Текст книги "Плоть и кровь"

Она нажала ручку и прошла в его комнату. Днем сюда приходила его мать – видно было, что ей все это не по силам. С ней пришла женщина-полицейский – та же, что и в первый раз. Мать Билли заглянула в его комнату, но потом затрясла головой.

– Нет, не могу. В другой раз.

– Если хотите, – предложила Милли, – я соберу для вас его вещи. Вам останется только их забрать.

Женщина-полицейский одобрительно кивнула на это. Что ж, это та малость… Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и села на его узкую кровать. Забавно, как на такой узкой кровати могут умещаться двое, если эти двое близки. Она снова проделала дыхательные упражнения. Быстрый вдох, медленный выдох, но ее команды самой себе напомнили ей о другом, о других временах. Быстрый вдох, медленный выдох.

– У меня есть книжка по самопомощи, – сказал ей тогда Билли. – Она у меня в комнате.

Он отправился искать для нее книгу, а она пошла за ним. Какой здесь царил порядок!

– Вот она, – сказал он и быстро повернулся к ней, не подозревая, насколько близко к нему она стоит.

– Что это такое с красной рукой? – спросила она, глядя мимо него на стену. Он дождался, когда их глаза встретились, а потом поцеловал, тычась языком в ее зубы, пока она не открыла рот.

– Билли, – сказала она теперь, ее пальцы вцепились в покрывало. Она оставалась в таком положении несколько минут, и какая-то часть ее была настороже, прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты Мердока. Потом она перелезла через кровать – туда, где на стене висел вымпел «Хартс». Она пальцем отодвинула его в сторону.

Под ним к стене скотчем была приклеена компьютерная дискета. Она оставила ее здесь, надеясь отчасти, что полиция найдет ее во время обыска. Но зря надеялась. Потом, глядя, как они обыскивают комнату, она вдруг испугалась за себя и теперь уже надеялась, что они дискету не найдут. Сейчас она подсунула под дискету пальцы и отклеила ее от стены, осмотрела. Теперь эта дискета принадлежит ей, разве нет? Ее могут убить из-за этой дискеты, но она ни за что не хотела с ней расстаться. Это была часть ее памяти о нем. Она потерла большим пальцем ярлычок. Свет, проникавший с улицы сквозь грязное окно, был слишком слаб, и она не могла прочесть надпись, но все равно знала, что там.

Те самые три буквы – SaS.

Темно, темно, темно[38]38
  Слова («O melancholy Brothers, dark, dark, dark!» – «О Братья по печали, как темно!») из главы XIV самого известного стихотворения шотландского поэта Джеймса Томсона (1834–1882) «Город страшной ночи».


[Закрыть].

Ребус наконец-то вспомнил эту строку. Если бы Пейшенс попросила его прочитать наизусть фрагмент какого-нибудь стихотворения, а не выдавать ей названия фильмов, то все было бы в порядке. Он стоял у окна на Сент-Леонардс, устроил себе передышку от бумажной работы – горы материалов по Моррису Джеральду Кафферти.

Темно, темно, темно.

Она пыталась воспитывать его. Хотя сама себе не призналась бы в этом. Только говорила, как, мол, было бы замечательно, если бы им нравилось одно и то же. Тогда у них были бы общие темы для разговоров. И она давала ему сборники стихов, ставила классическую музыку, покупала билеты на балет и современные танцы. Ребус уже проходил все это – в другие времена, с другими женщинами. Они хотели от него большего, им вечно было мало. Ему это не нравилось. Он получал удовольствие от земного, грубого. Кафферти как-то раз обвинил его в том, что он любит жестокость, что его влечет к ней по естественному праву кельта. И разве не в том же сам Ребус обвинял Питера Кейва? И теперь это возвращалось к нему – боль накладывалась на боль, растекалась по кровотоку из какой-то потаенной точки внутри него.

Взять его пребывание в Северной Ирландии.

Он попал туда в самом начале так называемых беспорядков 1969 года, когда все только закипало. На том начальном этапе конфликта он толком не понимал, что там происходит, что поставлено на карту. Никто тогда этого не понимал – ни с одной, ни с другой стороны. Поначалу все, католики и протестанты, были рады их появлению, хлебосольно угощали, щедро наливали и всячески привечали. А потом в питье стали подмешивать гербициды, а ночь любви могла обернуться ловушкой. И если ты ел бисквит и на зубах что-то хрустело, то это вполне могли оказаться твердые зернышки из малинового джема. Но могло быть и толченое стекло.

Сквозь тьму в тебя летели бутылки с «коктейлем Молотова» со светящимся хвостом пламени. Бензин разбрызгивался по сторонам и капал с фитиля. А когда бутылка падала на замусоренную дорогу, то вокруг мгновенно разливалось огненное озеро ненависти. Как говорится, ничего личного, все во имя дела – дела смуты, только и всего. А позже – ради защиты бандитизма, которым чем дальше, тем больше обрастало это дело. Нелегальные «крыши», «черные такси»[39]39
  В Северной Ирландии в самый разгар конфликта устраивали экскурсии по местам взрывов, убийств, столкновений. За рулем обычно сидели бывшие политические заключенные.


[Закрыть], контрабанда оружия, все бизнесы, которые очень далеко отошли от идеала и создали собственный преступный синдикат.

Он видел пулевые и осколочные ранения, травмы от брошенных кем-то кирпичей, его характер и тело претерпели изменения от постоянной близости смерти и собственной уязвимости. В свободное время бойцы шлялись по казармам, пили виски и играли в карты. Может быть, поэтому виски, как никакой другой напиток, напоминал ему, что он все еще жив.

Испытывал он и чувство стыда: ведь они наносили карающий удар по клубу таких же выпивох, только распоясавшихся. Он не сделал ничего, чтобы положить этому конец. Вместе со всеми остальными он размахивал дубинкой и даже прикладом винтовки. А ведь даже в самый разгар потасовки щелчка затвора было достаточно, чтобы воцарились тишина и спокойствие…

Он по-прежнему сохранял интерес к тому, что происходит за Северным проливом. Часть его жизни навсегда осталась там. Было в этой его боевой командировке что-то такое, что заставило его подать рапорт на поступление в Специальный военно-воздушный полк – десантный спецназ.

Он вернулся к своему столу и поднял стакан с виски.

Темно, темно, темно. Небеса безмолвны, лишь изредка раздастся пьяный крик.

Никто никогда не узнает, кто вызвал полицию.

Никто, кроме самого вызывавшего и самой полиции. Он назвал свое имя и адрес и пожаловался на шум.

– Вы хотите, сэр, чтобы мы к вам приехали, после того как разберемся на месте?

– В этом нет необходимости.

Телефон на столе дежурного замолчал, дежурный улыбнулся. Необходимость возникала очень редко. Как только к тебе заявляется полиция, ты становишься частью происходящего. Он сделал запись у себя в блокноте, потом передал записку операторам. Звонок поступил в десять минут первого. Когда патрульный «ровер» доехал до клуба, было ясно, что недоразумение сходит на нет. Полицейские хотели было сразу уехать, но раз уж они были здесь… Тут явно происходило какое-то собрание, мероприятие. Когда двое патрульных полицейских вошли внутрь, в зале оставалось не больше десятка человек. На полу бутылки и окурки, вероятно, и тараканы тоже, если присмотреться.

– Кто здесь старший?

– Никто, – раздался недовольный голос.

Из туалета донесся звук воды в сливном бачке. Возможно, уничтожались улики.

– К нам поступили жалобы на шум.

– Здесь не было никакого шума.

Патрульный кивнул. На импровизированной сцене двухкассетник был подключен к гитарному усилителю – здоровенному «Маршаллу» с собственной акустикой. Мощность, наверно, ватт сто – ни малейшего намека на утонченные вкусы. Усилитель все еще был включен и испускал звучное гудение.

– Эта штука принадлежит выставочному центру.

– «Симпл Майндс»[40]40
  «Симпл Майндс» – шотландская музыкальная группа, популярная в начале 1980-х гг.


[Закрыть] дали нам попользоваться.

– Так чье это?

– Где ваш ордер на обыск?

Полицейский снова улыбнулся. Он видел, что его напарник не прочь размяться, но хотя ни один из них не имел особого опыта, в уме им нельзя было отказать. Они знали, где находятся, и трезво оценивали свои шансы. Полицейский остановился, расставив ноги, его руки были спокойно опущены вдоль туловища, всем своим видом показывая: нет, на драку они не напрашиваются.

Похоже, им отвечал кто-то из группы юнцов – парень в джинсовой куртке на голое тело. На нем были высокие байкерские ботинки на толстой подошве, с застежками-липучками и круглой серебряной пряжкой. Полицейскому всегда нравился байкерский стиль, он даже собирался купить себе такие, чтобы надевать по выходным.

Тогда, может быть, он начнет копить и на мотоцикл.

– Нам разве нужен ордер на обыск? – сказал он. – Нас вызвали, потому что людям мешает шум, двери у вас нараспашку, никто у входа не дежурит. И потом, это же общественный центр. Существует порядок и правила. Нужно получать разрешения. У вас есть разрешение на это… мероприятие?

– Меро… приятие? – сказал парень, обращаясь к дружкам. – Вы только послушайте, какую херню он несет – меро… приятие! – Он закрутил бедрами, словно исполняя какой-то танец, и направился к полицейским, переводя взгляд с одного на другого. – Это что – какое-то грязное слово? Которое мне знать не положено? Это не ваша территория, усекли? Это Гар-Би, и у нас тут собственный маленький фестиваль – ведь на другой нас никто не звал. Вы сейчас не в реальном мире. Так что полегче на поворотах.

Первый полицейский ощутил запах спиртного, сложную смесь, словно из химической лаборатории или операционной: джин, водка, ром.

– Слушай, тут должен быть кто-то старший, – сказал он. – И это явно не ты.

– Почему не я?

– Потому что ты сопливый щенок.

В помещении воцарилось молчание. Напарник полицейского сглотнул слюну, стараясь не смотреть в его сторону, все внимание сосредоточив на Джинсовой Куртке. А Куртка задумался, поднес палец к губам, постучал по ним.

– Мм, – промычал он наконец. – Интересно.

Он начал двигаться назад к группе ребят, на ходу вертя задницей. Потом нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок, и громко пукнул. Он выпрямился под одобрительный смех своих дружков, который стих, только когда Куртка снова заговорил.

– Что ж, сэры, – сказал он, – мы закрываемся. – Он изобразил зевок. – Нам уже давно пора баиньки, и мы пойдем по домам. Если вы не возражаете. – Он широко раскинул руки, даже чуть склонил голову.

– Я бы все-таки хотел…

– Нас это устроит.

Первый полицейский прикоснулся к руке своего напарника и повернулся к дверям с явным намерением там, на улице, высказать своему коллеге все, что он о нем думает.

– Ну ладно, ребятки, – сказал Джинсовая Куртка, – давайте-ка наведем здесь порядок. Для начала нужно куда-нибудь убрать вот это.

Констебли были у дверей, когда двухкассетник скользящим ударом прошелся по их затылкам.

9

Ребус узнал о происшествии из утренних новостей. Приемник заговорил в шесть двадцать пять, и тут-то он и услышал. Мигом вывалился из кровати и оделся. Пейшенс все еще пыталась вырваться из объятий сна, когда он одарил прикроватный столик кружкой чая, а ее горячую щеку – поцелуем.

– «Туз в рукаве» и «Касабланка»[41]41
  «Туз в рукаве» – американская трагикомедия 1951 г. с Кирком Дугласом в главной роли; «Касабланка» – фильм 1942 г. с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман.


[Закрыть], – сказал он, после чего поспешил удалиться.

Дневная смена в полицейском отделении в Драйлоу еще не появилась, а это означало, что он услышал новость чуть ли не из первых рук. Отделение в Драйлоу было небольшим, а потому запросило подкрепления у соседей, поскольку то, что началось как нападение на двух полицейских, превратилось в мини-бунт. Хулиганы нападали на машины, били окна в домах. В одном из местных магазинов выбили дверь – вышибли ее машиной, а затем помародерствовали там (если верить хозяину). Пострадали пять полицейских, включая тех двоих, которых оглушили двухкассетником. Эти два констебля едва ноги унесли из Гар-Би.

– Самая настоящая Северная Ирландия, черт бы ее драл, – сказал один ветеран.

Или Брикстон, подумал Ребус, или Ньюкасл, или Токстет…[42]42
  Во время беспорядков на юге Лондона, в Брикстоне, в 1981 г. было ранено 280 полицейских и 45 участников беспорядков; беспорядки к востоку от Ньюкасла в Медоу-Уэлл имели место в 1991 г. вследствие гибели двух подростков, угнавших полицейский автомобиль и разбившихся в нем; беспорядки 1981 г. в Токстете (Ливерпуль) были вызваны давно копившимся напряжением между полицией и чернокожими жителями района.


[Закрыть]

События освещались в теленовостях, уже прозвучало мнение о неоправданно жестких действиях полиции. Перед молодежным клубом давал интервью Питер Кейв, который утверждал, что был организатором вечеринки.

– Но мне пришлось рано уйти. Почувствовал, что заболеваю, – не то грипп, не то еще что-то.

В доказательство он высморкался.

– И это во время завтрака, – посетовал кто-то рядом с Ребусом.

– Я знаю, – продолжал Кейв, – что несу определенную долю ответственности за случившееся.

– Как это благородно с его стороны.

Ребус улыбнулся, думая: мы в полиции изобрели иронию, мы живем по ее правилам.

– Но есть вопросы, на которые должны быть даны ответы, – продолжал Кейв. – Полиция считает, что может действовать, руководствуясь угрозами, а не законом. Я поговорил с десятком человек, которые были в клубе вчера вечером, и все они утверждают одно и то же.

– Какое совпадение!

– А именно: двое полицейских заявились сюда с угрозами. И вели себя агрессивно.

Интервьюер дождался, когда Кейв закончит, и тогда спросил:

– А что вы, мистер Кейв, скажете местным жителям, которые утверждают, что ваш молодежный клуб – что-то вроде ювенальной «малины», где собираются молодежные банды района.

«Ювенальный» – Ребусу понравилось это слово.

Кейв сокрушенно замотал головой. Камера наехала на него.

– Это полная чушь.

Он снова высморкался. Режиссер благоразумно переключился на студию.

В конечном счете полиции удалось арестовать пятерых. Их привезли в отделение Драйлоу. Не прошло и часа, как перед отделением собралась целая толпа из Гар-Би, требовавшая их освобождения. Снова кидали кирпичи, били стекла, и только вызванные подкрепления разгоняли толпу. В течение всего вечера машины и пешие полицейские патрулировали Драйлоу и Гар-Би. У местных полицейских вид был ошарашенный. Ребус заехал посмотреть на пятерых арестованных – все с расцарапанными лицами и забинтованными руками. Кровь высохла, и образовалась корка, которую они выставляли напоказ, как боевую раскраску, как награду за доблесть.

– Смотри-ка, – сказал один из них другому, – это тот ублюдок, что вмазал Питу.

– Поговори еще, – пригрозил Ребус, – и будешь следующим.

– Ой как страшно.

Во время беспорядков возле участка полицейские выставили в окно видеокамеру. Качество было низкое, но после нескольких просмотров Ребус разглядел, что на одном из парней, кидавших камни, была расстегнутая джинсовая куртка, надетая на голое тело. Лицо он предусмотрительно спрятал под шарфом футбольного болельщика.

Ребус еще некоторое время потолкался в отделении, потом сел в машину и поехал в Гар-Би. Там мало что изменилось. Под покрышками хрустело битое стекло. Но местные магазины напоминали крепости: проволочные сетки, металлические ставни, замки, тревожная сигнализация. Потенциальные мародеры некоторое время носились туда-сюда по главной дороге на угнанном «форде кортине», а потом тараном вышибли дверь наименее защищенной лавочки, которая специализировалась на ремонте обуви и изготовлении ключей. Оставленная охранять имущество сонная овчарка бросилась было в драку, но, получив несколько тумаков, убежала прочь. По слухам, она до сих пор бегает по зеленым просторам.

В нескольких квартирах на первых этажах окна с выбитыми стеклами были заколочены досками. Вероятно, из такой квартиры и поступил первый вызов. Ребус не винил звонившего – он винил двух полицейских. Нет, это несправедливо. Что бы сделал он сам на их месте? Вот именно. И неприятностей было бы еще больше, если бы он…

Он не останавливал машину, чтобы не привлекать внимание зевак и прессы. Поскольку ИРА в последнее время ничего нового репортерам не подбрасывала, они слетелись сюда, как мухи на мед. К тому же он знал, что он не самый желанный гость в Гар-Би. Хотя констебли и не видели, кто в них кинул двухкассетником, они могли назвать наиболее вероятного подозреваемого. В отделении в Драйлоу Ребус видел его описание. Конечно, это был Дейви Саутар – парень, которому рубашка не по карману. Один из констеблей спросил Ребуса, почему он проявляет интерес к этому делу.

– Личные мотивы, – коротко ответил он.

Случись подобное несколько лет назад, центр был бы закрыт немедленно и бесповоротно. Но теперь муниципалитет, скорее всего, выделит трущобному району субсидии – во искупление вины. Да и то сказать, закрытие центра лишь усугубило бы ситуацию. В районе было множество пустующих квартир – числящихся как «несдаваемые». Они были заколочены, на дверях висели замки, но вскрыть их не составляло труда. Их использовали сквоттеры[43]43
  Сквоттер – бездомный, самовольно поселившийся в пустующем доме.


[Закрыть] и наркоманы; воспользоваться ими могли и банды. В нескольких милях отсюда в разных направлениях готовились к началу рабочего дня Барнтон и Инверлейт[44]44
  Барнтон, Инверлейт – районы Эдинбурга, где обитает зажиточный средний класс.


[Закрыть]. Другая планета. Тамошние жители вспоминали про Пилмьюир, только когда он взрывался.

Дорога до Феттса отсюда тоже не заняла много времени, даже с учетом утренних транспортных заторов. Он подумал, что, наверно, будет первым, кто появится в управлении; чего доброго, это истолкуют как чрезмерное рвение. Что ж, можно сначала посмотреть, как обстоят дела, и в случае чего отсидеться в столовой, пока народ не начнет собираться. Но, открыв дверь кабинета, он увидел, что его опередили: здесь уже был Смайли.

– Доброе утро, – сказал Ребус.

Смайли кивнул в ответ. Он показался Ребусу уставшим, а это кое о чем говорило. Он прислонился задом к одному из столов и сложил руки на груди.

– Вы знаете инспектора Абернети?

– Особый отдел, – сказал Смайли.

– Точно. Он все еще здесь?

Смайли поднял на него взгляд:

– Улетел вчера вечерним самолетом. Вы хотите его видеть?

– Не то чтобы очень.

– Ему тут нечего делать.

– Нечего?

Смайли отрицательно покачал головой:

– Если бы что было, мы бы об этом знали. Мы лучшие. Мы бы обнаружили это раньше его. Квед.

– Quod erat demonstrandum – QED[45]45
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть].

Смайли посмотрел на него:

– Вы думаете про Немо, да? По латыни – «никто».

– Видимо, так. – Ребус пожал плечами. – Похоже, никто не допускает мысли о том, что Билли Каннингем знал латынь.

Смайли ничего не ответил.

– Мне здесь не особенно рады, верно?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что не нужен вам. Зачем же Килпатрик позвал меня? Он наверняка знал, что я буду всем действовать на нервы.

– Лучше спросите у него сами.

– Может быть, и спрошу. Если понадоблюсь, я буду на Сент-Леонардс.

– Мы без вас зачахнем.

– Не сомневаюсь, Смайли.

– Чем занимается эта женщина?

– Ее зовут Милли Докерти, – сказала Шивон Кларк. – Она работает в фирме по продаже компьютеров.

– А ее бойфренд – компьютерный консультант. И они делили квартиру с безработным почтальоном. Странное сочетание.

– Не очень, сэр.

– Да? Ну, может быть.

Они сидели друг против друга за столиком в столовой. Ребус время от времени откусывал кусочек от сыроватого тоста. Шивон свой уже доела.

– Ну и как там, на Феттс? – спросила она.

– Ну, ты же знаешь: романтика, опасность, интриги.

– Значит, совсем как здесь?

– Совсем как здесь. Я читал кое-какие материалы по Кафферти вчера вечером. Там отмечено, докуда я дошел, – теперь ты читай дальше.

– Втроем веселее, – сказал Брайан Холмс, подтаскивая стул к их столику. Он поставил свой поднос на столешницу, заняв все свободное место. Ребус с тоской посмотрел на жареху в тарелке Холмса, понимая, что такая диета не для его желудка. И все равно… Колбаса, бекон, яйца, помидоры и жареный хлеб!

– К такому обеду нужно прикладывать ярлык, как к сигаретам: вредно для здоровья, – сказала вегетарианка Кларк.

– Слышали про беспорядки? – спросил Холмс.

– Я съездил туда сегодня утром, – сообщил Ребус. – Там мало что изменилось.

– Говорят, в двух полицейских запустили усилителем.

Процесс создания легенды начался.

– Итак, насчет Каннингема, – без всяких переходов сказал Ребус.

Холмс подцепил ломтик помидора.

– Что насчет Каннингема?

– Что-нибудь выяснили?

– Не очень много, – снизошел Холмс. – Безработный почтальон Королевского почтового ведомства – и другой постоянной работы у него было. Мать души в нем не чаяла и все время давала деньги, на которые он и жил. Он вроде бы сочувствует экстремистам-лоялистам, но никаких сведений о членстве в Оранжистской ложе не имеется. Сын известного гангстера, хотя сам Билли об этом и не знал.

Холмс подумал секунду, решил, что больше ему сказать нечего, и вонзил вилку в нарезанную колбасу.

– Кроме того, у него найдены анархистские материалы, – сказала Кларк.

– Ну, это ничего не значит, – отмел ее соображение Холмс.

– Какие анархистские материалы? – спросил Ребус.

– У него в шкафу лежали кое-какие журналы, – объяснила Кларк. – Мягкое порно, футбольные программки, две книжки, посвященные выживанию в критических условиях. Мальчишки любят всякую такую дребедень – насмотрелись фильмов про Терминатора.

Ребус открыл было рот, но ничего не сказал.

– И тоненькая брошюрка под названием… – Она задумалась, вспоминая. – «Фактология плавучей анархии».

– Да это такое старье, – сказал Холмс. – Не имеет отношения к делу, сэр.

– Брошюра у нас здесь?

– Да, сэр, – сказала Шивон Кларк.

– Напечатано где-то на Оркнейских островах[46]46
  Оркнейские острова – архипелаг в северной части Шотландии.


[Закрыть], – сказал Холмс. – По-моему, на ней проставлена цена в дореформенных деньгах. Ей место в музее, а не в полицейском отделении.

– Брайан, – сказал Ребус, – весь этот жир, что ты ешь, ударяет тебе в голову. С каких это пор мы при расследовании убийства отказываемся от каких-то улик?

Он взял тоненький ломтик бекона с тарелки Холмса и положил себе в рот. Вкус восхитительный.

«Фактология плавучей анархии» представляла собой брошюрку из шести листов формата А4, сшитых посредине одной-единственной скрепкой, чтобы не разваливались. Текст был напечатан на допотопной машинке, заголовки написаны от руки. Никаких фотографий и рисунков. Цена на брошюрке была не в старых деньгах, а в новых пенсах – пять пенсов, если точно. На основании этого Ребус решил, что возраст брошюры – лет пятнадцать-двадцать. Даты не было, но надпись гласила: «Выпуск третий». По большому счету Брайан Холмс был прав: место этому старью в музее. Тексты были написаны в стиле, который можно было бы назвать «кельтский хиппи», и стиль этот был такой однообразный (как и орфографические ошибки), что не приходилось сомневаться: вся эта писанина вышла из-под пера одного индивида, имевшего доступ к копировальной машине наподобие старинного ротатора.

Что касается содержания, то националистические и индивидуалистические воззвания в одном абзаце сменялись вымученными философско-нравственными пассажами в другом. Упоминался анархо-синдикализм, а вместе с ним Бакунин, Рембо и Толстой. На взгляд Ребуса, такая печатная продукция не оправдала бы расходов на рекламу.

Например: «Дал Риаде[47]47
  Дал Риада – раннесредневековое гэльское королевство на западном побережье Шотландии и севере Ирландии.


[Закрыть] необходима новая идея, новые принципы, способные зажечь сердца ныне существующего и грядущего молодого поколения. Нам необходимо действие отдельной личности – действие без оглядки на ржавую правовую машину, церковь, государство.

Только свободный человек способен принимать самостоятельные решения о судьбах нации и сознательно претворять эти решения в жизнь. Сыновья и дочери Альбы[48]48
  Альба – гэльское наименование Шотландии.


[Закрыть] – это наше будущее, но мы тащим за собой груз прошлых ошибок, которые необходимо исправлять сейчас, в настоящем. Если вы бездействуете, помните: сегодня – первый день вашей борьбы. И запомните: инертность губительна».

Вот только вместо «реализовать» было написано «реалезовать», а вместо «инертность» – «энертность». Ребус положил брошюрку перед собой.

– Материальчик для психиатра, – пробормотал он.

Холмс и Кларк сидели по другую сторону его рабочего стола. Он заметил, что, пока он отсутствовал, его стол использовали как помойное ведро для оберток от сэндвичей и одноразовых чашечек из-под кофе. Он проигнорировал это и посмотрел на задник брошюрки. Там внизу обнаружился адрес: Забриски-хаус, Бриньян, Раузи, Оркнейские острова.

– Вот что я называю задворками, – сказал Ребус. – И смотрите: дом назван по «Забриски-Пойнт»[49]49
  «Забриски-Пойнт» – фильм 1970 г. режиссера Микеланджело Антониони, посвященный зарождавшейся в США в 1960-е гг. субкультуре.


[Закрыть].

– Это тоже на Оркнеях? – спросил Холмс.

– Это фильм такой.

Он ходил его смотреть сто лет назад ради музыки[50]50
  В саундтреке «Забриски-Пойнт» использована музыка «Пинк Флойд», «Янгбладс», «Роллинг Стоунз» и др.


[Закрыть] шестидесятых. Содержание он почти забыл, разве что взрыв в конце остался в памяти. Он побарабанил пальцами по брошюрке.

– Я хочу узнать об этом побольше.

– Вы шутите, сэр? – спросил Холмс.

– Как это похоже на меня, – горько сказал Ребус. – Вечно шуточки да прибауточки.

Кларк повернулась к Холмсу:

– Кажется, это означает, что он серьезно.

– В стране слепых и одноглазый – король, – сказал Ребус. – И даже я вижу, что тут больше, чем ты способен видеть, Брайан.

Холмс нахмурился:

– Например, сэр?

– Например, место происхождения этой брошюрки, ее возраст. Какой это год? Семьдесят третий? Семьдесят четвертый? Но Билли Каннингем в семьдесят четвертом еще и не родился. Так что же она делает в его шкафу рядом с современными журнальчиками и футбольными программками? – Он выжидательно посмотрел на молодых коллег и насмешливо процитировал: – «Но те молчали…»[51]51
  Цитата из завершающей строфы стихотворения «Морж и Плотник» (Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье) о печальной участи глупых устриц: «Но те молчали, так как их / Всех съели до одной».


[Закрыть]

Холмс насупился – это неприятное выражение появлялось у него на лице всякий раз, как Ребус устраивал ему выволочку. Но Кларк не растерялась:

– Мы добудем ответ. Нужно послать запрос в полицию Оркнейских островов, сэр, пусть проверят. Если, конечно, там есть полиция.

– Действуйте, – сказал Ребус.