Текст книги "Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1"

Очевидно, что, по мнению ЦКК, в некоторых ситуациях обращения в Политбюро и в саму комиссию уже сами по себе были недопустимы, а язык, на котором велась партийная дискуссия, оказывается, имел общеизвестные и обязательные нормы, нарушение которых вело к репрессиям; так, в нем не должно было быть «дерзостей». Ранее риторика оппозиции могла оцениваться только по существу, но не по форме. Ранее любые обсценности и даже намеки на такую обсценность в политической полемике были предметом личной этики, но не партийной морали – партия неплохо помнила крепкие выражения Ленина (например, в отношении интеллигенции: «Не мозг партии, а говно»), которые никого не смущали, а многих восхищали. Протокол ЦКК со стороны партследователей интересен именно тем, что, видимо, впервые в языке «совести партии» (а особенно Сольц очень часто так именовался в партийных кругах) начала проскальзывать специфически жесткая полемическая манера, которая станет одним из опознаваемых элементов дискурса ГПУ–НКВД. В ее рамках следователи могли признавать почти какие угодно нарушения общепринятой морали и даже могли бравировать этим, ссылаясь на моральные цели высшего порядка: сохранение партийного единства, необходимость борьбы с капиталистическим окружением, военные угрозы.

Не оппозиция уходила в нелегальщину, а ЦК позволял себе неслыханные вещи, говорили ответчики. Обсуждались слежка, перлюстрация, шпионаж, например некий «шнур», который, по заявлению Троцкого, использовался для подслушивания его разговоров. Янсон слышал, что Троцкий жаловался на это на заседании Политбюро. Но, когда «захотели сделать проверку этих слов, он от них отказался. Если действительно шнур был у т. Троцкого и т. Троцкого подслушивали, почему он не продемонстрировал перед Политбюро этот шнур? Чепуха». Радек тоже заявлял о том, что за ним следят, ссылаясь на оставленную кем-то грязную рабочую перчатку на его столе и на то, что восьмилетняя девочка, дочь уборщицы, рылась в его бумагах. «Неужели уж восьмилетний ребенок является информатором ОГПУ или агентом, который следит за Радеком?» – не мог удержать смеха Янсон. У него была своя версия происшедшего: Радек боялся, что по рассеянности потерял важные партийные документы, и заранее искал себе оправданий в шпионах. Неоднократно звучал вопрос: почему проверенные подпольщики-революционеры не попытались сами арестовать шпионов, которые к ним были приставлены?443443
  Там же. Л. 111.


[Закрыть] Все эти обвинения – «гнусная выдумка, меньшевистские сплетни», отметил Ярославский. Но очень показательна реплика Петерса: «Наивно. Наивный человек. Разве так подслушивают телефон <…> это было в 1918 году, мы так делали по отношению к контрреволюционерам». Петерс и не отрицал ни технической, ни политической возможности подслушивания оппозиции и храбро иронизировал над тем, что оппозиционеры якобы обнаруживали следы перлюстрации своей частной переписки со стороны ГПУ. «Вам раскроют письмо так, что вы не будете знать», – с демонстративным знанием дела сообщал он оппозиционерам444444
  Там же. Л. 142.


[Закрыть].

Чем дальше, тем больше на заседании ЦКК «совесть партии» переключалась с политико-партийных инвектив на государственно-партийные. Ценность обсуждения в ЦКК дела Преображенского и компании, собственно, в том, что, начиная их опрашивать, члены комиссии говорили с заблудшими оппозиционерами, но через пару часов – фактически с государственными преступниками. Есть большое искушение именно здесь символически проводить водораздел между двумя концепциями: «внутрипартийной борьбы» в еще отделенной от государства до осени 1927 года ВКП(б) – и «партии-государства» после этой даты. Для Сольца, Янсона, Муранова, если сравнивать стенограмму этого заседания ЦКК с чуть более ранними протоколами других заседаний, равенство «партии» и «государства» в вопросах оппозиционной борьбы стало очевидным именно в ходе этой полемики с Преображенским. Под финал опроса в рамках чисто внутрипартийной процедуры Янсон уже говорил: «…партия этих бунтовщиков и восставших не может терпеть в своих рядах». «Бунт», «восстание» – это термины, апеллировавшие к Кронштадту и даже к временам Гражданской войны: восставали и поднимали бунт всегда против государства, а не против собственно партии, являющейся частным феноменом в рамках государственного устройства.

И это легко заметить в финале дискуссии: Преображенский неосторожно заявил: зачем, мол, партия не дает оппозиции «разойтись по-честному» с ней; если оппозиция не может действовать внутри самой партии, почему ей не дать создать свою организацию и не выиграть у нее честную открытую борьбу? Муранов: «…так ставить вопрос нельзя. „По-честному“ не расходятся. По-честному надо работать вместе, а не расходиться. Где это вы видели, что, когда расходятся две партии, они бы по-честному расходились. А вы говорите „давайте разойдемся по-честному“. Что это? Французская борьба в цирке, на арене? Там по-честному расходятся (голоса: именно там по-честному не расходятся)». И ироническая реплика Сольца в адрес Преображенского: «Где вы видели такое идиллическое расхождение?» Преображенский тщетно пытался сослаться на расхождение большевиков и меньшевиков «на Стокгольмском съезде»445445
  Там же. Л. 117–118.


[Закрыть].

Собственно, именно в ходе такого рода дискуссий формировался на практике не только тезис о единстве партии, но и тезис о принципиальной недопустимости любых элементов легальной политической борьбы и вне периметра ВКП(б), и внутри этого периметра в рамках создающегося режима партии-государства. Тот, кто оспаривал монополию на власть ВКП(б), авангарда и политического исполнителя концепции диктатуры пролетариата, тот являлся «бунтовщиком» и «восставшим» – и покушался не столько на партию, сколько на государство. Марксистско-ленинская партия могла быть только одной и только монопольной. Против самой идеи второй марксистской партии в государстве, повторяли уже известную нам мысль в финале и Муранов, и Янсон, и Ярославский, и Сольц, будут предприняты и ВКП(б), и госаппаратом такие же репрессии, как против любой другой политической партии в СССР.

Тем не менее из помещения ЦКК Преображенский, Серебряков и Шаров ушли не под конвоем – чего нельзя сказать о Фишелеве. Процесс шел очень небыстро: Фишелев, отсидев в предварительном заключении несколько месяцев, получил в итоге в 1928 году три года ссылки в Сибирь, в 1930‑м вернулся в Москву, устроился на работу в издательство «Советский писатель», откуда был уволен за то, что «содержал у себя на квартире подпольную троцкистскую типографию», то есть взялся за старое446446
  Левченко Т. В. Литературные критики журналов «Литературный критик» и «Литературное обозрение» по материалам архива Ф. Левина // Известия Уральского федерального университета. Серия 2. Гуманитарные науки. Июнь 2017. Т. 19. № 2 (163). С. 38–55.


[Закрыть]. В 1931 году в связанном с «Советским писателем» издательстве «Федерация» Фишелев даже опубликовал книгу мемуаров «От харьковской голубятни до ангарской ссылки»447447
  Фишелев М. С. От харьковской голубятни до ангарской ссылки / Предисл. Я. Шумяцкого. 2‑е изд., доп. М.: Федерация, 1931.


[Закрыть] с предисловием Якова Шумяцкого, председателя исполкома Иркутского совета в 1920–1921 годах, а в 1931‑м – председателя Союза печати РСФСР и члена коллегии Верховного суда РСФСР.

Выступая перед студентами в Томске, А. И. Ляпин имел четкие инструкции, как подавать материал, с тем чтобы оппозицию можно было криминализировать. «Последним моментом является организация конспиративной типографии, в течение целого года эта типография печатала антипартийные документы, – повторял он линию большинства ЦК. – В этой печати участвуют все чуждые партии элементы»448448
  ЦДНИ ТО. Ф. 320. Оп. 1. Д. 20. Л. 28 об. – 29.


[Закрыть]. Пахло уже не просто нарушением партийного устава, а контрреволюцией как таковой. Не вдаваясь во все подробности дела, обкомовский докладчик отсылал к секретному докладу ОГПУ Ярославскому и ЦКК: 12 сентября 1927 года ОГПУ узнало, что к одному из бывших офицеров врангелевской армии обратился Трифон Васильевич Щербаков, сын бывшего фабриканта, беспартийный, с предложением достать шапирограф; почти в то же время были получены сведения, что к тому же лицу обращался и Павел Исаакович Тверской, обучавшийся на юридическом факультете 2‑го МГУ, «марксист, сочувствующий коммунистической партии». Оба лица стояли за организацией военного переворота в СССР в ближайшем будущем. ОГПУ, оповещал Ляпин далее, произвело обыск того же 12 числа ночью на квартире Щербакова, «причем здесь была обнаружена нелегальная типография, печатавшая запрещенные партией антипартийные документы оппозиции. ОГПУ считало своим долгом эту литературу отобрать и <…> арестовать всех замешанных в этом деле беспартийных». Ввиду особого характера дела – намерения совершить военный переворот – ОГПУ без промедления произвело обыск и у тех партийных, которые оказались в непосредственных связях с нелегальной организацией Щербакова – Тверского. «Никто из партийных арестован, разумеется, не был»449449
  РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 188. Л. 47–48.


[Закрыть].

Вожди оппозиции не отмалчивались. В Томском окружкоме, как и везде по стране, читали заявление в Политбюро и в Президиум ЦКК от 15 сентября 1927 года, в котором Е. А. Преображенский, Л. П. Серебряков и Я. В. Шаров заявляли, «что политически ответственными за это дело и его организаторами являемся мы, нижеподписавшиеся, а не случайно связанные с этим беспартийные». Оппозиция, утверждали подписанты, была вынуждена пойти на этот отчаянный шаг, чтобы подготовить партийные массы к предстоящему съезду.

Имея на руках все типографии, всю печать, все партийные ресурсы, вы не даете нам, старым большевикам, защитить перед партией накануне съезда наши взгляды и заставляете нас прибегать к этим кустарным способам размножения наших предсъездовских материалов. Вы, втягивая в дело ГПУ и заставляя, в порядке дисциплины, коммунистов обыскивать коммунистов, отбираете у нас наши единственные средства довести до сведения партии нашу платформу, так как вы знаете, что каждый рабочий, который ее прочтет, будет на нашей стороне. Вы знаете хорошо нас, вы знаете, что мы не можем, как старые партийцы, отказаться от защиты наших взглядов перед партией, что мы будем искать других таких же доступных нам средств размножения наших предсъездовских документов. Все те из вас, кто не превратился в чиновников и обывателей, поставленные на наше место и имея столь серьезные разногласия с официальной линией ЦК, поступили бы таким же образом.

Мы требуем:

1) Немедленного освобождения всех арестованных по данному делу, т. к. за все это отвечаем мы. Ведь завтра же об арестах будет говорить вся Москва, а послезавтра вся буржуазная печать всего мира будет издеваться над теми приемами, какими вы подготовляете партийный съезд. Она будет это выставлять как доказательство не только вашей слабости как ЦК (что верно), но и слабости партии и Соввласти (что неверно), что, понятно, принесет огромный вред государству в его международных отношениях.

2) Если вы не хотите опубликовать нашу платформу в партийной печати, если вы не даете нам несколько десятков страниц в очередных номерах «Большевика» перед съездом, то верните нам хотя бы нашу кустарную «технику». Если вас это интересует, мы сообщим адрес, где она будет находиться, что и в каком количестве размножать450450
  Там же. Л. 49–50.


[Закрыть].

Местные партийные организации получили копии протеста оппозиционеров, и Ляпин следил за перепалкой в верхах. Он сообщил, что на заседании Секретариата ЦКК от 15 сентября 1927 года, посвященном «участию членов ВКП(б) в деятельности нелегальной контрреволюционной организации вместе с беспартийными», присутствовали Н. М. Янсон и Е. М. Ярославский, которых мы помним по разбору дела Лашевича, а М. Ф. Шкирятова заменил Д. З. Лебедь. ЦКК признала действия ОГПУ правильными и передала материал «на срочное расследование и рассмотрение в МКК ВКП(б)».

Включение ОГПУ во внутрипартийный спор вызвало огромный резонанс. Политический отдел МК ВКП(б) докладывал В. М. Молотову:

14‑го сентября по ряду ячеек были организованы выступления оппозиции об обысках и арестах оппозиционеров. Приводим выдержки из поступивших материалов (протоколов) 3‑х советских ячеек (НКПС, НКФ, Центросоюз).

В ячейке НКПС на расширенном заседании бюро ячейки с активом оппозиционеры т. т. Янушевский, Бронштейн и Ивановская сделали внеочередное заявление об обысках у членов партии, состоящих в оппозиции, с тем чтобы от имени данного собрания вынести протест против таких обысков.

На собрании партколлектива Орготдела Центросоюза 14 сентября внес внеочередное заявление тов. Фуртичев о том, что «начались аресты партийцев, стоящих в оппозиции», и тут же предлагал резолюцию протеста. Его поддерживал тов. Ушан.

На закрытом собрании НКФ СССР и РСФСР тов. Певзнер заявил, что у него был вчера обыск на квартире. С резким протестом против обысков выступили т. т. Гогрин, Иоффе и Соколов.

«Товарищи, начались аресты партийцев, стоящих в оппозиции. Арестовано 4 товарища – Дворес, Певзнер, Владимиров и Пятаев. Арестованы только за то, что были оппозиционеры. Такие методы борьбы, которые стали применяться, абсолютно недопустимы и ведут к расколу партии». (Из выступлений т. Фуртичева – Центросоюз.)

«У меня вчера был обыск ГПУ. Копались в постельном белье. Я спрашиваю, какое имело право ГПУ производить обыск у партийца без членов МКК? У меня ничего не могли найти, кроме платформы, которую я имел у себя на руках как активный участник ее разработки. Борьба внутри нашей партии началась давно. <…> В прошлом году аресты ГПУ членов ВКП производились в присутствии членов МКК, теперь этого нет. Такой метод (арест) дискуссии не был и не будет!» (Выступление т. Певзнер, НКФ.)

«Сегодня ночью у членов партии Владимировых производился обыск, сделали опечатку квартиры. Владимиров член партии с 1917 г. и его жена с 1914 года. Также у члена партии т. Певзнер, инвалида гражданской войны, потерявшего ногу. <…> Произведенные обыски у т. т., состоящих в оппозиции, наводят на мысль, что и у меня сегодня ночью могут опечатать квартиру и произвести обыск за мои выступления на данном собрании». (Из выступлений Ивановской, НКПС.)

«Разве партия, членами которой мы являемся, не может обсуждать начавшийся террор, разве мы не обязаны его прекратить. Да мы обязаны и должны обсудить это заявление и принять меры против начавшегося террора». (Выступление тов. Ушана – Центросоюз.)451451
  Там же. Л. 52–54.


[Закрыть]

20 сентября 1927 года Зиновьев и А. Петерсон жаловались в Политбюро, что репрессии против оппозиции вылились в систему:

Положение в нашей партии накануне XV съезда ВКП (б) становится неслыханно опасным. <…> На июльском объединенном Пленуме в речах оппозиционеров приведены были десятки случаев исключений из партии за «инакомыслие», ссылок, грубого вынуждения отдельных т. т. к «отречению» от оппозиции, лишения рабочих-оппозиционеров куска хлеба и т. п. Ни одно указание не было опровергнуто – ибо все они верны. 6‑го сентября 1927 г. в письме в ПБ и Президиум ЦКК оппозиционные члены ЦК вновь привели десятки случаев еще более возмутительных репрессий. Ни один случай не был исправлен и не был опровергнут. Прошло всего несколько дней. За это время произошли новые случаи еще более возмутительные. ГПУ получило прямой приказ вмешаться во внутрипартийную борьбу. За многими старыми большевиками по пятам следят агенты ГПУ. Телефоны их под надзором. Письма их перлюстрируются. Квартиры «обложены». У ряда товарищей произведены обыски.

1. Член бюро М. К. Полонский ставит «теоретически» вопрос об аресте «лидеров оппозиции» <…>. На объединенном Пленуме было оглашено письмо члена партии (с 1917 г.) т. Зильбермана в ЦКК, сообщавшего о собрании «узкого актива» Рогожско-Симоновского района, на котором Полонский «подготовлял» слушателей к необходимости ареста членов оппозиции. <…> Полонский пишет буквально: «По поводу арестов и пр. лидеров оппозиции на заданные вопросы я ответил, что так вопрос сейчас не стоит, что об этом на рабочих собраниях вообще говорить не следует, ибо мы ведем сейчас идейную борьбу внутри партии» (стенограф. отчет, 111, стр. 183). И далее Полонский поясняет, что «теоретически вполне возможно допустить», что «придется вести борьбу не методами внутрипартийными, а государственными» (там же). Что все это значит? О ком, о каких «лидерах» идет дело? Прежде всего, конечно, о членах ЦК – Троцком, Каменеве, Зиновьеве, Раковском, Пятакове, Евдокимове, Смилге. О чем идет дело? Об арестах «и пр.» Что понимает В. Полонский под «и пр.» – это тоже ясно. «Так вопрос сейчас не стоит», – пишет член бюро МК В. Полонский. Значит, немного позже станет! «Об этом на рабочих собраниях вообще говорить не следует». Значит, не на рабочих собраниях (а, скажем, на «узких активах») – говорить следует! «Мы ведем сейчас идейную борьбу внутри партии». Значит, немного после «поведем» не только идейную борьбу, не только внутри партии! И этакое чисто термидорианское заявление В. Полонского печатается Ц.К-том без единого слова осуждения, вообще без всякого примечания и распространяется по всей партии в тысячах экземпляров!

2. Обыски у оппозиционеров. <…> Все эти неслыханные вещи творятся, по-видимому, по прямому поручению Секретариата ЦК ВКП(б). Смысл этих событий ясен. Сталин делает еще один шаг к расколу партии. Всех применявшихся и до сих пор методов зажима, должно быть, оказалось мало, и группа Сталина пускает в ход во внутрипартийной борьбе ГПУ. Бухарину, вероятно, уже поручено написать «ученое» исследование об обысках у оппозиционеров-ленинцев как «методе внутрипартийной демократии». В завещании Ленин, указывая на «грубость и нелояльность» Сталина, высказывал опасение, что Сталин не сумеет правильно пользоваться той громадной властью, которую он сосредоточил в своих руках. Сталин подтвердил эти опасения с избытком. Обысками, исключениями, ссылками политики, ставившие ставку на Чан-Кай-Ши, надеются запугать оппозицию, отстаивавшую взгляды Ленина. Нечего и говорить о том, что это им не удастся. Они только опозорят себя. Оппозиция растет и все больше завоевывает доверие рабочих партийцев. Оппозиция отстаивает дело Ленина. И поэтому она непобедима.

Вожди оппозиции требовали немедленного созыва Пленума ЦК, «дабы он положил конец методам „подготовки“ XV съезда через ГПУ»452452
  Там же. Л. 55–70.


[Закрыть].

22 сентября ЦК и ЦКК ответили на обвинения, Томский окружком опять стоял в копии:

Оппозиция подымает фальшивый шум по поводу действий ОГПУ, доходя в своем бесстыдстве до неслыханного требования об освобождении арестованных в связи с нелегальной типографией беспартийных и уверяя, что история нашей партии не знает прецедентов обыска членов партии даже в том случае, если они находятся в связях с явно контрреволюционными элементами. ЦК и ЦКК заявляют, что подобные требования и протесты со стороны оппозиции свидетельствуют лишь о том, что лидеры оппозиции в своем падении дошли до полного разложения, до отказа от защиты СССР против контрреволюционных элементов, до полного отступничества от элементарных обязанностей членов партии.

Далее следовали исторические параллели:

Оппозиция не может не знать, что группа Мясникова (1921–1923 гг.), большинство которой составляли члены партии, подверглась обыску и арестам за ее явно раскольническую и антиреволюционную работу еще до исключения большинства из них из партии, причем эти меры были проведены при ближайшем участии и активной поддержке т. т. Троцкого, Зиновьева и Каменева. <…> Оппозиция не может не знать, что группа «Рабочей Правды» (1923 г.), большинство которой составляли члены партии, была подвергнута обыску и арестам за ее раскольническую и антиреволюционную работу еще до исключения их из партии, причем эти меры были проведены при полной поддержке со стороны т. т. Зиновьева, Каменева и Троцкого. Обо всех этих «прецедентах» оппозиция забывает. Если ОГПУ, как видно из его сообщения от 13 сентября с. г., ограничилось лишь обыском организаторов нелегальной типографии, членов партии из нынешней оппозиции, не подвергнув их аресту, то это говорит лишь о том, что ОГПУ поступило с этими раскольниками и врагами партийности несравненно более мягко, чем это имело место в аналогичных случаях в истории нашей партии.

Ответ ЦК был полон сарказма:

Зиновьев и Петерсон «возмущены» действиями ОГПУ. Но они трусливо скрывают от партии и ни единым словом не упоминают о том, что дело идет об организации оппозицией нелегальной типографии совместно с беспартийными буржуазными интеллигентами против партии и ее руководящих учреждений, что члены оппозиции Преображенский, Серебряков и Шаров открыто приняли на себя ответственность за организацию этой типографии. Зиновьев и Петерсон «возмущены», что ЦК ведет подготовку съезда будто бы путем репрессий в отношении оппозиционеров. Но они трусливо скрывают от партии и ни единым словом не оговариваются о том, что у ЦК имеется решение открыть дискуссию с конца октября этого года, что оппозиция обязалась перед лицом всей партии «честно и искренне» подчиняться всем решениям ЦК. <…> Зиновьев и Петерсон, очевидно, забывают, что партия совершила бы самоубийство, если бы она поколебалась хотя бы на одну минуту вышвырнуть вон из своих рядов разложившихся раскольников и дезорганизаторов.

И все-таки возникает неуловимое ощущение, что со стороны ЦК это все была игра в ответ на игру оппозиции. «Это опасные игры, – как бы говорил ЦК, – но мы всегда можем чуть отступить и от вас ждем того же». Однако уже скоро этот флер игры исчез, причем у оппозиции даже раньше. 23 сентября Зиновьев, Петерсон и присоединившийся к ним Смилга писали:

3 сентября 1927 г. 13 членов ЦК и ЦКК ВКП (б) вручили Политбюро «проект платформы большевиков-ленинцев» (оппозиции). Эту платформу Сталин напечатать, видимо, не может – ибо ленинской правды он, предавший ленинизм, вынести не может. Сталин знает, что эта платформа встретит горячую поддержку рабочих-коммунистов. Чтобы скрыть нашу платформу, Сталину ничего не остается, как попытаться «перекрыть» политику «уголовщиной». Ему нужны были «улики» насчет «нелегальной типографии», «врангелевского офицера» и т. п. И эти «улики» появились.

Оппозиция предлагала свои исторические параллели:

Для опытных революционеров-большевиков дело яснее ясного. Политически обанкротившийся Сталин собирается пойти по дорожке Керенского, Переверзева, Алексинского. Если нам приходится заниматься этим «делом» Сталина, то лишь потому, что в миллионной партии есть много молодых, политически неискушенных революционеров, которые не сразу разберутся во всем этом. Во времена Великой Французской революции это называлось «амальгамой». В один судебный процесс соединяли революционеров и монархистов, левых якобинцев и спекулянтов, чтобы спутать карты, обмануть народ. Термидорианская эпоха французской революции полна таких «амальгам». В июльские дни 1917 года Алексинский, Переверзев, Керенский и Церетели пытались прибегнуть против Ленина к таким же «испытанным» средствам, выдвигая «свидетелем» офицера Ермоленку, выдумывая шпионаж в пользу Германии и т. д. Многие рабочие помнят еще это. Мы, ученики Ленина, готовы, если этого потребует пролетарское дело, пройти вновь и через такой этап.

После этого оппозиция выдвинула процессуальные жалобы: «Мы получили „извещение о раскрытии нелегальной антипартийной типографии троцкистской оппозиции“ – за подписями Политбюро и Президиума ЦКК» – то самое извещение, из которого цитировал Ляпин в СТИ.

Никто из членов ЦК и ЦКК – оппозиционеров не был вызван при обсуждении этого вопроса в П. Б., что было бы вполне естественно, если бы Сталину не надо было хоронить какие-то концы в воду. Мы не видели ни одного показания арестованных, мы не знаем, кто эти арестованные, нам не дали возможности познакомиться с документами. Поэтому мы не можем еще дать исчерпывающего разбора этого одновременно жуткого и шутовского документа, к которому еще вернемся. В чем обвиняет этот документ оппозицию? Что он хочет доказать? Что у оппозиции была «нелегальная антипартийная типография». Но на деле ГПУ захватило только пару пишущих машинок, стеклограф и ротатор – т. е. такую «типографию», которая имеется в любом советском учреждении. Что печаталось в этой «типографии»? В чем состояла ее «антипартийность»? Печатались документы абсолютно партийные, предназначенные для опубликования в газетах. Товарищи Преображенский, Серебряков и Шаров сообщили ЦК и Президиуму ЦКК, что пишущие машинки и стеклограф принадлежат им и что ответственность за печатание оппозиционных документов лежит на них. В ответ на это Сталин разражается свойственной ему бранью, называя их «ренегатами» и т. п. Партия и рабочий класс знают трех названных выше большевиков с лучшей стороны, чем Сталина. Каждый из них состоит в нашей партии больше, чем по 20 лет. Подлинные большевики с отвращением пройдут мимо тех выходок, которые позволяет себе по отношению к ним Сталин – политический банкрот, для которого Чан-Кай-Ши вчера еще был товарищем, Евгений Чен (вчера участвовавший в расстрелах рабочих и крестьян) является товарищем и ныне, для которого Мартынов, Рафес, Гейнц Нейман товарищи, а Серебряков, Преображенский и Шаров «ренегаты».

В чем обвиняет далее сообщение оппозицию? 12‑го сентября 1927 г. – утверждает «извещение», к одному из бывших офицеров врангелевской армии явился какой-то Щербаков («сын бывшего фабриканта») с предложением достать шапирограф. К тому же лицу обратился некий Тверской «с сообщениями об организации военного переворота в СССР в ближайшем будущем». Кто этот врангелевский офицер? Как его фамилия? Почему она умалчивается? Арестован ли он? Почему именно к этому врангелевскому офицеру как раз одновременно обращаются и за шапирографом, и с сообщением о военном перевороте в СССР «в ближайшем будущем»? С какой целью делается ему это последнее сообщение? Кто должен был делать этот военный переворот в «ближайшем будущем»? Какая группа? Организация? Лица? Какое отношение оппозиция (или отдельные оппозиционеры) имели к предполагавшемуся «в ближайшем будущем» военному перевороту? Обо всем этом нет ни единого слова в сообщении Политбюро и Президиума ЦКК. Все это остается секретом изобретателя. Ведь тут центр всего вопроса. Кто подготовлял военный переворот? Какими средствами? Оппозиции помогали переписывать легальнейшие партийные документы, предназначенные во всеобщее сведение, беспартийные технические силы! Но в редакции «Правды» редакторами целых отделов являются беспартийные – чтобы не упоминать уже о беспартийных технических силах, обслуживающих ЦК, ГПУ, фракцию Сталина.

Среди беспартийных технических сил, помогающих оппозиционерам, нашлись люди, якобы связанные с врангелевцами! В извещении ПБ и Президиума ЦКК это не доказано. Но допустим на минуту, что это так. Что из этого вытекало бы? Разве не было случая, когда в числе сотрудников «Правды» оказался человек, позднее расстрелянный за подготовку покушения против Бухарина? Через несколько строк выскакивает сообщение о том, что в «нелегальной организации Щербакова – Тверского» (в какой? в чем она состоит? как давно существует? каковы ее цели?) «замешан ряд членов партии». При этом названы такие имена, как т. Мрачковский, Грюнштейн, Гердовский, Охотников и др. Мрачковский – один из старейших членов партии, герой гражданской войны, уральский пролетарий, испытаннейший большевик, которого знает и ценит вся партия, которым гордится уральский пролетариат. Другие названные члены партии также безупречные и заслуженные перед революцией товарищи, участники гражданской войны. В сообщении далее следует список 12 арестованных беспартийных. Сообщение ГПУ заканчивается словами: «при сем прилагаются все найденные материалы и показания арестованных». Но на деле ни то, ни другое к сведению членов ЦК и ЦКК не прилагается.

Как должно было бы поступить ГПУ, как должен был бы поступить ЦК, если бы они преследовали только цели изловить белогвардейцев? Опять-таки, допустим на минуту, что к таким членам партии, как Мрачковский, Грюнштейн и др., действительно примазались какие-то белогвардейцы и вообще ненадежные лица. Это может случиться с каждым большевиком. ГПУ должно было бы сообщить об этом, прежде всего, товарищам Мрачковскому и Грюнштейн (которым партия доверяла целые армии) и с их помощью поймать и расстрелять контрреволюционеров. ЦК обязан был преподать ГПУ именно такие указания. Почему же все сделано наоборот? Потому что Сталину нужно набросить тень на оппозиционеров в лице Мрачковского, Грюнштейн и др. Это и делается в «извещении» – хотя и трусливым образом. Нигде не сказано прямо, что Сталин обвиняет Мрачковского, Грюнштейн и др. в «военном заговоре». Но не сказано и обратное. Документ нарочито написан так, чтоб запутать неискушенного читателя. Формулировки выбраны такие, чтобы не исключали и такого гнусного подозрения. Всем этим Сталин хочет достигнуть того, чтобы обсуждение на ячейках нашей платформы по существу было сорвано элементами, готовыми на все, которые попытаются в «сенсациях» и «уголовщине» потопить принципиальные расхождения.

На указание в нашем письме от 20 сентября 1927, что член бюро М. К. Полонский в письменном заявлении говорит об «арестах и пр.» «лидеров оппозиции», Сталин отвечает ссылкой на арест Мясникова в 1923 г. Чтобы оправдать неслыханные методы борьбы против оппозиции (обыски и пр.), Сталин ссылается на то, что с нашего согласия в свое время был исключен из партии, а затем и арестован Мясников, заведомо отошедший тогда от диктатуры пролетариата, проповедовавший свободу печати «от анархистов до монархистов» и т. п. Да, это было! И это было правильно. «Маленькая» разница лишь в том, что нынешняя оппозиция защищает идеи Ленина против Сталина, отступающего от них в пользу Чан-Кай-Ши и Перселя, Евгения Чена и Хикса, Ван-Тин-Вея и Томаса, Мартынова и Рафеса. Сталин давно уже «намекает», что он намерен поступить с нами как с Мясниковым. Пусть попробует.

Оппозиционеры повторяли предложение об экстренном созыве Пленума ЦК. «Но мы хорошо знаем, что Сталин отклонит его. Почему? Потому что он хочет поставить перед совершившимися фактами не только XV съезд, но и свой собственный ЦК. Потому, что те „острые блюда“ (Ленин о Сталине), которые он готовит, можно изготовлять лишь в тесной компании». Письмо заканчивалось серией призывов: «Мы настаиваем на немедленном создании комиссии с участием двух членов ЦК и ЦКК из числа 13 оппозиционных членов ЦК и ЦКК для расследования всего дела. Мы настаиваем на немедленном напечатании нашей платформы. Мы призываем членов партии не поддаваться на провокации, сохранять полное спокойствие, требовать печатания платформы и не позволить отвлечь себя от обсуждения вопросов о классовой линии партии сталинскими заговорами. Не понадобится много времени, чтобы „мастера“ заговоров стояли опозоренными перед всей партией, перед всем пролетарским миром». ОГПУ вмешивалось только там, где это было необходимо, отвечал глава управления Менжинский: «Врангелевский офицер, упоминаемый в сообщении ОГПУ в ЦКК от 13 сентября, не арестован ОГПУ, потому что этот гражданин, назвать фамилию которого я могу лишь по прямому требованию ЦК ВКП(б), помог уже не раз ОГПУ раскрыть белогвардейские заговоры. Благодаря его указаниям были, например, раскрыты склады оружия контрреволюционной савинковской организации. Он же помог ОГПУ раскрыть лиц, причастных к последнему делу о военном заговоре». Обыски и аресты преследовали задачу разоблачения военного заговора, разъяснял далее Менжинский: «Раскрытие подпольной типографии было побочным и неожиданным результатом арестов беспартийных лиц, имеющих отношение к группе военного заговора. ОГПУ не вело и не ведет следствия по делу о нелегальной оппозиционной типографии, с которой были связаны члены партии, а передало это дело в ЦКК. Не вина ОГПУ, если союзники оппозиции из числа беспартийных интеллигентов оказались в тех или иных связях с военными, помышляющими о военном путче»453453
  Там же. Л. 71–84.


[Закрыть].