Текст книги "Портрет рассказчика"

«Фаталист» не сообщает ничего нового о Печорине. Читателю уже известно, что он легко идет на безрассудный риск, точно оценивает людей и обстоятельства, решителен и настойчив, добиваясь намеченного. Намек на философскую подоплеку – это ложный след, никаких философских глубин в повести нет. Ее важнейшее значение в композиции романа заключается в том, что она позволяет читателю освободиться от наивных и простодушных оценок Максима Максимыча и совсем иначе увидеть события, описанные в повести «Бэла». «Фаталист» завершает роман, объединяя отдельные повести в целостное, законченное произведение и показывая, какую чудовищную роль сыграли амбиции Печорина в смерти Бэлы. Бэла в этой повести не упоминается, но речь идет только о ней.

Она, по обыкновению, дожидалась меня у калитки, завернувшись в шубку; луна освещала ее милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она улыбнулась, но мне было не до нее. «Прощай, Настя», – сказал я, проходя мимо. Она хотела что-то отвечать, но только вздохнула.

Последний штрих к теме о женщинах в жизни Печорина. Лермонтов указывает на весьма своеобразное отношение Печорина к ним. Его герой здесь не лукавит, а описывает ситуацию в своем понимании именно так, как ее видит и чувствует. Только тут читатель может узнать, что в действительности испытывает Печорин, когда перед ним находится молодая, по-видимому, красивая и привлекательная девушка. Его описание начисто лишено чувств, влечения или желания обладать ею. Печорин не стремится привлечь ее, он не делает никаких усилий, чтобы произвести впечатление или понравиться. Он отвергает Настю, поскольку видит в ней труп – безжизненное, холодное тело с посиневшими губами. Женское начало на самом основном, физиологическом уровне не имеет власти над Печориным. Композиционно Настя – проекция, двойник Бэлы, и Лермонтов раскрывает здесь именно то, что чувствовал его герой к Бэле. Можно достаточно уверенно предположить, что фундаментальная проблема Печорина заключается в его неопределенной сексуальной ориентации, и как раз эту «болезнь» имел в виду автор в предисловии к своему роману.

Возвратясь в крепость, я рассказал Максиму Максимычу все, что случилось со мною и чему был я свидетель…

Здесь находится ключ к повести «Бэла». Вывод, который Максим Максимыч сделал о случившемся с Вуличем, характеризует его как непроницательного, довольно ограниченного человека, неспособного увидеть неочевидное, и определенно указывает на то, что реальная подоплека событий в крепости, о которых он рассказал как об истории романтического увлечения молодого офицера Печорина Бэлой, была иной. Сейчас, дочитав до конца и отвергнув ложную версию Максима Максимыча о романтических мотивах Печорина, читатель может самостоятельно, на основании собственных выводов, восстановить истинную картину случившегося тогда.

Печорин увлечен Азаматом и играет им, провоцируя того на опасные поступки. Сначала, пользуясь слабостями 15-летнего подростка и легкостью, с которой Азамат поддается манипуляциям, он подбивает его на кражу козла из отцовского стада. Затем, забавляясь страданиями Азамата, Печорин предлагает ему украсть сестру, обещая за это коня Казбича, о котором мечтал мальчик. Бэла не представляла интереса для Печорина настолько, чтобы идти ради нее на большой риск или преступление, она использована Печориным лишь в качестве средства в игре с Азаматом. Таким же образом, княжна Мери не была целью Печорина, а использовалась им как инструмент манипуляций в интригах с Грушницким. Получив Бэлу, Печорин вынужден манипулировать ею и Максимом Максимычем, поскольку отпустить девушку он не может из-за катастрофических последствий для репутации и карьеры. Добившись расположения Бэлы, он теряет к ней интерес и впоследствии не переживает о ее смерти.

В романе Лермонтова произошло много ужасного, из-за Печорина гибли люди, ничем не заслужившие своей смерти. Смерть Бэлы занимает особое место в этом ряду. Расследование читателем обстоятельств ее вопиющей и незакономерной гибели – суть романа Лермонтова, который, вероятно, можно считать одним из первых произведений мировой литературы с признаками жанра психологического детектива, намного опередившим свое время.

Комментарии к «Петербургским повестям» Н. В. Гоголя

Объединяющая идея «Петербургских повестей» – рассказчик как соавтор повествования. Рассказчик для каждой повести создается проекцией персонажа повествования со всеми его индивидуальными характерологическими и речевыми особенностями на автора, в целом нейтрального по отношению к происходящему. В качестве соавтора рассказчик своим языком пересказывает созданную автором фабулу, и тем самым определяет сюжетную линию. Кроме того, внося в повествование собственные субъективные оценки, рассказчик формирует контекст, который трансформирует авторский замысел. Субъективный контекст, созданный воображаемым соавтором, может как дополнять и усиливать основную авторскую идею, так и вступать с ней в конфликт, гасить ее («Шинель»). Рассказчик не становится тождественным герою повествования, но выступает как его дополнение, наследуя язык, психологический профиль, даже душевные болезни («Нос», «Записки сумасшедшего»). Разумеется, рассказчика также нельзя отождествлять с автором. Меняя особенности речи, стиль и ритм повествования рассказчика, автор может на небольшом материале создать проработанный портрет героя, избегая дидактики и прямых указаний читателю. Рассказчик как соавтор в повестях Гоголя – это художественный прием для воплощения авторского замысла, это продолжение идеи рассказчика-соавтора, впервые реализованной А. С. Пушкиным в романе «Евгений Онегин» и «Повестях Белкина».

«Невский проспект»

Повесть состоит из четырех частей: вступления, двух сюжетов, не связанных между собой, и заключения. Вступление и заключение составляют взаимоисключающую пару и служат обрамлением для сюжетных историй.

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!

Антитеза: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется… Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…»

…и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах.

Антитеза: «Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций».

Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства.

Антитеза: «Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой».

Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многим гуляющим…

Антитеза: «Но Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки!»

Два не связанных между собой сюжета с разными персонажами принадлежат к разным литературным жанрам, заметно отличаются по стилю повествования и имеют разных рассказчиков. Сюжетная линия художника Пискарева – это трагедия увлеченного человека, гибнущего от наркомании. Повествование фрагментарно, по большей части состоит из описания сна и наркотических галлюцинаций персонажа. История знакомства Пискарева с молодой женщиной содержит большое количество ярких эпитетов, идеализирующих прекрасную незнакомку. Язык Пискарева передает переживания героя и сообщает его восторг, восхищение и трепет перед ней. Стиль повествования меняется по ходу действия вместе с Пискаревым. Длинные предложения становятся короче и теряют описательную силу. Опиум убивает Пискарева – его язык беднеет, утрачивает образность, делается сумбурным и спутанным ближе к финалу.

Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по удалении от него.

Взгляд художника на общий план. Пискарев в отдалении замечает игру света на пестром плаще.

Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Всё, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, – всё это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах.

При ближайшем рассмотрении он замечает огромное количество мельчайших подробностей во внешности незнакомки, которые немедленно формируют в его восприятии законченный художественный образ ошеломляющей красоты. Собственные воспоминания о детстве, о лучших минутах вдохновения гармонично соединились с его представлениями об этой женщине.

Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз.

Шедевр Гоголя в одном предложении. Созданный собственной фантазией образ прекрасной незнакомки повергает Пискарева в состояние катарсиса, острейшего переживания, остановившего время, перевернувшего восприятие масштабов и перспективы, контуров и форм, движения и покоя. Интересно отметить, что в картине мира художника Пискарева практически отсутствуют цвета, уже нет пестрого плаща. Пискарев оглушен настолько, что не замечает красок. Но интересно, была ли эта девушка действительно настолько прекрасна? Вовсе нет.

Вернемся к началу эпизода. Два приятеля, художник Пискарев и поручик Пирогов, смотрят на дам, идущих по Невскому. Они замечают двух женщин – блондинку и брюнетку. Вот какой диалог происходит между ними:

– Стой! – закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. – Видел? – Видел; чудная, совершенно Перуджинова Бианка. – Да ты о ком говоришь? – Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Всё положение, и контура, и оклад лица – чудеса! – Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?

Поручик Пирогов, видевший обеих женщин, отдает предпочтение блондинке, жене жестянщика. Он даже не сразу понимает, что Пискарев поражен другой дамой, поскольку блондинка, на его взыскательный вкус, предпочтительнее. «Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?», спрашивает он приятеля. Мнение Пирогова важно здесь как понимание объективных достоинств внешности незнакомки, и непредвзятый взгляд Пирогова на эту женщину оказывается не в ее пользу.

Гоголь, создавший иллюзию красавицы через субъективное восприятие незнакомки Пискаревым, быстро разрушает созданный им же художественный эффект, что полностью соответствует взглядам автора на женщин как на источник страдания и мук:

…но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза.

Смена ритма и настроения в повествовании. Появляются подозрения, а вскоре за ними – жестокое прозрение.

Он содрогнулся.

Наивысшая точка повествования – предложение из двух слов коротко и безжалостно, после длинных и образных описаний оно звучит как выстрел. Пискарев понимает, что фантазии о прекрасной незнакомке завели его в притон. Бодрое и приподнятое вступление, перешедшее к рассказу о художнике, могло бы в начале создать у читателя иллюзию романтически-возвышенного повествования о случайной встрече на Невском и дать надежду на ее счастливое завершение, но здесь повествование совершает полный разворот, радикально меняются его ритм, стиль и язык.

Дверь отворилась, и вошел лакей в богатой ливрее.

Сон Пискарева о незнакомке. Тема сна героя будет неоднократно встречаться в повестях. Отличие сна от галлюцинации и делирия заключается в реалистичном начале и постепенном аддитивном нагромождении разнообразных нелепостей, неловкостей и препятствий. Наиболее интенсивное и самое неприятное переживание всегда предшествует финалу или пробуждению. Такая особенность в изображении сна будет особенно важна в дальнейшем для повести «Коляска».

Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе.

Фрагментарное и несколько отстраненное восприятие происходящего, уже ничего общего не имеющее с прежними переживаниями по поводу незнакомки. Появляются замешательство и некоторая тревога.

Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, – всё было для него блистательно.

Перечислены элементы приснившегося, плохо связанные с действительной реальностью: «воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров».

…но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе.

Растет дискомфорт.

Пискарев употребил все усилия, чтобы раздвинуть толпу и рассмотреть ее; но, к величайшей досаде, какая-то огромная голова с темными курчавыми волосами заслоняла ее беспрестанно; притом толпа его притиснула так, что он не смел податься вперед, не смел попятиться назад, опасаясь толкнуть каким-нибудь образом какого-нибудь тайного советника.

Нагромождение препятствий.

Творец Небесный, что это! На нем был сюртук и весь запачканный красками: спеша ехать, он позабыл даже переодеться в пристойное платье. Он покраснел до ушей и, потупив голову, хотел провалиться, но провалиться решительно было некуда: камер-юнкеры в блестящем костюме сдвинулись позади его совершенною стеною.

К препятствиям присоединяется чувство неловкости от неподходящего костюма.

Она села, грудь ее воздымалась под тонким дымом газа; рука ее (Создатель, какая чудесная рука!) упала на колени, сжала под собою ее воздушное платье, и платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый цвет его еще виднее означил яркую белизну этой прекрасной руки.

Появляется незнакомка, возвращаются воздушная, цветная картинка, восторг и восхищение.

…но в это время подошел камергер с острыми и приятными замечаниями, с прекрасным завитым на голове хохлом.

Очередное препятствие, на этот раз несколько комического свойства. Камергер – придворный высокого ранга, которому соответствует IV класс гражданского чина. Хохол на голове – признак принадлежности к национальному бандформированию на окраине государства. Камергер с завитым на голове хохлом мог явиться только во сне.

Она умоляющим взглядом посмотрела на Пискарева и дала знак остаться на своем месте и ожидать ее прихода, но в припадке нетерпения он не в силах был слушать никаких приказаний даже из ее уст. Он отправился вслед за нею; но толпа разделила их. Он уже не видел сиреневого платья; с беспокойством проходил он из комнаты в комнату и толкал без милосердия всех встречных…

Ее опять уводят, снова возникают препятствия, растет беспокойство и нетерпение, тухнут краски.

Он перебежал в другую комнату – и там нет ее. В третью – тоже нет. «Где же она? дайте ее мне! … Беспокойный, утомленный, он прижался к углу и смотрел на толпу; но напряженные глаза его начали ему представлять всё в каком-то неясном виде. Наконец ему начали явственно показываться стены его комнаты.

Пробуждение с беспокойством и усталостью.

Досадный свет неприятным своим тусклым сиянием глядел в его окна. Комната в таком сером, таком мутном беспорядке… О, как отвратительна действительность! Что она против мечты?

Мотив бегства от действительности в мир мечты и прекрасных фантазий.

Наконец она явилась! ее головка и локоны… она глядит… О, как ненадолго! Опять туман, опять какое-то глупое сновидение. …Наконец сновидения сделались его жизнию, и с этого времени вся жизнь его приняла странный оборот: он, можно сказать, спал наяву и бодрствовал во сне.

Отрывочное, сумбурное описание незнакомки в фантазиях, состояние Пискарева уже нельзя считать нормальным, грань между сном и явью стирается.

…взгляд его был вовсе без всякого значения, природная рассеянность, наконец, развилась и властительно изгоняла на лице его все чувства, все движения.

Пискарев уже полностью опустошен, хотя тема опиума еще не появилась в повести.

Он слышал, что есть средство восстановить сон – для этого нужно принять только опиум. Но где достать этого опиума? Он вспомнил про одного персиянина, содержавшего магазин шалей, который всегда почти, когда ни встречал его, просил нарисовать ему красавицу. Он решился отправиться к нему, предполагая, что у него, без сомнения, есть этот опиум.

По некоторым косвенным признакам можно предположить, что еще до встречи с незнакомкой на Невском Пискарев страдал от опиумной зависимости. Его лихорадочные мысли о том, где можно достать опиум, типичны для хронического наркомана.

Боже, какая радость! Она! опять она! но уже совершенно в другом виде. О, как хорошо сидит она у окна деревенского светлого домика!

Опиумная галлюцинация, видение с незнакомкой. Важно отметить, что его восхищение ею лишилось глубины и интенсивности, это уже не катарсис и потрясение. Предложения становятся короткими, личного в них существенно меньше, достоинства красавицы перечисляются, но не переживаются с прежней силой. Нет ослепления ею, образ незнакомки мельчает и заметно блекнет.

Ни о чем он не думал, даже почти ничего не ел и с нетерпением, со страстию любовника ожидал вечера и желанного видения.

Пискарев перестает заботится о себе, он теряет интерес к реальной жизни, употребление опиума становится ежедневным. Критическое отношение к происходящему отсутствует.

Из всех сновидений одно было радостнее для него всех: ему представилась его мастерская, он так был весел, с таким наслаждением сидел с палитрою в руках! И она тут же. Она была уже его женою.

Одна из последних галлюцинаций. Райское наслаждение называется, но не описывается. Предложения короткие, эпитетов немного.

…он подошел к зеркалу и испугался сам впалых щек и бледности своего лица.

Описание внешности хронического наркомана на опиоидах.

Никто не мог знать, ночевал он где-нибудь или нет; на другой только день каким-то глупым инстинктом зашел он на свою квартиру, бледный, с ужасным видом, с растрепанными волосами, с признаками безумия на лице.

Описание пунктиром и несколькими штрихами бедственного состояния и безумия Пискарева. Эпитеты: глупый, ужасный, растрепанный.

По судорожно раскинутым рукам и по страшно искаженному виду можно было заключить, что рука его была неверна и что он долго еще мучился, прежде нежели грешная душа его оставила тело.

Самоубийство как закономерный финал сюжета.

Даже поручик Пирогов не пришел посмотреть на труп несчастного бедняка, которому он при жизни оказывал свое высокое покровительство. Впрочем, ему было вовсе не до того: он был занят чрезвычайным происшествием.

Еще одно указание на хроническую наркоманию Пискарева. Ухлестывания Пирогова за женой Шиллера продолжались несколько недель, то есть от встречи Пискарева с незнакомкой на Невском до его смерти прошло не так уж много времени, поскольку сюжет Пирогова тогда еще не подошел к своему финалу.

История поручика Пирогова – это фарс и пародия, анекдот в прежнем смысле, неглубокая комедия на внешних комических эффектах, изложенная легкомысленным языком персонажа-рассказчика, не склонного к переживаниям и рефлексии. Пирогов начинает преследования и ухаживания за женой жестянщика Шиллера. Муж и его дружки застают Пирогова врасплох и кастрируют его. Пирогов некоторое время переживает, но потом утешается тем, что ему теперь ничто не мешает хорошо танцевать. В истории нет внутренней динамики, язык персонажа-рассказчика не претерпевает изменений.

Он превосходно декламировал стихи из «Димитрия Донского» и «Горе от ума» и имел особенное искусство пускать из трубки дым кольцами так удачно, что вдруг мог нанизать их около десяти одно на другое. Умел очень приятно рассказать анекдот о том, что пушка сама по себе, а единорог сам по себе. Впрочем, оно несколько трудно перечесть все таланты, которыми судьба наградила Пирогова.

Поручик был поверхностный, довольно пустой человек.

Он был очень доволен своим чином, в который был произведен недавно…

Отличался самодовольством.

Итак, Пирогов не переставал преследовать незнакомку, от времени до времени занимая ее вопросами, на которые она отвечала резко, отрывисто и какими-то неясными звуками.

История Пирогова интересна как обратная по сюжетным ходам с историей художника Пискарева.

Он было на минуту задумался, но, следуя русскому правилу, решился идти вперед…

Пирогов – полная противоположность Пискареву.

Шиллер сидел, выставив свой довольно толстый нос и поднявши вверх голову; а Гофман держал его за этот нос двумя пальцами и вертел лезвием своего сапожнического ножа на самой его поверхности.

Появляется тема повести «Нос», и, разумеется, иронически обыгрываются распространенные фамилии известных немецких писателей.

Впрочем, жена Шиллера, при всей глупости, была всегда верна своей обязанности, и потому Пирогову довольно трудно было успеть в смелом своем предприятии; но с победою препятствий всегда соединяется наслаждение, и блондинка становилась для него интереснее день ото дня.

Ход мыслей Пирогова, который объясняет его мотивацию: «…но с победою препятствий всегда соединяется наслаждение». У рассказчика-Пирогова довольно скудный язык с архаическими оборотами речи и инверсией, присутствует дидактика, прямые указания читателю.

Но все это как-то странно кончилось: по дороге он зашел в кондитерскую, съел два слоеных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении.

Ирония автора подготавливает развязку.

Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров.

Намек на утрату пола и успехи в танцах, которым раньше что-то мешало.

Дивно устроен свет наш! – думал я, идя третьего дня по Невскому проспекту и приводя на память эти два происшествия.

В тексте присутствуют два авторских отступления, завершающие каждую из сюжетных линий.