Текст книги "Цена империи. Фактор нестабильности"

– В этом огромная заслуга кардинала Ньюмена. И денег Сити. Ну а мы сделаем так, что Михаил узнает о роли Ватикана.

– И что с того?

– Запрет католической религии, например. И сразу же Польша вспыхнет! А это нам на руку!

– Разве папа Лев не видит такой возможности?

– Он надеется, что Речь Посполита обретет в итоге независимость, а он получит католическое государство, в котором влияние Рима превзойдет фактическую власть местных правителей.

– Хм… ему так хочется иметь власть мирскую, что он готов рискнуть сотнями тысяч своих верующих? Интересно… И насколько он в курсе НАШЕЙ игры? В любом случае эта возня в Париже пойдет нам на пользу. Реальной силы у «императрицы» нет. Но сделать ее постоянной угрозой Михаилу обойдется недорого. Если что, можно будет ее убрать, обвинив в этом Михаила. Тоже неплохо.

– Я совершенно согласен с вами, сир.

– Вы будете на следующем матче по поло? – внезапно спросил монарх, показывая, что серьезный разговор закончен.

Глава третья. Меланхолическая

В древние времена считали, что меланхолия – это такая темная жидкость, исходящая из человеческого тела, что-то дьявольское, а сами меланхолики – особые, странные люди, которые видят то, чего не видят другие, больше знают и могут предсказывать события, поскольку им доступна суть вещей.

Ларс фон Триер

Санкт-Петербург, Мариинский дворец

13 февраля 1881 года

ЕИВ Михаил Николаевич

Сегодня у меня было особо отвратительное настроение. Я заранее отдал приказ никого не принимать. Хотелось побыть одному. Просто посидеть, подумать, вот, закурить! В этом мире я практически не курю. Редко в какой день тянул трубочку табака, просто для того, чтобы передохнуть, что-то обдумать, в общем, сделать себе незапланированную паузу. Но сегодня мне нужен был какой-то якорь, который закрепит мои мысли в нужной точке, чтобы уже оттуда смотреть в далекое и несбыточное уже будущее. В ЭТОЙ реальности история пошла совсем по другому пути, так что возврата к тому прошлому не будет, разве что я чего-то не учел, не просчитал, что-то такое крутится у меня в голове… Но никак не могу собрать картинку воедино. Не собирается. На этот раз выбрал трубку с длинным мундштуком, так называемую «турецкую», за ее форму и происхождение. Она трофейная, с Кавказа. Была в коллекции какого-то местного паши, бежавшего от русской армии. Быстро бежал, забрал самое ценное, и то не все. Теперь табак. Мне недавно привезли виргинский, очень светлый и легкий, но сейчас хочу чего-то позаковыристей, да и эта трубка сама просит какой-то ориентальный сорт, что-то с восточным ярким колоритом.

Например, вот эта коробочка: балканский светлый, да, это не «Герцеговина», табак средней крепости с весьма оригинальным ароматом. Не всем нравится. Мне – под настроение. Сегодня как раз оно. Медленно набиваю чашу, уплотняю аккуратно нарезанный лист. Теперь все готово. Витте отпустил. Сегодня приема не будет. Сегодня я подвожу итоги целого года. Итак, что мы имеем в плюсе: стал императором, причем на вполне законных основаниях. Земский собор – это сила. Потом сумел придавить террористическую угрозу. Во всяком случае, жандармы не зря едят свой хлеб. Британия получила пару затрещин и вынуждена была согласиться на мои условия. И не имеет значения, выгорит ли у меня содрать с нее все, даже хоть что-то. Важно другое – репутационные потери! Макнуть наглов мордой в грязь – это не только удовольствие, но и целый ряд политических преференций. То же потепление в отношениях с Германией – это еще один плюсик мне на пользу. Конечно, промышленную мощь кайзера не сравнить с лаймовской, но это ничего, я-то знаю, насколько быстро будут немцы рвать экономические подметки Европы. Есть ли от этого выгоды? Во-первых, заказ на строительство двух химических комбинатов по самым современным технологиям. Еще один заказали в САСШ. Еще один плюс – мы передали Вильгельму чертежи паровой машины тройного расширения. Да, понимаю, что надо было бы наладить ее производство на наших мощностях, но… строительство двигателей у нас все еще в зачаточном состоянии, и такой агрегат не потянут пока что. А эти машины должны стать основными двигателями для новых кораблей: от миноносцев до броненосцев. Именно их мы и собираемся поставить на крейсера новой серии. Самое интересное, что немцы не отказались от очень приличного заказа, хотят посмотреть, как эти машины будут смотреться на наших кораблях. Потом Вилли и свой флот начнет усиливать. Ну а что? При одинаковых параметрах прирост мощности от тридцати до сорока процентов (по расчетам). Что будет на самом деле… Это сложно представить себе. Но при этом построят нам четыре эскадренных миноносца водоизмещением 230 тонн на этих самых машинах. Говорят, что лимонники от такого заказа весьма возбудились и прислали своих представителей, предлагая построить для нас несколько крейсеров на лучших верфях.

А я сказал, что подумаю, вот и до сих пор думаю… А надо ли они мне? В плюс успехи в Средней Азии, где Мерв наш и отдавать его не собираюсь. Удивительно, но в этом мире все повторилось, только чуть-чуть иначе: у меня послы Франции и Британии потребовали убрать из армии Скобелева! Мол, после этого наши отношения улучшатся. Пошли в жопу! От таких друзей избави нас, Боже! В Афганистане все идет к тому, что Мухаммед Аюб-хан станет вассалом Абдур Рахман-хана. Но при этом власть над пуштунами будет у Кандагара. Кабул же имеет статус верховного правительства страны, впрочем, вот и все. Английские дипломаты пытались подкупить то одного, то другого, предлагая серьезные деньги на развитие страны, точнее, на личные нужды. Вот только уже подписано решение о строительстве железной дороги через Кабул к Кандагару, оттуда в Герат. Понимаю, что это будет очень сложное и очень дорогое строительство. Ничего! Потянем!

Эта железная дорога должна соединиться со среднеазиатской чугункой, которая дотянется к Мерву. Строится дорога на Мурман и началось проектирование Транссибирской магистрали. Да, я понимаю, насколько сложная задача встала перед нами. Но деться-то некуда, надо! Осталось только окончательно решить, как ее будем тянуть. Может быть, все-таки придется вернуться к варианту КВЖД. Но тут дипломаты будут трудиться в поте лица, с Пекином договариваться ой как непросто! Что еще? Тибет – тоже в плюс. Пусть пока что это только аккуратное начало… Ничего, мы не торопимся. Что у нас по промышленности?

Начали осваивать Криворожское месторождение железа и Донбасс – там нужный стране уголек. Железа надо много, очень много. Очень нужно начать освоение угольных залежей и железных руд в Приморье. Там пока идут геолого-изыскательные работы. Лиха беда начало. Но в планах там и рельсы катать, и броню для крейсеров варить. В общем, планы гигантские. Осваиваем бакинские месторождения нефти. Рокфеллер получил от ворот поворот. Говорят, что обиделся. Его проблемы. К нашей нефти я этого мерзавца не подпущу. А вот Нобели все больше втягиваются в российские пределы. Купили они в Швеции «Бофорс» и сразу же подписали контракт на создание завода по производству орудий у нас в Туле. Что еще? В Нижнем Новгороде строится завод по производству двигателей внутреннего сгорания. Договор заключен с компанией Отто, изобретателя первого четырехтактного двигателя. Впрочем, руководить созданием этого завода стали два таких специалиста, как Готлиб Даймлер и Вилли Майбах. У них уже начинались разногласия с самим Николаусом Отто, так вот, этот завод и строится с таким прицелом, что эта неугомонная парочка его и возглавит. Так что появление и внедрение хорошего двигателя внутреннего сгорания не за горами. Надоело ездить в ландо, хочу прокатиться в авто!

Видите, даже стихами заговорил его величество, от безысходности. А вообще, Менделеев подыскивает специалиста, который займется двигателем на мазуте, проще говоря, дизелем. Мне такой движок очень нужен. Особенно если хочу построить подводную лодку. Что еще хорошего? Телефонизация Санкт-Петербурга. На очереди – Москва. Вишенкой на тортике – строительство оптико-механического завода в Гусь-Хрустальном. Почему не в Санкт-Петербурге? Не хочу, чтобы важнейшие производства с мощным военным потенциалом располагались так близко к границе, я-то знаю, что может произойти в будущем, поэтому сосредотачиваю основные производства на Волге и за нею. И вообще – Уральский промышленный кластер обязательно будет. Уже проектируем!

А оптико-механический строит сынок Карла Цейса Родерик вместе с профессором Аббе и химиком Шиттом. Их качество песка устроило. Узнав размеры строительства, сам Карл приезжал. К сожалению, состояние здоровья не позволило ему заняться заводом, но это производство обещает быть самым передовым в мире, чего я, собственно говоря, и добивался. Тем более что запатентована первая фотокамера, использующая целлулоидную пленку. Хрен вам, а не «Кодак»! В общем, ориентация завода на производство компактных фотографических аппаратов – это одна сторона медали, а вот микроскопы, телескопы, бинокли и дальномеры – это будет вторая сторона медали. Чуть ли не более важная! Это строительство не стало бы возможным без помощи кайзера. Хочет посмотреть, что из этого получится. Но в его планах расширить производство в Йене, если наш опыт даст хороший результат. Вильгельм несколько озадачен тем, что я делаю ставку на молодых и не слишком известных изобретателей. Ну, у меня такая натура. Я-то знаю, что у кого получится. А когда – чаще всего вопрос финансирования. И подтолкнуть человека, подсказать. У меня подсказками от себя и Сандро четыре тетради лежат исписанные.

Что еще? Обуховский завод получил заказ на строительство новых орудий в башнях. Плюс электроприводы к ним. Тульский патронный завод разработал пули под бездымный порох. У нас образуется огромное количество ненужного стрелкового вооружения… а что тут плохого? Будет что отправить в Африку для борьбы с английскими колонизаторами. Англо-бурская война на носу! В военном деле тоже есть некоторые подвижки. Создается первая бригада осназа. Это под руководством того же Воронцова-Дашкова. Она пока что состоит из трех батальонов – первый батальон охранный, его специфика – обеспечение безопасности монарха и вообще руководства империи, силовые акции по пресечению терроризма. Там уже триста человек набрано. Второй батальон – снайперско-диверсионный. Понятно, кого они готовят. И третий – разведывательный. Они чуть поменьше, пока по двести человек. Под Москвою развернули учебную дивизию нового строя. Оборудовали полигоны, обучение действию рассыпным строем, учим стрелять, хорошо стрелять. Штыковой бой – это как элемент последнего удара. Эта военная часть должна стать становым хребтом армии постоянной готовности. Пока тренируются. Десять тысяч штыков. Пока не решил, что делать с гвардией, пока все они остаются в Питере, но… В общем, есть над чем голову поломать. Опытовый бассейн сделали, центр воздухоплавания открыли.

И тут дверь кабинета открывается, вот чертовщина! Я же приказывал никого не пускать. Витте бы и не пустил, а как нет Сергея Юльевича, так и бардак! Эти его заместители что-то расслабились. Из-за того, что курю, повернувшись к окну, не вижу, кто вошел, но, почувствовав нежные руки на плечах, понял, что ее-то и Витте не остановил бы.

– Ты слишком много куришь, дорогой!

Я целую руку Ольги в ответ.

– Ты опять переживаешь ТОТ день?

Утвердительно киваю головой. Вот такой у нас диалог получается чаще всего.

– Мне надо бы с тобой поговорить. Это важно…

А куда я денусь? Встаю, подвигаю Ольге кресло, нажимаю звонок. Ольга в это время любит выпить чайку, так чего уж… чай на двоих и прошу приготовить. Как только нам принесли требуемое, как государыня принялась снимать с меня стружку:

– Микаэль, ты должен меня послушать. Этот год… ты себя гробишь! Так ведь нельзя! Вспомни, когда мы были на Кавказе, у тебя было тоже много обязанностей, но ты имел время и на семью, мог выбраться на отдых. А что сейчас? Ты забыл про выходные! Даже в воскресенье, после службы, ты идешь к своим бумагам. Ты понимаешь, что так нельзя?

– Понимаю…

Уф… удалось слово вставить!

– Пообещай мне, что будешь больше отдыхать и проводить времени в семье!

– Обещаю…

(Второе слово удалось вставить, процесс идет!)

– Нет, ты не так обещаешь, ты просто пытаешься меня успокоить и отмахнуться от моих тревог. Микаэль!

Вот зараза, если уже называет меня Микаэлем, дело швах. Это значит, что она настроена решительно и раздражена. Так просто отбрехаться у меня не получится.

– Обещаю!

Третье слово прозвучало уже тверже.

– Ну вот видишь, можешь же быть паинькой! Когда мы последний раз вместе ходили в театр? Скажи мне?

– Сегодня в Мариинском театре премьера «Орлеанской девы» Чайковского. Ты – приглашена.

– Микаэль! Не шути так… Что, на самом деле? Я же совершенно не готова! У меня же нет платья для похода в опера… Так мы точно идем? Точно! Тогда я побежала…

Ольга поцеловала меня в лоб и умчалась, подобно тайфуну, вот только к чаю так и не притронулась. А мне настроение сбила. Меланхолическое. В общем, пойду-ка я, постреляю! А то как-то эти все мерехлюндии меня достали. Хорошо, что еще Сандро с его язвительными подколками на занятиях. Так что немного спустим пар в хорошо приспособленном для этого помещении. Не могу понять почему, но стрельба меня действительно успокаивает.

Чем хорошо быть императором, так тем, что твоя ложа в опере никем не занята! Так что вместе с семейством расположились мы довольно-таки комфортно. Ширинкин опять дулся, но не сильно, вообще-то всегда просил сообщать о таких выходах в свет заранее, хотя бы за сутки, но тут у меня семейные обстоятельства, так что пришлось его мальчикам побегать. Удалось отстрел Романовых прекратить, но тут такое дело… Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Расположился в ложе с Ольгой и детьми. Старшими. Сандро от оперы отлучил за выдуманную провинность. В общем, поддерживаю имидж «не самого любимого сыночка». Попросил до начала премьеры композитора зайти в царскую ложу. Конечно же Петр Ильич не отказался. Он заметно нервничал, все-таки премьера! Впрочем, рассказал о планах, собирался в турне по Европе, где ему предстояло дирижировать собственными произведениями. Благодарил за награду и финансовую помощь, посетовал немного на цензуру, из-за которой ему пришлось несколько раз переделывать либретто, в общем, обычный светский разговор с обычным гениальным композитором. Когда он ушел, успел шепнуть Ольге, что искренне завидую Чайковскому: не знаю, сколько будут помнить меня, а вот его музыка – это навечно! Умная женщина ничего не сказала в ответ, но посмотрела на меня очень и очень внимательно. Ну да, Штирлиц как никогда был близок к провалу. Характерно, что, будучи столь известным музыкантом, Петр Ильич никогда не был богат, всегда нуждался, много работал именно для того, чтобы чувствовать себя более-менее обеспеченным человеком. Гениальный Моцарт умер от голода. Ладно, надо будет Чайковскому еще какую-то премию выписать – мне не жалко, ни орденов, ни денег. Ибо Петр Ильич – наше национальное достояние.

Я говорил вам, что терпеть не могу оперу? Не говорил, бывает. Я ее действительно терпеть не мог. На балет пойти еще куда ни шло, а вот на оперу… Не мое это! Я даже на самые-самые разрекламированные мюзиклы не ходил. А зачем? Помню, мне попалась видеокассета с мюзиклом «Чикаго» – американским конечно же, при этом песни шли подстрочником, и слушал я это в оригинале. Это где Ричард Гир вокалом не блистал, но ничего не портил. Был впечатлен. Через месяц попросил на том же прокате кассету еще раз – решил впечатлить гостей. Ага! А там наложили музыку из нашего отечественного передела. И когда Филя перекрывал Гира, это было отвратительно… Не тот типаж по голосу. Пусть даже поет красиво и правильно, и в ноты даже попадает. Но не то… весь флер от фильма исчез.

Если же говорить честно, то опера Чайковского мне понравилась. Не так, чтобы я писался в кустах от восторга… но понравилась! Говорят, что критики ее не слишком-то оценили… посмотрим, какова будет критика после того, как сам император аплодировал стоя, причем долго и настойчиво! А вообще-то я оценил и работу дирижера, Эдуард Францевич Направник был, как всегда, на высоте! Еще очень приятно удивили голоса Васильева 3-го, Стравинского (отца известного композитора) и Вильгельмины Рааб. В любом случае аплодировал я искренне. Да и присутствовал при историческом (с точки зрения искусства) событии – премьеры оперы самого Петра Ильича Чайковского! Занавес!

Глава четвертая. Ваше кадетское высочество

Ни минуты для личного счастья, все отчизне!

Из к/ф «Гардемарины, вперед!»

Санкт-Петербург. Морской кадетский корпус 24 марта 1882 года

Великий князь Александр Михайлович

(Сандро)

В Морском кадетском корпусе очередной день подходил к концу. Вечерний чай был давно уже выпит, и желающие могли ложиться спать, хотя до обязательного отбоя оставался еще час. Кадет четвертого курса Александр Романов, вернувшийся из города, куда он, как и прочие его товарищи, не имеющие штрафных отметок, мог ежедневно уходить после окончания занятий, сидел откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, и со стороны могло показаться, что он задремал. На самом деле он занимался анализом прошедшего дня, вспоминал события, встречи, разговоры. В идеале данная методика предполагала ведение дневника, чем, кстати, занимались многие Романовы на радость историкам грядущего. Но в его случае делать записи было бы рискованно даже в родительском дворце, а уж в Корпусе это было невозможно по определению. Но внезапно он ощутил чувство полной расслабленности, комфорта и безопасности. Стены зданий, как и люди, дышат, они могут впитать в себя сырость или дурной запах. Но если отойти от сугубо материалистических позиций, то нельзя отрицать того, что слова, эмоции и даже мысли людей, кои годами круглосуточно живут или работают в доме, навечно оставляют свой след. Сандро попытался максимально раскрыть свое сознание и понял: его, а точнее ИХ наконец по-настоящему приняли и сочли своими. И сей вердикт вынесла не строгая экзаменационная комиссия, но сам Корпус. Если юношеская составляющая объединенного сознания сочла сие за промысел Божий, то часть, принадлежащая академику, по привычке попыталась подвести под научную платформу. Но затем Коняев признал бесполезность этой попытки и просто отдался воспоминаниям о последних двух годах жизни в XIX веке.

Среди более или менее значимых эпизодов не последнее место занимал процесс сдачи вступительных экзаменов и экстернат за два курса в Морском училище, то бишь корпусе, ибо волею попаданцев это переименование произошло лет на десять раньше, чем в реальной истории. «Как родная мать меня провожала, как тут вся моя родня набежала…» Именно такими словами пролетарского поэта Демьяна Бедного, по мнению великого князя Александра Михайловича, можно было описать обстановку, коя подобно наводнению постепенно заполняла Ново-Михайловский дворец. Эпицентр же сего катаклизма находился в личных апартаментах его достойной матушки, ибо она решительно не понимала и не принимала стремление ее любимого Сандро пойти учиться в Морской корпус. Ольга Федоровна, может, и не слишком разбиралась в античной философии, но зато отлично помнила слова греческого мудреца Анахарсиса: «На земле существуют три вида людей: живые, мертвые и те, кто плавает по морю». И, естественно, желала его видеть только среди первой категории. После страшного взрыва в Зимнем дворце, который уничтожил большую часть Романовых, а ей и супругу принес императорские короны, у нее появился лучик надежды на то, что сын передумает. Тем паче что Сандро едва не утонул и долго лечился. Для достижения успеха Ольга Федоровна даже заручилась поддержкой профессора Манассеина и уговорила его намекнуть мужу о нежелательности для их сына военно-морской карьеры, естественно по состоянию здоровья.

«А все же неплохо мама тогда все организовала, – оценил еще тогда академик интриги матушки, готовясь при этом к убытию в Морской корпус для сдачи экзаменов. – Если бы мы с Конюховым своевременно не идентифицировали друг друга, то у нее могло все получиться. И пришлось бы вам, уважаемый академик, кобылам хвосты вычесывать или пушку банить. Ибо тогда батюшка непременно из меня артиллериста сделал. Это, конечно, не пехота, но мне туда неохота. Блин, стихами заговорил. А все нервы, ибо экзамены через час, а моя юная половина откровенно мандражирует. Да и ее более зрелая часть, чего скрывать, немножко переживает».

Ибо сперва предстояло доказать, что мое домашнее образование перекрывает предметы трех классов кадетских корпусов, а ее математическая составляющая соответствует четырем классам классической гимназии. Какие они там в двадцать первом веке наивные и самоуверенные. Большинство относится к своим предкам в лучшем случае с чувством отеческого снисхождения, а в худшем – с толикой пренебрежения. Ну как же-с, что стоит ихняя «ариХметка» супротив нашей алгебры? А если потребуется, то интернет, майкрософт, линукс, мathcad нам в помощь. Честно говоря, и сам Коняев до определенного момента слегка подтрунивал над гимназическим образованием. Это длилось до того момента, пока ему в руки не попалась первая книга Игоря Валериева из цикла «Ермак», относящаяся к категории альтернативной истории. Дойдя до момента решения главным героем математической задачи, академик, не дочитав фрагмент, закрыл книгу и, вооружившись ручкой, начал набрасывать систему уравнений. Но, к его стыду, с налета справиться с этой головоломкой он не смог и лишь часа через три, подключив логику, получил искомый ответ. А теперь очень не хотелось бы оскандалиться на реальном экзамене. Тем более что на каждое место в корпусе претендовало пять человек.

Сандро был бы несказанно удивлен, если бы узнал, что в это же время в своем кабинете предавался этим же воспоминаниям начальник корпуса контр-адмирал Епанчин. Для Алексея Павловича, или же «папашки», как его за глаза именовали кадеты, сентябрь 1880 года также стал своеобразным экзаменом, серьезным испытанием на право возглавлять Морской корпус. Не будучи настоящим морским волком, он всю свою жизнь и военную карьеру посвятил делу обучения будущих офицеров Российского Императорского флота, пройдя все ступени от преподавателя до начальника Морского училища и Николаевской морской академии. Видит бог, что он делал все, что мог, дабы его кадеты учились морскому делу настоящим образом. Поощрялись умение думать, рассуждать и способность заниматься самообразованием. От математики и статистики, морской географии и современной скорострельной артиллерии и до иностранных языков, музыки и песнопения. Не были забыты и заветы государя Петра Алексеевича, поощрял батюшка-император занятие ремеслами и сам был искусным плотником, да не простым, а корабельным. Конечно, кадеты не могли подобно первому императору Всероссийскому выстроить галеру, но шлюпки, палубные ботики и пятивесельные гички изготовлялись ими и собирались, чего уж там. Но было одно печальное обстоятельство, которое добавляло, причем не ложку, а, пожалуй, целое ведро дегтя в бочку с медом. Речь идет о том, что народовольцы сумели заманить на свою сторону не только симпатии нескольких десятков воспитанников Морского училища, но и привлечь иных из них к реальной антигосударственной деятельности. Николай Суханов и Александр Штромберг возглавили военную организацию «Народная воля». Оба этих отщепенца были арестованы и повешены уже после трагической смерти императора Александра II, его супруги, детей, да и почти всей августейшей фамилии. Над головой контр-адмирала Епанчина нынче сгущались тучи, его прямой начальник и во многом единомышленник великий князь генерал-адмирал Константин Николаевич находился в негласной опале, и о смещении его с должности или ликвидации таковой говорили в адмиралтействе как о неизбежности. А кроме того, нашлись доброхоты, обвиняющие его в соучастии или даже в руководстве сим покушением с целью захвата власти и трона. Естественно, тень подозрения падала и на всех лиц, которые так или иначе считались приближенными к главе морского ведомства. Контр-адмирал Епанчин признал собственную вину и уже вынес себе приговор. Если команда корабля взбунтовалась, то ответственность ложится на капитана. В ящике его стола лежало прошение об отставке, которое он собирался вручить Михаилу Николаевичу, избранного Земским собором императором Всероссийским.

Согласно традициям в Морском кадетском корпусе, на сдаче письменного экзамена по русскому языку и математике присутствуют родители и родственники кандидатов, а то, что среди последних будет и великий князь Александр Михайлович, ему вовремя успели сообщить друзья. Не исключено, что государь с супругой изволят совершить обход и осмотреть аудитории и иные помещения, где их сыну предстоит жить и учиться несколько лет. И вот именно тогда он передаст императору свое прошение, а дальше на все воля Божья…

Сандро тем временем вспоминал, как он со старшим братом, штабс-капитаном, пожалованным во флигель-адъютанты за дела ратные в русско-турецкой войне, подъехали к зданию Корпуса. Именно Николаю Михайловичу государь поручил представлять семью на экзамене, а попутно передать контр-адмиралу Епанчину личное письмо. Свое присутствие Михаил Николаевич счел излишним и даже вредным, ибо могло быть расценено как давление на экзаменационную комиссию и начальника Корпуса.

«Когда же мы доберемся?» – стучит в голове мысль, постоянно повторяясь, как запиленная грампластинка. Это все мандраж… достает, блин. Да еще и Николя, вероятно почувствовав мое состояние, принялся рассказывать страшилки о том, как заваливали на экзаменах в его Павловском военном училище. То ли хотел успокоить и отвлечь, то ли просто издевался. Хотя этот сеанс психотерапии оказался весьма эффективным. К тому моменту как мы входили в здание Морского корпуса, страхи рассеялись и осталось чувство легкого бешенства и желания: прийти, увидеть и повесить, пардон, оговорился – победить! В большой зале я занял свободное место за одним из длинных столов, а Николай присоединился к сонму родственников и близких кандидатов в кадеты. Естественно, все это сопровождалось приветствиями, расшаркиванием, звоном шпор и поцелуями ручек дам разнообразного возраста, но объединенных принадлежностью к аристократии, пусть и не всегда наивысшей. Когда в зал вошел преподаватель русского языка в новом, с иголочки синем вицмундире Учебного ведомства, все разговоры стихли и экзамен начался. Сперва был диктант, а после он прочитал отрывок из романа Гончарова «Фрегат „Паллада“», коий следовало изложить своими словами.

– Уф-ф, – удовлетворенно выдохнул я, наконец закончив писанину и сдав листы дежурному офицеру. Слава богу, что в прошлое перенеслась лишь моя психоматрица, да еще и достигла полного консенсуса и с новым телом, и с оставшимся его сознанием. Не знаю, сколько нужно дрессировать современного человека, чтобы он правильно расставлял все эти яти, фети, ижицы и прочие дореформенные премудрости правописания. И делать это не гелевой ручкой или, если чернильной, то фирменным Parker, а перьевой. Иногда мне кажется, что если бы в XIX веке создали спецслужбу по выявлению попаданцев из будущего, то подозреваемых не следует пытать, а всего лишь подвергнуть письменному экзамену. По количеству клякс его и обнаружат!

Кстати, еще один раз я поблагодарил Всевышнего, когда передо мной положили условия задач по арифметике и алгебре и каждой аж по три штуки. Так вот одна из них была про купца и табак, то есть именно та, которую я видел в книге Игоря Валериева «Начало». На этот раз я справился с ней за пять минут.

Ну а дальше состоялся небольшой марафон по нескольким классам, и в итоге результаты моего домашнего образования были в некотором роде легитимированы. Короткий отдых, новая порция экзаменов, и я отстрелялся, пардон, отчитался за годы экстерната и на законных основаниях занесен в списки кадетов третьего курса. Когда наконец эти истязания… простите, испытания завершились, я находился в состоянии, близком к персонажам фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». И был как-то не сильно рад тому, что не пристрелили, потому как шевелиться не было ни сил, ни настроения. Легкий подзатыльник вернул меня к действительности. Ну что за манеры, Николя? Мля… Простите, в рифму получилось.

Алексей Павлович Епанчин

«Император не приехал». Контр-адмирал Епанчин после того, как экзамены начались, вернулся в свой кабинет и пытался понять, что бы это означало? Но его сомнения были прерваны стуком в дверь.

Алексей Павлович не ожидал визитеров, хотя это мог оказаться кто-то из влиятельных ходатаев за своего сыночка, страстно желающего стать кадетом.

Алексей Павлович несколько недоумевающе сказал:

– Входите.

И к его удивлению, на пороге появился великий князь Николай Михайлович.

– Здравия желаю, ваше превосходительство, – очень вежливо и в строгом соответствии с воинским этикетом поздоровался старший сын государя.

– Добрый день, ваше императорское высочество, – ответил, вставая Епанчин, лихорадочно пытаясь скрыть недоумение по поводу этого визита и сохранить на лице спокойное выражение гостеприимного хозяина, – прошу вас, проходите и присаживайтесь. Чем могу быть полезен вашему императорскому высочеству? – продолжил контр-адмирал.

– Ваше превосходительство, прошу меня простить, если невольно нарушаю какие-то неписаные морские правила, – обезоруживающе улыбнувшись, ответил великий князь, – но я слышал, что на флоте среди офицеров принято обращаться по имени-отчеству, и мне будет очень приятно, если вы сочтете возможным перейти на эту форму общения.

Естественно, Епанчин согласился, – и повторил свой вопрос, несколько его видоизменив:

– Если вас, Николай Михайлович, интересуют результаты вашего брата, то пока могу сказать только об устных экзаменах. Преподаватели единодушно выставили наивысший балл. Чувствуется, что он прошел великолепную подготовку и у него были отличные домашние учителя. Хотя, как свидетельствует опыт, без способностей и таланта ученика невозможно получить такие оценки. Поэтому, я уверен, что Александр Михайлович в ближайшее время сможет надеть мундир кадета Морского корпуса.

– Благодарю вас, Алексей Павлович, за добрую весть, но я здесь по поручению отца. Государь попросил передать вам вот это письмо, а ответ – устный или письменный – будет незамедлительно доставлен императору.

Градус интриги достиг наивысшего показателя, и бег времени как будто замедлился. Епанчин взял конверт, на котором алела сургучная печать с вензелем из двух букв М и Н под императорской короной. Из ящика стола достал нож для вскрытия писем и очень осторожно и бережно, как это делает обычно хирург, распечатал пакет. На небольшом листке бумаги было написано несколько фраз: «Забудьте об отставке. Вы нужны Престолу, России, Флоту и Мне. Предстоит многое менять и работать, работать, работать. В ближайшее время вам передадут день и время аудиенции. Михаил». Алексей Павлович прочел текст послания еще раз, затем вновь открыл ящик стола, достал из папки лист бумаги и разорвал его на множество частей. Затем встал, тщательно оправил мундир и, держа руки по швам, произнес слегка срывающимся от переполняющих его эмоций голосом: