спросил он.

– Разумеется нет, – ответил я. – У нас гости. Сам-то я не пью.

Он задумчиво взглянул на меня.

– Я тебе заплачу, – продолжал я. – И о долге я не забыл. Его я тоже отдам.

– Я тебе верю, Ральф, – сказал он, доставая спиртное из застекленной витрины, стоявшей под рукой. – Только смотри не обмани мое доверие.

– Не бойся, Эбби, – успокоил я его и отправился назад.

Возле конторы управляющего домами меня остановила миссис Амструзер и передала почту – три или четыре письма, все для Моны.

Виски я отдал Джонни, и тот скрылся с ним на кухне следом за миссис Смитерс. Когда я подал Моне письма, она взглянула на них, потом, слегка покраснев, покосилась на меня и сунула в карман.

Тут Джонни и миссис Смитерс появились из кухни, оба со свеженалитыми стаканами. Друг друга им было вполне достаточно. Вели они себя так, словно, кроме них, никого больше на свете не существовало. На диван они сели рядом, бок о бок. Джонни уже был пьян, но не настолько пьян, чтобы не знать, что делает. Я видел, как, выглядывая из-за плеча миссис Смитерс, он подмигивал Моне. Сделав руку ковшиком, просунул ее миссис Смитерс под грудь, словно хотел ее взвесить, но та его руку отбросила.

– Знаешь, что я тебе скажу, Этель? – заявил он. – Когда я сегодня утром проснулся и встал перед зеркалом в чем мать родила, то увидал, что я еще молодец. И сказал себе: «У тебя могло быть большое будущее, Джонни, но посмотри на себя – ты же жлоб».

– Ты не жлоб, Джонни, – замурлыкала она. – Будь ты жлобом, я бы с тобой не связалась. Ты бы не мог стать моим режиссером, будь ты жлобом.

– Ну хорошо – я не жлоб. Можем дать Ральфу и Моне в том фильме главные роли.

– Только не это. Я люблю и Ральфа, и Мону, но в нашем фильме мы их занять не можем. Там нужны имена.

– Ты, черт возьми, говоришь как поганый продюсер, Этель.

– Там должны быть имена. Чтобы это был хит.

– Я режиссер. Кому давать роли, решаю я.

– А я продюсер. Я в это вкладываю деньги.

«Да, вы далеко зашли», – подумал я.

Джонни взглянул на меня.

– Да, на коне сидит она. Она меценатка.

Он снова обернулся к миссис Смитерс и залез рукой ей под платье. Она оттолкнула его.

– Не здесь, – произнесла она голосом, который, видимо, казался ей шепотом. – Не здесь.

– Ну тогда давай поедем туда, куда надо, – сказал Джонни, и было ему наплевать, что мы слышим. – Поехали ко мне.

– Ну нет, лучше ко мне.

Она попыталась встать, но тщетно.

– Мона и Ральф тоже поедут.

– Они не хотят.

Оставив напрасные попытки подняться, она уставилась на Джонни.

– Или они поедут с нами, или остаемся здесь. Я взглянул на Мону. Та пожала плечами.

– Ну ладно, едем, – согласился я. Не потому, что мне хотелось к миссис Смитерс на виллу, но для того, чтобы они убрались из нашего дома.

Наконец мы все собрались, и, когда вышли на улицу, Моне пришлось подпирать Джонни, а мне поддерживать миссис Смитерс. По дороге к ее машине мы старались делать вид, будто ничего не происходит, потому что нам казалось, что за шторами затаились десятки глаз, неотрывно следящих за нами.

10

Было уже пять. Джонни с миссис Смитерс были в доме, Бог знает где, где-то наверху, а мы с Моной сидели в патио.

– Долго мы еще будем здесь торчать? – спросил я.

– Понятия не имею.

– А есть в этом какой-то смысл? Я бы не сказал, – заметил я.

– Ну, по крайней мере, они веселятся от души. Мы их не видели минимум полтора часа.

– Если мы будем их дожидаться, то просидим тут целую ночь, – сказал я. – Они и думать забыли, что мы здесь. Оба набрались и наверняка уснули.

– Куда там, они не спят. Временами из дома доносятся весьма недвусмысленные звуки. Думаю, скоро они спустятся вниз.

– Это «скоро» тянется черт знает сколько. То же самое ты говорила и час назад.

– А чего это ты так нервничаешь? Ревнуешь, что ли?

– Прошу тебя, перестань. Ничего лучшего придумать не можешь?

– Ну так успокойся. Что бы ты делал, не будь здесь?

– Не знаю, – вздохнул я. – Хотел зайти в агентство по найму актеров.

– Для чего?

– Поговорить. Не понимаю, почему ни ты, ни я не можем найти работу.

– Поздновато ты об этом начинаешь думать.

– До сих пор голова у меня была занята совсем другим. Я понемногу начинаю приходить в отчаяние.

Некоторое время она молчала.

– Если ты и пойдешь в агентство, это ничего не даст. Просто работы на всех не хватает. Я уже тоже устала от этого. Но в таком положении не мы одни.

Я смотрел на бассейн и говорил себе, что едва ли, если я буду думать о том, что другим не легче, это утешит меня или поднимет мне настроение. Тогда-то я и решил, что завтра же отправлюсь в «Эксцельсиор» и добьюсь встречи с мистером Балтером, даже если для этого придется таранить ворота грузовиком. И еще я решил обойти все остальные студии. Зайти во все артистические агентства, какие только есть в Голливуде. Я был по горло сыт пренебрежением и отказами.

– Твое положение, разумеется, все-таки лучше моего, – сказала Мона. – Мое же имя, очевидно, во всех студиях уже занесено в черные списки. – Она была очень задумчива. – Не знаю, на что мне нужно теперь пойти, чтобы получить работу. После того, что случилось с Обэнкс.

– Не понимаю… Разве ваша забастовка не победила?! Джонни ведь говорил, что обратится в Союз. Зачем тогда нужен этот ваш Союз, если ты не можешь обратиться в него за помощью?

– Я уже объясняла. Это ничего не даст. Знаешь, как говорят? Будущее человека определено заранее, с момента рождения, может быть, даже с момента зачатия, и, что бы он ни делал, ничего не изменить. Хоть на куски разорвись. От судьбы не уйдешь.

– Ты хочешь сказать, что всякие там кроуфорды, колберы и дитрихи и все остальные родились для того, чтобы стать кинозвездами? Не думаю. Просто им повезло.

Она усмехнулась.

– Ну, может быть, я не совсем так сказала, но мысль верная. И это чистая правда. Ладно, выбрось это из головы.

Тут Джонни распахнул двери террасы, которые вели к лестнице в патио, и заорал:

– Какая там у вас, внизу, погода?

– Чудная, – ответила Мона. – А там у вас, наверху?

– Как по заказу, как по заказу, – гримасничал он. Мне показалось, что он протрезвел. Пиджака на нем не было, галстука тоже, рукава закатаны.

– Джонни, – крикнула ему Мона, – вы когда-нибудь собираетесь спуститься вниз?

– Ну, когда-нибудь – да, – ответил он. – Может, через пару дней. Или пару недель.

– Эй, Джонни, мы тут, внизу, с Ральфом изнываем от тоски. Вы не будете против, если мы пойдем домой?

– Абсолютно, – заявил он. – Хотя… подождите минутку, я проконсультируюсь с хозяйкой…

Он исчез внутри, и тут же на террасе появилась миссис Смитерс. Она была в пеньюаре и пыталась держаться как можно приличнее.

– Вы же не собираетесь уходить? – защебетала она.

«Ах ты старая кляча!» – подумал я.

– Если вы не возражаете, миссис Смитерс, – вежливо произнесла Мона. Посмотрела на меня, и мне стало ясно, что ее мысли схожи с моими. – Нам нужно вернуться к телефону. В это время уже начинают звонить из агентств насчет работы…

– Они рабы телефона, – вмешался Джонни.

– Ну конечно, дети мои, – сказала миссис Смитерс, – разумеется. Если хотите прийти позднее – добро пожаловать.

– Спасибо. Счастливо оставаться.

– Счастливо. – Хозяйка сладко улыбалась, когда Джонни схватил ее и уволок внутрь.

Мона встала, и я тоже. Джонни вышел на террасу и перегнулся через перила.

– Все в порядке, – громким шепотом сообщил он. – С ним все в порядке. – И показал пальцем на меня. – До встречи завтра. – Помахал нам и вернулся внутрь.

Я обвел взглядом патио и вспомнил, каким чудесным мне все здесь казалось когда-то, вспомнил тот день, когда впервые был здесь на приеме, какие тут были слуги и вообще все, свой первый урок, как вести себя за едой, и теперь я уже не был уверен, что такая же вилла когда-нибудь будет и у меня, теперь я в этом уже не был настолько уверен…

– Ну пойдем, – сказала Мона.

– Уже иду, – ответил я.