Текст книги "Дочери без матерей. Как пережить утрату"

Трише было три года, когда ее мать умерла после двухлетней борьбы с раком. Теперь ей 25 лет, и она хорошо помнит общее чувство растерянности и покинутости в тот период:

Я помню примерно месяц до смерти мамы. Было Рождество. Она смогла встать с постели и сесть в папино кресло в гостиной, чтобы смотреть, как мы открываем подарки. Я помню, что мы старались вести себя тихо. Помню что-то вроде ауры спокойствия. Было очень необычно, что мама смогла прийти к нам. Я помню, что она носила парик. Тогда я не очень понимала это. Забавно, сохранились фотографии меня маленькой в ее парике. Теперь он мне нравится. Но тогда я думала: «Разве это не смешно? Мама носит парик. Почему никто не смеется?»

Еще я помню, как папа пришел к нам и сообщил, что мама умерла. Мы с сестрой, которой было пять лет, лежали в постели. Я, помню, даже не поняла, что папа имел в виду, но он плакал. Моя сестра тоже расплакалась, а я была растеряна. В то время я часто чувствовала себя растерянно и неуверенно. Еще помню похороны. Мы с сестрой были одеты в красные бархатные платья. Я помню ощущение бархата на коже. И ощущение потерянности. Однажды отец сказал мне, что самым сложным для него в следующие месяцы было то, что я просыпалась по ночам, требуя привести маму. По его словам, я много кричала. Но я не помню этого.

Триша провела со своей матерью всего три года, но этого времени оказалось достаточно, чтобы ощутить глубокую связь и понять, что она лишилась важной части жизни. С тех пор она пытается восстановить воспоминания. Триша по-прежнему ищет истории, фотографии и предметы, которые могут рассказать ей больше о маме и времени, которое они провели вместе.

Чтобы ощутить потерю матери, ребенок в первую очередь должен выработать способность скучать по кому-то. Обычно это происходит в возрасте полугода или года. Девочка, потерявшая мать в более раннем возрасте, растет, почти не чувствуя связь с ней. Доречевые чувственные воспоминания о самой первой заботе глубоко спрятаны в психике. Ребенок не помнит, как его держали на руках, как с ним говорили или кормили. 27-летняя Лиза, которой было четыре месяца, когда ее мать умерла, говорит с очевидным сожалением: «Я ничего не чувствую между нами. У меня есть фотографии мамы и папы после их свадьбы, мамины фотографии. Я смотрю на них и думаю: “Какой она была?” Будто вижу незнакомку, которая не совсем незнакомка. Я уверена, что раз была у нее в утробе, у меня осталась неосознанная связь с ней. Должно быть хоть что-то, но я не могу сказать: “Это моя мама, и я знаю ее такой”».

Дочери, которые потеряли матерей в младенчестве, растут скорее с ощущением нехватки, а не утраты. «Поскольку ребенок никогда не знал родителя, он не чувствует себя оторванным от того, кого любил и ценил, – поясняет Максин Харрис. – Эти дети хранят так называемые “отсутствующие воспоминания” историю о матери, лицо которой не помнят и фотографий которой нет в семейном альбоме». «Утрата требует предварительных отношений, – пишет Харрис в книге “Утрата навсегда” (The Loss That Is Forever). – Один человек почувствует пустоту, другой – только ощущение нехватки. У тех, кто в раннем возрасте пережил смерть родителя, пустота неизбежно связана с расплывчатым образом того, кого они не знали».

Хотя у маленьких детей ограниченная память и способность понимания, как считает британский психиатр Джон Боулби, их способности не приравниваются к нулю. Он заключил, что маленькие дети ищут маму там, где она появилась в последний раз, и ассоциации сохраняются во взрослом возрасте. Например, дочь, чья мать любила отдыхать в кресле, будет с тоской смотреть на это кресло и связывать данный предмет мебели со стрессом.

Женщина, потерявшая мать в младенчестве, может помнить особые тактильные или визуальные образы, например, волосы, руки или кожу, которые она связывает с матерью, 33-летняя Аманда, чьи родители развелись, когда ей было три года, говорит, что до сих пор не уверена, реальны ли ее ранние воспоминания о маме. «В 20 лет я начала спрашивать отца о местах и людях, которые помнила, и он говорил: “Да, похоже на правду” или “По-моему, все было по-другому”, – говорит Аманда. – Однажды я вспомнила, как мама расчесывала волосы, перекинув их вперед, папа тоже это помнил. Это поразило меня, потому что я делала точно так же: в состоянии стресса всегда трогала свои волосы и перекидывала их на лицо». Осознание такой связи, пусть и слабой, помогло Аманде ощутить близость с матерью, которую она вряд ли когда-нибудь увидит вновь.

Травма разлуки часто выделяет конкретную сцену или событие и фиксирует его в памяти ребенка. Женщины, которым было три-четыре года, когда их матери умерли, признались, что в деталях помнят некоторые события. Хотя маленькие дети не понимают смерть полностью (это происходит через пять-шесть лет), они чувствуют что-то странное, зачастую улавливая реакции окружающих. Если маленький ребенок останется один на один с чувством растерянности, некоторые воспоминания будут беспокоить его долгие годы после события.

41-летняя Клаудия, которой было четыре года, когда она потеряла мать, вспоминает вечер, когда та умерла, гроб в доме и похороны. «Я помню, как меня ведут на похороны, и я стою у могилы, – рассказывает она. – Мне казалось, что они будут опускать гроб вечно. Я думала, как глубоко он опустится. Люди дали мне цветы, чтобы я возложила их, но когда я подошла к могиле, яма показалась такой глубокой. Я почувствовала, что должна прыгнуть. Конечно, я не прыгнула, но мне действительно хотелось прыгнуть к маме. Вот что я чувствовала». Событие оставило настолько глубокий эмоциональный отпечаток в памяти Клаудии, что она более 20 лет отказывалась ездить на кладбище – до тех пор, пока не умер ее отец. Когда она оказалась у могилы, на нее нахлынули печаль и страх, которые она испытала в четыре года. «Моя тетя дотронулась до моего плеча и сказала: “Давай, детка. Иди. Возложи цветы на его гроб”, – вспоминает Клаудия. – Я не хотела делать этого, потому что помнила, как смотрела в яму. Мне не хотелось подходить к ней. Поэтому я быстро подошла, бросила цветы и отошла в сторону».

Маленькие дети зависят от взрослого человека, который оказывает им поддержку и помогает пройти запутанный лабиринт ранних навыков развития. Обычно этот человек – мама. Первый и самый глубокий социальный контакт ребенка происходит с матерью, эти отношения влияют на его развитие. Боулби и другие ученые в области привязанности заметили, что дети, чьи матери реагируют на их сигналы и общаются с ними в течение первого года жизни, с большей вероятностью укрепят социальные навыки и смогут выработать крепкую привязанность к другим, чем дети, чьи матери страдали от тревоги или избегали их.

Если эти первые прочные отношения обрываются, роль матери может занять отец, бабушка, старшая сестра, домработница – любой приветливый и надежный человек, готовый уделить ребенку время и силы. Среди детей любого возраста главным фактором, вызывающим стресс, является не потеря матери, а отсутствие постоянной, любящей и заботливой поддержки. Ребенок, который может вступить в крепкие отношения с другим взрослым после смерти мамы, с большей вероятностью вырастет без серьезных психологических проблем. Хотя он часто дает понять, что новый опекун не сравнится с потерянной мамой, ему будет легче, если он наладит с ним отношения, похожие на отношения с мамой.

По мнению Аманды, она смогла выйти замуж за надежного человека, завести семью и обрести счастье, несмотря на развод родителей и проблемы с мачехой, потому что провела четыре года с бабушкой. После развода родителей, когда Аманде было три года, она жила с бабушкой, дедушкой и дядей до тех пор, пока отец не женился снова. «Моя новая семья была очень заботливой, – поясняет она. – Я не знаю, почему бабушка с дедушкой взяли меня к себе, но мне всегда хотелось, чтобы они сказали отцу: “Оставь нам Аманду, а сам занимайся своей жизнью” У нас до сих пор очень теплые отношения, даже лучше, чем мои отношения с отцом и мачехой». В детстве и подростковом возрасте Аманда получала от бабушки любовь и заботу, которую не давали отец и мачеха. Бабушка рассказала ей о первой менструации и позже помогла вернуться в школу, оплатив учебу.

Способность Аманды наладить связь с надежным взрослым человеком в раннем детстве и поддерживать ее в настоящем дала надежную основу, которая понадобилась, чтобы уйти из дома отца в 18 лет и уверенно начать самостоятельную жизнь. Если бы после смерти мамы Аманда не нашла ей замену, раннее развитие могло пойти под откос. Исследование с участием девочки Люси, проведенное Элизабет Флеминг и описанное в книге Эрны Фурман «Родитель ребенка умирает» (A Child s Parent Dies), подтверждает тяжелые последствия ранней потери матери, когда у ребенка нет заботливых опекунов.

Люси было 10 недель, когда ее мать неожиданно умерла. Родственники по материнской линии какое-то время воспитывали Люси, после чего двоюродный брат взял девочку к себе. Родной отец часто ездил в командировки, и когда Люси исполнилось шесть лет, он женился на женщине, у которой было трое детей. Девочка стала жить в новом доме. В это время отец отказывался отвечать на вопросы о родной матери, о которой Люси почти ничего не знала. В 11 лет Люси страдала лишним весом и энурезом. В это время она начала ходить к Элизабет Флеминг, психологу. По ее мнению, потеря матери в раннем возрасте, нестабильное детство и табу на обсуждение родной матери привели к тому, что Люси начала переедать, замкнулась в себе, игнорировала свои чувства, переняла качества окружающих и в новых отношениях надеялась получить то, что когда-то потеряла.

Она не могла повлиять на перемены в своей жизни. Люси позволяла отношениям сходить на нет, вместо того чтобы их разрывать. Ей пришлось побороть желание ходить ко мне на сеансы, потому что оно заключало и желание получить от меня больше, чем я как психолог могла ей дать. Благодаря нерегулярным сеансам она также взяла разрыв отношений под контроль. Я ждала ее и никогда не знала, в какое время Люси придет. Точно также она когда-то не знала, когда вернется из командировки отец. Неспособность контролировать жизнь и смерть, приход и уход других людей, свое тело привели к тому, что она была главной в отношениях… Люси держала меня на расстоянии. Она словно боялась, что, если вложит силы в наши отношения, болезненное разочарование вернется. Она призналась, что ей тяжело заводить друзей, потому что ее часто бросали.

Сопротивление более поздним привязанностям защищало Люси от ожидания разлуки. Многие женщины, потерявшие матерей в раннем возрасте, столкнулись с тем же. Им кажется, что любовь связана с риском потери. Доверие и надежность были когда-то подорваны. Зачем рисковать новой утратой?

«Если у ребенка нет надежных и прочных отношений со взрослым после ухода родителя, он держит свои чувства внутри, потому что так безопаснее, – поясняет Тереза Рандо. – Позже ребенок думает: “Я не буду никому доверять. Я узнал, что это небезопасно. Даже если ты очень милый, я тебе не верю”. Будущие привязанности рушатся, потому что ребенок не проработал те, которые уже сформировались. Ему все время приходится защищаться, и отчасти эта защита заключается в том, чтобы не вступать в тесные контакты с людьми».

39-летняя Джанин провела в таком защитном коконе почти 37 лет. Ей не было и двух лет, когда ее мать умерла. Когда исполнилось 12, умерла бабушка, заменившая девочке маму. Двойная утрата, после которой начался подростковый период, проведенный с эмоционально холодным отцом и мачехой, вынудила Джанин замкнуться. Теперь она учится жить иначе.

У меня есть собака, и ее люблю. Недавно со мной ночевал друг, и я впервые позволила кому-то спать со мной в одной постели с тех пор, как завела собаку. После этого она очень разозлилась на меня и сжевала очки. Моя собака еще никогда так себя не вела. Я была в ярости. Наверное, глупо учиться на поступках собаки, но неожиданно я поняла, что могу злиться на нее и по-прежнему любить. Тогда я подумала: «Наверное, это как расти с мамой». Ты знаешь, что можешь ошибиться, разозлить кого-то, а он все равно будет любить тебя и не прогонит. Я никогда не ощущала подобного раньше. Думаю, это чувство, разрешение самой себе любить кого-то и быть любимой – одно из самых сложных заданий в моей жизни.

Некоторые психологи полагают, что детям, потерявшим родителя на этой стадии развития, особенно тяжело адаптироваться к утрате. У них достаточно развиты когнитивные и эмоциональные навыки, чтобы прочувствовать утрату, но мало ресурсов по управлению эмоциями. Застряв между переменами и адаптацией, дети нередко пытаются игнорировать свои тяжелые чувства. Психолог Джудит Мишне пишет:

Они стараются избегать упоминаний об умершем родителе и погрузиться в игры, просят «сменить тему». Избегание необратимой утраты подкрепляется фантазиями о возвращении родителя. При этом ребенок признает факт смерти. Эти тенденции признания и отрицания существуют параллельно, идут рука об руку.

Зигмунд Фрейд называл данный феномен – разрешение факту и фантазии, принятию и отрицанию существовать бок о бок – расщеплением. Так или иначе мы все сталкиваемся с ним, когда теряем родителя. Но в позднем детстве внутреннее напряжение усиливается, если ребенок получает минимальную или неверную информацию о том, что кажется ему серьезным событием. Малышу обычно говорят, что его мама «ушла» или «заснула», и он часто воспринимает такие слова буквально. Но более взрослый ребенок, который к семи-восьми годам понимает смысл болезней и смерти и распознает эвфемизмы, чувствует себя отставленным в сторону, проходной фигурой в семейной драме.

Мэри Джо, которой было восемь лет, когда ее мать умерла, знала о тяжелой болезни мамы, но отец не говорил с ней об этом. Она слышала, как мама кричала от боли, – это был подавляемый образ, хотя и не выдуманный. Но молчание членов семьи запутало Мэри Джо настолько, что она хранила в себе страх и чувство утраты почти 30 лет.

Никто не говорил со мной после смерти мамы, и я не понимала, что происходит. Пытаясь завести разговор, я слышала в ответ: «Кем ты себя возомнила?» или «Мы не говорим об этом». Атмосфера в семье принуждала к молчанию, потому что говорить о смерти было слишком больно. Многие члены семьи не знали, как справиться со своими чувствами. Годами я делала то же, что и остальные: не думала об утрате и молчала. Я верила, что должна просто принять ее и жить с этим. Мой отец не говорил о смерти, потому что ему было слишком тяжело. Но восьмилетний ребенок не знает, что об этом больно говорить, думает, что об этом нельзя говорить. Я многие годы не могла закрыть этот гештальт.

Годами мне казалось, что я приняла смерть мамы, пока в 30 лет впервые не пришла к психологу. Во время наших первых сеансов мы говорили о моей маме. Однажды психолог сказал: «Представь, что твоя мать сидит рядом и говорит: “Я здесь и хочу вернуться в твою жизнь”. Я буквально согнулась пополам и воскликнула: «Нет, нет, нет. Я не выдержу эту боль». Это стало открытием для меня, потому что я думала, что научилась жить с утратой.

Через год после смерти матери младший брат Мэри Джо погиб из-за несчастного случая. Отец, перенесший две утраты и смерть собственного отца год назад, защищался от боли, отказываясь обсуждать печальные события. «Мне было очень сложно, потому что в детстве я считала себя виноватой во всем, – поясняет Мэри Джо. – Я думала, что, если бы повела себя иначе, наша жизнь сложилась бы по-другому».

Мать уходит из семьи из-за плохих детей. Родители умирают, потому что их дети того хотят. Это примеры магического мышления, которое возникает из эгоцентризма ребенка и его причинно-следственной системы убеждений. Магическое мышление обычно наблюдается у трехлеток, и женщины, лишившиеся матерей, подтверждают его проявления в детстве и позже. Дочери считают смерть или уход матери последствием своих поступков. Испугавшись собственной силы, девочки винят себя и раскаиваются. Они начинают вести себя либо очень плохо, надеясь, что мать вернется и спасет их, либо настолько хорошо, что никто больше не захочет их бросить.

Дочь, потерявшая мать в позднем детстве, может подробно помнить совместно проведенное время, а позже она ищет в этих воспоминаниях подсказки, как должна вести себя женщина. Мать является первым и главным образцом женского поведения для дочери. Она учит ее, как общаться с мужчинами, следить за домом, совмещать семью и карьеру и воспитывать детей. Личность девочки во многом формируется на основе общения с матерью, ее поведения и качества их отношений.

«Пятилетняя девочка понимает, каково это – быть маленькой дочкой. Поверх этого накладывается опыт в возрасте семи лет, потом – девяти, – поясняет Нан Бернбаум. – Это не значит, что первые черты исчезают. Просто уровни наслаиваются один на другой. Затем отношение дочери к матери взрослеет, и она видит ее более реалистично, с недостатками. Начинает видеть то, в чем мама не очень хороша. Она по-прежнему очень ценит ее, но перестает считать богом. Взрослеет и отношение девочки к своим способностям. Она начинает понимать: “Я лучше мамы в этом” или “Чтобы сделать это, мне нужно попросить папу”. Она начинает видеть все в реальном свете».

Смерть матери останавливает этот процесс, качества девочки застывают на определенном этапе развития. «Без жизненного опыта новые слои личности не появятся, – говорит Нан Бернбаум. – Дети, которым было восемь-девять лет, когда они потеряли мам, порой понимают, исходя из своих ранних ощущений, как делать ту или другую вещь. Они знают, что должны сделать, чтобы у них появились способности, как у мамы, но это жесткое и ограниченное понимание. Иногда дети осуждают себя, проявляют чрезмерную критичность или идеализируют маму. Они пытаются быть похожими на нее. Это одно из главных последствий утраты родителя – личность ребенка перестает развиваться».

53-летняя Кэролайн до сих пор ежедневно думает о матери. Ей было 11 лет, когда мамы не стало. Но мать, которую мысленно представляет Кэролайн, – родом из детства, когда она готовила завтрак для всех и пела с дочерьми. Хотя Кэролайн воспитывает своих детей, она говорит, что при знакомстве с заботливым человеком ей нравится ощущать заботу. Когда я брала у нее интервью для этой книги, она только что вернулась от отца и его третьей жены. Эта женщина проявляет о Кэролайн заботу, в которой та нуждается сейчас, через 42 года после смерти мамы.

Сегодня, пока ехала домой, я думала о том, как сильно люблю свою новую маму. Она приготовила обед в дорогу, потому что у меня не будет времени поесть. Я вынула контейнер из сумки. В нем был запеченный сельдерей с сыром и чудесный сэндвич с майонезом, который я обожаю, а еще со шпинатом вместо салата латука. Мама хорошо знает меня. А еще она положила две большие красивые салфетки и пластиковый контейнер с мокрым бумажным полотенцем, чтобы вытереть руки, потому что я не смогу помыть их в машине. Еще я нашла чудесное домашнее печенье – не три, а целых восемь штук. Это прекрасно. Я забочусь о других людях, но никто не заботился так обо мне. Теперь это делает моя новая мама. Если ты потерял родную мать, это не значит, что тебе больше не нужна материнская забота. Мне 53 года, обо мне заботится 75-летняя женщина, с которой я знакома всего два года. И мне это нравится.

Когда мать умирает, дочь, сколько бы лет ей ни было, сталкивается с переменами и печалью. Психологические защитные механизмы, которые формируются у ребенка, более примитивны и уязвимы, чем механизмы взрослого человека. Если взрослый использует когнитивную и эмоциональную зрелость, чтобы пережить утрату, ребенок обычно скатывается в более раннее поведение, уходит в воображение, отождествляет себя с мамой или начинает серьезно вредить себе.

Вымещение. Обычно ребенок не в силах вынести в одиночку эмоциональную боль после смерти матери. Скорбящие дети нередко держат чувства внутри. Они отказываются обсуждать печальное событие, притворяются, что ничего не произошло, и не разрешают себе прочувствовать боль напрямую. Наблюдая за брошенными детьми во время Второй мировой войны, Анна Фрейд обратила внимание, что они часто вымещали свои переживания и чувство одиночества на умерших матерях. «Я должен позвонить мамочке. Ей очень одиноко», – вот общее желание всех детей, тосковавших по маме.

Другие позволяют себе горевать лишь на расстоянии. 32-летняя Хиллари говорит, что не плакала в шесть лет, когда ее мать умерла, но через пять месяцев она едва не пережила тяжелый срыв, когда умер ее хомяк. Хиллари прятала чувства, вызванные смертью матери, глубоко внутри, пока спустя несколько месяцев постороннее событие не вытащило их на поверхность. У кого-то этот процесс занимает годы.

Перенос. Взрослый человек, потерявший спутника жизни, сможет какое-то время прожить без близких отношений с другим человеком, а ребенок, лишившийся родителя, не может жить в одиночестве без серьезных эмоциональных последствий. Он остается на «необитаемой земле привязанности», как ее называла Анна Фрейд. Ребенок изолирован и оторван от всех, у него нарушается способность вступать в отношения с другими. Вместо отделения от умершей матери девочка может попытаться быстро перенести чувства зависимости, потребности и ожидания на любого взрослого. Им может оказаться отец, старший брат или сестра, близкий родственник, учитель, соседка или психолог. В подростковом периоде туже роль выполняет молодой человек или лучшая подруга. Перенос полезен, если ребенок слишком мал, чтобы оторвать свои эмоции от умершего родителя, но если позже он не отделится от образа матери, чтобы оплакать потерю, продолжит искать маму в людях, которые ее заменят.

Задержка развития. Смерть матери плохо сказывается на развитии ребенка. Он вынужден взять ответственность за себя в слишком раннем возрасте, что приводит к развитию лишь некоторых областей. В то же время ребенок может отождествлять себя с ранней стадией развития, чтобы сохранить отношения с умершей мамой и отрицать необратимость смерти. В результате он вырастет, сохранив некоторые черты ранней стадии развития. Часть его личности застрянет в детстве или подростковом периоде. Взросление станет невозможным: он по-прежнему привязан к детству. «Сама по себе утрата родителя не ведет к задержкам развития, но это случается, если некоторые обстоятельства не позволяют оплакать потерю, – поясняет Нан Бернбаум. – Все способности и интересы девочки развиваются, но некоторые незрелые аспекты остаются неизменными. В 20-летней девушке будто живет 10-летний ребенок. Пока процесс переживания горя не закончится, она будет чувствовать незаконченность, и ее тоска не исчезнет».

Девочка, развитие которой остановилось в некоторых областях, позже столкнется с эмоциональными проблемами, когда приступит к задачам и примет на себя обязательства, характерные для более старшего возраста. Без социального влияния матери ей будет тяжело повзрослеть на интеллектуальном и эмоциональном уровне. 25-летняя Триша, которой было три года, когда умерла ее мать, говорит, что начинает новые любовные отношения в надежде обрести человека, который будет заботиться о ней, как о ребенке. Пока ее подруги выходят замуж и заводят семьи, она признается: «Я просто ищу человека, который будет нянчиться со мной. Я так отличаюсь от всех».

Запоздалые реакции. Когда ученые, проводившие Гарвардское исследование детского горя, изучили детей школьного возраста, которые потеряли родителя год назад, они не обнаружили серьезных различий в поведении или психике между этими детьми и теми, у кого были живы оба родителя. Но по прошествии двух лет дети без родителя чаще проявляли агрессию, чем их ровесники, не терявшие родителя. Кроме того, они были более замкнутыми и страдали от низкой самооценки. Другие исследования показали, что скорбящие дети проявляют тревожные симптомы через три года после смерти родителя.