Текст книги "Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1"

Во время этих эпистолярных баталий Троцкий находился на южном курорте Нальчик. В конце сентября ему пришлось срочно вернуться в Москву и выслушать 27 сентября 1927 года речь Сталина на объединенном заседании президиума исполкома Коминтерна и его исполнительной контрольной комиссии о «нелегальной антипартийной типографии троцкистов». Сталин утверждал: «Оппозиция до того запуталась, так ловко загнала себя в тупик, из которого нет выхода, что она очутилась перед выбором: либо Коминтерн и ВКП, либо <…> ренегаты из нелегальной антипартийной типографии. Нельзя болтаться вечно между этими двумя лагерями. Пора сделать выбор. Либо с Коминтерном и ВКП, и тогда – война <…> против всех и всяких ренегатов. Либо против ВКП и Коминтерна, и тогда – скатертью дорога <…> ко всяким ренегатам и перерожденцам, ко всяким Щербаковым и прочей дряни». Сталин сожалел о своей прошлогодней умеренной линии в отношении Троцкого и Зиновьева. «Но теперь, товарищи, после всего того, что мы пережили за эти три месяца, после того как оппозиция нарушила ею же данное обещание о ликвидации своей фракции в специальном „заявлении“ от 8 августа, обманув еще раз партию, – после этого для мягкости не остается уже никакого места». «Почему, – иронически спрашивал Сталин собравшихся, – Троцкому не удалось „захватить“ власть в партии, пробраться к руководству в партии? <…> Разве тов. Троцкий более глуп или менее умен, чем Бухарин или Сталин? Разве у тов. Троцкого нет воли, желания к руководству? Разве это не факт, что вот уже более двух десятков лет борется тов. Троцкий с большевиками за руководство в партии? <…> Чем объяснить в таком случае, что тов. Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его способности, оказался отброшенным прочь от руководства великой партией, называемой ВКП?» Все дело, оказывается, было в отрыве Троцкого от партии: «Тов. Троцкий не понимает нашей партии. У него нет правильного представления о нашей партии. Он смотрит на нашу партию так же, как дворянин на чернь или как бюрократ на подчиненных. <…> Так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью»454454
  Сталин И. В. Сочинения. Т. 10. М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1949. С. 166.


[Закрыть].

К этому времени арена спора уже включала не только партийную элиту в лице ЦК, ЦКК и Президиума ИККИ, но и руководство провинциальных губкомов, окружкомов, крайкомов и контрольных комиссий ВКП(б). Неизвестно, всё ли читали Ляпин и Зимов в Томске, но доступ к этим материалам создавал им авторитет. Возможность цитировать материал выборочно и опускать ответы оппозиции прибавляла им власти.

Непрекращающиеся депеши ЦК и ЦКК партийному аппарату отмечали дальнейший отход оппозиции от партии. В своем обращении к партии от 27 сентября большинство ЦК настаивало, что ленинское наследие принадлежит ему, а оппозиция все более напоминает контрреволюцию:

Проходя с презрением мимо <…> недостойной брани по адресу партии, ЦК и ЦКК считают необходимым отметить, что заявление оппозиции от 23 сентября есть документ, целиком разоблачающий ее действительную природу, несмотря на прикрытие из «левых» фраз, которые теперь никого не обманут.

1) Авторы документа не только сползают на рельсы буржуазной демократии, организуя и защищая вместе с буржуазными беспартийными интеллигентами новую, нелегальную организацию против ВКП (б) и, следовательно, против существующего в СССР режима пролетарской диктатуры. <…> Более того, они играют с идеей свержения существующего в СССР режима. В ответ на раскрытие нитей военно-путчистской организации вокруг беспартийных «работников» нелегальной типографии оппозиции Зиновьев, Смилга и Петерсон заявляют, что у нас в СССР имеется положение, подобное июльским дням 1917 года, когда Алексинский, Переверзев и Керенский «выдумывали большевистский шпионаж в пользу Германии». Вожди оппозиции заявляют при этом: «Мы, ученики Ленина (!!), готовы, если этого потребует пролетарское дело, пройти вновь и через такой этап». ЦК и ЦКК считают ниже достоинства партии опровергать эту жалко-клеветническую аналогию по существу. Однако ЦК и ЦКК считают своим долгом обратить внимание на политический смысл этого заявления оппозиционных вождей. Что значит проводить такую аналогию с Керенским и т. д.? Это значит считать ВКП(б) контрреволюционной партией. Это значит считать СССР не пролетарским государством, а государством победившей контрреволюции. Что значит заявление о готовности «вновь пройти и через такой этап»? Как проходили этап Керенского и июльских дней большевики? Они проходили этот этап, подготовляя свержение государственной власти. Следовательно, если заявление Зиновьева, Смилги и т. д. имеет какой-нибудь смысл, то этот смысл есть расшифровка и углубление тезиса Троцкого о Клемансо. Ибо с Керенскими не дискутируют, а их свергают.

Заявления делались не с тем, чтобы переубедить, а с тем, чтобы делегитимировать. Исторические параллели носили зловещий характер: оппонент повторял шаги лиц, уже давно отправленных в мусорный ящик истории.

Ссылка на то, что ОГПУ взяло «только» технику, имеющуюся «в любом советском учреждении», поистине смехотворна, – продолжал ответ ЦК оппозиционерам, – но она точно так же целиком разоблачает оппозицию. Авторы заявления не могут не понимать, что одно дело – легальная техника советских учреждений, работающая под руководством партии, и совсем другое – нелегальная техника нелегальной организации, работающая против партии. Для всякого партийца ясно, что когда авторы заявления ставят эти принципиально различные вещи на одну доску, то они разрывают с партией, разрывают с режимом пролетарской диктатуры. Таким же смехотворным и антипролетарским является и аргумент относительно беспартийных членов нелегальной организации. Авторы заявления не могут не понимать, что одно дело, когда беспартийные (даже военспецы) являются работниками партийных или государственных учреждений, и совсем другое, когда они являются «работниками» нелегальной антипартийной (и, следовательно, антисоветской) организации. Для всякого партийца ясно, что когда авторы заявления ставят и эти две принципиально различные вещи на одну доску, то они разрывают с партией и разрывают с режимом пролетарской диктатуры.

3) Заявление т. Зиновьева и других целиком разоблачает оппозицию и в деле о военном заговоре. Касаясь вопроса об арестованных беспартийных, заявление т. Зиновьева и др. говорит: «Мы не знаем, кто эти арестованные» (стр. 2). И далее: «Разве не было случая, когда в числе сотрудников „Правды“ оказался человек, позднее расстрелянный за подготовку покушения против Бухарина?» (стр. 3). И еще дальше: «Это (т. е. возможность „облипания“ белогвардейцами) может случиться с каждым большевиком». Но если все это действительно так, то на каком же основании оппозиция в лице т. т. Преображенского, Серебрякова и Шарова выставила в своем письме требование «немедленного освобождения всех арестованных по данному делу»? На основании того, что «мы не знаем»? Или на основании того, что «это» может случиться с каждым большевиком? Разве кто-либо требовал освобождения покушавшегося на Бухарина? А т. т. Преображенский, Серебряков и Шаров требуют освобождения явно антисоветских элементов. А тов. Зиновьев и др. солидаризируются с письмом Преображенского, Серебрякова, Шарова. Следовательно, здесь налицо общее «требование» оппозиции об освобождении буржуазных интеллигентов, которое есть не что иное, как укрывательство подозрительных элементов, защита блока не только с беспартийными интеллигентами, но и блока этих последних с элементами, открыто стоящими по ту сторону баррикады и помышляющими о военном путче. <…>

4) ОГПУ в своем заявлении отвечает на вопрос тов. Зиновьева и др. о том, кто был бывший врангелевский офицер, к которому обращались Щербаков и Тверской. Обыскивая Щербакова и Тверского, ОГПУ шло по следам контрреволюционеров и совершенно неожиданно для себя натолкнулось на организацию, связанную с оппозицией. Вместо того, чтобы опомниться и увидеть всю опасность облипания силами контрреволюции, что неизбежно при методе работы оппозиции, последняя переходит к обелению и защите буржуазных интеллигентов, строящих нелегальную организацию и имеющих в своей среде людей, помышляющих о военном заговоре (показания арестованных имеются в ЦКК и доступны любому члену ЦК в любое время).

Ответ завершался угрозами:

ЦК и ЦКК заявляют, что они не позволят <…> сорвать план подготовки к XV съезду партии, установленный последним объединенным пленумом. ЦК и ЦКК заявляют, что они не допустят раскола партии и примут все меры к тому, чтобы обуздать дезорганизаторов и отстоять единство партии. ЦК и ЦКК заявляют, что они отсекут железной рукой всякую попытку втянуть во внутренние дела ВКП буржуазно-интеллигентский сброд вроде Щербаковых и Тверских и их охвостья из военных путчистов, стремящихся к свержению режима пролетарской диктатуры.

Вскоре последовал последний раунд эпистолярной перепалки. Не собираясь оставить последнее слово за Политбюро, Троцкий, Зиновьев, Евдокимов и другие повторяли 4 октября 1927 года то, о чем уже не раз писали в сентябре:

Партийный съезд не собирался два года. Около двухсот старых большевиков, в том числе 13 членов ЦК и ЦКК, выработали к XV съезду платформу, в которой подвергли критике политику Центрального Комитета в рабочем вопросе, крестьянском, промышленном, национальном, в вопросах международной политики, Коминтерна и внутрипартийного режима. Политбюро по предложению Сталина запретило платформу большевиков-ленинцев (оппозиции), тогда как его прямая обязанность была напечатать платформу к сведению всей партии. <…> Они с тревогой говорили сами себе: «Партия, пожалуй, спросит: а что это за платформа, ради которой жертвуют собою старые хорошие партийцы, обстрелянные в боях? Верно ли, что эта платформа антипартийная?» <…> Наиболее злостные аппаратчики решили: перекрыть платформу таким обвинением, чтоб испугать партию, заставить ее шарахнуться в сторону, не дать ей выслушать ни доводов, ни убеждений и провести «выборы» на XV съезд под указку аппаратной верхушки. С этой целью выдвинуто было бесчестное обвинение в связи оппозиционной «типографии» с белогвардейским военным заговором. В этом вопросе каждый член партии обязан разобраться.

Вожди оппозиции не сомневались в «единственном выводе», вытекающем из фактов: «Один и тот же агент ОГПУ вел наблюдение над военными заговорщиками и над коммунистами, готовящими к XV съезду платформу большевиков-ленинцев (оппозиции). <…> Дело о военном заговоре никакого отношения к перепечатке оппозиционной платформы большевиков-ленинцев не имеет». В этом случае были уместны следующие вопросы: «„Кто должен был делать этот военный переворот в ближайшем будущем?“ „Какая группа? Организация? Лица?“ На эти вопросы нам сообщили лишь, что расследование по делу продолжается. Но если расследование только происходит, то, казалось бы, надо подождать конца. Наше предложение создать комиссию для расследования с участием членов ЦК и ЦКК (оппозиционеров) отклоняется. Клевета забегает вперед, не дожидаясь никаких расследований». Далее вопросы в цитируемом обращении от 13 сентября 1927 года стали чисто риторическими: «Кто сообщил о военной организации? Некий Тверской, беспартийный, не имеющий никакого отношения ни к оппозиции, ни к печатанию платформы. Кому Тверской сообщил о военном заговоре? Агенту ГПУ. До сих пор все как будто в порядке. Выходит, что Тверской, узнавши о военном заговоре контрреволюционеров, сделал то, что должен сделать каждый честный советский гражданин, т. е. сообщил в ГПУ. Но что сделало ГПУ? Переслало показания Тверского в ЦКК как доказательство связи большевиков-оппозиционеров с контрреволюционными заговорщиками. Секретариат ЦКК приобщил показания Тверского к бумагам, относящимся к перепечатке платформы. Какова же суть показания Тверского о подготовке „военного переворота в СССР в ближайшем будущем“? Ссылаясь на некую обывательницу, которая ссылается на другого обывателя и т. д., Тверской говорит: „В военных кругах существует движение, во главе которого стоят т. т. Троцкий и Каменев <…>. Эта организация активна. О том, что организация предполагает совершить переворот, не говорилось, но это само собой подразумевалось“. Как вытекает из сообщения самого ОГПУ, Тверской по собственной инициативе сообщил агенту ОГПУ о том, что он из третьих или четвертых рук слышал о существовании военного „движения“, во главе которого стоят, как оказывается, Троцкий и Каменев. Какие же коммунисты входят в контрреволюционную организацию? Те, что перепечатывали платформу? Нет, сам Президиум ЦКК категорически отверг это обвинение. О каких же коммунистах идет речь? Не о Троцком ли? Тверской называет Троцкого и только его. Но заправилы грязного дела пока еще не решаются, очевидно, пустить в ход это второе более острое блюдо – насчет военного заговора, возглавляемого Троцким! Они считают, очевидно, что час еще не пробил».

Вожди оппозиции знали, что «заговор» – это уловка партийного руководства. Эту истину нужно было донести до рядовых партийцев. «ГПУ выдало своего агента за контрреволюционера, чтобы оправдать обыски у коммунистов. Секретариат ЦКК одобрил поведение ОГПУ на основании доклада Ярославского о мнимом участии коммунистов в контрреволюционной организации. Политбюро выпустило на эту тему извещение. Кто в этом деле обманывает? Кто обманут? Кто и для чего создал этот подлог? Кто пустил в партию отравленное обвинение? Все нити ведут к Сталину. Без его согласия, одобрения, поощрения никогда бы никто не осмелился бросить в партийные ряды основанные на подлоге обвинения оппозиционных коммунистов в участии в контрреволюционной организации. То, что Сталин делает в большом масштабе, на местах делается в малом. Тупые чиновники или негодяи карьеристы ставят на партийных и беспартийных собраниях отравленный вопрос: а где оппозиция берет денег для своих работ? Эти презренные клеветники не знают, очевидно, что наша партия выросла на самоотвержении и героизме своих членов, а не на полученных со стороны деньгах. В Сталинграде – бывший секретарь губкома Путнин обвинил рабочих-оппозиционеров в том, что они продают государственные секреты и с револьвером в руках заставляют коммунистов молчать о работе оппозиции. Такие и подобные гнусности распространяются по собраниям и публикуются в печати. Они расходятся по все более широким кругам партии и беспартийных. Все наши попытки удержать грязный поток клеветы и добиться честной, принципиальной и деловой дискуссии не привели до сих пор ни к чему. Наше требование опровергнуть клевету насчет связи оппозиции с военным заговором было отклонено. Легенда о „врангелевском офицере“ гуляет по стране, отравляя сознание миллиона членов партии и десятков миллионов беспартийных. Цель одна: перекрыть политическое банкротство Сталина, очернить оппозицию, застращать партию, сорвать дискуссию, подтасовать XV съезд. Таково положение в настоящий момент»455455
  РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 188 Л. 97–105.


[Закрыть].

Оппозиция явно проигрывала в информационном состязании. Извещение Политбюро ЦК и Президиума ЦКК от 22 сентября 1927 года о том, что работники оппозиции будто бы находились в связи с контрреволюционным заговорщиком, «читалось и читается на всех ячейках, вплоть до самых глухих углов». В выступлении перед томскими студентами, которое мы уже не раз цитировали, Ляпин пафосно сообщал: «Когда обнаружили эту типографию и арестовали некоторых из участников, то т. т. Преображенский, Шаров и Серебряков подали заявление, что они берут на себя всю ответственность за организацию типографии, – а всех беспартийных чуждых элементов просят выпустить» из заточения. Они имеют смелость предполагать, «что на самом деле руководит этой типографией не кто иной, как сам ЦК», негодовал он, при этом не разглашая перед студентами полный текст заявлений сторон456456
  ЦДНИ ТО. Ф. 320. Оп. 1. Д. 20. Л. 19–20.


[Закрыть].

Две недели члены Политбюро и лидеры оппозиции перебрасывались пространными документами. Обличительная риторика зашкаливала. Менялись семантика описания, маркировка, наименование кого-то предателем, раскольником, контрреволюционером. История французской и русской революций предоставляла спору важные идеологические матрицы. Но исторические параллели проводились по-разному: Троцкий проводил прямую параллель между своими сторонниками и санкюлотами, а ЦК соответственно приравнивал к термидорианцам. Сталин же сравнивал себя с Робеспьером, а в оппозиционерах видел меньшевиков, если не коллективную реинкарнацию бесхребетного и трусливого Керенского. Упоминались и история партии, репрессии в отношении фракционеров в 1923 году, проводились параллели между троцкистами и мелкобуржуазными революционерами (Савинков), между аппаратчиками ЦК и Церетели. Главный спор шел о том, на каком этапе находится революция, кто какие исторические силы олицетворяет.

У полемики была очевидная аудитория – номенклатура и партийные активы на местах. Стороны отсылали к общим коммунистическим ценностям, пытаясь убедить в своей правоте. Богатство стиля, усердность и скорость, с которой сочинялись вышеприведенные тексты, впечатляют. Победа должна была быть достигнута при помощи аргументов. Письма были обстоятельны и доказательны, в то же время стилизованы и полны гипербол. Авторы соревновались в изощренности, включали патетику, сарказм, но иногда и тонкую иронию.

В то же время в этих эпистолярных баталиях заметен переход от слов к действию. В дискуссию вошел новый актант – ОГПУ. На этом этапе чекисты были еще деликатны, обвинениями в адрес коммунистов не занимались, передавая их на рассмотрение контрольных комиссий. Но в этом порядке появились существенные сломы. Политбюро начало вспоминать о прецедентах: участники «Рабочей правды», «Рабочей группы» не ушли от наказания. «Партия знакома с таким монстром, как коммунист-контрреволюционер, – говорило большинство ЦК. – Партия сумеет себя защитить». «Мы уже свергли царя, – звучало в ответ из лагеря оппозиции, – свергнем и вас». Тюрьмы и ссылки нас не пугают. Последнее заявление опережало события: тенденция подключения ОГПУ к борьбе с оппозицией все еще находилась в зачаточном состоянии. Но вскоре мы увидим быстрый рост насилия во внутрипартийных «разборках»: если в сентябре 1927 года насилие еще принимало форму перебранки, то уже к ноябрю взвешенная беседа стала невозможной.

На октябрьском пленуме ЦК и ЦКК Троцкий пытался вернуться к обвинению, что оппозиция сговорилась с врагом. «Мое предложение – обсудить самостоятельно вопрос о врангелевском офицере и военном заговоре – было отклонено. Я ставил, по существу, вопрос о том, почему, кем и как была обманута партия, которой было сказано, что коммунисты, связанные с оппозицией, участвуют в контрреволюционной организации. Чтоб лишний раз показать, что вы понимаете под дискуссией, вы постановили мою короткую речь о подложном врангелевском офицере изъять из стенограммы, т. е. спрятать от партии. Бухарин преподносил нам здесь философию термидорианской амальгамы на основе документов Менжинского, не имеющих никакого отношения ни к типографии, ни к оппозиции. Но нам нужна не дешевая бухаринская философия, а факты. Фактов нет. Поэтому весь вопрос выдвинут вами фокусом в дискуссию об оппозиции. Грубость и нелояльность выросли до размеров преступного вероломства. Все документы, оглашенные Менжинским, целиком говорят против проводимой ныне политики, – нужно только эти документы осветить марксистским анализом. Но у меня для этого времени нет. Мне остается поставить основной вопрос: каким образом и почему руководящая ныне фракция оказалась вынужденной обманывать партию, выдавая агента ГПУ за врангелевского офицера, и выдергивать осколочки незаконченного и, видимо, дутого следствия для того, чтобы пугать партию ложным сообщением об участии оппозиционеров в контрреволюционной организации? Откуда это идет? Куда это ведет? Только этот вопрос имеет политическое значение. Все остальное отступает на второй и десятый план. <…> Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, ее политики, ее режима. Дело идет не о внешних только приемах. Основная черта нынешнего курса в том, что он верит во всемогущество насилия – даже по отношению к собственной партии»457457
  Коммунистическая оппозиция. Т. 4. С. 218–219.


[Закрыть].

Троцкий ставил проблему насилия принципиально:

Через Октябрьскую революцию наша партия получила в свои руки могущественный аппарат принуждения, без которого немыслима пролетарская диктатура. Средоточием диктатуры является Центральный Комитет нашей партии. При Ленине, при ленинском Центральном Комитете организационный аппарат партии был подчинен революционной классовой политике мирового масштаба. Правда, Сталин, в качестве генерального секретаря, внушал Ленину опасения с самого начала. «Сей повар будет готовить только острые блюда», – так говорил Ленин в тесном кругу в момент X съезда. Но при ленинском руководстве, при ленинском составе Политбюро генеральный секретариат играл совершенно подчиненную роль. Положение стало меняться со времени болезни Ленина. Подбор людей через Секретариат, аппаратная группировка сталинцев получили самостоятельный, независимый от политической линии характер. Вот почему Ленин, взвешивая перспективу своего отхода от работы, подал партии последний совет: снимите Сталина, который может довести партию до раскола и гибели. Партия не узнала своевременно об этом совете. Подобранный аппарат спрятал его. Последствия встали перед нами во весь рост.

Руководящая фракция думает, что при помощи насилия можно достигнуть всего. Это коренная ошибка. Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсерами дало – при определенных исторических условиях – гигантские результаты. Насилия Керенского и Церетели над большевиками только ускорили поражение соглашательского режима. Изгоняя, лишая работы, арестовывая, правящая фракция действует дубьем и рублем против собственной партии. Рабочий-партиец боится в собственной ячейке говорить, что думает, боится голосовать по совести. Аппаратная диктатура застращивает партию, которая должна быть высшим выражением диктатуры пролетариата. Запугивая партию, правящая фракция понижает ее способность держать в страхе классовых врагов458458
  Там же. С. 220.


[Закрыть].

Слова Троцкого сопровождались площадной руганью: «Только на вопрос <…> кто такой этот врангелевский офицер, арестован ли он, – т. Менжинский заявил, что врангелевский офицер является агентом ГПУ. (Голоса: Это не к порядку дня. Довольно.) Партия была обманута. (Крики: Довольно.) Для того, чтобы запугать. <…> (Крики: Довольно болтовни.) Я предлагаю Пленуму поставить в порядок дня вопрос <…> (Голоса с места: Вы можете просить, а не предлагать) <…> о том, как Политбюро, вместе с Президиумом ЦКК, обмануло партию. (Шум, звонок председателя. Голоса: это наглость! Клевета! Наглец! Ложь. Долой его!) Есть это ложь или нет, может быть проверено только после того, как Пленум разберет вопрос с документами в руках. (Шум. Звонок председателя.) (Голос: не клевещите!) <…> что мы имеем перед собой попытку совершенно в духе Керенского, Переверзева. (Звонок председателя. Сильный шум.) Это была попытка обмануть партию от начала до конца. (Ломов: наглецы! Долой Клемансо и клемансистов. Вон его с этой трибуны! Долой с этой трибуны.) (Беспрерывный шум и звонок председателя.) (Каганович: меньшевик, контрреволюционер!) (Голоса: исключить его из партии! Подлец!) (Звонок председателя.)»

Из зала раздавались выкрики: «Долой гада. Долой ренегата», «Могильщик революции, позор, долой». «Чего его слушать, это сплошная ругань против ЦК, – кричал Н. А. Скрыпник. – Трибуна ЦК не для такой мерзости». «Возмутительная речь, меньшевистская речь, ужас прямо», – возмущался Г. И. Петровский. «Заупокойная Троцкого», – добавлял жару Е. М. Ярославский. Г. И. Ломову не нравился стиль: «Завитушек много, а содержание пустое»459459
  Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 21–23 октября 1927 г. Кн. 1. М.: Политическая энциклопедия, 2018. С. 296–297.


[Закрыть].

«На пленуме ЦК была большая буря, – делился впечатлениями с Орджоникидзе Владимир Григорьевич Фейгин. – Это характеризуется хотя бы тем, что уже в начале, когда Троцкий внес запрос о военном заговоре, Ярославский запустил в него книгой. А потом Троцкого кто-то стаскивал, „нежно“ обняв за талию, с трибуны. Троцкий на него кричал – фашист, Муралов побежал защищать Троцкого и т. д.»460460
  Правда. 1927. 2 ноября; РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 1. Д. 74. Л. 1–2; Скоркин К. В. Указ. соч. С. 213–214.


[Закрыть] «Они держали себя так возмутительно, так оскорбляли нас, большевиков, что я, давши слово себе, что я выдержу все, не выдержал и запустил в Т[роцкого] контрольными цифрами Госплана, – признавался сам Ярославский Орджоникидзе 29 октября 1927 года – Но у меня получился „левый уклон“, и я промахнулся. Друзья говорят, что я сделал „неудачную попытку привести в соприкосновение контрольные цифры Госплана с мыслительным аппаратом одного из оппозиционеров“»461461
  E. M. Ярославский – Г. K. Орджоникидзе 29 октября 1927 г. // Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927: Сб. документов; Сост. А. В. Квашонкин, О. В. Хлевнюк, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. М.: РОССПЭН, 1996. С. 352.


[Закрыть].

Мало известно об «эмоциональных нормах» этого времени, богатого на аффектацию. Стенограммы фиксируют «шум в зале», и то далеко не всегда. Тем ценнее заметки Троцкого в письме Секретариату ЦК 24 октября. «Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. <…> В стенограмме не указано также, что с трибуны Президиума мне систематически мешали говорить. Не указано, что с этой трибуны брошен был в меня стакан (говорят, что тов. Кубяком). В стенограмме не указано, что один из участников объединенного пленума пытался за руку стащить меня с трибуны, и пр. и пр.»462462
  Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 230.


[Закрыть]

Насилие времен Ленина революционно, насилие времен Сталина и его приспешников контрреволюционно, настаивал Троцкий. «Непосредственной задачей Сталина является: расколоть партию, отколоть оппозицию, приучить партию к методам физического разгрома. Фашистские свистуны, работа кулаками, швыряние книгами или камнями, тюремная решетка – вот пока на чем временно остановился сталинский курс, прежде чем двинуться далее. Этот путь предопределен. Зачем Ярославским, Шверникам, Голощекиным и другим спорить по поводу контрольных цифр, если они могут толстым томом контрольных цифр запустить оппозиционеру в голову? Сталинщина находит в этом свое наиболее разнузданное выражение, доходя до открытого хулиганства. И мы повторяем: эти фашистские методы представляют собою слепое, бессознательное выполнение социального заказа других классов. Цель: отсечь оппозицию и физически разгромить ее. Уже раздаются голоса: „тысячу исключим, сотню расстреляем – и в партии станет тихо“. Так говорят несчастные, перепуганные и в то же время осатаневшие слепцы. Это и есть голос Термидора»463463
  Там же. С. 222–223.


[Закрыть].

Тем временем среди партийцев еще с лета ходили анекдоты:

Троцкий подписывается теперь только «Троий», потому что «ЦК» выпало. (Вариант: «потому что ЦК собирается его исключить, а он их уже исключил».)

«Какая разница между ЦиК’ом и цирком?» – «В цирке один укротитель укрощает двенадцать львов, а в ЦиК’е двенадцать укротителей не могут справиться с одним Львом».

Арам: «О чем сейчас думает Лев Троцкий?» Факир: «Троцкий Лев думает, что он лев, но он не прав, ибо он прав»464464
  Мельниченко М. Указ. соч. С. 195.


[Закрыть].

Томские оппозиционеры комментировали на заседании актива: «фиктивные, ни на чем необоснованные обвинения оппозиции в военном заговоре, обыски, произведенные органами ГПУ среди оппозиционеров, – обострили неслыханную борьбу. <…> Вместо того чтобы согласно указаниям Ленина обеспечить изучение разногласий, требуя точнейших документов, напечатанных, доступных к проверке со всех сторон, вместо этого ЦК накануне съезда создает версию о заговоре, имеющую цель сорвать дискуссию и отпугнуть от оппозиции партийные массы»465465
  ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 749. Л. 159.


[Закрыть]. Ляпин, Зимов, весь Томский обком отвечали на это: «Факты, предоставленные пленуму ЦК со стороны ГПУ, целиком подтвердили заговор белогвардейцев с изменниками партии»466466
  Красное знамя. 1927. 30 ноября.


[Закрыть].

Выше мы исследовали риторическую природу выступлений дискутантов. Это были не просто словесные пререкания: ставки росли и росли. Обсуждались не только аргументы сторон, но и само их право участвовать в споре.

Значило ли все это, что оппозиционная платформа нелегальна как таковая? В Новосибирской контрольной комиссии завязался принципиальный спор о правомерности знакомства партийцев с ее содержанием. «У меня платформа имеется дома, эту платформу я цитировал на партийных собраниях, я ее подписывал, ибо я считаю своим правом, правом члена партии, сказать ЦК о своих взглядах, – заявил троцкист Лев Ефимович Клейтман. – Но я не называю тех, кто мне эту платформу давал, ввиду того что вы сейчас же всех <…> привлечете к ответственности. Я имею право посылать в ЦК любое заявление, не рискуя вызвать за это определенное последствие. <…> Контрольная комиссия должна знать, что это мое право, и поэтому она даже не должна вести следствие о том, кто мне дал эти документы. Наконец, товарищи, когда контрольная комиссия ведет следствие по вопросу о том, кто мне давал тот или иной документ, я должен вам задать следующий вопрос: Имеет ли право член партии на основании партийного устава собирать подписи товарищей по тому или иному вопросу, которые они посылают в ЦК? Я говорю, что имеют право, и, преследуя нас за эту вещь, вы нарушаете партийный устав. <…> Если я считаю проводимую линию неправильной, если я считаю неправильными решения партийного руководства, то я имею право начать кампанию по подготовке созыва чрезвычайного партийного съезда или Краевой конференции, я имею право собирать с этой целью подписи членов партии, чтобы собрать одну треть голосов»467467
  ГАНО. П-6. Оп. 4. Д. 15. Л. 18.


[Закрыть].

Лаптев из аппарата Окружной контрольной комиссии настаивал, однако, что такие вещи должны делаться только «легальным путем. Где вы взяли этот документ? <…> (Тов. Клейтман с места: тоже легальным путем.) Ну, так скажите: Мы не знаем, партия не знает, а вы их нелегально распространяете. (Тов. Клейтман с места: Не запретили бы их печатать, тогда мы их не имели бы.) Это же меньшевистская платформа (голос с места: Докажите). Я скажу словами Зиновьева: „Были бы мы бабами, если бы мы распространяли контрреволюционную меньшевистскую платформу“. Вот как отвечал в свое время Зиновьев. <…> Почему ты не скажешь, кто тебе дал платформу? Своей партии ты не хочешь сказать? Почему ты молчишь? <…> Сейчас я оглашу одну выдержку из документов, которые мы взяли у оппозиционеров: „Непосредственной задачей Сталина является расколоть партию <…>“ (читает). И дальше следующее: „Ярославский <…>“ (читает). Товарищи, что еще хуже надо?»468468
  Там же. Л. 58–59.


[Закрыть]

Каждое высказывание нужно рассматривать как ответ на предшествующие высказывания в данной сфере, напоминает нам Бахтин. «Оно их опровергает, подтверждает, дополняет, опирается на них <…> Эти реакции имеют различные формы: чужие высказывания могут прямо вводиться в контекст высказывания, могут вводиться только отдельные слова или предложения, которые в этом случае фигурируют как представители целых высказываний…». Даже легчайшая аллюзия на чужое высказывание дает речи диалогический поворот, какой не может дать ей никакая чисто предметная тема. «Повторяем, высказывание – звено в цепи речевого общения, и его нельзя оторвать от предшествующих звеньев, которые определяют его и извне, и изнутри, порождая в нем прямые ответные реакции и диалогические отклики. <…> Чужая речь, таким образом, имеет двойную экспрессию – свою, то есть чужую, и экспрессию приютившего эту речь высказывания. Все это имеет место, прежде всего, там, где чужая речь (хотя бы одно слово, получающее здесь силу целого высказывания) приводится открыто и отчетливо выделена (в кавычках): отзвуки смены речевых субъектов и их диалогических взаимоотношений здесь слышатся отчетливо»469469
  Бахтин М. М. Указ. соч. С. 286.


[Закрыть]. Ярославский распространял свою экспрессию на чужую речь, на речь оппозиционеров. Он пересказывал нападки на ЦК иронически, возмущенно.