Текст книги "Погреб. Мистическая быль"

Осиновые колья

Ночь их трясло. От ужаса. Он таращился в дверь… нет, в сторону двери, в мраке не видной.

Ждали сперва Хо с полицией.

После ждать стали то, что похитило Макса и Власа, Хо и полицию.

Ждали стук как предвестье того, что войдёт и погубит их…

Скрипнуло. Лена охнула, генерируя вонь. Он и сам пах, резко и дурно, запахом ужаса. Ныла рваная ногтем кожа на скуле.

Свет втекал в окна, делая формы…

Формы распались – в печь, вилы, стол, рюкзаки… Встала дверь в стене… Вновь запахло… Да, пахло ими, но также Максом, Хо, Власом, Гавшиным. (Мытов, странно, не пах почти, что отметил, вчера ещё, Дима. Есть, кто не пахнут). Веяло гнилью.

Он поволок её на лежанку.

– Как ты? – спросил. – Эй!

Лена молчала.

Он прошёл к занавешенному (вчера гостем) окну снять тряпку. Шахматы на столе… Откуда?.. Вдруг, вспомнив, чьи они, он попятился. Дверь к крыльцу была настежь, но Дима понял, что он не выйдет. Влез на чердак, где дырка, в кою он смотрел прежде, и заглянул в неё.

Морось… в клочьях тумана взмельки лощины… а по дну красное…

Глупость! Кровь, понял он, быстро смылась бы ливнем… Нет, там цветы… Что, ярче, чем прежде? Но так и надо. Цвет распускается, жизнь идёт… Там цветы на макушках куколя и иных трав…

Мысль о соцветиях проще, чем мысль о крови. Кровь не могла быть, врал себе Дима. И, как вчера, он не мог сказать, что вдоль красной, вьющейся к пойме ленты в этой лощине, – тропка. Он вчера видел: там лезли трое, слышался треск под Мытовым, травы падали. Он всё видел… Но это ночью. Утром же так всё, будто там девственно и никто там не шёл.

Он слез с чердака. Срок выйти, чтоб убедиться. Может быть, с чердака далеко смотреть и ему показалось, что там не шёл никто?

Может быть, они там?

Вдруг мёртвые? Вдруг внизу трупы?

Он схватил сотовый. «Вне зоны доступа»… Вновь набрал номер… Писки разрядки… Чёрт!! Света – нет. Что делать? Дима вошёл в избу.

А там – Лена. Он подскочил к ней. Лена в жару, взгляд странный, дышит натужно, губы обветрены.

– Где они?

Он присел на лежанку к ней и молчал.

– Дим…

– Нет их! – он жалко вскрикнул. – Все исчезают… Я говорил вам – нужно бежать?! Ползти надо было, только бы смыться!

– Макс… Я ведь видела! – Лена дёрнула Диму.

– Макс?! – разозлился он. – И беги к нему! Ну, давай быстрей! Что же ты?!

Лена плакала. Диме сделалось стыдно; он начал в сторону: – Мы здесь точно с ума сошли. Извини… – И он смолк.

– Подумала, ты ушёл…

– Нет.

– Правда? – Девушка не сводила с него чуть выпуклых своих глаз. Он мялся.

– Я не уйду, – он брякнул.

– Дим… – Лена смолкла.

– Что?

– Говорил, за меня можешь жизнь отдать?

То, что рядом лежало, – пахшее потом в нервной горячке и неопрятное, – было вовсе не чтó он любил вчера. Перед ним не роскошная, недоступная Лена, выбор красавчика-футболлёра-миллионера, а тень от женщины. Он и сам был так вымотан и напуган, что был пустой внутри. В нём была только жалость. Он в этой женщине вдруг увидел себя, помещённого в Кут с диким ужасом в полночь. Вот что он чувствовал. На любовь силы не было.

– Да, отдам… – он врал.

Лена сжала ладонь его.

– Я не думала…

– Что?

– Что Макс вот так может…

– Как?

– Ну, сидеть там, пугать… Скотина! – Лена скривилась. – Я не умышленно влезла к Власу. Он меня… Он, Дим, что, проучить нас хочет? Мне надоело, и я боюсь… Уйдём, Дим! Ты здесь единственный меня любишь. Эти все… Пусть… Пусть шутят! Но не над нами… Мы… Мы уйдём, блин. И пусть сидят там, в погребе, вместе с Гавшиным… – Лена сбилась. – Вызови, Дим, такси.

Он бросил: – Макса, Лен, нет.

– Нет?

– Нет.

– Ну, а кто меня звал?.. И Хо Макса звал, я слышала.

– Нет их, Лен.

– Хо не мог лгать! Он Макса любит! – плакала Лена. – Он голубой. Он чувствовал, что Макс рядом…

Глянув на вскрытые доски пола, Дима поднялся. – В путь пора. В путь.

– Нога… Не могу. Ведь вывих…

– Я тебя потащу, Лен. В путь давай… – Он взял сотовый и набрал 02, говоря: – Нет связи. И батарейка…

– Но ты вчера ведь Гавшина вызвал?

Он встрепенулся. – Да, вчера вызвал… Вот что мы сделаем. Пойду в Ивицы…

– Нет, Дим!!

– Я, Лен, пойду. Я в Ивицы… телефон там… И я полиции… – осенило вдруг. – Гавшин мёртвый, вместе с напарником… Вмиг приедут! Мы их обманем, но пусть приедут. Мне эти шутки… Нам здесь конец, Лен, с этими шутками…

– Страшно! – Лена дрожала.

– Что здесь бояться? – он успокаивал. – Здесь всё ночью. А пока утро.

– Утро… – Лена кивала.

– А сейчас семь. Час ходу… Лен, я вернусь.

– Дим, правда?

– Я обещаю. Я потащу тебя, хоть на спальнике. Веришь? – Он двинул прочь. Помедлил. – Вот что, отдай смартфон.

– Нет, боюсь… – она некала. – Вдруг, Дима…

Он не дослушал.

Джип стыл во рву… Дорога… Сеяла морось… Вдоль колей – травы, дальше – туманы… В сотый раз он уходит. Но – возвращается и торчит здесь в Куте. Их уже двое… Их было пятеро.

Третья ночь…

Третий раз должен был всё решить. По правилам. Третий раз ничего не дал… Кроме разве что факта, что Хо невинен… Но это хилый факт. Вдруг Хо скрылся, умненько рассчитав момент? Что, у Хо нет мотива? Как нет? Если Хо педик, Лена сказала, – то он ревнует… Типа, месть Максу, а после – Лене. Хо их убрал всех. Хо и его убьёт, чтоб затем выйти к Лене. Фаны ведь твари; страсть не мешает им рвать кумиров… Трупы где? И где Хо? Третий раз ни черта не дал!.. Хо, скорей всего, ни при чём, сам жертва…

Что же с пропавшими? Хо кричал, слышит Макса. Сходно и Лена. Мытов настаивал, что там Галкин. То есть неясно, что и как видели… Где все: Макс, Гавшин, Влас, Хо и Мытов?

Будет ли новый стук?

Плюс неясно, кто стучит и куда пропадают… если действительно пропадают, а не (сыграв роль) бегают за кулисы.

Кто в режиссёрах?

Ведь если шутят, то шутка грубая… а не шутят – то происходит, в чём ногу сломишь… Он тронул рану от ногтя Лены на левой скуле… Ишь, рвалась к Максу… А Макса не было… Или был…

Был?

Лучше не думать. Да и не делать.

Поиск? Искали. Сыщики? Были. Но – воз и ныне там. Трупов нет. А о тех, кого можно счесть трупами, факты, что они живы: эти вот крики Хо и ментов… Если даже Хо лгал – Лена тоже рвала Диму кошкой, целя в лощину, где, дескать, Макс зовёт…

В общем, плохо. Даже сбежать нельзя. Сельские, наблюдавшие, как неслась за ним банда, скажут полиции, что москвич, мол, «убёг». На него всё и свалят, что ни случится. Враг будет – он. Дал дёру – а все пропали… Плюс Мытов стрельнул. Выстрелы слышали. Верно, слух идёт: в Куте бойня… Вломно: бежать нельзя – ни остаться, чтобы участвовать в жутком фарсе и самому пропасть…

Дима вновь набрал номер… Нет сучьей связи! Он решил позвонить – и в Кут. Взять там Лену – и волочь в Ивицы. К продавцу-старику вломиться, если запрётся. Путь идёт к старосте и решают, как быть, что делать… Чёрт, хоть один драндулет есть в Ивицах?! Пусть везут их в полицию. Лучше быть в КПЗ, чем в Куте… Да, это лучше. Им ни в Москву нельзя (примут бегством), ни в жутком Куте (где пропадают). Вызвать полицию – оптимально…

Он, не заметив пса, вздрогнул, как тот вдруг тявкнул и затрусил в туман. Банда сходно возникнет. Он пошёл тише, вглядываясь.

Спуск с дороги к мосту – в грязище. Здесь буксовали. Может быть, «уазик», пытавшийся довезти к ним Гавшина? На мосту чуть пониже в стылом тумане он набрал номер… И вдруг гудки.

«Полиция…»

Дима начал: – Слушайте! Гавшин…

Связь прервалась под писк.

– Чёрт!! – он вскрикнул.

Сраная трубка! Впрочем, он видел символ разрядки… А тока не было. Не мобила виной: всё вместе: трубка, бесточие и торчание в Куте. Можно бы к старику в ларёк… Ну а вдруг там ждёт банда, коя опасна, раз этот Гавшин прибыл с подмогой? Лучше вернуться, взять смартфон Лены, розовый и гламурный, серии L’Amour, отправиться вновь к мосту, дозвониться и… «Фиг…» – сник Дима, мокрый от страха. Он вдруг подумал, что это местные в той лощине кончили Хо с полицией, а ещё раньше – Макса и Власа. Он пойдёт в Ивицы, и его там убьют к чертям…

Он помчал к Куту. Трубка сломала план, ночь придвинулась, – хоть до ночи неблизко. Что будет дальше? Что помешает? Несколько суток что-нибудь да мешает смыться из Кута…

Ливень ударил… Прежний сценарий: утром затишье, а после – ливень.

Он заскочил в избу.

Лена прыснула на лежанке.

– Я так и знала!

– Что ты, Лен, знала?

Та, смеясь, взяла зеркальце и чесала расчёской локон. – Дима, все будут.

– Кто?

– Все-все будут.

Спятила, вздрогнул Дима. Он видел шахматы на столе, скарб сгинувших, вскрытый пол, хмурый пасмурный свет в окно – и весёлую Лену.

– Где они? – он спросил, злясь.

Но Лена радостно занялась собой. Слишком радостно, он решил.

– Я знала… Дим, всё в порядке! Мы с ним поженимся… А что было? Мы ведь хотели фан? Ты хотел оторваться, блин?

– Я здесь ради тебя, – сказал он.

– Жизнь отдашь? – она фыркнула. – Ой, не надо! Здесь так прикольно, Дим! Смотрим фильмы: боевики, ужастики. А я в Куте здесь натерпелась не в виртуале. Так натерпелась… – Лена подкрасилась и предстала: яркой эффектной, с грудью под джемпером, налитой и манящей. Голос был с дрожью, в нотках экстаза. – О, я запомню… – И она прыснула. – Себя видел? Щёки в царапинах… Извини, если я тебя… Сам дурак: Макс ведь звал, ты меня не пускал, блин. Если б пустил меня, всё б закончилось.

– Ты на свадьбу? – встрял он. – Сбесилась? Ты объяснишь мне?

Лена дала смартфон. Он прочёл эсэмэску: «Я тебя звал мы будем вместе я приду полночью».

Он читал раз, другой. Глянув номер пославшего, он присел к столу, боком к Лене. Тягость вдруг навалилась. Он сказал:

– Макс посеял мобилу. Кто-то нашёл её, шутит, а ты, Лен, веришь.

– Жесть! Кому надо? – Лена почти была прежней, видел он, разве что возбуждённой больше обычного; взор блестел. – Это Макс! Он, когда уходил, был с трубкой… Мы, Дим, хотели драйв – он и сделал. Будет что вспомнить! Он любил шутки. Влас ему рассказал про нас… Представляю… Я до сих пор трясусь! Ты ушёл, стало страшно, сердце пропало. Стала звонить тебе – эсэмэска! Макс прислал ночью.

– Ночью во сколько? – он глянул дату. – В полночь?

– Да.

– А полиция? – вёл он сонно.

– С Максом и мёртвый развеселится! Где-нить там в баре, и он поит их… – Вновь Лена прыснула. – Дима, фан! Приколись! Ногу тянет, но боль прошла почти… – Она стала ходить, хромая и говоря что-то. Чтó – он не мог понять.

Выпив грамм двести водки, сев на лежанку и вдруг подумав, что в sms-ке есть неестественность, он забылся…

Сон был с лощиной, полной дождя; в ней – щупы… не осьминожьи, гибкие и в присосках, а угловатые ворсяные паучьи, что простирались… Где бы он ни был, но вдруг в конце концов – из кустов, травы, ямок – щупы…

И Дима вник, отчего те три ночи нé дали понимания. Хоть троичность и столп бытия, в Куте – смесь бытия и инакого; три земных измерения продолжает четвёртое, аномальное. Потому нужна новая ночь – четвёртая. Станет ясно…

Он вскочил, задыхаясь, и, сев, увидел: стол украшается… А ещё горит лампочка… Освещается девушка в шортах, в джемпере, с бирюзовым кольцом на пальце. Лена горячечно расставляла тарелки, резала снедь и – пела. В центре стола было пиво, плюс бутыль водки. Был также хлеб.

– Класс, класс! – пела Лена. Взоры блестели мертвенным блеском.

Блеск был от лампы – и эта лампа вдруг успокоила, так что если б не вскрытые половицы, всё походило бы, что кошмарных дней не было, что сейчас войдут Макс и прочие.

– Лен, – спросил он, – откуда свет? Света не было, лампа лопнула, чёрт!

– Свет дали… Думаю, Макс сказал, чтоб убрали свет. Свет убрали, чтобы пугать нас… – Лена раскладывать стала вилки. – Класс! – она пела.

Он гадал: он в поту после сна или потный от жара? Печка гудела, чайник шипел.

– Ох, жар какой…

– Я топила. Парни придут с дождя – будут греться… Им надо греться. Утром уедем… Да, мы уедем… – Лена твердила. Что-то в словах её было мёртво. – Класс! Мы уедем…

– Разве звонили?

Лена направилась сдвинуть чайник к краю плиты.

– Зачем им? Ведь эсэмэска есть. Что звонить, деньги тратить? Он меня любит, Дим… – Она стала вновь напевать.

Опасливо он проверил: – Вдруг эсэмэску не Макс прислал?

– Кто тогда? Дим, ты что? – Лена стала заваривать чай.

– Не знаю, но… Сон приснился. Что-то не так, Лен.

– Что не так?

– Всё.

– Дим, хватит.

И – свет погас.

Жило зарево, что светило в щель дверцы да в поддувало пыхавшей печки на праздничный стол и Лену. Зарево меркло.

Дима опомнился.

– Сколько времени?

– Пол-двенадцатого. Ты, Дим, долго спал.

Он вскочил.

– Лен, пойдём давай… – он схватил свою куртку и подбежал к ней. – Знай, не придёт никто! Хрень здесь, Лен, происходит…

– Нет… – Голос Лены был тих.

Он понял, что она тронулась.

За окном были ливень с тьмой. Он проспал целый день в гнусном сне про лощинные щупы. А сумасшедшая ждала Макса.

– Он, Дим, придёт… Мы в Англию… Не хочу детей. Я хотела б детей лет в тридцать, но, раз он хочет… Он обеспечит нас… – молотила она мёртвым тоном, сыпля заварку. – Макс просто супер… Мы с тобой тоже… Ты, Дима, всем хорош. Будешь счастлив… Ты вундеркинд… Но ты, Дим, мальчик. Мы не смогли бы. Я не люблю тебя… Макс – не то… Основательный, внешность яркая… Помню, в смокинге был на вечере, и с него не сводили глаз, звали в прет-а-портé моделью… Вешалкой быть? Не Максу! Он так талантлив, супер мужчина. Он самый лучший… Мы с Максом – в Англию. Тренировки… Он войдёт в «Челси»… он станет форвардом… И поженимся мы с ним в Лондоне, а не здесь, в дыре. Раша наша – дыра. Обрыдло… Да, Москва классная, остальное отстойно. Если, Дим, на каких-нибудь ста квадратных кэмэ вся страна, остальное в разрухе, то так нельзя… Ужасно… Глянь, Москва в пробках. Я в переносном… Мне б адекватно жить… Я красивая? Я красивая. И мне надо оправу. Здесь ведь не ценят. А я красива. Мы с ним уедем, Дим. Через час у нас вылет, из Шереметьево. Заводи иди… Ты умеешь? Нет, ты не водишь. Ты не умеешь… Дим, я красива?

– Хватит! – шептал он.

– Да, я красивая…

Подхватив со стола её розовый и гламурный смартфон и прочтя эсэмэску: «…я буду в полночь мы с тобой вместе…» – он вдруг почуял столькую мерзость, что обмочился.

Время в дисплее было под полночь.

– Лена! – вскричал он. – Здесь катастрофа! Мы здесь как зомби! Здесь что-то держит, здесь аномально!! Скоро двенадцать… Надо смываться, Лен! Ну, пойдём! Нас убьют здесь!

Он её тряс… Но тщетно. Лена стояла не откликаясь, сыпля заварку мимо стакана.

Он, упав на колени, плакал лицу над ним, чуя всю её, – в то же время и Власа, Хо да плюс Гавшина вместе с запахом гнили:

– Мы не успеем! Не удержу тебя, потому что, наверное, удержать нельзя… Пропадём… – Он её отпустил вдруг. – Хочешь пропасть? Ок, сдыхай здесь… – Он отступал к двери. – Ухожу…

В окно стукнули.

Лена кинулась в дверь. – Макс! Макс!!

Дима – следом… В ливне помедлил, чтобы прислушаться… Лена билась в калитку. Он рванул к звукам, но опоздал. Призраком, плывшим книзу, в лощину, он её видел, звавшую: «Макс!!» – и он видел: там, ниже, тень…

Тень Макса!

Лена исчезла.

Он стыл, трясущийся, и вдруг вник – всё кончилось и лощина взяла своё. На сегодня.

Он побрёл прочь.

Один…

И плюс джип во рву.

Он в избу не вошёл: боялся.

Он не хотел ещё и того, – вдруг шутка? – чтобы следили, как он сидит в избе. Дима влез на чердак. Подумал. Лёг под нагретый боров трубы. Стал смотреть во тьму, слыша ливень; струйки втекали через солому. И пахло пылью. Пыль прилипала к мокрой одежде и к мокрой коже… Жуть стало жаль себя, будто он вдруг в потопе. Ной – но один совсем… Не любила она его, не любила! Он был ей – мальчик… Все не любили. Он для них бутан… Дима скулил в слёзах.

Он поднялся с рассветом, чтобы всё кончить не убегая.

Бегство ведь просто… Ну, а как шутка?

Надо в тот погреб… Вдруг они там? все? Есть погреба огромные. Винные – вообще дворцы. Здешний погреб известен и о нём слухи – может, действительно там дворец: зал, комнаты, как положено? Может, Макс, отыскав его, прикололся? И теперь там сидят, смеются, при костёрке пьют, споря, чтó «Димон» будет делать: ждать или даст вдруг дёру? Лена вдруг не спала с Власом, а всё подстроено? Может, Макс убедил взяткой Гавшина подыграть?

Вот смысл, имеющий связь с реальным.

Может, есть камеры наблюдения и следят за ним?! Он покажет!! Двинет в лощину, прямо в их погреб, выдаст им, что «всё знал»… Комедия?! Он им выложит правду, как в детективах сыщик выкладывает алгоритм подлых дел!

Он слез с чердака, двинул к выкосу. «Хо, – он скажет, – первый нашёл ваш погреб»… Дима припомнил: Хо притворялся, что не нашёл его. Хо сказал: «Я гадаю, где этот погреб. Час ходил – не нашёл…»

Нашёл-таки? А весь фарс в наказание, что «сопляк» всех сманил сюда? В наказание и затеян фарс?.. Ишь, бурьян-то поправили… Так и сделали, думал он, видя стебли, что шли в лощину. Хмыкнув и показав вниз фигу, Дима воскликнул:

– Нате вам!!

Пусть, блин, видят: он их раскрыл!.. Шагнув прочь, он возвратился, поднял фонарик, что обронил вчера, торопясь вслед за Хо и полицией да за Леной, рвавшейся следом (якобы к Максу).

Лена особо… «Лен, тебе в ГИТИС в самую пору!» – скажет он, притворясь, что ему всё до лампочки, что не любит её… Фиг!!! Он в игре главный, а не они, раз трахнул Лену. Влас мог сыграть, что «трахнул», а он и впрямь ведь… Вряд ли входило в план, чтобы он с нею спал. Промашка с ней, оттого что её в спектакль ввели позже и она верила, что всё правда… Вот вам, затейники, и Димон-«сопляк»!.. Что ж, он рад играть: платят сексом… И, в избе взяв топорик, он выбрел вновь под дождь. Ничего. Он им даст. Возьмёт своё! Что ж, играть так играть.

Он шёл.

Отойдёт сейчас – они выйдут. Что им ждать полночи, чтоб закончить фарс, коль нет зрителей? Нет, не выдержат! Пусть в том погребе круто, но не так круто, как на природе. Погреб есть погреб… Он же – вернётся. Это во-первых…

А во-вторых, если всё же не шутка, – он защитится. Обезопасится на все сто.

Шутка?

Но, если нет, то…

Дима шёл в ливне. Нужно взять выше, метров пятьсот, он понял, сжавши топорик…

Погреб – от барского, верно, дома, мыслил он. Дом, естественно, разобрали, погреб остался, – каменный погреб, что стоит вечно. Как пошли байки? Может быть, собиралась в нём шваль, проказила, слух пошёл?.. Дима брёл зная: цель не минует. Сплёвывал воду, тёкшую в рот, сморкался и отирал глаза, чувствуя: ноет скула от ногтя Лены… Чёртовы ногти!

Вот и посадки, прятался здесь от местных… Он ссёк осину, ветви тоньше запястья – и поволок ствол к Куту.

Ливень лил в спину. Сучья цеплялись в мокрую землю и в муравейники; приходилось груз дёргать. Было натужно, и он склонялся в каждом усилии… Дима шёл по следам своим, но вдруг сбился… Мелочи! Как дошёл сюда – так вернётся. Курс – на восток, чёрт!

Он им покажет, что не боится, сунувшись в место, где они прячутся. Не пойдёт туда – значит трус… Трус чёртов! В этом вся соль: войдя как ни в чём не бывало, бросить: не наигрались?

Лена…

Он думал, он ей запал, влюбилась… Вышло: не знала про их игру. Сказали – к ней возвратился форс. Типа ей – англичанке – стыдно с юнцом, у которого папа с мамой никто и он сам никто, годный разве что в свиту Е. И. В.44
  Аббревиатура: Её Императорского Величества.


[Закрыть] Леночки Лернер!

Но (он вздохнул) ведь был момент, когда Лена, сняв маску, стала единственной, за какую б он умер: нежной и ласковой. Был момент, что она его разглядела; вместо «Димона» стал он ей – человек…

После, правда, – за эсэмэской от Макса-клоуна, – Лена вновь несла, что, мол, Макс её парень и Макса любит, а вот, мол, Дима – только лишь мальчик и «недозрелый»…

Фиг с ней.

Он волок ношу бешено, чтоб сделать нужное – да и в погреб, чтобы заткнуть их смех.

Зря он с ней не пошёл вчера: всё уже б разрешилось. Именно!

Вдруг возникли забор с копной, дальше – курицы, грядки свёклы; дальше был дом…

Чёрт!!

Он шагнул в сторону, и осина, что волок, стукнула в камень. Тявкнула шавка. Он рванул вбок… Наверно, брёл под уклон, как легче, и вышел к Ивицам… Прочь, в туманы!.. Хлопнула дверь, пса звали, но шавка кинулась вслед, стараясь. Если б не дождь, попался бы.

Он мчал с ношей вдоль огорода. Следом – та шавка с тоненьким тявканьем. Надо в гору, дальше от Ивиц, билась мысль. Вдруг как раз это дом, где Галкин? Это опасно… Он швырнул грязью, шавка умчала, но продолжала лай.

Чёртов дом был окраинный, оказалось. Двигаясь пуд гору, он нашёл им раздавленный муравейник. То есть курс верный…

Выросли заросли. Это значило, что он прибыл. Он взял к дороге.

Вот максов джип во рву… Выпустив ношу, он задержался и осмотрел избу: вся в тумане. Он, склонясь, пробежал двор… резко рванул дверь… Были здесь, явно! И снова в погреб?!

Он устремился к Максову выкосу.

Коль теперь прошли, не успели бы скрыть след. Именно! Скоро он – не они ему – скажет: finita, чёрт, la comedia55
  Здесь: спектакль кончен (ит.).


[Закрыть]! Так и скажет.

Но он ошибся. Стебли в лощине все были целы. Он сделал жесты:

– Хрен вам!

И стало легче.

Прыгало веко. Он, прищипнув его, побежал рвом к дороге, что к вела кладбищу, – сечь осину. Ливень хлестал в него, лохмы висли; он их откидывал (и сцепил вскоре скрепкой). Он делал колья, разной длины, отёса. Но это мелочь. Важно – осина.

Самый большой кол вышел из штамба.

Взяв колов сколько можно, с ними в обнимку, он пошёл мимо новых могильных плит к старым. Но он и их прошёл к части древней, не посещаемой царской эры, – где были сколы белого камня, гниль палок, ржавчина… Сорняки – до пупа, и он кольями разводил их. «Хрéнушки!!» – он шептал сипло и стыл от холода, веко дёргалось.

Найдя нужное, он один кол вбил в холмик. Вбил до неровного бельма сруба. После взял новый кол… и четвёртый, пятый… десятый… Он влезал в заросли и вбивал колы, точно робот.

Плюс он не думал. Так было легче.

Выпрямясь, встретил шавку, – что, получается, шла за ним? – и подростка из тех, что играли у клуба в день их приезда (присных при Галкине, пареньке с хорьковатым лицом). Тот замер. Дима скривился, стоя под ливнем. Крикнувши:

– Хрен вам!! – и не сводя глаз с местного, он шагнул к нему. Шавка порскнула с визгом. Пятился местный – и побежал прочь.

Их скрыло ливнем.

Всё этот дом, чёрт… Шавка оттуда, вместе с хозяином… А и как не пойти за странным, тащущим что-то в дождь типом, тем паче ствол продирал след?

«Хрен вам…» – вновь шепнул Дима и стал работать: брать колы и вбивать их.

Брать и вбивать их…