Текст книги "Письма"

Письмо к Паммахию, или Апология книг против Иовиниана

Спор с Иовинианом о девстве и супружестве. Между девством и браком большое различие. Как плод происходит от дерева, так и девство от супружества. Девство – золото, замужество – серебро.

Девство есть одно дарование, супружество – другое. О вторых и третьих браках. В нашей воле идти за богатым или за Лазарем.

Причиною, по которой я доселе не написал к тебе, было твое молчание. Я опасался, прервав своим письмом твое молчание, не показаться тебе более навязчивым, чем учтивым. А теперь по вызову твоего дорогого письма, побудившего притом меня к обсуждению нашего образа мыслей, принимаю соученика, собеседника и друга с распростертыми, как говорят, объятиями: готовлю тебя в защитника моих сочинений, с условием, впрочем, если найду наперед в тебе милостивого судью, и притом познакомлю своего оратора со всем, в чем меня обвиняют. Ибо, как писал твой Туллий и прежде него в одной краткой книге Антоний, первое условие победы – тщательно изучить предмет, в пользу которого намереваешься говорить.

Некоторые обвиняют меня, что в книгах, написанных мною против Иовиниана, я вдался в крайность как в похвале девства, так и в унижении брака, – и говорят, что осуждением супружества настолько возвышается целомудренность, что, по-видимому, не остается никакого сравнения между женою и девицею. Если я хорошо помню, в чем дело, то спор между Иовинианом и нами состоял в том, что он ставил супружество наравне с девством, а мы – на низшей степени; для него и девство, и брак были или равны, или безразличны, а для нас имели большое различие. Иовиниан был осужден и тобою, действовавшим о Господе, за то, что дерзнул поставить супружество наравне с непрерывным целомудрием. А если девица и замужняя безразличны, то почему он не мог услышать в Риме прощения за это мнение? Девица рождается от мужа, но муж не от девицы. Не может быть никакой середины: должно последовать или моему мнению, или Иовинианову. Если осуждать меня за то, что супружество я ставлю ниже девства, то пусть хвалят того, кто ставит их наравне. А если осудили того, кто считал их равными, то его осуждение послужит в пользу моего образа мыслей. Пусть люди века сего недовольны, что они поставлены на низшей степени, чем люди девствующие; но удивляюсь, что духовные, монахи и воздержники не хвалят того, что делают. Удаляются от собственных жен, чтобы подражать девственной чистоте, а хотят, чтобы замужние стояли на той же высоте совершенства, как и девицы. Пусть или соединяются с своими женами, которым дали обеты, или если воздерживаются от жен, то пусть лучше молча признаются, что есть нечто такое, что они предпочитают супружеской связи. Неужели я совсем невежда в Писаниях и теперь только в первый раз читаю священные книги, что я не мог провести линии и, так сказать, тонкой нити различия между девством и супружеством? Именно, я не знал изречения: не буди правдив вельми́ (Еккл. 7, 17); и, когда закрывал один бок, меня ранили в другой, а сказать яснее, когда я твердыми шагами иду против Иовиниана, мой тыл изранен Манихеем. «Спрашиваю, не говорил ли я этого наперед, тотчас в начале моего сочинения? Ибо мы не порицаем и супружества, следуя учению Маркиона и Манихея, и не считаем вообще гнусным брачное сожитие, следуя заблуждению Татиана, вождя энкратитов, который осуждает и пренебрегает не только супружество, но даже и пищу, сотворенную Богом на потребу. Знаем, что в большом доме есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные, и глиняные и что на Христовом основании, положенном архитектором Павлом, иные надстраивают злато, серебро и камение честное, а иные, напротив, дрова, сено, тростие. Не отрицаемся честного брака и ложа нескверного. Мы читали в числе первых изречений Божиих: расти́теся и мно́житеся, и напо́лните зе́млю (Быт. 1, 28). Но мы все-таки ставим супружество ниже девства, которое рождается от супружества. Ужели серебро перестало быть серебром, потому что есть золото, которое дороже серебра? Унижение ли для дерева и жатвенных трав, если корню и листьям, стеблю и мякине предпочитаются плоды и зерна? Как плод происходит от дерева, как зерно из стебля, так и девство от супружества. Урожаи во сто, в шестьдесят и в тридцать хотя происходят и от одной почвы и от одного даже посева, однако ж весьма различны по количеству. Тридцать относится к замужним, поелику даже и самое сложение пальцев в счете (ХХХ), как бы обнимающихся и переплетающихся в сложном поцелуе, указывает на мужа и жену; шестьдесят (LX) – ко вдовам, потому что они находятся в стеснительном и прискорбном положении, в соответствие чему и выражается это число большим пальцем, так как чем больше трудности для вкусившей удовольствий воздержаться от приманки к ним, тем больше ей и награды. Но число сто (С) (прошу читателя обратить внимание) переносится с левой руки на правую и, хотя теми же пальцами, какими на левой обозначаются замужние и вдовы, но не на той руке, изображаемое в виде кольца, представляет корону девства».

Спрашиваю тебя, кто э́то говорит, осуждает замужество? Мы сказали, что девство – золото, замужество – серебро. Мы представили, что урожай во сто, в шестьдесят и в тридцать производится одною землею и одним посевом, хотя и весьма различны количественно. И кто же из читателей будет настолько несправедлив, чтобы судить меня не из моих собственных слов, но по своему разумению их? А в самом деле мы были в отношении к супружеству даже гораздо снисходительнее, чем почти все латинские и греческие толкователи, так как они сотое число относили к мученикам, шестидесятое – к девицам, тридцатое – ко вдовам; и, по их мысли, выходило, что замужние исключаются из числа плодов доброй земли и урожайного посева. Но, чтобы свою первоначальную осторожность не испортить дальнейшею неосмотрительностию, я, обозначив части своего сочинения и приступая к рассмотрению отдельных вопросов, тотчас же сказал следующее: «Прошу вас, девственники и воздержники, супруги и второбрачные обоего пола, помогите молитвами моим усилиям». Иовиниан – враг всех вообще. А в чьих молитвах я нуждаюсь, кого молю быть помощниками мне в труде, тех разве я могу осудить в манихейском заблуждении?

Перейдем к другому. Ибо и самая сжатость пределов письма не позволяет долее останавливаться на подробностях. Изъясняя вот это изречение апостола: жена своим телом не владеет, но муж; та́кожде и муж своим телом не владеет, но жена (1 Кор. 7, 4), мы присовокупили следующее: «Здесь вся речь идет о тех, которые состоят в супружестве: вопрос в том – можно ли им оставлять жен, что запрещено и Господом в Евангелии. Посему-то апостол и говорит: добро человеку жене (или женщине – uxorem vel mulierem) не прикасатися (1 Кор. 7, 1), как будто и в прикосновении есть опасность и как будто не избежит ее тот, кто коснется к ней. Посему-то и Иосиф, когда хотела коснуться его египтянка, сбросил одежду, убегая из рук ее. Но кто женился, тот, поелику не имеет права воздерживаться (от жены) без взаимного согласия или дать разводную без вины ее, пусть исполняет супружеский долг, так как добровольно обязался исполнять его». Кто говорит, что это заповедь Господа, чтобы не отпускать жен, и что вопреки согласию, е́же Бог сочета́, человек да не разлучает (Мф. 19, 6), можно ли о том сказать, что он осуждает супружество? Опять в следующих словах: ки́йждо, сказано, сво́е дарование и́мать от Бога, ов у́бо си́це, ов же си́це (1 Кор. 7, 7). Изъясняя эту мысль, мы сказали следующее: «Ясно, говорит апостол, чего желал бы я. Но так как и в Церкви дарования различны, то допускаю и супружество, чтобы не показаться осуждающим природу. Но заметь при этом, что девство есть одно дарование, а супружество – другое. Ибо, если бы девство и супружество были безразличны, то, заповедуя воздержание, апостол отнюдь бы не сказал: но кийждо свое дарование имать от Бога, ов убо сице, ов же сице. Где у каждого есть своя особенность, там есть и различие. Допускаю, что и супружество есть дарование Божие, но между одним дарованием и другим большое различие. Наконец, апостол об одном каявшемся после блудодеяния сказал: сопроти́вное па́че вы да да́руете ему; и уте́шите… Ему́же а́ще что да́руете, и аз – и, дабы мы не подумали, что должно презреть дарование человека, присовокупил: ибо аз аще что дарова́х, ему́же дарова́х, вас ра́ди о лице́ Иисус Христове (2 Кор. 2, 7, 10). Христовы дарования различны. Посему и Иосиф, прообразовавший Христа, имел разноцветную одежду. И в псалме сорок четвертом читаем: предста́ цари́ца одесну́ю тебе, в ри́зах позлаще́нных оде́яна преиспещре́на (Пс. 44, 10). И апостол Петр говорит: яко и снаследницы многообразной (multiplicis) благодати Божией (1 Пет. 3, 7), что по-гречески читается выразительнее: ποικιλης, то есть многоразличной (variae).

Спрашиваю, что значит это усилие – закрывать глаза и не видеть самого ясного света? Мы сказали, что «в Церкви дарования различны: дарование девства – одно, супружества – другое», и немного спустя: «согласен, что и супружество есть дар Божий; но между одним даром и другим – большое различие». И говорят, что мы осуждали то, что в самых ясных словах мы назвали дарованием Божиим. Если Иосифа считать прообразом Господа, то разноцветность одежды его должно применить к девицам, вдовам, воздержницам и замужним. Да и можно ли по одежде считать Иосифа не прообразом Христа, когда и сама царица, то есть Церковь Спасителева, как мы указывали, в ри́зах позлаще́нных оде́яна преиспещре́на? И впоследствии, рассуждая о браке, мы следовали этому же образу мыслей. Следующее за сим место не относится к предмету настоящего спора, поелику содержит в себе мысль Господа, чтобы жена, которая не должна быть отпускаема, разве словесе любодейнаго, – уже будучи отпущена, не выходила замуж за другого при жизни первого мужа (Мф. 19, 8–9) или чтобы она опять примирилась с мужем своим, подобно тому как и в другом месте сказано: жена́ привя́зана есть зако́ном в ели́ко время живе́т муж ея́; а́ще же у́мрет муж ея́, свобо́дна есть, за него́же хо́щет пося́гнути, то́чию о Господе (1 Кор. 7, 39), то есть только за христианина. Здесь очевидно позволяются вторые и третьи браки о Господе, тогда как запрещаются даже и первые браки с язычниками.

Прошу, пусть откроют уши мои порицатели, пусть обратят внимание на то, что мы допустили вторые и третьи браки о Господе. Кто не осуждал вторых и третьих браков, мог ли тот осудить первые? Точно так же и в том месте, где мы изъяснили изречение апостола: во обре́зании ли кто при́зван бысть, да не отто́ргнется; в необре́зании ли кто при́зван бысть, да не обре́зуется (1 Кор. 7, 18) (хотя некоторые даже весьма разумные толкователи Писаний утверждают, что это сказано насчет обрезания и рабства законного), не стояли ли мы самым ясным образом за супружеский союз? Ибо мы говорили: «В необрезании кто призван бысть, да не обрезуется. Если ты имел жену, сказано, когда принял веру, то не считай веры Христовой основанием для развода, поелику Господь призвал нас в мире. Обре́зание ничто́же есть, и необре́зание ничто́же есть, но соблюдение заповедей Божиих (1 Кор. 7, 19; Гал. 5, 6). Без дел никакой пользы не приносит и безбрачие, и супружество, даже вера, и притом исключительно свойственная христианкам, называется мертвою, если не сопровождается делами; в противном случае могли бы считаться в чине святых девы-весталки и одномужние служительницы Юноны». И спустя немного говорится: «раб ли при́зван был еси́, да не неради́ши (не печалься); но аще и мо́жеши свобо́ден бы́ти, бо́льше порабо́ти себе́ (1 Кор. 7, 21). Если ты, сказано, взял жену, привязался к ней и, исполняя свой долг, не имеешь власти над своим телом, но (сказать яснее) сделался рабом жены, то не печалься по этому поводу и не вздыхай о потере девственности. И хотя бы ты и мог найти какие-нибудь причины для развода, чтобы наслаждаться свободою целомудрия, то не ищи своего благополучия чрез погибель другого». Наблюдай в отношении к жене умеренность, не предупреждай, когда она не вызывает. И если будешь действовать терпеливо, то жена переменится на сестру.

Так и в том месте, где мы объяснили, почему Павел сказал: о де́вах же повеле́ния Господня не и́мам: сове́т же даю́, я́ко поми́лован от Господа ве́рен бы́ти (1 Кор. 7, 25), – мы поставляли самое девство в связи с сохранением супружеского состояния. «Если бы Господь заповедал девство, то значило бы, что Он осудил бы супружество и исторгнул бы семя человеческое, от которого рождается и самое девство. Если бы Он отсек корень, то как мог бы искать плодов? Если бы наперед не подложил основания, то каким образом мог бы воздвигнуть стены и покрывающую их кровлю?» Если мы сказали, супружество – корень, а девство – плод, супружество – основание, а постоянное целомудрие – стены или кровля, то кто же из моих порицателей будет столько нахален или столько слеп, чтобы, видя в доме стены и кровлю, и не заметить основания, на котором держатся стены и кровля? И в другом месте, приведши определение апостола, в котором он говорит: привяза́лся ли еси́ к жене́, не ищи́ разреше́ния; отреши́лся ли еси́ жены́; не ищи́ жены́ (1 Кор. 7, 27), мы присоединили к этому следующее: «Всякий держись своих границ: отдай мне мое и возьми свое. Если ты соединился с своею женою, не давай ей развода. Если разошелся с женой, не ищи ее. Как я не разрываю брака, если им раз уже соединены, так и ты не соединяй того, что разорвано». По поводу еще одного текста нами самым ясным образом высказано, что мы думали о девстве и супружестве: «Апостол не навязывает нам на шею петли и не принуждает быть тем, чем мы не хотим, но убеждает к тому, что честно и прекрасно, и побуждает служить Господу прилежно, быть всегда внимательными в ожидании готовой открыться воли Господней, дабы все, что ни повелит Он, мы могли исполнить тотчас, как исполняет приказания воин добрый и готовый к брани, не терпящий никакого попече́ния вся́ческаго, е́же даде́ Бог, по Екклезиасту, сыно́м челове́ческим, е́же пещи́ся в нем (Еккл. 3, 10)». Под конец сравнения девства и супружества мы заключили наше исследование следующими словами: «Где есть хорошее и лучшее, там не одинакова награда, там, конечно, различны дарования. Таким образом, между супружеством и девством столько же различия, сколько между неделанием греха и деланием добра; сказать еще проще, сколько между хорошим и лучшим».

Впоследствии, по окончании речи о супружестве и девстве, мы снова сравнивали однобрачность с второбрачием, и как супружество поставили ниже девства, так и однобрачие поставили ниже второбрачности. Все это мы сделали для того, чтобы, по нашим словам, «осторожно следуя узаконениям Писания, идти между ними прямою дорогою, и не уклоняться ни на десно, ни на шуе, и исполнить изречение: не бу́ди правди́в вельми́ (Еккл. 7, 17). Не показали ли мы при этом до очевидности, что в Священном Писании означается десным и шуиим и что значит: не буди вельми правдив? Именно, что левое состоит в том, если следовать страстям иудеев и язычников и постоянно жаждать сообщений; десное – если следовать заблуждению манихеев и при наружном целомудрии путаться в сетях распутства. А дорога прямая – искать девства в такой мере, чтобы не осуждать брака. Поэтому кто из судей моих сочинений будет настолько несправедлив, чтобы сказать, что я осуждаю первый брак, если он читал, что я говорил о втором? Апостол дозволяет вторые браки; но дозволяет желающим, тем, которые не могут воздержаться: егда́ бо разсвире́пеют о Христе, посяга́ти хотя́т, иму́щия грех, я́ко пе́рвыя ве́ры отверго́шася, и допускает потому, что не́кия разврати́шася в след сатаны (1 Тим. 5, 11–12, 15). Однако лучше им было бы, если бы они оставались без брака; и при этом апостол указывает на свой апостольский авторитет: по моему совету. А чтобы не показался незначительным авторитет апостола как человека, он прибавляет: мню́ся бо и аз Духа Божия име́ти (1 Кор. 7, 40). Где он призывает к воздержанию, там предлагает не свой совет, а совет Духа Божия. А где дает позволение на брак, там не упоминает о Духе Божием, а дает совет простой рассудительности, и настолько снисходительный ко всем, чтобы каждый мог его принять». Представив, таким образом, свидетельства, в которых апостол дозволяет вторые браки, мы тотчас прибавили: «Как девам он позволяет брак из-за опасности любодеяния и делает извинительным то, что само по себе не составляет непременной потребности, так из-за того же любодеяния он дозволяет и вдовам вторые замужества». Ибо лучше знать одного мужа, хотя бы он был второй или третий, чем многих, «то есть терпимее быть блудницей для одного человека, чем для многих». Пусть замолчит клевета – мы рассуждаем здесь о втором, третьем, четвертом (если угодно) супружестве, но не о первом. А дабы наших слов: «терпимее быть блудницей одного человека, чем многих» – никто не отнес к первому браку, когда речь наша исключительно шла о втором и третьем, мы заключили напоследок рассуждение о вторых и третьих браках так: «Вся ми леть суть, но не вся на пользу (1 Кор. 6, 12). Не осуждаю вторых, третьих, ни даже (если можно так выразиться) восьмых браков. Скажу еще более: принимаю даже блудника кающегося. Что в одинаковой степени простительно, то должно и взвешивать на одних и тех же весах».

Пусть краснеет мой порицатель, говорящий, что я осуждаю первые браки, когда читает: «Не осуждаю вторых, третьих, ни даже, если можно так выразиться, восьмых браков». Не осуждать – одно, восхвалять – другое; давать позволение – одно, хвалить добродетель – другое. А если я кажусь строг в выражении: «Что в одинаковой степени простительно, то должно и взвешивать на одних и тех же весах», то я думаю, что меня не будет судить за жестокость и суровость тот, кто прочел как места, относящиеся к девству и супружеству, так и места, относящиеся к троебрачным, осмобрачным и кающимся. Наконец, наше слово засвидетельствовано Христом, по плоти девственным, по духу однобрачным, так как у Него – одна Церковь, – а подумали, что мы осуждаем брак! Говорят, что я осуждаю брак; а чьи это слова: «Нет сомнения, что священники произошли от племени Аарона, Елиазара и Финееса: они, как имевшие сами жен, по справедливости восстали бы против нас, если бы мы, увлеченные заблуждением энкратитов, стали утверждать, что должно порицать супружество». Мы осуждаем Татиана, начальника энкратитов, отвергающего супружество, – можем ли сами порицать брак? Опять из написанного мною там, где я сравниваю девиц и вдов, ясно само собою, что я думаю о браках и как различаю я три степени: девство, вдовство и воздержание от жен и супружество. «Не отрицаю, что блаженны вдовы, которые останутся такими после крещения; не уменьшаю заслуги и тех, которые в чистоте живут с мужьями; но так как первые имеют пред Богом более цены, чем замужние, служащие брачным обязанностям, то пусть же и они сами переносят благодушно, если им предпочитается девство».

Представив изречение апостола к галатам: от дел закона не оправди́тся всякая плоть (Гал. 2, 16), мы дали ему такой смысл: «К делам закона относятся и супружества, почему законом и осуждаются те, которые не имеют сыновей. В Евангелии же если и дозволяются супружества, то иное дело – давать позволение слабости, а иное – обещать награду за добродетель». Тут мы ясно сказали, что браки позволяются в Евангелии; но, однако ж, что живущие в брачном союзе не могут получать награды непорочности. Если живущим в супружестве это не нравится, то пусть гневаются не на меня, а на Священное Писание да на евангелистов, на пресвитеров, диаконов и весь чин священнический и левитский, на всех, которые сознаются, что они не могут приносить жертв, если служат брачным обязанностям. Не ясно ли, что мы думаем о девицах, вдовах и супругах, и из того места, где мы представили изречение из Апокалипсиса: сии по́юще песнь но́ву, которой никто́же можа́ше навы́кнути, суть девственницы. Они суть пе́рвенцы Богу и Агнцу и без порока (ср.: Апок. 14, 3–5). Если девы суть первенцы Божии, значит, вдовы и находящиеся в замужестве будут после первенцев, то есть во второй и третьей степени; а о нас говорят, что с еретическим неистовством мы осуждаем браки!

Много и еще сказано нами по всей книге с осторожною умеренностию о девстве, вдовстве и о супружествах. Но, заботясь о краткости, представляю еще только одно свидетельство, коему не думаю, чтобы кто стал противоречить, если не захочет показаться предубежденным или безумцем. Упомянув, что Господь ходил на брак в Кану Галилейскую, после нескольких слов я присовокупил следующее: «Кто ходил на брак, тот и учил, что должны быть браки, и мог бы повредить значению девства только в таком случае, если бы мы не поставили супружества на третьей степени после девства и вдовства. А теперь, когда еретики стали осуждать супружество и отметать постановление Божие, мы охотно слушаем, что говорится в похвалу супружества. Ибо Церковь не осуждает супружеств, но ставит их низко и не презирает, но дает им известное значение, зная (как сказали мы выше), что в вели́цем дому́ не то́чию сосу́ди зла́ти и сре́бряни суть, но и древя́ни и гли́няни: и о́ви у́бо в честь, о́ви же не в честь (2 Тим. 2, 20). И всякий, кто очистит себя, будет сосуд в честь, благопотребен, на вся́кое де́ло благо́е угото́ван (2 Тим. 2, 21)». Говорю, кто бы и что ни говорил в похвалу супружества, мы слушаем охотно. Хвалят супружество – мы охотно слушаем; можем ли осуждать супружество? Церковь не осуждает супружества, но ставит низко. Хотите не хотите, замужество поставляется ниже девства и вдовства. Церковь не осуждает супругов, пребывающих в своих обязанностях, но ставит их низко и не презирает, но дает известное значение. Если захотите взойти на вторую степень целомудрия – это в вашей воле. Но зачем же негодуете, если, стоя на третьей степени, не хотите взойти на высшую?

Таким образом, если я, как осторожный путник, шел почти по тысяче путей и если так часто и многократно убеждал читателя, что я придаю замужним известное значение, по которому ставлю их ниже воздержниц, вдов и девиц, то благоразумному и благосклонному читателю, нашедши в одном месте что-нибудь показавшееся ему несносным следовало бы поискать объяснения того в других местах, а не осуждать меня, будто бы в одной и той же книге я выразил противоположные мнения. Кто же настолько туп и настолько неискусен в писательстве, чтобы одно и то же хвалил и осуждал? Разрушал созданное и созидал разрушенное? И, уже одолевая врага, наконец поразил себя собственным мечом? Если бы меня осуждали люди простые, не знакомые ни с риторическою, ни с диалектическою наукою, я извинил бы их невежество и не стал бы опровергать обвинений. Но теперь, когда хотят более оскорблять, чем понимать меня люди красноречивые и учившиеся свободным наукам, я дам им краткий ответ, что они должны исправлять ошибки, а не обвинять их. Поле открыто, войско стоит напротив, образ мыслей противника ясен, и (скажу выражением Вергилия): «Взгляни, тот напротив, кто вызывает» (Энеида), пускай отвечают противнику. Или пусть соблюдают умеренность в споре, или пусть возьмут учительскую лозу и тогда покажут мне, что я опустил или сказал лишнего в своих книгах. За учителями я следую, а обвинителей не слушаю. Тонкая уловка – из-за стены считать удары, которые терпит сражающийся, и, тогда как сам обмазан мазями, облитого кровью воина упрекать в трусости. Пока я этого и не говорил, я уже был виновен в тщеславии за то, что вышел на бой, когда другие спали; а теперь говорю это с тем, чтобы могли сражаться осторожнее те, которые видят меня раненным. Не советую тебе вступать в такой бой, в котором будешь только обороняться и, не действуя правой рукой, будешь туда и сюда ворочать щит левой. Ты должен или победить, или пасть. А победителем я не могу считать тебя дотоле, пока не увижу врага пораженным.

Ученейшие мужи, мы вместе учились в школах, вместе изучали сведения, текущие из источников Аристотелевых или Горгиевых, именно, что есть много родов сочинений, – что иное значит писать γυμναστικώς[115]115
  Как упражнение. – Ред.


[Закрыть], иное – δογματικώς[116]116
  Основываясь на главных положениях. – Ред.


[Закрыть]. В первом роде сочинений – пустое словопрение, в ответ противнику представляется то то, то другое; по пословице, показывают хлебы, а держат камень. Но во втором роде сочинений – необходимы искренность и, так сказать, открытое чело. Иное дело – спрашивать, иное – делать определения. В одном случае должно спорить, в другом – научать. Ты учишь меня, заботливый наставник, когда я стою в битве и нахожусь в опасности потерять жизнь. Не желай и не думай наносить рану сбоку. Рази прямо мечом. Стыдно тебе побеждать врага коварством, а не мужеством. Как будто не в том состоит высочайшее искусство военное, чтобы с этой стороны грозить, а с той поражать. Читайте, прошу вас, Демосфена, читайте Туллия; а если вам, может статься, не нравятся ораторы (искусству которых более свойственно говорить правдоподобное, чем сущую правду), то читайте Платона, Феофраста, Ксенофонта, Аристотеля и других, которые, получив течение из родника Сократова, растеклись разнообразными ручьями. Что у них бездоказательно? Что просто? Есть ли слово без мысли? И есть ли мысль, не одерживающая победы? Ориген, Мефодий, Евсевий, Аполлинарий пишут целые тысячи сочинений против Цельза и Порфирия. А посмотрите, с какою доказательностью, в каких ясных положениях они разбивают сплетенное духом диавольским. Но так как иногда они принуждены говорить не то, что у них на душе, а то, что необходимо сказать, то и говорят против того, что говорят язычники. О латинских писателях Тертуллиане, Киприане, Минуции, Викторине, Лактанции, Иларии не скажу ничего, дабы не показалось, что я не столько защищаю себя, сколько обвиняю других. Укажу на апостола Павла; сколько раз я ни читал его, мне казалось, я слышал звуки не слов, а громов. Читайте его Послания, особенно к римлянам, галатам, ефесеям, в которых он всецело отдается спору; и вы увидите в его свидетельствах, заимствуемых им из Ветхого Завета, как искусно, как расчетливо, как хитро он ведет свое дело. Вам покажутся слова его простыми словами человека будто наивного и необразованного, который не умеет ни сам хитрить, ни отражать чужих хитростей; но вглядитесь – это молния. Остановясь на предмете речи, он берет все, что ни соприкасается с ним; оборачивается тылом, чтобы победить; притворяется бегущим, чтобы поразить. Взведем на него клевету и скажем ему: «Свидетельства, которыми ты пользуешься против иудейства или других ересей, на своих местах гласят так, а в твоих посланиях иначе. Мы видим, что взятые тобою примеры служат тебе для победы, а на своих местах они даже не годятся и для бичев». Но не говорит ли он нам вместе с Спасителем, что мы иначе говорим на площади и иначе – дома? Народы слушают притчи, а ученики – истину (Мф. 13, 10–17). Фарисеям Господь предлагает вопросы, а Сам не высказывает их. Учить ученика – одно, а побеждать противника – другое. «Тайна, – сказано, – Моя Мне, тайна Моя Мне и Моим» (ср.: Пс. 24, 14).

Вы досадуете на меня за то, что Иовиниана я не научил, а побеждал. Еще досадуют на меня и те, которые жалеют, что он анафематствован, и, одобряя таким образом свое действительное состояние, изобличают свое притворство. Как будто я еще должен был просить Иовиниана, чтобы он уступил мне, а не вести его, помимо его воли и несмотря на сопротивление, в оковы истины. Если бы даже из желания победы я сказал что-нибудь вопреки смыслу Писания, то и, – так, как это обыкновенно бывает при спорах сильных людей, – свою вину я искупал бы заслугой. А теперь, когда я был более переводчиком апостола, чем самостоятельным мыслителем, и исполнял только обязанность толкователя, теперь, если что и кажется суровым, то́ должно быть отнесено более к тому, кого мы изъясняли, чем ко мне, изъяснявшему. Разве, может быть, апостол сказал так, а мы извратили прямое значение его слов неправильным толкованием? Кто думает это, пусть обратится к самым Писаниям. Мы сказали: «Если добро человеку женщины не касаться, значит, зло – касаться: ибо противоположность добра – только зло. А если зло и все-таки прощается, то, конечно, допускается с тем, чтобы не произошло что худшее этого зла», – и прочее до начала другого отделения. Все это мы высказали по поводу слов апостола: добро́ челове́ку жене́ не прикаса́тися. Но блудодея́ния ра́ди ки́йждо свою жену́ да и́мать, и ка́яждо жена́ своего́ му́жа да и́мать (1 Кор. 7, 1–2). Чем же не соответствуют мои слова мысли апостола? Разве, может быть, тем, что он утверждает, а я говорю условно, он определяет, а я подразделяю; он решительно говорит: добро человеку жене не прикасатися, а я нерешительно исследываю, добро ли человеку не прикасаться к жене. Так говорит только сомневающийся, а не утверждающий. Он говорит: добро не прикасатися, – я присоединяю, что́ может быть противоположно добру. И затем, впоследствии: «Замечайте мудрость апостола: он не сказал: “Должно человеку жены (uxorem) не иметь”, но: “Добро женщине (mulierem) не прикасаться”», как бы давая знать, что́ в самом прикосновении заключается, и что не избежит женщины тот, кто прикоснется к ней. Таким образом, ты видишь, что мы говорили не о супружестве, но вообще о сожитии сказали, что в отношении к целомудрию, девству и ангельскому подобию добро есть человеку жене не прикасатися. Суета́ суе́тствий и вся́ческая суета́, говорит Екклезиаст (Еккл. 1, 2). Если все твари, как созданные благим Творцом, добрые, то каким образом всяческая – суета? Если суета – земля, то неужели суета и небо, и Ангелы, и Престолы, Господства, Власти и прочие силы? Дело в том, что то, что хорошо само по себе, как сотворенное благим Создателем, называется суетой сравнительно с лучшим, например: светоч по сравнению с лампадою ничто; лампада не очень светла при сличении с звездою. Звезду поднести к луне – она станет темна; приблизь луну к солнцу – и она перестанет светить; солнце сопоставь со Христом – и оно померкнет. Аз есмь, сказано, Сый (Исх. 3, 14) – значит, никакая тварь не существует, если сравнивать ее с Богом. Не предаждь, говорит Есфирь, Господи, скиптра Твоего сим, иже не суть (Есф. 4, 17), то есть идолам и демонам. А в самом деле ведь были идолы и демоны, которым не отдавать она просила. В книге Иова читаем также, что Валдад говорит о нечестивом: «Да будет отгорожена от шатра его безопасность; да будет попирать его погибель подобно царю; да вселятся в шатрах его союзники того, которого нет» (ср.: Иов. 18, 14–15), то есть диавола, который, хотя и имеет союзников, – а он не имел бы их, если бы не существовал, – однако ж называется несуществующим, потому что погиб для Бога. В подобном же смысле противоположения мы сказали, что зло – прикасаться к женщине (а о супружестве и намека не было), поелику добро – не прикасаться. И присовокупили, что «девство называем пшеницей, супружество – ячменем, а любодеяние – скотским пометом». Конечно, пшеница и ячмень – творение Божие. Но в Евангелии ячменным хлебом насыщается более народа, а пшеничным – менее (Мф. 14, 17–21; Ин. 6, 8–13; Мф. 15, 33–38). Сказано: человеки и скоты спасе́ши, Господи (Пс. 35, 7). Это самое мы высказали в других словах, когда сказали, что девство – золото, а супружество – серебро и что есть сто сорок четыре тысячи запечатленных девственников, которые не сквернились с женами; этим мы хотели показать, что все, не оставшиеся девственниками, по сравнению с чистейшею, ангельскою непорочностию и Самим Господом нашим Иисусом Христом – скверны. Если покажется кому-нибудь грубым и достойным порицания, что мы поставили на таком же расстоянии девство от супружества, на каком находится пшеница от ячменя, тот пусть прочтет книгу святого Амвросия о вдовах; в ней он найдет между прочим сказанным о девстве и вдовстве и следующее: «Апостол не настолько почитает супружество, чтобы унижать подвиги девства; но, призывая прежде всего к воздержанию, допускает врачевство от невоздержания. Дав награду твердым в подвиге, апостол позаботился, однако ж, чтобы никто не терпел недостатка в пути; одобряет первых, но не пренебрегает и последними. Ибо он знал, что Господь Иисус одним подал хлеб ячменный, чтобы не взалкали на пути (Ин. 6, 5–13), а другим – Тело Свое, чтобы они достигли Царства Небесного». И впоследствии: «Итак, супружества союза не должно избегать как преступления, но должно принимать его как бремя необходимости. Ибо закон осудил жену на рождение детей в воздыхании и на то, чтобы в отношениях ее к мужу тот обладал ею (Быт. 3, 16). Таким образом, болезням и воздыханиям при рождении детей подвергается жена, а не вдова и обладанию мужа подчиняется одна замужняя, а не девица. А в другом месте сказано: ценою ку́плени есте́; не бу́дите раби́ челове́ком (1 Кор. 7, 23). Смотрите, как ясно значение супружества как рабства». Спустя немного: