Текст книги "Генезис и развитие метафизической мысли в России"

Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848) являлся социальным мыслителем, литературным критиком и публицистом. Он был типичным представителем московской учащейся молодежи; «мучеником собственных сомнений и дум, энтузиастом, поэтом в диалектике, оскорбляемый всем, что его окружало, он изнурял себя волнениями. Этот человек трепетал от негодования и дрожал от бешенства при вечном зрелище русского самодержавия»[157]157
  Герцен А.И. Соч. В 2 т. М., 1986. Т. 2. С. 127.


[Закрыть]. Однако так ли это на самом деле? Е.Ю. Тихонова пишет, что Белинский если теоретически «…отрицал монархию, считая образцом государственного устройства Северо-Американскую республику, то неограниченность самодержавия в России, напротив, казалась ему гарантом успешности преобразования страны. Белинский полагал, что правительство лучше других видит социальные перспективы и считал задачей интеллигенции оказание ему всяческой поддержки в общественных начинаниях, альтернативой которых явится лишь кровавый бунт»[158]158
  Тихонова Е.Ю. Человек без маски. Личность В.Г. Белинского в его переписке. М., 2002. С. 145–146.


[Закрыть]. Республика и конституция – в отдаленном будущем, сейчас же необходима законность, отмена крепостного права, телесных наказаний и т. д. В настоящее время вместо клише «революционера-демократа» формулируются более взвешенные и адекватные оценки творчества Белинского.

Продолжая свой рассказ о Белинском, Герцен так характеризует его художественную натуру: «В каждом его слове чувствуешь, как он расточает свои силы и как он сжигает себя; болезненный, раздражительный, он не знал границ ни в любви, ни в ненависти. Часто он увлекался, порой бывал и весьма несправедлив, но всегда оставался до конца искренним». Белинский был, по мнению Герцена, даровитым и энергичным, но вместе с тем нервным и болезненным. Он был мало подготовлен для академических занятий; ничего не сделал в Московском университете и, поскольку обучался на казенный счет, был исключен под предлогом «слабых способностей и отсутствия прилежания». Встреча со Станкевичем и его друзьями спасла Белинского: «Станкевич по достоинству оценил пылкий и оригинальный ум Белинского. Вскоре вся Россия воздала должное смелому таланту публициста, получившего аттестацию неспособного от куратора Московского университета».

Герцен пишет, что Белинский был одним из самых свободных людей, ибо не был связан ни с верованиями, ни с традициями, не считался с общественным мнением и не признавал никаких авторитетов. Он всегда стоял на страже критики, готовый обличить, заклеймить все, что считал реакционным. Общественная деятельность Белинского началась лишь в 1841 году, когда он пришел в руководство «Отечественными записками» в Петербурге и в течение шести лет господствовал в журналистике. Умер он в изнеможении, от усталости и отвращения, в самой крайней нищете. Но сделать он успел много, на его статьях воспитывалась вся учащаяся молодежь. «Он образовал эстетический вкус публики, он придал силу мысли»[159]159
  Герцен А.И. О развитии революционных идей // Соч. В 2 т. М., 1986. Т. 2. С. 144, 141, 142, 143.


[Закрыть].

Интересную и глубокую характеристику Белинскому дает Достоевский, лично знавший его. Он пишет, что «Белинский был по преимуществу не рефлективная личность, а именно беззаветно восторженная, всегда, во всю его жизнь» (XXI,10). Писатель застал критика страстным социалистом и воинствующим атеистом:

«Выше всего ценя разум, науку и реализм, он в то же время понимал глубже всех, что одни разум, наука и реализм могут создать лишь муравейник, а не социальную “гармонию”, в которой бы можно было ужиться человеку. Он знал, что начала всему – начала нравственные. В новые нравственные основы социализма… он верил до безумия и безо всякой рефлексии; тут был один лишь восторг. Но, как социалисту, ему прежде всего следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начаться с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества…» (XXI, 10)

Человека, считал Белинский, создает природа, а формирует общество, поэтому зло коренится в несправедливо устроенном обществе. Он полагал, что нормальное развитие личности и проявление ее активности возможно лишь в обществе, свободном от эксплуатации, в связи с чем будущее России он связывал с социализмом. Нравственную ответственность личности он отрицал радикально. Так, споря однажды с Достоевским, он «взвизгивал»: «…когда общество так подло устроено», то «человеку невозможно не делать злодейств, когда он экономически приведен к злодейству…» (XXI, 11). Христос, по мнению Белинского, родившись в его время, был бы или вовсе незаметен, или стал бы в ряды революционеров. Люди, подобные Белинскому, Бакунину и др., считали себя «двигателями человечества». Это самосознание не давало им покоя. Вместе с тем Белинский, по словам Достоевского, никогда не рисовался и обладал удивительным спокойствием совести, хотя иногда и грустил, что светлое завтра наступит только завтра. Это был самый торопившийся человек в целой России.

Белинский с жаром изучал Гегеля через посредство Станкевича и Бакунина. Но «раз овладев системой Гегеля, он первый среди московских его приверженцев восстал если не против самого Гегеля, то хотя бы против способа толковать его». Для Белинского истины и выводы «были не абстракциями, не игрой ума, а вопросами жизни и смерти». Он одним из первых дошел до атеистического толкования Гегеля. По словам Герцена, «посвященные видели атеизм там, где профаны находили веру». Конечно, при условии, что Герцен и Белинский являются посвященными…

Вот как протестовал Белинский дрожащим от волнения голосом против идеализма гегелевской философии:

«Вы хотите меня уверить, что цель человека – привести абсолютный дух к самосознанию, и довольствуетесь этой ролью; ну, а я не настолько глуп, чтобы служить невольным орудием кому бы то ни было. Если я мыслю, если я страдаю, то для самого себя. Ваш абсолютный дух, если он и существует, то чужд для меня. Мне незачем его знать, ибо ничего общего у меня с ним нет».

Для Белинского судьба личности важнее гегелевской всеобщности. Он, а затем и поздний Герцен «распознали», что немецкая философия «реалистична только на словах, что в основе своей она оставалась земной религией, религией без неба, логическим монастырем, куда бежали от мира, чтобы погрузиться в абстракции». Кроме того, Белинский считал, что субъект у Гегеля «не сам себе цель, но средство для мгновенного выражения общего, а это общее является у него в отношении к субъекту Молохом…».

Николай Васильевич Гоголь

Константин Васильевич Мочульский

Виссарион Григорьевич Белинский

Иван Сергеевич Тургенев

Белинский, конечно, не мог обойти своим вниманием славянофилов, печатавшихся в журнале «Москвитянин», который не имел большого успеха. Конечно, среди славянофилов были люди эрудированные и талантливые, но среди них не было публицистов. Кроме того, по словам Герцена, «талантливые люди, принадлежащие к этой партии, почти не писали, зато люди бездарные писали постоянно». Все это позволяло Белинскому торжествовать в публицистике. Славянофилы, так как они защищали православие и национальность, как бы совпадали с политикой правительства, но для подлинных славянофилов эта внешняя близость была скорее несчастьем, чем фактом желательным.

По Герцену,

«Белинский и его друзья не противопоставили славянофилам ни доктрины, ни исключительной системы, а лишь живую симпатию ко всему, что волновало современного человека, безграничную любовь к свободе мысли и такую же сильную ненависть ко всему, что ей препятствует: к власти, насилию или вере. Они рассматривали русский вопрос и вопрос европейский с точки зрения, которая совершенно противоположна славянофильской»[160]160
  Там же. С. 144, 145.


[Закрыть].

Особенно это проявилось в полемике Белинского с Хомяковым («Взгляд на русскую литературу 1846 г.») и Гоголем («Письмо к Гоголю», 1847).

Вместе с тем Белинский не так однозначен в своих западных симпатиях. Критикуя абстрактный космополитизм, он писал в 1847 году: «Без национальностей человечество было бы логическим абстрактом… В отношении к этому вопросу я скорее готов перейти на сторону славянофилов, нежели оставаться на стороне гуманистических космополитов». Белинский даже предвосхитил основные выводы Достоевского по поводу будущей исторической роли и культурной миссии России: «Мы, русские, – наследники целого мира, не только европейской жизни… назначение России – принять в себя все элементы не только европейской, но и мировой жизни»[161]161
  Цит. по: Зеньковский В.В. История русской философии. С. 26.


[Закрыть].

К стану западников можно также отнести замечательного писателя, знаменитого классика русской литературы Ивана Сергеевича Тургенева (1818–1883). В своем интеллектуальном развитии он прошел увлечение Гегелем, которого изучал в Берлине, считая, что «ничего не может быть логичнее исторического развития» (1845). Однако чуть позже это увлечение проходит и сменяется склонностью к «реализму», носящему черты позитивизма: «Я хочу истины, а не спасения и ожидаю получить ее (т. е. истину) от разума, а не от благодати». Сам Тургенев следующим образом характеризовал свое миросозерцание: «Я преимущественно реалист и более всего интересуюсь живой правдой людской. Ко всему сверхъестественному отношусь равнодушно, ни в какие абсолюты и системы не верю, люблю больше всего свободу. Все человеческое мне дорого, славянофильство мне чуждо, как и всякая ортодоксия»[162]162
  Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М., 1997. С. 289.


[Закрыть]. Тургенев первым в русской литературе начал изучать личность «нового человека» – шестидесятника, благодаря ему в русском языке стал широко использоваться термин «нигилист». Он страстно боролся с крепостным правом, но не принимал и революционного насилия. Тургенев вел жесткую полемику с Достоевским.

2. Развитие материалистических и революционных идей в России XIX века

По пророческому предвидению Достоевского революционное движение было тяжелым, болезненным, но роковым своею историческою последовательностью явлением, которое будет иметь свою серьезную страницу в «петербургском периоде» нашей истории. Тут подавлял, по его мнению, один факт: низкий «уровень образования, развития и хоть какого-нибудь понимания действительности» (XXI, 25).

Николай Гаврилович Чернышевский родился и умер в Саратове (1828–1889), был материалистом, общественным деятелем и революционером. Воспитывался в семье священника, обучался в духовной семинарии, а затем в Петербургском университете. Был ведущим редактором журнала «Современник». В 1864 году он был арестован и выслан в Сибирь и оставшиеся 25 лет жизни вынужден был провести в изоляции от общества. Идейными учителями его были французские просветители и английские утилитаристы, Фейербах, Белинский и Герцен.

Тем не менее идеи переустройства общества путем насильственного переворота, сторонниками которых была радикальная часть молодежи, не вызывали симпатий у Чернышевского, может быть, этим он импонировал Достоевскому. Писатель признавался: «Я редко встречал более мягкого и радушного человека» (XXI, 26).

Магистерская диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855) утверждала, что искусство лишь подражает реальности, отражая ее. Он подчинял эстетические принципы этическим и социальным. Эта же точка зрения выражалась им и в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (50-е годы). В главном философском сочинении Чернышевского «Антропологический принцип в философии» (1860) излагается ориентированное на естественную науку, близкое к вульгарному материалистическое мировоззрение. Он отстаивал детерминизм и «разумный эгоизм», против которых выступил Достоевский в «Записках из подполья» (1864). По мнению Зеньковского, статья Чернышевского написана небрежно и невыдержанно. Шпет же считал, что в этой «хаотичной» работе вообще нет ничего философского и она лишена характера научного исследования: в рассуждениях автора нет никакой логической последовательности, пример громоздится на примере, автор смешивает методы гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. Сам Чернышевский высказался так: «Когда говоришь без всякого плана, сам не отгадаешь, куда приведет тебя речь».

Чернышевский приходит к выводу, что во всех сферах человеческой деятельности господствуют те же законы, что и в природе. Мышление человека, его нравственность лишь количественно отличаются от подобных качеств у животного. Человека нельзя осуждать за плохие поступки и хвалить за хорошие, так как все поступки обусловлены эгоистическими стремлениями человека. Добрым человек бывает только тогда, когда для получения приятного себе он должен делать приятное другим; злым – когда принужден извлекать приятность себе из нанесения неприятности другим. Цель любого человеческого действия состоит в получении наслаждений, человек никогда не совершает бескорыстных поступков. Чернышевский видит проявления человеческого эгоизма во всем. Шпет в этой связи полагал, что Чернышевский «перегнул в сторону заурядного натурализма, для которого Фейербах был с избытком изощренный мыслитель»[163]163
  Шпет Г.Г. Антропологизм Лаврова в свете истории философии // Лавров П.Л. Сборник статей. Пг., 1922. С. 73, 78.


[Закрыть]. По мнению Шпета, Чернышевский не был достаточно хорошо знаком с учением Гегеля. В вопросах гносеологии он – сенсуалист, в этическом учении – утилитарист.

В основе радикализма Чернышевского лежала вера в чудотворную силу личности, а этический пафос определялся горячей любовью ко всем, кто угнетен условиями жизни. В романе «Что делать?» (1863) он изобразил новых людей, носителей материалистического мировоззрения, мечтающих о будущем социализме. Эту книгу называли библией нигилизма 1860-х годов. Но если в позитивистски, материалистически, атеистически и революционно настроенных кругах Чернышевский пользовался огромным авторитетом, то представители русской метафизической мысли относились к его идеям отрицательно. В.В. Зеньковский оценивает творчество Чернышевского следующим образом:

«Материалист по своим коренным убеждениям, Чернышевский уверен, что в своей этике и эстетике он верен исходным принципам, тогда как в действительности он в этих темах вдохновлялся началами, лежащими совершенно вне того, что может вместить материализм. Это не просто непоследовательность, это есть внутренняя стесненность мысли, которая слишком честна и правдива, чтобы во имя схемы подавить то, что ею не обнимается. Весь русский полупозитивизм хромает на обе ноги, он упорно держится скудных положений позитивизма, чтобы сейчас же рядом воздвигать философию свободы, решительно несоединимую с началами позитивизма»[164]164
  Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1 (2). С. 245.


[Закрыть].

С критикой материализма Чернышевского выступил профессор Киевской духовной академии П.Д. Юркевич. В работе «Из науки о человеческом духе» (1860) он подверг всестороннему анализу статью Чернышевского, опроверг ее основные положения и показал несостоятельность «антропологического метода» автора. Однако, по словам критика А.Л. Волынского, «мыслитель по призванию и таланту, тонкий критик старых и новых философских систем, ищущий самостоятельного пути для примирения вечных целей идеализма с новыми методами научного исследования, Юркевич был слишком высок и слишком серьезен для современного ему общества»[165]165
  Волынский А.Л. Журналистика шестидесятых годов // Волынский А.Л. Русские критики. СПб., 1896. С. 363.


[Закрыть]. Философские идеи Юркевича оказались не оценены, а материалистические воззрения Чернышевского находили своих последователей среди читающей публики. Большинство аудитории в университете не имело достаточной подготовки к восприятию идей Юркевича. Студентов волновали более насущные проблемы того времени. Вот слова одного из них: «Фейербах с Бюхнером – вот, что, по нашему мнению, было верхом человеческой мудрости. Мы полагали, что в лекциях Памфила Даниловича мы встретим именно это содержание… Вместо этого “живого” содержания мы услышали о бытии и небытии, о я и не-я, о постоянном и вечном – все это нам показалось… странным и неинтересным»[166]166
  Ходзинский А. Профессор философии Юркевич. Очерк жизни. Харьков, 1915. С. 18.


[Закрыть]. Историческая ситуация была явно не в пользу Юркевича. Широкую известность этому талантливому русскому философу принесли не его философские работы, а скандальная полемика с Чернышевским.

Для Юркевича всегда была совершенно очевидна невозможность истолкования духовных явлений исходя из материальных. Материализм, отрицая метафизику, заимствует, однако, ее проблемы, но решает их методами физики. Как следствие, материализм превращается в абсолютную физику. Чернышевский, как считал Юркевич, совершает грубейшую ошибку: он ставит в один ряд нравственность и физиологические проявления. По Чернышевскому, только обстоятельства определяют, каким по натуре будет человек, и если он совершает дурной поступок, то виной этому оказываются неблагоприятные обстоятельства («среда заела»), а не он сам. Юркевич же считал, что человек постоянно одобряет себя за одни поступки и корит за другие, поскольку имеет совесть и стремится поступать так, как велит ему долг.

После выхода из печати статьи Юркевича «Из науки о человеческом духе» (1860) между журналами «Русский вестник», «Современник», «Отечественные записки», «Светоч», «Библиотека для чтения», «Русское слово», «Время» и «Православное обозрение» развернулась оживленная полемика. Плавный стиль Юркевича, его учтивый тон производили выгодное впечатление по сравнению с беспорядочными рассуждениями Чернышевского. Практически все передовые журналы поддержали Юркевича и обрушились с критикой на Чернышевского. Однако несмотря на то, что в процессе полемики философские идеи Чернышевского обнаружили свою несостоятельность, общественное мнение склонилось в пользу «Современника», а материализм на долгое время сделался господствующим учением. Тем не менее Юркевичу удалось побороть студенческое равнодушие к занятиям философией и организовать студенческий кружок любителей философии.

Николай Александрович Добролюбов (1836–1861) окончил духовное училище и семинарию. Будучи сподвижником Чернышевского по «Современнику», как и он, боролся с феодально-сословным неравенством, защищал права человека и верил в торжество разума. Он резко критиковал богословие и теоретическую философию, считая, что «весь смысл искусства и философии состоит в том, чтобы пробуждать от сна задремавшие силы народа» («реальная критика»). Человек для него – последняя ступень в эволюции материального мира («Основания опытной психологии», «Органическое развитие человека в связи с его умственной и нравственной деятельностью»). В гносеологии придерживался концепции отражения и сенсуализма. Несправедливые социальные отношения, по его мнению, подлежат радикальному исправлению.

Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868) также был просветителем-материалистом, публицистом и литературным критиком. Его считали родоначальником русского нигилизма, «радикальным разночинцем». Он был крайним западником, выступавшим как идеолог фактически буржуазного пути развития России с социалистическими элементами. Писарев был сторонником позитивистского понимания естественных наук и сенсуалистом. Философию Гегеля он называл «диалектическими фокусами», придерживаясь взглядов вульгарных материалистов К. Фохта, Я. Молешотта, а также позитивизма О. Конта и дарвинизма. Как и Чернышевский, он являлся родоначальником субъективного метода в истории. В эстетике он первоначально был сторонником чистого искусства, а затем дошел до его отрицания вообще, ибо оно «вредит» общественному и научному развитию, воспитанию молодежи. Пушкина он считал просто великим стилистом. В этом он радикально разошелся с другими «революционными демократами». Хотя Писарев и подвергался жесткой критике, его популярность среди молодежи была значительной.

Если до реформы 1861 года в России господствовала дворянская культура, то после стала набирать вес «народническая», когда в русскую культуру пришли разночинцы. Наиболее радикальных из них стали называть нигилистами. Гегеля они предпочитали не читать, а увлекались естественными науками, медициной. Развившись, они обнаружили невежество и «темноту» народа, решили принести ему просвещение и освобождение. Так они превратились в народников. Вместе с тем они представляли собой часть русской интеллигенции, в которой пробудилось чувство долга по отношению к простому народу. Н.К. Михайловский писал: «Слепым историческим процессом мы оторваны от народа, мы – чужие ему, как и все так называемые цивилизованные люди, но мы не враги ему, ибо сердце и разум наш един»[167]167
  Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1 (2). С. 98.


[Закрыть]. Основоположником народнической идеологии считают Герцена, ибо в его работах 1849–1850 годов впервые были сформулированы ее принципы: переустройство общества на основе освобождения крестьян от крепостничества с землей и организация их в самоуправляющиеся общины; сочетание отечественных традиций самоуправления с западными идеями социализма, просвещения, политической демократии.

С 1861 года развитие капитализма в России пошло ускоренными темпами. Но привело это к тому, что город богател, а деревня, напротив, постепенно приходила в упадок. Крестьяне должны были выкупать землю. Народники под лозунгом «Земля и воля» старались избавить крестьян от отрицательных последствий реформы 1861 года. Они боролись против монархии, считая, что после ее свержения вся земля перейдет в руки «трудящегося крестьянства» и оно сможет на основе «общинного коллективизма» построить основы справедливого общества. Народу нужно только помочь, подтолкнуть его в правильном направлении. Основными центрами, где зародилось народническое движение, стали университеты Санкт-Петербурга, Москвы и Киева, а также различные кружки и редакции популярных журналов, таких как «Отечественные записки» и «Русское богатство». Начиналось все с того, что единомышленники Чернышевского, вдохновленные Герценом и Огаревым, создали тайное общество «Земля и воля» (1861), объединившее революционные кружки в различных городах России.

Историки делят народничество на три основных направления: бунтарское или анархистское (Михаил Александрович Бакунин (1814–1876), Петр Алексеевич Кропоткин (1842–1921), заговорщицкое или террористическое (П.Н. Ткачев, С.Г. Нечаев и др.) и пропагандистское, либеральное. Если народники-террористы считали, что историю можно и нужно подтолкнуть методом насилия, то народники-либералы придерживались иных взглядов. Их рупором была газета «Неделя», главным идеологом – Николай Константинович Михайловский (1842–1904). С теорией «малых дел» выступил Сергей Николаевич Кривенко (1847–1906). Революцию Михайловский считал опасной для развития цивилизации, он был сторонником эволюционного пути и призывал правительство к проведению разумных реформ во имя народа. В Михайловском народничество соединялось с верой в общину и осуществимость в ней и через нее социального идеала. Это – социалистическое народничество. Но идеалам мирной пропаганды не было суждено сбыться, ибо крестьянская масса не желала воспринимать политические идеи народовольцев, в то время как правительство год от года усиливало репрессии. В ответ на них народничество стало уходить в подполье, эволюционировав следующим образом: сначала «шли в народ», потом – в террористическое подполье, а затем восходили на эшафот. Так, в 1866 году Дмитрий Каракозов совершил неудачную попытку убийства Александра II, за что его повесили.

Николай Гаврилович Чернышевский

Николай Александрович Добролюбов

Дмитрий Иванович Писарев

Михаил Александрович Бакунин

Одним из известных теоретиков народничества был «русский бланкист» Петр Никитич Ткачев (1844–1885), который поддерживал учение французского коммуниста-утописта Огюста Бланки о необходимости захвата власти путем политического заговора. Ткачев даже разделял взгляды С.Г. Нечаева, организатора «Народной расправы» («Общество топора»), который считал, что революционного переустройства общества можно достичь только с помощью небольшой организации, сплоченной и готовой на все ради будущего благоденствия народа. Нечаев написал «Катехизис революционера», где обосновывал революционное иезуитство, когда для достижения цели все средства хороши.

В 1876 году возникла новая «Земля и воля», в числе организаторов которой был Г. Плеханов. Программа ее в своей основе была «бакунинской»: конечной целью движения провозглашались коллективизм и анархия. Народническая деятельность, потерпев фиаско в деревне, стала постепенно сосредотачиваться в городах, приобретая политический характер. Вместе с тем в организации назрел раскол между жаждущими террора и либералами, считавшими, что «убийство никогда не служит делу свободы». В 1879 году «Земля и воля» распалась на «Народную волю» (сторонники политического террора А. Желябов, С. Перовская и др.) и «Черный передел». 1 марта 1881 года царь-реформатор был убит «Народной волей», а виновников теракта публично казнили. 1 марта 1887 года террористы предприняли покушение на Александра III, закончившееся неудачей и казнью А. Ульянова. В «Черный передел» вошло 16 «деревенщиков» (Плеханов, Засулич и др.). Но их менее радикальные взгляды не пользовались популярностью.

Народники оставили глубокий след в истории русской интеллигенции. Их бескорыстие, готовность идти на жертвы, стремление «служить народу», их отвращение к власти денег и бюрократии на много лет вперед стали определяющими чертами психологии российской интеллигенции. Они стремились вести как можно более скромный образ жизни, питались почти аскетически, гораздо хуже, чем крестьяне или рабочие, и одновременно мучились мыслью, что их скудный хлеб оплачен страданиями миллионов. М.А. Маслин отмечает:

«Многие философские идеи и концепции народников, особенно в области социальной и нравственной философии, получили всеобщее признание, например теория П.Л. Лаврова о долге интеллигенции перед народом. Народники одними из первых в Европе показали, что вся социальная теория должна строиться на личности, на “борьбе за индивидуальность” (Н.К. Михайловский), разработали ценностный подход к теории прогресса, показав, что движение к общественному идеалу определяется не степенью развитости экономической цивилизации, но уровнем нравственности, взаимной помощи и кооперации (П.А. Кропоткин)»[168]168
  Маслин М.А. Единство и многообразие русской философии // Вестник ВятГГУ. № 2. 2015. С. 12.


[Закрыть].

Петр Алексеевич Кропоткин

Николай Константинович Михайловский

Петр Лаврович Лавров

Петр Никитич Ткачев

Славянофилы рассматривали личность в рамках соборности, а П. Чаадаев, культивировавший в себе черты неповторимой индивидуальности, как затем и Л. Толстой, считали отказ от всего личного и особенного необходимой предпосылкой истинного познания. Их имперсонализм отличается от концепций представителей революционно-демократического течения в русской общественной мысли. О личности и ее суверенности писали В. Белинский, особенно высоко ценил свободу личности Герцен, которого Бердяев рассматривал как одного из родоначальников персоналистической философии в России. Учение о «критически мыслящих личностях» создавал П. Лавров, а теорию «героя и толпы» – Н. Михайловский. Однако революционные демократы не смогли заложить действительно философские основания для понятия личности, рассматривали ее более в контексте социального равенства, прав и политических свобод, чем в аспекте онтологии.

Народники были утопически убеждены, что России удастся избежать капитализма и крестьянская община с ее коллективистской собственностью на землю станет основой будущего справедливого общественного устройства. Неудачи этой установки подтолкнули многих народников к марксизму. Полный провал тактики освободительной борьбы народников (и пропагандистской, и террористической) вынудил их лидеров пересмотреть свои позиции.

Георгий Валентинович Плеханов

Владимир Ильич Ленин

Осенью 1880 года глава «Черного передела» Георгий Валентинович Плеханов (1856–1918) предложил создать в России массовую революционную партию и выработать новую идеологию. В 1883 году в Женеве возникла марксистская группа «Освобождение труда», в которую вошли Плеханов, Аксельрод, Засулич и др. Они пытались применить основные положения марксизма к российской действительности. Плеханову принадлежат такие работы, как «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1884), «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895). Учение Маркса Плеханов воспринял как несомненную истину, не подлежащую обсуждению. Первый русский марксист утверждал, что в историческом развитии Россия следует по пути Европы. Рабочему классу предстояло вместе с буржуазией свергнуть царизм, а затем бороться с бывшим союзником. «Легальные марксисты» на Западе в конце XIX века эволюционировали в сторону социал-демократии, российские их сторонники считали, что вопрос о построении социализма в России преждевременен и что усиление пропаганды вооруженной борьбы может дать ядовитые всходы (П.Б. Струве). Иным, революционным путем пошли большевики во главе с Владимиром Ильичом Лениным (Ульяновым, 1870–1924), используя любые средства для захвата власти. Его основными философскими произведениями считаются «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) и «Философские тетради» (1914–1916). В первой критикуются Э. Мах и Р. Авенариус, а в России – Базаров, Богданов, Луначарский. Материя не исчезает с открытием структуры атома, так как «электрон так же неисчерпаем, как и атом». Материя определяется как «объективная реальность, существующая независимо от человеческого сознания и отображаемая им»[169]169
  Ленин В.И. Полн. собр. cоч. Т. 18. С. 276.


[Закрыть]. Однако это утверждение является софизмом, ибо в объективной реальности мы никакой материи не обнаруживаем, а должны домысливать, что за всеми предметами и явлениями существует некая материя как их субстанция. Такую материю не отрицают и «идеалисты» (Платон, Аристотель, Гегель и т. д.). В этой связи материя является такой же метафизической категорией и выполняет, по сути, те же функции, как и Бог, бытие, дух, идея у так называемых «идеалистов» (по Гегелю, вся философия есть идеализм и иной быть не может). Наука, которая оперирует эмпирическими фактами, не имеет на самом деле отношения ни к идеализму, ни к материализму, так как не может ни доказать, ни опровергнуть ни одной метафизической философской категории, которые имеют не эмпирическую, а умозрительную основу. Вторая работа (представляющая собой заметки) посвящена критике философии Гегеля также с материалистических позиций.