Текст книги "Падение Берлинской стены. Из записок советника-посланника посольства СССР в Берлине"

20.00 – Коль вылетает американским самолетом из Берлина в Бонн. До этого он успел выступить на митинге ХДС у «Церкви поминовения» (около 2 тысяч участников), где ему почти не мешали говорить, и посетить КПП Фридрих-штрассе с его бесконечной колонной «траби», въезжающих на территорию Западного Берлина. Присоединившийся к сопровождающей канцлера группе чиновников Рудольф Зайтерс информирует о пожеланиях ГДР в отношении возможной экономической помощи и о готовности Эгона Кренца уже завтра встретиться с Колем. Коль отвечает, что лучше он переговорит с Кренцем по телефону, а речь о встрече пойдет лишь после того, как в ГДР будет сформировано правительство, опубликована его программа и подготовлена конкретная повестка дня переговоров. Что же касается экономической помощи для ГДР, то она не должна помогать укреплению «системы» и начнется лишь после того, как будет ясность с намечающимися в ГДР реформами.

22.00 – Коль разговаривает по телефону с Маргарет Тэтчер. Она интересуется, какие шаги намеревается предпринять канцлер, и предлагает провести экстренную встречу в верхах Европейского сообщества, так как сейчас необходимы тесный контакт и обмен мнениями. Она спрашивает также, собирается ли Коль позвонить Горбачеву. На последний вопрос Коль отвечает утвердительно; идея о чрезвычайной встрече ЕС остается висеть в воздухе. Через несколько минут начинается телефонный разговор канцлера с президентом США Джорджем Бушем, который хочет узнать западногерманскую оценку ситуации. Канцлер подчеркивает, что население ГДР ведет себя сдержанно и все зависит от того, готово ли новое руководство Восточной Германии пойти на коренные реформы. Президент похвально отзывается о позиции правительства ФРГ и делает акцент на важности своей предстоящей встречи с Горбачевым на Мальте.

23.00 – Во время совещания Коля со своими министрами по основным проблемам складывающейся ситуации (обеспечение приема потока переселенцев из Восточной Германии[113]113
  В частности, участники совещания докладывали, что число беженцев из ГДР заметно сокращается и появилась надежда справиться с этой проблемой, причем ее решение представляется для ФРГ «более легким делом, чем для ГДР». Они говорили далее, что в ФРГ переселенцы из ГДР принимаются еще с симпатией, иногда даже с энтузиазмом, но если их количество будет расти, то из-за недостатка квартир возможен перелом в настроениях: «От западных немцев сейчас требуется такая готовность идти на жертвы, какой уже давно не наблюдается».


[Закрыть]; выплата «приветственных денег» посетителям из ГДР; условия, на которых может оказываться экономическая помощь ГДР и т. д.) раздается звонок из Вашингтона. Советник президента США по национальной безопасности Брент Скоукрофт сообщает, что Горбачев информировал Буша о своем устном послании канцлеру (по-видимому, имеется в виду информация, которая была передана Колю во время митинга у Шенебергской ратуши). Горбачев охарактеризовал положение в Берлине как «очень неустойчивое» и рассказал, что поручил советскому послу в ГДР вступить по этому поводу в контакт с послами трех западных держав в ФРГ[114]114
  По сложившейся традиции обсуждение вопросов, касающихся Берлина и Германии в целом, входило в компетенцию посольства СССР в ГДР и посольств США, Великобритании и Франции в ФРГ. Однако упомянутого Скоукрофтом указания советское посольство в Берлине не получало. Возможно, американцы хотели этой «неточной» информацией оправдать визит к В.И. Кочемасову посла США в Бонне Вернона Уолтерса, состоявшийся в воскресенье 12 ноября по инициативе американцев.


[Закрыть]. Канцлер неодобрительно молчит. Как раз вчера, перед отлетом в Варшаву, он добился поддержки кабинета для своей линии, отвергающей любые контакты четырех держав «через голову немцев». Настроение Коля улучшается, когда ему докладывают, что, по полученным в доверительном порядке сведениям, Горбачев призвал руководство СЕПГ обеспечить в ГДР «мирный переход». Это сообщение подкрепляет убежденность канцлера в том, что СССР не хочет «китайского варианта». Он торжествует: «Повторения 17 июня не будет!» Значит, решает он, сегодняшнее устное послание Горбачева означало лишь просьбу совместно позаботиться о том, чтобы политика не утратила контроля над происходящими событиями.

24.00 – Смертельно усталый, я снова сижу перед экраном телевизора, где разворачиваются сцены ликования – ФРГ наслаждается столь неожиданно свалившейся на нее возможностью «оприходовать» ГДР, свою неизмеримо более бедную и более слабую соперницу в деле формирования будущего Германии. Заканчиваются «длинная ночь» 9-го и «длинный день» 10 ноября 1989 года. К облегчению по поводу того, что удалось избежать худшего и острейший кризис, вызванный хаотическими действиями нового руководства СЕПГ, не привел к кровопролитию, примешиваются озабоченность и тревога за последствия. За истекшие тридцать шесть часов явственно проступили контуры ближайшего германского и с ним европейского будущего. Уже ощущается неизбежность объединения Германии, но неясно, сможем ли мы добиться, чтобы при этом были учтены наши интересы. После состоявшегося 9 ноября «политического самоубийства» ГДР сроки и условия исчезновения республики зависят от политической воли Москвы – от ее решимости отстаивать свои (и населения ГДР) интересы, от осознания связи между судьбой ГДР и европейским будущим СССР, от умения использовать те немногие козыри, которые все еще остаются на руках у советского руководства. Что-то в нашей реакции на падение стены подсказывает мне пессимистическую оценку перспектив нашей европейской политики, хотя, конечно, представить себе, что мы по доброй воле просто «подарим» ГДР, отвернемся от нашего ближайшего союзника и бросим на произвол наших друзей в Восточной Германии, я еще не могу. Я убежден, что предстоит трудная и упорная борьба за то, чтобы не растерять наследие великой Победы, доставшейся нашему народу такой дорогой ценой. За то, чтобы нас не вычеркнули походя из списка держав, формирующих европейские и мировые реальности. Для меня ясно: нельзя заранее сдаваться, пусть даже шансов на успех остается не так уж много.

* * *

2 и 3 октября 2000 года по Второму каналу телевидения ФРГ (ЦДФ) с огромным успехом был показан двухсерийный телефильм «Deutschland-Spiel» («Игра со ставкой на Германию») режиссера Ханса-Кристофа Блюменберга, регулярно присутствующий с тех пор в немецких телепрограммах к годовщинам падения Берлинской стены и объединения Германии. Фильм относится к жанру «документальной драмы», то есть является сочетанием документальных и игровых эпизодов, причем последние воспринимаются как продолжение и развитие документальных составных частей фильма. Впервые подобный прием был использован в ФРГ режиссером Генрихом Брелерсом, автором телефильма 1997 года «Todesspiel» («Игра со ставкой на смерть») о преступлениях террористов «Фракции Красной Армии» («RFA») двадцатилетней давности. Фильм Блюменберга рассказывал о событиях, произошедших всего 10 лет назад, которые еще были свежи в памяти тысяч и даже миллионов немцев. Он был посвящен действиям и решениям известных политиков, часть которых еще продолжала оставаться во власти. Через материалы телехроники, интервью или сыгранные сцены в нем участвовали Эрих Хонеккер, Эгон Кренц, Гельмут Коль, Маргарет Тэтчер, Джордж Буш-старший, М.С. Горбачев, В.М. Фалин, Кондолиза Райс и многие другие. Интерес к фильму был огромный. Предстоящему показу были посвящены пространные статьи во всех ведущих газетах страны. Отклики на фильм были самые позитивные.

Блюменберг взял большое интервью и у меня; оно состоялось где-то в начале осени 1999 года, когда я был в Берлине на заседании Научного совета Российско-Германского музея Берлин-Карлсхорст (музей капитуляции Германии). Я уже успел позабыть об этом факте (в то время встречи с телевизионщиками были довольно частыми), когда друзья-немцы сообщили нам о премьере фильма, среди действующих лиц которого был я, а затем прислали его запись на кассете. Чуть позже ЦДФ также прислал нам «официальную» запись фильма. Поразило (и порадовало) предусмотренное режиссером мое участие в игровых эпизодах, где роль посланника Максимычева исполнял сэр Питер Устинов, в число горячих почитателей таланта которого мы с женой давно входили. Конечно, в этих эпизодах наличествовало некоторое количество «развесистой клюквы». Так, в фильм была включена сцена моей наставительной беседы в сауне с молодым сотрудником посольства, хотя я никогда не ходил в сауну и уж подавно не вел там наставительных бесед. Но это были мелочи (к тому же в упомянутой сцене Устинов произносил от моего имени ставшую затем знаменитой фразу: «Если не знаешь, что предпринять, не предпринимай ничего»). В целом же фильм очень близко подошел к истинной оценке событий «переломного времени», как позже немцы стали называть период с ноября 1989 по октябрь 1990 года.

В беседе с корреспондентом «Франкфуртер алльгемайне» режиссер дал очень интересный ответ на вопрос: «Во всякой игре бывают победители и побежденные, а везение так же важно, как и тактическое мастерство. Относится ли это и к ситуации 1989–1990 годов? Действовали ли тогда те, кто делал мировую политику, в сущности, как игроки?» Блюменберг сказал тогда: «В определенном смысле им пришлось действовать как игрокам, поскольку события постоянно опережали их и ситуация все время менялась. Без сомнения, в большой степени присутствовало и везение. Даже если все это не было азартной игрой, элементу исторической случайности принадлежала решающая роль»[115]115
  «Frankfurter Allgemeine», 29. September 2000.


[Закрыть].

До выпуска фильма на телевизионные экраны я не был лично знаком с Питером Устиновым и понятия не имел, что мне предстоит честь быть представленным им. На последовавшие многочисленные расспросы, как я расцениваю этот факт, я искренне отвечал, что созданный им образ во всех отношениях превосходит подлинник. Сказать это самому Устинову мне удалось лишь полгода спустя: 6 апреля 2001 года в помещении знаменитого «Театра Запада» в Берлине праздновалось 80-летие великого артиста[116]116
  Это было красочное шоу под заглавием «Вокруг света за 80 лет».


[Закрыть]. На церемонии присутствовали видные политики (например, Ганс-Дитрих Геншер), а также деятели культуры Германии и соседних стран. Были приглашены из Москвы и мы с женой. Основательного разговора у нас с Устиновым не получилось: все заполонили какие-то дальние родственники юбиляра из России, а сам юбиляр выглядел очень уставшим. Похоже, что фильм «Игра со ставкой на Германию» был одним из последних, если не последним фильмом сэра Питера Устинова.

Что же дальше?

О падении стены 9 ноября можно говорить лишь в переносном смысле. Во-первых, система выдачи разрешений на выезд и на въезд формально просуществовала в ГДР еще некоторое время. Во-вторых, производимый с помощью тяжелой техники физический демонтаж стены закончился только два года спустя. К концу 1990 года были снесены 32,4 километра стены; оставшиеся 80 километров исчезли к концу 1991 года. Сохранившийся у станции городской железной дороги «Варшауэр-штрассе» фрагмент с известными всему миру росписями не является, строго говоря, частью Берлинской стены; это ограждение расположенного здесь речного порта. Куски стены для создаваемых в городе мемориалов приходится долго разыскивать или воссоздавать заново.

Однако в центре города демонтаж стены происходил «ударными темпами». Бранденбургские ворота были открыты для движения пешеходов уже 22 декабря 1989 года – точно к Рождеству, как первоначально и планировалось. Акт был символическим: отныне и навсегда стену можно было считать только подлежащим сносу атипичным архитектурным сооружением. Гельмут Коль очень хотел придать церемонии открытия ворот как можно более пышный характер. Помпезность должна была компенсировать тот факт, что падение стены произошло в отсутствие канцлера. Коль пригласил на открытие ворот президента США и генерального секретаря ЦК КПСС: их приезд придал бы событию глобальное звучание. Однако Джордж Буш-старший не смог или не захотел посетить Берлин, и ориентировавшийся на него Горбачев также ответил отказом. Мы в посольстве считали это решение Горбачева ошибкой, поскольку было бы совсем не лишним подчеркнуть особое значение, придаваемое СССР судьбе ГДР. В итоге ворота были открыты в чисто немецкой режиссуре: Гельмут Коль и новый председатель Совета министров ГДР Ханс Модров, Вальтер Момпер и Эрхард Крак.

Объективно события 9 ноября сыграли роль «начала конца» ГДР. Они подорвали престиж государства как такового и продемонстрировали эффективность давления улицы на государственные органы. После них произошел перелом в настроениях демонстрантов. Бывший ранее главным лозунг «Народ – это мы», который допускал сохранение реформированной ГДР, все чаще стал заменяться лозунгом «Мы – единый народ», который подразумевал курс на объединение с ФРГ. Параллельно нарастало с каждым днем воздействие политиков и средств массовой информации ФРГ на общественное сознание ГДР. События развивались в самом неблагоприятном направлении, о чем заблаговременно предупреждало посольство. Темп развития был головокружительным. Однако было бы неверным считать, что сразу же после падения стены битва за ГДР была проиграна.

Среди оппозиционных организаций республики сильны были пацифистские настроения и тенденция к сохранению социальных достижений ГДР. Эти элементы протестного движения стремились сохранить самостоятельное существование ГДР на обозримую перспективу, предотвратив поспешное растворение республики в устоявшейся реальности ФРГ, входившей в НАТО.

Нарастающее обострение обстановки делало еще более настоятельным установление прямых деловых контактов с новым руководством блоковых партий и с конструктивно настроенными лидерами оппозиционных движений. Я провел серию встреч с этой группой политиков. 29 ноября и 20 декабря я нанес визиты новому председателю ХДС ГДР Лотару де Мезьеру, назначенному заместителем председателя Совета министров ГДР в правительстве Модрова; 7 декабря посетил недавно избранного руководителя НДПГ Гюнтера Хартмана; 13 декабря принял в посольстве располагавшего большим влиянием среди оппозиционеров представителя Евангелической церкви ГДР Манфреда Штольпе, политически близкого к восточногерманской СДП (он впоследствии возглавил земельную организацию социал-демократов земли Бранденбург и стал первым премьер-министром этой земли); 28 декабря состоялась моя беседа с главой Демократической крестьянской партии Гюнтером Малойдой, являвшимся председателем Народной палаты ГДР. Темой всех этих встреч была внутриполитическая обстановка в ФРГ и возможные меры по предотвращению ее дальнейшего обострения в условиях, когда способность государства поддерживать общественный порядок резко ослабла.

За разговором с Хартманом последовал неприятный для меня инцидент. В ходе обмена мнениями с ним я попытался вернуться к идее активизации роли НДПГ как силы, способной поддержать перевод дискуссии о национальном вопросе немцев в русло, обозначенное в правительственном заявлении Ханса Модрова («договорное сообщество германских государств»), которое я считал единственно правильным. Хартман не нашел ничего более остроумного, как без согласования со мной дать в печать эту часть беседы, носившей как всегда конфиденциальный характер. Газета НДПГ «Националь-цайтунг» поместила на следующий день под заголовком «Гюнтер Хартманн принял посланника посольства СССР» заметку, в которой, в частности, сообщалось: «И.Ф. Максимычев поздравил НДПГ с ее четкой позицией по отношению к конфедерационной идее, озвученной накануне председателем партии в телевизионной передаче “АК-2”[117]117
  Программа телевидения ГДР «Актуэлле камера-2»; я этой передачи не видел и, естественно, ссылаться на нее никак не мог.


[Закрыть]. Посланник проявил интерес к поддержанию тесных дружественных связей с НДПГ»[118]118
  «National Zeitung», 8. Dezember 1989.


[Закрыть]. 9 декабря мне пришлось объясняться по этому поводу с находившимся в тот момент в Берлине заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС Р.П. Федоровым, который счел мои действия нарушением «линии партии», предписывавшей считать предложение о договорном сообществе «поспешным и непродуманным». Присутствовавший при моем объяснении с Федоровым посол молчал. Мне могли грозить серьезные неприятности, но, к счастью, в этот момент подоспели указания из Москвы относительно организации срочной встречи представителей четырех держав для обсуждения планов «Берлинского воздушного перекрестка», и все остальное отошло на задний план, а затем забылось.

Одновременно надо было думать над тем, как противодействовать ожидавшимся попыткам ФРГ «надавить» на ГДР с целью ускорить события. Случай для этого представился 27–28 ноября, когда западноберлинский филиал Аспенского института[119]119
  Aspen Institute; этот формально частный американский институт активно используется администрацией США для расширения сети зарубежных контактов и изучения общественного мнения страны пребывания.


[Закрыть] проводил закрытую для прессы конференцию «Перспективы обоих германских государств на будущее в рамках европейского миропорядка», в которой участвовали правящий бургомистр Западного Берлина Вальтер Момпер (СДПГ) и видный деятель ХДС ФРГ Райнер Барцель. Я и раньше изредка посещал проводимые институтом мероприятия, чтобы быть в курсе настроений близких к американцам западноберлинских политических кругов. На этот раз руководство филиала института обратилось ко мне с настоятельной просьбой не только присутствовать, но и выступить в дискуссии на конференции (в программе на 28 ноября значился пункт «Как соседи немцев рассматривают перспективы германо-германских отношений? – Оценки из СССР, США, Великобритании, Франции, Польши, Венгрии»). Выполнение этой просьбы осложнялось для меня тем, что посольство еще не получило развернутых указаний из Москвы относительно линии, которую после падения стены следует проводить при контактах с иностранцами. Однако отказаться от изложения позиции СССР я счел невозможным. Текст для своего выступления я написал от руки сразу на немецком языке. Ниже он приводится (в переводе на русский) целиком, поскольку мне кажется, что этот документ довольно отчетливо передает душевное состояние сотрудников посольства на тот момент.

Я сказал следующее: «Нашему видению будущего, нашим представлениям о наилучшем устройстве для центра Европы соответствует процветающая, социалистическая, демократическая, независимая ГДР в сообществе европейских народов и государств под единой крышей общеевропейского дома. Эта цветущая суверенная ГДР имела бы, естественно, все права и обязанности равноправного члена европейской и всемирной семьи народов, в том числе право устанавливать и поддерживать особые, предпочтительные отношения с любым государством, с любым объединением государств по своему выбору. Мы знаем, что это видение совпадает с представлениями многих в самой ГДР.

Давайте не будем упрощать, примитивизировать. Пока на западе Европы создавалась атлантическая, а позже западноевропейская общность, на востоке континента развивалась самостоятельная социалистическая общность. Как и почему она не смогла полностью реализовать присущие ей возможности, это другой вопрос. Но фактом остается, что эта социалистическая общность возникла и с течением времени стала существенно способствовать укреплению чувства взаимозависимости между всеми ее составными частями. Иногда совместно испытанные и пережитые беды, а также практическая солидарность, которая помогает их преодолевать, сплачивают больше, чем все остальное.

При всей тяге к реформам в социалистическом сообществе оно остается связующим звеном для народов и государств на востоке Европы. Никого не должно удивлять, что происходящее в Москве, Варшаве, Будапеште, Софии, Праге несравненно более непосредственно и глубоко затрагивает людей в социалистических странах, чем то, что происходит за пределами социалистического сообщества. Тем, кто сегодня столь страстно декламирует о “конце” социализма вообще (не говоря уже о “конце” социалистического сообщества), можно посоветовать быть поосторожней с прогнозами. Во время великого кризиса мирового капитализма, разразившегося в 1929 году и продолжавшегося практически до предвоенных лет, часто заявлялось: “Это конец капитализма”. Однако выяснилось, что подобный вывод являлся немного поспешным. По-видимому, крупные общественные системы располагают серьезными внутренними резервами, позволяющими преодолевать даже очень глубокие кризисы.

Кстати, вопрос о том, есть ли сегодня у социализма шанс, некорректен. Подобная постановка вопроса подразумевает, что у социализма уже когда-то был шанс. Но именно этого не было. В траншеях, в осажденных крепостях не мог развернуться гигантский гуманистический потенциал социализма. Только сегодня возникают условия для очищения социализма от всевозможных искажений. Процесс очищения настолько глубок, что социалистическим странам одной за другой приходится уяснять себе: какого социализма мы хотим, что такое подлинный социализм, как прийти к нему? Ответ на такие вопросы жизненно важен для всего человечества – это доказывается уже тем фактом, что даже искаженный социализм оказался в состоянии пробудить столько энергии, доброй воли, пламенных надежд у миллионов и миллионов людей по всему земному шару.

Мы приветствуем то, что происходит в ГДР – курс на обновление республики. Это наши друзья, мы их поддерживаем, мы будем и дальше наращивать сотрудничество с ними. Внутреннее развитие ГДР не может вызывать опасений или сомнений в Европе или в мире. Направление, в котором идут события, верно: это фундаментальная демократизация всей общественной жизни. Ведь социализм без демократии так же немыслим, как демократия без социализма. Целью всех сил, выступающих за реформы и обновление, является навсегда положить конец безобразному явлению, когда во имя всеобщего счастья манипулировали истиной, занимались двурушничеством, насаждали одномыслие, прибегали к недостойным, нечестным средствам якобы для достижения высоких целей. Кого могут лишить спокойствия реформы, меняющие такое положение?

Опасения и сомнения вызывают огромные денежные затраты, мощные пропагандистские усилия, вновь и вновь предпринимаемые попытки извне направить развитие в ГДР в совершенно определенное русло, которое как можно скорее должно привести к так называемому воссоединению, то есть к восстановлению Германского рейха. Между тем в мире, как представляется, существует консенсус о том, что вопрос о воссоединении не стоит в повестке дня текущей политики; все же остальное следовало бы предоставить естественному ходу вещей без воздействия извне. Однако возможность возникновения Четвертого рейха (даже только как одна из нескольких возможностей) требует, на мой взгляд, более детального рассмотрения. С исторической точки зрения дело обстоит следующим образом.

На протяжении последних 200 лет европейская государственная система трижды насильственно положила конец германским рейхам. Первый раз это произошло в 1806 году, когда под военным давлением Франции во главе с Наполеоном I рухнула Священная Римская империя германской нации. Следует отметить, что тогда еще хватило сил одной европейской страны, чтобы справиться с рейхом. В 1918 году рухнул Второй рейх, рейх Гогенцоллернов, создание которого было провозглашено в 1871 году в захваченном Версале. Для победы над ним уже понадобились объединенные силы великих держав не только Европы. Число погибших и размеры причиненных разрушений достигли беспрецедентных масштабов. Тем не менее рейх не был ликвидирован: его просто нарекли республикой. Победители отрезали некоторые территории, наложили военные ограничения, потребовали уплаты репараций. Однако тайно рейх продолжал существовать. В 1933 году он вновь стал открыто Третьим рейхом, который шесть лет спустя развязал Вторую мировую войну. Разгром в 1945 году Третьего, национал-социалистского, рейха стал делом почти всех государств мира. Лишь величайшая в истории человечества коалиция с невероятным напряжением всех сил смогла отвести от земной цивилизации смертельную опасность. Германский рейх исчез с географической карты Европы – окончательно, как тогда и позже думали многие. Цену, уплаченную за эту победу, человечество забудет не скоро.

Тот факт, что европейское (и не только европейское) государственное сообщество нового времени вновь и вновь отгораживало и выталкивало Германский рейх, позволяет предположить, что этому образованию органически присущи такие специфические свойства, которые делают попросту невозможным его существование среди нормальных государств. В самом деле, история идеи рейха, его мифологии и попыток их реализации подтверждает, что в основе государственной идеологии рейха с самого начала лежали гегемонизм и притязание на формирование всего мира в соответствии со своими представлениями. Рейх оправдывал смысл своего существования войной, за счет войны и для войны. Этот рейх был естественным очагом нетерпимости, национальных предубеждений и судорожных припадков готовности применять свою непропорциональную мощь для силовых решений. Строго говоря, единственным историческим «достижением» рейха как такового были ориентированная на экспансию кайзеровская империя, мировые войны, национал-социализм.

Восстановление подобного государства в центре Европы – какая зловещая перспектива! Заверения всех тех, кто представляет себе воссоединение как нечто совсем иное, вряд ли могут быть восприняты как гарантия на будущее: результаты человеческой деятельности весьма далеки по большей части от добрых намерений их инициаторов. А что касается права на самоопределение, которым обладает, разумеется, каждый народ, то позвольте задать лишь один вопрос: мир действительно уже забыл ту гибельную роль, которую сыграла пропаганда на тему самоопределения при подготовке Третьим рейхом Второй мировой войны?

Октябрьскую революцию 1989 года совершил народ ГДР – с присущим ему мужеством, политической зрелостью, чувством ответственности. Этому народу не нужны вскакивающие на подножку попутчики. Он заставит тех, кто правит, выслушать себя, не дожидаясь подсказок извне. Можно быть уверенным в том, что такой народ сохранит сознание своей ответственности перед историей. Давайте будем по возможности помогать ему, но воздержимся от попыток использовать его в чуждых ему целях!»

Мне показалось, что мое выступление произвело желаемое впечатление на присутствующих. Аудитория быстро пресекла предпринимавшиеся попытки встревать с репликами в то время, когда я говорил. И все же я испытал огромное облегчение, когда, вернувшись в посольство, ознакомился с поступившими наконец из МИД СССР указаниями и смог констатировать, что сказанное мной на конференции соответствовало им.

Из остальных выступлений (говорили в основном советники аккредитованных в ГДР посольств и журналисты) в памяти отложился лишь спич стажировавшегося в Западном Берлине молодого французского политолога с арабской фамилией, который на хорошем немецком языке страстно защищал идею скорейшего включения ГДР в состав ФРГ, чтобы «спасти Восточную Германию от коммунизма». Этот пример лишний раз подтверждал, что деньги, щедро расходовавшиеся ФРГ на обучение зарубежных специалистов в западногерманских исследовательских и учебных заведениях, не пропадают зря.

Надо сказать, что по настоящему центральным событием конференции стал развернутый доклад Вальтера Момпера о перспективах сближения обоих германских государств, сделанный им 27 ноября. Важным было то, что он говорил не только как правящий бургомистр Западного Берлина и представитель СДПГ, но и как председатель бундесрата («палаты земель», составляющей вместе с бундестагом парламент ФРГ). Выступление Момпера было, по существу, конструктивным ответом на предложение Модрова о «договорном сообществе». Был обозначен ряд моментов, которые учитывали наши интересы.

Прежде всего обратил на себя внимание тезис докладчика о том, что начавшиеся в социалистических странах процессы обновления необратимы: «Вероятность краха демократического движения и возврата к прежнему состоянию равна нулю». Из этого Момпер делал вывод, что настало время изменить западную политику: «Запад должен отказаться от практиковавшегося до сих пор мышления в блоковых категориях, поскольку Восточного блока больше практически не существует. Соответственно следует пересмотреть всю внешнюю политику Запада (например, списки КОКОМ[120]120
  Списки товаров и услуг, запрещенных НАТО для обменов с социалистическими странами.


[Закрыть])». Момпер заявил, что главной сферой воздействия Запада на развитие событий в восточноевропейских странах является «стабилизация экономики», в то время как «политическое вмешательство окажется неэффективным и контрпродуктивным»; совместная экономическая помощь Запада «должна быть организована быстро, масштабно и без предварительных политических условий». По оценке правящего бургомистра, если не считать СССР, максимальная «опасность политической дестабилизации вследствие экономического напряжения» наблюдается в ГДР. Он указывал: «Дать ГДР истечь кровью, как это активно или пассивно планируют сделать некоторые в ФРГ, значит, конечно, пробудить в населении ГДР готовность к государственному объединению, которой в настоящее время не наблюдается, но это будет не воссоединение, а “аншлюс из нищеты”, который вызвал бы острые социальные конфликты в самой ФРГ». Выход из этой ситуации Момпер видел в быстрейшем устранении разрыва между уровнем жизни в германских государствах, для чего правительство ФРГ должно постоянно согласовывать меры по оказанию экономической помощи с правительством ГДР.

Момпер продолжал: «Эффективная экономическая реформа в ГДР и ее поддержка со стороны ФРГ и ЕС будут иметь результатом стабилизацию ГДР как второго германского государства, однако одновременно они укрепят единство германской нации на практике. Вопрос о государственном воссоединении в том виде, в каком оно понимается сегодня, исчезнет из поля зрения, но единство германской нации будет практически установлено в сознании людей – как особо тесное договорное сообщество, как особо тесная экономическая кооперация, как совместная ответственность за окружающую среду и как особо тесные личные и культурные обмены между людьми. В рамках подобного особого договорного сообщества оба государства сохранили бы свой государственный суверенитет и политический авторитет, однако применение этого авторитета согласовывалось бы с партнером. Такое договорное сообщество оставляет открытым дальнейшее развитие».

Западному Берлину предназначалась роль первопроходца в организации реальной кооперации между ФРГ и ГДР. Момпер предложил создание «регионального комитета» с совещательным статусом, в котором были бы представлены западноберлинский сенат, восточноберлинский магистрат, а также правительства ФРГ и ГДР; в задачи комитета входило бы развитие региональной инфраструктуры, особенно транспорта и связи, региональное сотрудничество, охрана природы, благоустройство ближних мест отдыха, обмены в области культуры, науки и спорта (в частности, совместная подготовка к участию в Олимпийских играх 1992 года в Барселоне).

Особое внимание докладчик уделил четырехсторонним правам в Берлине. Он заявил: «В краткосрочном и среднесрочном плане преобразования в Европе не затронут статуса Берлина. Права держав-победительниц Второй мировой войны – это коренные права. Однако их практическое применение внутри будет сокращаться в той мере, в какой оба демократических германских государства станут сотрудничать друг с другом. Функция западных союзников в качестве держав-защитниц сохранится, пока существуют военные блоки. Объем военного присутствия определяется самими союзниками. Он будет зависеть также от прогресса в процессе разоружения в Центральной Европе. Четыре статусные державы приобретут [особое] политическое значение при трансформации нынешней ситуации в Европе в направлении установления европейского миропорядка. С завершением этой задачи, выполнение которой будет происходить в рамках процесса СБСЕ, державы-победительницы смогут отказаться от своих прав в отношении Берлина и Германии. Великие державы останутся гарантами европейского миропорядка».