Текст книги "Четыре времени любви"
Автор книги: И. Исаев
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
«От абажура тени по потолкам бегут…»
От абажура тени по потолкам бегут,
Окна мои – на север – ставнями затворены.
Мною давно потерян вкус твоих нежных губ.
Сорок градаций серого – вся палитра весны…
Трио нежнейших скрипок – скрип и грохот телег.
Толки и пересуды – всё безнадёжно, всё!
Только твоя улыбка делает мир светлей,
только твоё присутствие вылечит и спасёт.
Мартовских ветров пенье – просто сквозняк да дрожь.
В круговоротах счастья не до иных чудес.
Только твоё терпенье, всё остальное – ложь.
Только твоё участие, без сожалений, без
слёз, барабанов, знамени, жертвенного огня…
Дверь осторожно торкни, шёпотом позови…
Только твоё признание значимо для меня.
Всё объяснимо, только…
Кроме твоей любви.
«Пламя свечи…»
Пламя свечи
бьётся, тает.
Па – под музыку
сквозняка.
Молча курим.
Дым улетает
синей струйкой до потолка.
А тишина
качает плюмажем
шорохов,
скрипов,
кружит у стен.
И до шёпота тает
даже
разбередивший нас
Дассен…
В этом странном
миропорядке —
двое в комнате и свеча,
перепутались:
пульсы, прядки,
губы,
что-то там лепеча…
А на стене,
как на экране,
сплетаются тени,
сплетаются,
спле…
Две сигареты
медленно умирают
в пепельнице
на столе…
Два парафраза
…И между нами белую черту
Мы сами провели. И наши трассы
Путями параллельными пошли.
И, памятуя аксиому ту,
Вдали друг друга не пересекли…
В.Канер
1.
Мы живём в параллельных мирах.
В том, в одном, не случалось проснуться,
повстречаться, взглянуть, прикоснуться
и, теряя, испытывать страх.
Мы живём в параллельных мирах…
В геометриях наших пространств
несмыкаемы разные роли,
параллельны слова и пароли,
иллюзорны подобья убранств
в геометриях наших пространств.
Но в смятеньи миров и времён
положусь на надежду без меры,
отыщу гравитацию веры
в притяжении наших имён,
в вечной смуте миров и времён…
2.
Пересечёт пространство мнений
нелепый и недужный спор,
где дуги тяжких объяснений
сопряжены спиралью ссор.
Иных проекций предпочтенье,
асимптоты чужих орбит…
Лишь точка – след пересеченья
в многоугольнике обид…
Порыва хватит нам и яда
Стену раздора возвести…
Что дальше?
Линия разлада
и параллельности пути…
«Говорят, что время лечит…»
Говорят, что время лечит.
Мне от этого не легче…
Если знал бы я, что встречу
и в глаза смогу взглянуть —
для меня бы стала вечность
ожиданием минут.
Тени прошлого в капканах
снов и писем; но по капле
растворятся, сгинут, канут
в темень, как ни береги.
Тянет память на аркане
те же лики, те же кадры…
Словно кто-то бросил камень
и – круги, круги, круги…
И давным-давно далече
всех моих разлук предтечи,
их улыбки, плечи, речи
у былого в западне…
Говорят, что время лечит.
Мне от этого не легче.
Мне от этого не легче —
мне от этого трудней!
«Глаза у страсти велики…»
Глаза у страсти велики.
В них – отражение порыва,
шаг в темноту,
прыжок с обрыва
и… сумасшедшие стихи.
В них – тяготенью вопреки —
немая оторопь паденья,
в них все мои предубежденья,
все мне прощённые грехи.
В них всё – отрава и мольба,
и страх, и зряшное геройство,
молитва, но иного свойства
и, как на паперти, судьба…
Глаза у страсти глубоки,
темны – до головокруженья,
в них тонут наши отраженья
и… сумасшедшие стихи.
…на что себя ни обреки,
а память, воротясь на круги,
вернёт не лики и не руки,
а эти странные стихи…
Жёлтый дрок
«Судьба дарует славу…»
Судьба дарует славу
иль суму,
но чаще – бег
по замкнутому кругу,
где я не сторож брату моему
и не судья —
ни недругу, ни другу,
себе, пожалуй, только самому…
Не сложены заветные стихи,
не вложены
ни в ножны,
ни в скрижали.
Я бьюсь в сетях словесной чепухи,
ищу слова,
теряю.
Мне не жаль их,
жаль полнить ими старые мехи…
Межа
Скажи мне, где межа
меж радостью и болью?!
Где темноте свеча
проигрывает спор.
Где пальцы палача
затравленно, с любовью,
от ужаса дрожа,
ложатся на топор.
Где стылая постель
осеннего погоста —
утраченная пядь
земли, золы, родства;
где нечего терять,
где все мы только гости,
отведавшие хмель
земного волшебства.
Нам есть кого беречь,
пред кем зажечь лампаду,
и без кого – судьба! —
померкнет всё окрест.
Есть Тот, к кому мольба,
и тот, кому награда,
кому – прямая речь,
кому – по мерке крест…
Повторенный стократ
удел, что нам ниспослан…
Истоки доминант
затеряны в веках…
Там все, кто до меня,
и те, кто будут после —
репродуктивный ряд
молекул ДНК.
Там, в поисках черты
меж будущим и прошлым,
порой идут на вы
и падают на снег.
Там жизнь моя, увы —
зашоренная лошадь,
кругами суеты
нехитрый правит бег.
Туманное давно
там явственно и зримо,
глухой язык молвы,
немой размытый фильм…
Там шествуют волхвы,
и там паденье Рима
предопределено
падением Афин.
Там серые дожди
дотошны и упорны
в стремлении дойти
до сути, до конца,
там все мои пути
до тошноты повторны,
и неисповедим
любой маршрут Творца.
И пусть неуловим
пронзающий пространство
след световых погонь —
холодный Млечный путь,
но разожгут огонь,
шепнут чуть слышно:
«здравствуй»,
и к родникам любви
захочется прильнуть.
……………………………
Ты двери отвори —
в лачугу или в терем,
и тёплый дух жилья
тебя заворожит.
Вот здесь – межа моя.
Находки и потери.
Мои календари.
Моя – до боли – жизнь.
Буриме
Ей двадцать лет.
Что в двадцать на уме?!
Резинкой перехвачена косичка.
Зелёная трясёт нас электричка.
Мы весело играем в буриме.
«Мы – спицы во вращеньи колеса…» —
Наташина строка слегка неловка.
Ищу ответ, но… скоро остановка,
и затихают наши голоса…
Мы наскоро целуемся – пора
проститься, нет, ненадолго, поверьте!
И – две песчинки в этой круговерти —
Расстанемся. Теперь до самой смерти.
А эта не закончится игра…
Мы – спицы во вращеньи колеса.
Извечное, бессонное круженье,
по льду голубоватому скольженье,
шаги – и сорванца, и мудреца…
Земля к звезде летит, так повелось.
Река течёт навстречу океану.
Осенней рябью – ветер по лиману,
а по ветру – волна твоих волос…
Шуршанье шин, негромкий скрип оси…
Мы мечемся по тропам и орбитам,
а наши споры, ссоры и обиды
рассудит время – тот ещё арбитр.
Остановиться только не проси!
Мы – спицы во вращеньи колеса —
не ведаем, куда покатит обод,
когда и кем затеян этот опыт,
кто держит руль, кто правит паруса.
Но вряд ли нашим пастырям видней,
куда же мы несёмся в самом деле!
Мы – зрители. И мы же – лицедеи.
И бесконечна вереница дней,
почти прозрачен круг внутри кольца,
но чем быстрее мчится колесница,
тем призрачнее, призрачнее лица…
Где тут герой, куда пропал возница?!
Мы – спицы во вращеньи колеса…
Когда остынут жаркие слова,
затихнут, смолкнут и лишатся тайны,
земное счастье предпочтут Натальи
уделу камергерского[1]1
Придворный чин А.С. Пушкина – камер-юнкер. Утешением автору может служить тот факт, что в объяснениях барона Д. фон Геккерена, данных им при расследовании той трагической дуэли, последний упорно называет поэта камергер Пушкин.
[Закрыть] вдовства.
Замки заменят. Сменят адреса
и заберут на свой виток спирали
те пустяки, что мы с собою брали —
и мамин зонт, и шахматы отца…
На круги возвращённые своя,
мы ощутим земное притяженье,
но ход времён не терпит торможенья,
и вечно продолжается движенье —
в нём сущность и загадка бытия!
На семи ветрах
Волна песок вылизывает мокрый,
шипит в притворной ярости страстей,
в меня бросает свежий запах моря,
солёный запах рыбы и снастей.
Я песню оборву на полутоне,
услышу море, небо, облака,
стук старого буксирного мотора,
осипший бас паромного гудка.
А с запахом придут воспоминанья —
острей других, ясней других стократ.
…За крепостными старыми стенами
у моря бродят блудные ветра.
Они сильны, они уносят баржи,
они ломают кроны и кусты
и на прикол становятся у башни,
стряхнув песок неведомых пустынь.
На день. На два. Потом опять закрутят.
Здесь лёгкий бриз зимою – лишь мечта.
Здесь тянет море к башне свои руки,
встречая берег с пеною у рта.
И отступает с каждым годом дальше
в бессилии зелёная вода.
И сиротеет, и стареет башня,
врастая в землю, в город и в года…
Ветра развеют старую легенду.
Созреет в бочках новое вино.
Весна приходит девочкою Гердой.
Неотразимо и чуть-чуть смешно.
И в зеркала фонтанов глянут ивы,
и шелестят, лепечут ни о чём…
А девочка бесстрашно и наивно
кладёт ладошку на моё плечо.
И кличут чайки: верьте, верьте, верьте! —
нам счастье дней и боль минут суля.
Смеются
море, милое как дети,
и облака – седые как земля.
И боль других становится преданьем —
другая боль, утихшая вчера…
Он где-то близко. Этот очень дальний,
мой славный город на семи ветрах.
Жёлтый дрок
Года мои безжалостными стражами
стоят дозором подле тех дорог
и тех аллей, которыми я хаживал,
на берегах, где норд валы осаживал,
а лёгкий запах нефти завораживал,
и цвёл дурманом ярко-жёлтый дрок…
Судьба строга. За наши прегрешения
от полуцарства остаётся пядь
одна, и та – на грани отрешения;
у времени не вымолишь прощения —
и только память пазлы возвращения
раскладывает бережно опять…
…а в памяти – ни лет, ни расстояний нет,
календарей оборваны листы…
Мы ищем объяснений, оснований, но
в ней только улиц прежние названия,
да стынут над рекою расставания
разлуки разведённые мосты…
…там, в тех краях, где улочки знакомы мне,
где все слова и помыслы чисты,
бульвары встреч изогнуты подковами,
вокзалы ожидания заполнены,
но, в точном соответствии с законами,
перроны возвращения пусты…
Здесь каждый шаг уже случался ранее:
вот я бреду по лужам, по дождю
туда, к метро последнего свидания,
и не найду слова для оправдания…
…шагну на эскалатор опоздания
и поезда надежды подожду…
Мои года безжалостными стражами
стоят понуро возле тех дорог
и тех аллей, которыми я хаживал,
на берегах, где норд валы осаживал,
а лёгкий запах нефти завораживал,
где цвёл дурманом ярко-жёлтый дрок…
Киевская ночь
Витрин погашен пёстрый ребус.
Сутулясь, меркнут фонари.
Усталый тащится троллейбус,
уже последний – до зари.
В безмолвном ожиданьи утра
к глазницам окон мрак приник…
А я иду по переулку,
подняв от ветра воротник.
Мне ночь – товарищ, закадычный
мой друг, мой брат, моя печаль.
Озноб предутренний – привычка,
а мокрый тротуар – причал.
А мне навстречу – шелест долгий,
слова досужливых дождей,
и эхо в каменных ладонях
насквозь продрогших площадей.
Рассеянно и невесомо,
впопад шагам, за мной вослед —
то скрип дверей, то лязг засовов,
то шёпот-крик, то шорох-бред…
Скороговоркой длинной, гулкой —
не разберёшь наверняка —
сырой сквозняк из переулка
доносит шум товарняка.
На скорости почти предельной,
мча вне разметки, по оси,
прошелестит, как привидение,
в рассвет спешащее такси,
и два краснеющих окурка
умчатся вдаль, исчезнут прочь…
И снова молнию на куртке
рванёт застигнутая ночь…
И снова – чернота до горла
да редких ламп густая тень…
Лишь беспокойно спящий город
ворочается в темноте,
лишь светофорная нелепость
желтеет в зеркалах витрин…
Последний тащится троллейбус.
Сутулясь, гаснут фонари…
Салют
Салют гремел, своим огромным ростом
вздымаясь над верхушками антенн.
Ракеты висли в воздухе морозном
букетами озябших хризантем…
Нам в те поры случилось лет по двадцать,
в другое время и в иной стране.
Мы под салют ходили целоваться
и были этим счастливы вполне.
А наш салют, верзила и проказник,
он грохотал, но был совсем не груб…
И был ноябрь. И ощущался праздник,
а на губах – тончайший привкус губ…
Мы шли к Днепру, глазели: звёзды льются
от кромки туч, искрясь, летя к реке…
Был наш салют не эхом революций,
а поводом стоять щека к щеке…
Как звали фею? Юлька или Верка?!
Эх, память… Лабиринтами кружит…
Но не было роскошней фейерверка
за всю мою последующую жизнь!
Салют гремел, своим огромным ростом
взлетая над верхушками антенн,
ракеты висли в воздухе морозном
охапками озябших хризантем…
Кофе
…внезапность,
изумлённость жеста,
когда в коричневом поту
наш кофе прыгает из джезвы
и убегает на плиту,
и пузырится, невменяем,
смолою лужицы шкворчат;
мы, спохватившись, догоняем
и разгоняем этот чад…
…салфетки, полотенце, тряпка,
волненье, суета, борьба,
и растрепавшаяся прядка
запястьем сдвинута со лба,
рывком распахнутая створка
чуть запотевшего окна.
Всё…
Отмывается стена.
И оттирается конфорка…
И окна прикрываем – март!
И крутим меленку-шарманку…
И кофе горький аромат…
И турка – рыжая шаманка,
вся в пятнах,
в ржавых шрамах дней,
в натёках от былых побегов —
стоит, как памятник победы,
на новом
медленном огне…
Судьба – и кучер, и гончар —
нас запрягая парой, цугом,
сначала долго водит кругом
простых, бесхитростных начал…
Играет пазлами предтечей,
всё то, что не совпало – ложь.
Смыкает наши пальцы, плечи,
глаза, усмешки, части речи,
случайность невозможной встречи
и неожиданную дрожь …
Срастется, вылепит – из тьмы,
из света, из песка, из муки…
Сплетёт движенья, губы, руки.
Два Я сольются в новом звуке
в одно восторженное Мы…
Но глину обожжет пожар,
мгновения обточат камень,
года захлопнутся капканом…
Все наши помыслы лежат
на пепелище – черепками…
…И так невыразимо жаль,
что кофе всё же убежал…
Пилигримы
«Квадрат окна.
В горшках – желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо…»
И. Бродский
Они горды, необоримы.
Не за прощением грехов
бредут по свету пилигримы
в свои галисии и римы —
дорогой собственных стихов.
Под мерный шаг,
душою плавясь,
бормочут червоточья строк.
И пусть другими правит зависть
и холода сгубили завязь,
им пустошь – дом,
а ночь – острог.
Под утро
в небе поредевшем
запляшет жилкою рассвет.
И снова в путь
неблизкий, пеший,
а на вопрос:
«Камо грядеши?»
всё не находится ответ.
В песке белеющие кости
вдоль тех исхоженных дорог…
Зола ознобов, угли злости…
И звон цикадный
на погосте
рассыпан горстью горьких строк…
Легки, просты, незаменимы
Слова, врачующие боль.
Нам оставляют пилигримы
узоры, что неповторимы:
Квадрат окна.
Желтофиоль…
Осенний триолет
В осень куплен мой билет.
В море брошена монета.
Закатилось моё лето.
В осень куплен мой билет.
Вечерами чай и плед.
Восемь строчек триолета.
В осень куплен мой билет.
В море брошена монета.
Старое письмо
В море времени сгинул
тот фрегат, тот корвет…
Но остался на сгибе
перетёртый конверт,
лист от времени жёлтый,
мелких букв частокол,
в них дымится и жжётся
постаревший глагол.
Там, внутри, в непролазьи
странных слов и имён —
эхо разнообразья
перемен и времён;
там событий неброских
незатейлива связь,
и вопросов, вопросов
безответная вязь;
там чужих многоточий
поистлевшая сыпь,
неразборчивый почерк,
непонятный посыл;
там лиловая бледность
помертвевшей строки
прячет чувства,
как бедность —
под столом башмаки;
клятв воздушные шлейфы,
поворот головы —
иероглифы
чьей-то
затонувшей любви…
Прощёное воскресенье
Чудесного спасения
душе не обещай.
Прощёным воскресением
проси, прости, прощай.
Нелепые пророчества,
потёртые листы
альбомов одиночества —
прости меня, прости.
В огнях-обманах ложного
лампады не гаси,
в плену у непреложного —
сомнений попроси.
Стрела обид заточена
давно и сообща.
Нет сил?!
Держись за поручень
прощенья и – прощай.
Судьбы коловращение
не заменяя на
прощание.
Прощение,
что дальше?
Тишина?!
…но омут отрешения
бездонен только лишь
до твоего прощения.
А ты меня простишь…
«Триумф и неизвестность…»
Триумф и неизвестность.
Вкус рая в шалаше.
Ах, русская словесность,
всё спорим о душе!
Здесь всякому, кто строил,
крушил, любил, дышал,
Тирану ли, Герою
примыслена Душа.
Душа поёт, смеётся
И звонко и легко.
Бывает, продаётся
на торжище грехов.
На ней горят стигматы,
утрат сочится кровь,
в ней горький вкус расплаты
за ложь и за любовь.
В ней старый ковшик счастья —
дырявый талисман,
и все мои напасти,
и мой самообман.
Но, проигравши битву
и обманувшись лишь,
я к ней бегу с обидой,
как к матери малыш.
Не ради райских кущей
гоняю вороньё,
но занимает пуще
бессмертие её,
и жизни моментальность
уже не так страшит…
Ах, русская ментальность
загадочной Души…
Моё время
Бой часов.
В темноте. В тишине. На стене.
В час бессонницы совесть моя и расплата.
Непонятная мне, недоступная мне
в ожидании вечном немая утрата.
Я, считая секунды, давно бы зачах,
но, без меры богат, их теряю всечасно.
И мгновения рук на любимых плечах,
и мгновения слов, прозвучавших напрасно.
Рассыпаю часы ожиданий и встреч
полной горстью любви – щедрой мерой иного,
и пытаюсь, покуда я жив, пренебречь
бухгалтерией ментора-метронома.
От сосновой смолы до куска янтаря
жизнь летит и срывается в пропасть сиротства,
и шаги командора-календаря
всем богатствам моим предрекают банкротство.
И настанет мой срок, и, до капли пролит,
растворюсь я в холодном песке безвременья —
лёгкий запах лекарств, полушёпот молитв,
вместо имени – тихое местоименье…
Груз сомнений влачу на усталых плечах,
в лабиринтах сует, в мышеловках пророчеств.
Дальний свет маяка. Разожжённый очаг.
Бой часов на стене.
В тишине.
Среди ночи…
Рождественские фантазии
(по рисункам Марины Азимовой)
Вдвоём куда теплее декабри,
чем сиротливость солнечного лета.
Две чашки. Два чизкейка. Два билета.
Вдвоём куда теплее декабри.
Словечки немудреного куплета
ты, тихо улыбнувшись, повтори.
Вдвоём куда теплее декабри,
чем сиротливость солнечного лета.
По эту сторону стекла
стекает каплями усталость —
дождя? А, может, это старость?
По эту сторону стекла…
Витрин рождественская шалость.
Огни. Улыбки. Зеркала.
По эту сторону стекла
стекает каплями усталость.
Кому не нравятся подарки
в коробке праздничной с бантом?!
Кто подарил? Я не о том.
Кому не нравятся подарки?!
Что там внутри? Вот угадай-ка,
повремени вскрывать, потом…
Кому не нравятся подарки
в коробке праздничной с бантом?!
Международное издательство Э.РА
Работаем с 1999 года.
Имеем грамоты и почетные дипломы мэрии Москвы, Ассоциации книгоиздателей России и мн. др.
Издаем от 50 до 100 наименований книг ежегодно.
Полная подготовка книги к изданию (редактрование, корректура, верстка, дизайн) + типографские работы любых видов (в т. ч. твердые переплеты, полноцветная печать и др.)
Минимальный тираж 4 экз. Максимальный тираж не ограничен
Все книги, независимо от тиража, имеют ISBN, УДК, ББК, авторский знак и коопирайт автора.
Регистрация изданий в Российской Книжной Палате, откуда они поступают в крупнейшие библиотеки страны.
Чем мы отличаемся от других?
– Редактирование и выбор дизайна только по желанию автора
– Профессиональное издание при полном учете Ваших пожеланий и минимизации расходов.
– Автор имеет возможность издать книгу, не приезжая в Москву – налаженная юридически грамотная система работы по интернету.
– Распространение, продвижение, выдвижение на премии, сайты-визитки, свой литклуб «Последняя среда»,
– Свой книжный интернет-магазин: http://knizh.gufo.ru
– Имеются варианты изданий с частичным финансированием от издательства, коллективные проекты.
Подробности по адресу: [email protected]
Наш сайт: http://www.era-izdat.ru
Откровенные ответы на часто задаваемые вопросы
http://www.era.gufo.ru
Телефоны в Москве:
8-962-904-46-18
8-906-704-68-73
(Эвелина Ракитская, Михаил Ромм)
Скайп:
izdatera2
miklromm
Международное издательство Э.РА
Мы не просто печатаем, но и распространяем.
Специальная программа по продвижению изданий:
Базовый пакет услуг:
Регистрация изданий В Российской Книжной палате, откуда издание попадает в крупнейшие библиотеки страны;
Оповещение о Вашей книге литературной общественности по нашей рассылке;
Информации о выходе книги на сайте издательства Э.РА;
Рекламное распространение Вашего издания на мероприятиях издательства;
Собственный книжный интернет-магазин: http://knizh.gufo.ru
Хранение части тиража (до 300 экз.) в течение 6 месяцев.
Дополнительные услуги:
Персональная страница книги на сайте издательства;
Персональный отдельный сайт-визитка автора и его книги
Реклама книги в поисковых системах интернета;
Включение в прайс-лист издательства для распространения по книжным магазинам Москвы;
Рекламные и критические публикации в печатных изданиях;
Реклама в городе Москва;
Целевая рассылка книги российским коммерческим издательствам и по другим адресам, выбранным автором из нашей базы или предоставленным автором, в т. ч. крупнейшим библиотекам мира
Продвижение книги в библиотечный коллектор для расширенного распространения по библиотекам России;
Организация презентаций;
Электронные книги;
Хранение тиража объемом более 300 экз. или свыше 6 месяцев.
По инициативе издательства: выдвижение лучших авторов на литературные премии.
Подробнее о продвижении изданий:
http://www.era-izdat.ru/prodvijenie-2011.htm
Эл.почта: [email protected]
Телефоны в Москве:
8-962-904-46-18; 8-906-704-68-73
Скайп: izdatera2; miklromm
Наши адреса в интернете:
Сайт издательства Э.РА: www.era-izdat.ru
Как издать книгу: http://era.gufo.ru
Книжный магазин: http://knizh.gufo.ru
Почта: [email protected]
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.