Текст книги "Погреб. Мистическая быль"

Вымогательство

Дима ник в духоте чердака на корточках, залит пóтом. Он не хотел вниз. Он был подавлен. Он ей – «сопляк»?!

Вот сучка…

Тварь провела его! Попросила, чтоб он врал Максу, что она чистая и что Влас, мол, к ней сам полез. И вот силится купить Хо?! Сучка! Он её видел с Власом, встав этим утром, но допустить не мог, что, блин, трахались… То есть тварь всем даёт, как Власу, с Хо заголялась – он же ей вдруг «сопляк»? ему она не дала коснуться чистой, мол, девушки, сделав мину, что жертвует чуть не жизнью?!

Чёрт с ней!

Он лгать не будет, если Макс спросит. Он так и скажет: видел её ночью с Власом.

Точка.

Он будет честен, раз он «сопляк».

Однако же он знал вправду: кого-кого – а его любить не за что. Бледный длинный червяк с длинной бабьей причёской. Злой неврастеник, свитый из фобий. Макса взять – мил, способный, пусть лишь мячи пинать. Влас внушал к себе уважение, и характер крут. Хо невзрачен, но мудр и жилист, знает, что хочет: вон как раздел Ленкá. И лишь он, Дима, – флюгер: вертится, мечется, самоедствует, управляется случаем, как какой-нибудь скот! не правит собой и миром! Что в такой рохле? На фиг он женщинам? Если кто с ним и дружит – только по юности. Через пять лет, заметив, что он никто к чертям и что лучше не станет, дружбы прервутся… Даже здесь в Куте все потому, что он нёс бред про «родину», всех сманил… Фиг! Он сдул бы из Раши жуликов, демагогов, хамов, жандармов и казнокрадов! Он вытер пот с лица.

Будет хуже. Всё будет хуже. Лучшее – в детстве с глупеньким счастьем. Детство прошло навек… Да, ему не быть мощным, как, скажем, Влас, деловым, как Хо, даровитым, ярким, смазливым, как чёртов Макс! Он шушера. Он – худой длинный слабый червяк с кликушеским восприятием… Пот душил его, тёк на грудь. Всё чесалось, волосы слиплись, майка намокла, тело зудело. Надо слезать…

Куда? В мир, где лишний?!

И ему впало, что это незачем, что жизнь кончилась в Куте, где он от той, по ком сох, обожал кого, выслушал пакость.

Но Дима слез-таки.

В хор дымили костёр и Влас куревом. Все умеют жить – он не может. Власа взять: станет на собственных ногах-ступах, даже и мир пади. Хо найдёт себя в бизнесе. Лена выскочит замуж. Макс… Макс счастливец. Макс вообще бог!

Он пробрёл за калитку, к выкосу, стал под солнцем, глянул в лощину. Виденный с чердака след сгинул. Не был надломан либо склонён ни стебель. То, что приметил он с чердака, – финт света. В общем, пустяк… Всё ж странно: в зной они – возле речки, но не идут к ней. Он, потный, пыльный (и не «сопляк», как мнит), стал в бурьян с него ростом, спутанный повиликой, меченный насекомыми в духовитых цветах, – стал, мается, но боится шагнуть вперёд, чтоб минут через пять омыться… Сердце забилось: он им покажет! Он, забыв о крапиве, пчёлах да etc., сломит заросли, искупается и – вернётся. А на вопросы, что, дескать, мокрый, скажет: был, мол, на речке… Это он сделает как бы лишь для себя. Забудут, что он «сопляк». Забудут!

Но – было страшно. Он убеждал себя, что, в конце концов, он от пота и пыли и от лжи Лены в муках не меньше, чем будет в травах…

Всё в нём ослабло: страх не в лощине; страх в голосах вблизи! Он, расслышав ругательства, удалился к костру, где Влас. Он смотрел на калитку, где взялись местные: паренёк хорьковатого вида вкупе с мальцами, с коими Макс вчера гонял мяч.

– Не въеду, – гость смачно сплюнул. – Кто, слышь, заплатит?

Влас сидел на крыльце.

– Слышь, это… Лайбы нам смяли, длинный с чувой. Сто штук давай.

Кликнули Лену. Та появилась, в шортах, в футболке, выставив груди.

– Что?

– Побазарим! – нёс гость. – В Москве рули, а здесь я в понтах. Просекла? Лайбы мяла?

– Он, – Лена морщилась, – перекрыл мост. И угрожали! Я не хочу их. Пусть уйдут.

– Ну? Вы поняли? – бросил Влас.

Паренёк ухмыльнулся.

– Ты мне не вякай. Без трепежа, слышь? Долго терплю как добрый. После с пером приду да с волыной и всех урою. Где бабло? Я всех в зад имел… Слышь, ты, борзый, дай-ка нам пéналя. Пеналь ваш поумней… Чё, сцыт он? Шмара его – а спрятался? Слышь, это, шмара? Мухой со мне канай! Жду минуту – после вас делаю и джип бью… Сто штук, сказал.

– Двести!! – выли подростки.

Димин пульс бился, ноги дрожали. В слабости он присел на крыльцо близ Власа. Он ждал подобного. Хорошо, что не ночью. Он, вынув сотовый, неприметно набрал 02… Связь, да где она?! Подойдёт здоровяк, что вчера гнул железо или чего там, – и трындец всем. Влас не управится… Плюс Хо нету; вот же гад хитрый! Сам он, вник Дима, трус запредельный. Он, начнись, и не встанет; ужас сковал его.

– Хо… – он пискнул. – Мне поискать его?

– Нет, – басил Влас (может быть, чуял, чтó хочет Дима?).

– Влас! – тряслась Лена. – Дать бы им денег! Я на нулях, нет Макса… Дай им хоть что-то!!

– Нет.

– Но их много… – Лена нудила. – Я соберу, что есть… Наберу.

Паренёк ножом чистил ногти.

– Чё, базар кончили? Зае@ись жара! Развоняетесь, слышь, до Тулы… А с чувой – долгий трёп… Да, Лёх? – бросил он спутнику, что заржал, как все. Паренёк, пройдя к Власу, ткнул его. – Слышь, ты, борзый? Трёп не люблю. Где бабки? Сто этих, штук. Жив будешь. После свезёшь нас… Чё, не просёк, бугай?

Лена взвизгнула.

Влас, свернув гостю руку, отнял нож, проводил до калитки, дал пинка берцем. Банда попятилась, но во рву, где джип, осмелела. Влас повернул туда. Банда бросилась вверх к дороге.

– Я… – хрипел паренёк. – Мля, встретимся! Завалю, слышь?!

Влас возвратился.

Возле крыльца – Хо с шутками типа «села коса на камень» (вмиг объявился).

Дима смирял дрожь. В коробе он взял пиво, выпил. То, что несла беда, с тем, как Влас с нею справился, – так было разно, что он не верил, что дело кончено. Лена выпила; а потом набрала вдруг номер; ей не ответили, но она набирала и набирала, – так и ушла в избу, давя вызовы. Дима пил. Он хотел восхвалять Власа, славить, но осознал: не стоит. Что хвалить тигра или медведя? Быть всемогущим – рок их… Он помолчит. Он падаль. Падаль молчать должна.

Влас и Хо пили. Отнятый нож Влас швынул с крыльца; и нож свергся в лощину.

Шесть. Зной усилился. Все потели. Что рядом речка – словно забыли. Что-то всех подавляло, даже и Власа. С запада пёрла сизость.

Дима взял флягу с водой – омыться. Влас смотрел, как он трёт себя в стороне.

– Ну? – Влас буркнул. – Всем, вижу, скучно?

– Есть. – Хо снял линзы, опять надел. – Капитан исчез, капитанша страдает, нас несёт к рифам.

– Что ли, уехать? – Дима кончал душ. – Макс, он скотина, если он так…

– Скотина, – выдавил Влас. – Бесспорно… Спросим у Лены.

– Значит, ля фам? – встрял Хо. – Бабы всегда виной.

Где ползла вдали сизость, бухало, было мрачно. Стало два мира: знойный цикадистый душный здесь – тёмный кипенный там, что к горечи добавляло последний штрих. Дима вдруг захотел, чтоб они до грозы ещё выбрались прочь из мест, где он терпит фиаско с Леной… Могла б назвать «мальчиком», «недозрелым юнцом», «задротом». Не «сопляком». Что значило, что у ней к нему – полный ноль и брезгливость.

Он, тварь из плоти, как остальные, вдруг ненавистен? Он, скажем, чувствовал, что не терпит привычки, стиль жизни Власа, даже и запах. С Леной иное: Лену он любит. Всё в ней, от светлых волос до ног, ему мило, всё в ней он ценит. Ей же он – лишь «сопляк», да?.. Больно! Влас, причём, не люби его ни один, мог жить. Влас довлел себе. Влас плевал на всех, Влас субстанция. А вот Дима без стержня; жив он лишь мнением о себе, рефлексией. Если он всем «сопляк» – он впрямь сопляк. Эта мания с ним бессменно. Вроде в лесу идёшь, а луна плывёт следом…

Он неприкаянный. Сходно с ним было в детстве, в мокром ненастье дачки родителей: дождь льёт в саженцы, в грядки лука, в форточку… пасмурность пожрала мир… стыло и скучно, мгла без просвета… нудный комар звенит… отец пьян… мать заявится, мокрый зонт каплет с вешалки… не меняется ничего, всё прежнее… скучно, стыло и тошно… Тянется лето, с сыростью и дождями, с лужами, с комарами, скукою; и не выйдешь, чтоб не увидеть там и сям скуку… Вот вдруг и школа, где задирают и обзывают, где одним весело, прочим – худо. Мать с отцом перед кризисом 90-х взяли пик идеалов «сов. человека»: сын, «москвич» желтоватого цвета, дачка… Но НИИ лопнул, и кандидат наук разучился жить. Торговал мелочёвкой, пил… А не пил бы? Пьянство не частный порок, но общий. Всечеловеческий. Пьют – ведь всем что-то нужно. Да и не что-то там, но сверх-важное.

Нужно!

Он в тоске по чему-то сверх-важному, – что связалось в нём с Леной… Он ведь уже пьёт, с юности! То есть в обществе – как в природе. Тем цветам – солнце, этим – хиреть в тени. Им не выбиться к свету, разве что чудом. Так вот и люди: что-то прибило их к месту. Хоть разбей лоб – не вырвешься…

Вот оно! Все прут к солнцу, в этом зла нет, зов жизни. Но только судьбы всем предназначены: будешь там, где тебе суждено, хоть сдохни. Либо, живя в тени и без света в тягостной давке, жди, что счастливчики близ падут по какой-то причине – и выйдешь в дамки… Лена была ему как отдушина. Дима жил при ней и дышал её светом. Род её и она, он верил, как бы не знали драм; им давались в избытке деньги, квартиры, статусы, прелесть. Дима ходил за ней, как собака: вдруг упадёт кусок? Если б, мнилось, она его полюбила – вывела б из тьмы к свету.

Но получается, что и ей нужен гид, чтоб подняться до лучшего? Что ей те, кто несчастней? Ей Дима чтó даст? Дачку? «Хрущёвку» с пьяным отцом? Макс – даст Сейшелы, Лондон и доллары…

Он сидел, паля хворост.

После он встал: звал Влас. Проплетясь в избу, он увидел: Лена звонит. Капризная связь наладилась, и она говорила:

– …мам, не волнуйся… скоро приеду… Да, тут отпадно… Ну, а у вас? – Сев в спальнике на лежанке, Лена трещала.

Дима же млел стоял. Он следил обмен счастьем. Лену расспрашивают волнуясь: дочь нужна чувствам родственной жизни. Но и она мать спрашивает, и ей тоже мать интересна. Лена вовсю живёт.

Она кончила разговор.

– Хо, ты… Звони отцу Макса.

Хо повернулся. Он сидел за столом.

– Подумала, вдруг Макс там… – Лена глянула в пол. – В Москве уже.

– Ты сама давай.

– Я никто ему.

– Раз летите с ним в «Челси», значит, ты кто ему.

– Ты, Влас… Он вроде друг твой. – Лена скривилась. – Мне что-то влом… Скажу давай. Я была Максу ближе вас, а выходит, что дальше… Хо, ты доволен? Ну, Влас! Давай же. Связь сделай громкой… И, блин, быстрей. Связь странная: появляется произвольно.

Влас, встав с лежанки возле другой стены, отложил «Беломор», взял трубку.

– Фёдор Васильевич, – он сказал. – Влас… здравствуйте… Всё в порядке… Макс где?.. Да, нету.

Голос был удивлён: «Не вместе?.. Вы вместе ездили! Мы вас ждали, вчера».

– Так вышло. – Влас водил челюстью. – Я не с ними. Но у нас дело… Он не в Москве?

«Не знаю, не отвечает… Я беспокоюсь… Где вы расстались?»

– Мы? В Тульской области… Может, он потерял смартфон… В принципе, с ним ведь трое: Дима, Хо, Лена. Если б что сталось… Фёдор Васильевич, – Влас кончал, – звоню им.

«Да».

Влас оглядел всех. – Ну, и что дальше?

Лена смотрела в пол. – Влас, зачем ты ко мне влез ночью?

Влас, взяв отложенный «Беломор», прислонясь к стене, закурил.

– Я, – хмыкнул, – я не влезал к тебе.

– Дима, – вспыхнула Лена, – видел.

– Я, Лен, не видел. Я ведь сопляк, – тот мстил. – Ничего я не видел.

Он хохотнул, как Хо. Он в дурацком, вроде бы, хохоте понял важное. В смехе – сила. Преданный Леной, он издевался, он ей совал в нос фигу. Он этим хохотом говорил ей не чтó она ждёт от лузера – но что он хотел… Наплевать! Ждёт, что он и убогое своё место ей подчинит?! А хрен ей!! Тёмное и дерьмовое, место – его-таки!!! И на это поганое место он их не пустит, как и его не пускают к благам фортуны… Дима вдруг понял: Лена намерена за его счёт спастись. Мол, Влас к ней влез ночью, а не она к нему… Плюс сучка-Лена показывала грудь Хо…

– Лен, Хо спроси! – он язвил. – Я спал. Может, Хо не спал?

Тот прикинулся, что всё шоу. – Я?.. Ох, не знаю. Спал я, был пьяный… Влас тебе снился. Не было Власа… Лена, зачем тебе?

Она злилась.

– Думала, оторвёмся, блин… Вышла хрень. И большая. Очень большая… – Вынувши джемпер алого цвета, Лена оделась. Тёмны глаза её; губы пухлы, локоны сбились. – Хо, а затем мне, что, если Макс ушёл, потому что в окно видел Власа… ну, и меня с ним – это одно, блин. Если ж он не ушёл, а…

– Ты позови его, – Дима хмыкнул. – Он прибежит вмиг.

– …если он, – гнула Лена, – если он здесь… Подделано если, чтоб его не было…

– Для чего?

Лена кинула взгляд на Диму. – Чтобы проверить… Вдруг сопляк в ревности Максу врал чего?

– Сучка! – Дима шагнул к двери, чтоб выйти.

– Стоп, – буркнул Влас. – Останься.

– Я что, солдат?! – взвыл Дима. – Мы не в казарме! – Но он остался, вспомнив, как заправлял Влас в школе. Чтобы спасти лицо, произнёс: – Вы это… все собирайтесь! Сдул ваш Макс. Он в Москве уже… Глупо, Лен, в тёрки нас впрягать! Разбиралась бы с Максом. Нечего с Власом… На фиг легла к нему? Я б ушёл, как Макс.

– Потому и сопляк ты, чмошник! – бросила Лена.

Все повернулись к окну за Власом: Лена сперва, Хо после и Дима третий. Что-то у стёкол… Это был дым. Над поймою висла сизость, а гул приблизился. По полям вдали мчали волны; ближний куст трясся. Слышался ветер. В щель дуло свежим. Дима, рванув дверь, вышел.

Ветер – в лицо. Два провода на столбах электрической сети бились. Мусор носился. Из умирающего костра вскидывался дым с пеплом. Полз фронт ненастья. Редкие капли плюхались в крыльцо, в камень, и высыхали. Но над избой, – вообще над их берегом, – было солнце, только белёсое. Теребило рубаху, и в ноздри дуло. Дима взял короб и затащил вовнутрь. Сев за стол, он стал есть, да с жадностью: отрезал куски (колбасы, хлеба, прочего) и толкал в рот. Плюс он пытался Лены не видеть. Он был взбешён почти. Ведь она намекнула: он внушил ту проверку и Макс исчез вдруг, чтобы в окно следить, как она легла с Власом. Также, чёрт, назвала его «сопляком» при всех! Бабы – стервы, думал он горько…

– Лена решает? Пусть, блин, решает… – вёл он с набитым ртом. – Дорешает… Хлынет дождь – и не выедем!

– Не уедем, пока… – начала было Лена, и он взбесился.

– Это, в конце концов, ваш косяк! Твой, Лен, с Максом… и с твоим Власом… Вы задолбали!!! Всё! Я поем и… – Он хотел выпалить, что пешком пойдёт в Ивицы, а оттуда – попуткой, но, вспомнив местных и хорьколицего, стих.

– Не уедем, – кончила севшая в алом джемпере Лена. – Мы должны знать, как…

– Тайн мироздания не постичь! – Хо хекнул. – Даже весь век сиди.

– Мирозданий не надо… – Лена скривилась. – Я лишь спросить должна… Ты ведь, Влас, не хотел с нами ехать?

Тот, встав с лежанки возле стены, прошёл, – пол скрипел под ним, – ткнуть окурок в столешницу и усесться близ Димы на табурет за стол. – Лен, ехать? Куда?

– На юг.

– Мы – с юга. Значит, я был там. Противоречие.

– Не увиливай! – взвилась Лена. – Макс сказал, он звонил тебе, но ты нéкал, долго, упорно!

Бычась, Влас слушал и наблюдал Лену глазками над щетинистой крупной челюстью в мелких оспинах.

– Ты поехал, узнав, что и я с вами еду. А не хотел сперва.

Влас напрягся.

– Вдруг… – она медлила, все молчали. – Макс пропадает… странно… Ты как сатрап!! – Крикнув, Лена откинула лезший в крашенный рот локон. – Ты здесь командуешь и злишь местных… Блин, до ножей дошло! Жди, вернутся нас резать… Что тебе надо? Чтоб нас зарезали? Макс смирял их – ты нас в резню втянул! Ты спасёшься. Ты ведь качок, сбежишь… Мы заложники твоих планов? мерзких амбиций?!

– Лена, короче. Что говоришь-то? – Влас напряжён был.

– Именно! – Лена встала. – Я говорю сейчас! Говорила давно, со школы! Брось меня доставать. Свянь! Будут проблемы, Влас. Ничего у нас быть не может. Что было ночью… это случайно. Я посмотрела бы… Покажи рюкзак! У тебя там какой-нибудь психотроп, да? Ты его мне подсыпал, гад? Фээсбэшник!! Сделал, что Макс исчез?!

– Лен, сопляк его надоумил, Макса, – вклинился Дима. – Ты не забыла? Макс, выйдя, ночь караулил, чтоб его Леночка легла к Власу. Вот твоя версия. Но вдруг новая версия? – хохотнул он в надежде, что Хо поддержит.

Но Хо молчал.

– Заткнись, щенок! – Лена брякнула. – Вы не поняли? Нет Макса. Нет его!

Слышались приглушённые толщей стен избы громыханья; выл в трубе ветер. Дима забыл жевать и сидел, тупо глядя в окно и чувствуя, что тревоги и страхи, не оставлявшие по прибытии в Ведьмин Кут, подлинны. С Максом впрямь беда: ведь, пропав, он молчит. Что странно. И неестественно. Будь у них с Леной ссора – Макс не из тех, кто смылся бы. Потому хотя б, что считал: он лучший. Макс любит Макса. Лена-измена – ноль тому, кого ждёт в Москве скоп фанаток. О! Макс, напротив, сел бы здесь, распуская хвост, призывая изменницу на союз с «братом Власом». Вызвал бы лимузин с Москвы с новой пассией, чтоб доказывать, что ему всё до лампочки… Ему точно всё по фиг – всё, кроме Макса. Он хладен к ревности и обидам. Он почти бог. Плевать ему на эмоции и на мнения прочих. Макс не исчез бы. Макс бы кобенился, веселясь и красуясь!

– Он, будь он жив… – сбилась Лена. – Он… Я не знаю… Да, я не знаю… На фиг… Всё, блин, я еду, чтобы не видеть вас! – Её пёрло в истерику. Она села, чтоб плакать.

– Детка, – сдержал Влас, – только без слёзок. Ты обвинила: чуть не сказала, что я убийца.

– Я не хочу, блин… Чтó ты тут?!

Влас настаивал: – Я убил? А когда, скажи?

Лена зыркнула. – Макс ушёл. Ты вернулся, он не вернулся.

– Лен, ты забыла! Это ведь я, сопляк, намекнул, что ты Максу изменишь! – мстил Дима в шутку.

И – вдруг он смолк, учуяв (как и вчера, топя печь сев нá пол) запах духов и тления, но и Макса, будто тот рядом.

От сквозняков, вник Дима! Здесь рюкзак Макса; ветер поднялся и потянул парфюм да иные отдушки… Но, может, – мысль пришла, – Макс запрятался? Смех, как явится! Дима сам ведь подслушивал тэт-а-тэт Хо с Леной? Макс отыскал ход в подпол – сел там и слушает… Это подняло настроение. Он решил не серьёзничать, чтоб потом не попасть впросак, как попалась, блин, Лена (в том, правда, случае, коль Макс рядом реально).

– Хватит. Мы люди взрослые, – начал он, исполняя для Макса. – Хватит выдумывать. Фактов – нет… Кроме двух, правда, фактов, из-за которых Макс мог уйти. Лена, первое, спала с Власом. Макс пропал, чтобы им не препятствовать. Я кино смотрел, «Вот и Полли»… Муж после свадьбы свёз жену к морю, та – к водолазу… трахались – дым стоял! Водолаз, причём, в ластах… Но суть не в ластах. Муж жену понял – и её отдал новому счастью. Макс, знаем, щедрый: джип нам оставил, сам же ушёл… Естественно: Лену любит, значит он от чувств сбежал. Ты ему, типа, впала… – нёс Дима, веря, что Макс войдёт смеясь, скажет, что так и было, что он реально хочет ей «счастья». И, одновременно, Дима мстил ей за гнусного «сопляка». – Лен, Лондон – это так классно. Муж-богач, Пикадилли там Сёкус, Пэл-Мэл, Гайд-парки… Это другая жизнь, высший свет и гламур. Love – рулит, я понимаю. Я вот любил тебя; за тебя бы всё отдал… – Дима запутался и не знал уже, шутит или раскис. – Кто любит тебя? Никто, как я. За тебя, в общем, жизнь отдам… Уже отдал бы, до того как… Не понимаю… Лучше любовь, чем Лондон… – И он умолк вздохнув. (Все молчали). Он продолжал в окно: – Да. Вот так вот…

– Там, – прервал Хо, – был стук.

– Что?

– Стук в окно.

И стук вспомнился.

Дима глянул на Хо и Лену, что напряглась. Стук важен. Не было б стука – парни не вышли б… Всё, предумышленность отпадала. Макс не поставил бы на случайность, вздумай уловку. Влас, вздумай зло против Макса, – тоже, причём стук?

Стук, да! с него всё! Резались в карты, пили, плясали… Вдруг этот стук.

– Стук, стук… – молвил Дима, более для себя. – Чей? Птицы?

– Стук чей угодно, – выдала Лена. – Но после стука Влас и ушёл. Отсутствовал. Макс и вышел… Что Влас мог делать там?

Посмотрели на Власа.

– Влас! Тебя не было. После стука ты вышел… – Лена помедлила. – Что ты делал там? Макса ждал? Вы с ним что, сговорились? Или ты с целью? Что ты там делал? Ночь, темнота…

Влас хмыкнул. – Ты, Ленóк, тоже – что ночью делала? Объяснить нам не хочешь? Правда, есть вещи… о них не спросят в приличном обществе.

– Спросят! – крикнула Лена. Глаз набряк кровью, локоны взмыли, щёки пылали над алым джемпером; всплыло зверское, точно стала Горгоной и собиралась пить кровь. – Влас, спросят!

Свесившись над столом, Влас буркнул: – Беды – в тебе.

– Шерше ля фам! – вставил Хо. – Женский взгляд родит ад, так?

Дима принюхался и похмыкал, так как парфюм Макса пах с каждым сильным порывом внешнего ветра, гнавшим сквозняк в избе. Чуя этот парфюм, мнил Дима, Хо дико троллит, зная: Макс вот-вот явится, будет смех… Всё-таки, вдруг не чует? Сквозняк, струясь в русле, может течь мимо Хо.

– Как жена, изменившая, а винящая прочих, чтоб обелить себя, – вёл Влас. – Это неправильно. Потому хотя б, что ничья ты здесь не жена, Ленóк… Едем. Что толку спорить? – встал он.

– Не едем! – брякнула Лена. – Едет полиция… Ждём её.

Влас из бриджей пляжного типа (до голеней) над солдатскими берцами потянул «Беломор». Глядя в пол, он извлёк папиросу и зажигалку. Дима смотрел, как в стекло лупят капли, редко и глухо. Двор до плетня был в солнце. Но за сиренью, поймой и речкой в бешеной сизости шлялись молнии и гремело; там же лил ливень; капли оттуда и приносились. Ветер мотал дым костра вверх-вниз.

– Драчка в райском семействе! – взвыл Хо.

Если Макс прячется – время выйти. Кризис на пике, и все рассорятся от томительной шутки. Что Макс хотел знать – всё проявилось. Влас признал, что был с Леной. Лена, не прямо, тоже признала: кается и заботит её лишь Макс. В общем, срок ставить точку.

Дима мотнул еду от себя, вскричав: – Объявись, сим-сим!

Все воззрились. Он ухмыльнулся.

– Шут! – Лена крикнула.

– Пустяки, – начал Влас, выпуская дым к оспенной и щетинистой скуле. – Важно другое. Я ведь полиции разъясню, как было. Буду обязан. Вряд поймут, Ленóк, твои действия.

– Мне плевать, что поймут не поймут… – воспалённо та глянула.

Не единственно виды Лондона и замужества с супер-перцем футбола и мачо лопалась: в ней унизили женщину, её бросив, как шавку, Дима вдруг понял. Больше, чем шавку! Тот, с кем была она и с кем строила планы, с ней отказался быть, точно в ней всё зло мира.

– Вызвала? – Влас басил.

– Точно! – Лена язвила. – Вызвала. Будем ждать их. Все будем ждать-сидеть.

– Да ты… спятила! – взвился Дима. – Ты могла думать… Макс убит нами?! Ты сумасшедшая! Жесть. Жесть, жесть!!!

– Интуиция, – выл Хо, – женская!

– Интуиция интуицией, – начал Влас, пройдя к печке, чтоб, сев на корточки, ломать хворост. – Но Ленóк делает, блин, ошибку. Я в ФээСБэ учусь; там не любят подследственных. Значит, ты мне судьбу ломаешь? Хуже. Ты – всё ломаешь. Мы дружим с детства. В школе учились: ты, Макс и я… Конец всему? Ты ментами нас травишь? Правду мы выясним, но тебя не простим… Макс тоже, знай, не простит… Пойми, Лен, мы с ним ходили, где тебя не было и не могло быть. Даже сейчас, случись… Обманулась ты. Приукрасила свою роль до чёртиков. Дружба больше любви. Тем более что любовь – вещь склизкая. Если знать кому – то тебе, пардон, как явила ночь… Ты в одном права: я поехал узнав, что и ты с нами едешь. Думал, любил тебя. Но теперь… Дрянь ты, в общем, запомни… Дай, Димон, водки. Хочется в стельку…

Так он сидел близ печки – с водкой в одной руке, а другой он клал хворост в узкую топку.

И все молчали.

Гром тряханул избу. Ветер взвыл, и дверь дёрнулась. Мнилось: хлынув, дождь смоет казусы запропавшего Макса, встречи с полицией, ссоры с местными и всего, что случилось в чёртовом месте. Дима ссутулился, когда гром взгремел ближе. Лопнула лампочка. Стало сумрачно… Подозрения ширились. Не хотелось смотреть ни на тройку друзей, ни на призрачный двор в дыму. Ведьмин Кут стал границей бури и тиши, мрака и света, ссоры и дружбы, зла и добра.

– Ночуем? – высказал Дима.

– Явно придётся… – Сняв очки, Хо протёр их и нацепил на нос. – Дело дохлое, раз полиция! – он проржал. – Но реально пошло со стука, – вдруг он добавил.

Слышался гром за речкой, где пухла буря.

– Смысл твердит, – гнул Хо, – что без причин нет действия, как без дыма – огня. Мы трое – лебедь, рак, щука. Судим амуры и судим разно… Что получается? Что виновный здесь Бог, Кто создал секс? Глупости. Секс он сам собой, а Макс сам собой. Дело в стуке, ведь всё с него пошло… если Влас не устроил стук, как Вольф Мессинг, так, что мы слышали, чего не было. Но Влас, ясно, не маг… Стук – алиби. Выйди Макс просто – то для чего? А за стуком он вышел – есть объяснение… Важно: кто стучал? Во второй раз мог – Влас, он как раз тогда вышел. Первый раз – кто стучал?.. Если только, – хихикнул Хо, – Влас, опять скажу, не Вольф Мессинг и стук не вызван им. Либо Макс… – Хо умолк вдруг.

Все ждали.

– Стукнула птица. Макс, этим пользуясь, – кончил Хо, – скрылся.

– Так ли? – вёл Влас от печки. – Знал, что Ленóк изменит? Кажется, что Ленóк и сама не знала.

– Думала, что ты Макс, – та ляпнула. – Напилась. Вдрызг.

– Пьяница! – ржал Хо.

А Дима думал: Хо, дилетант в европейской культуре, в тонкости не вникает, и они действуют в нём иначе. Хо, он не чувствует рамок, где это нужно, и полагает, что из ошибок таких, как Лены, следуют фарсы. Жёсткость Востока – чадо нечуткости и бездушия.

Вдруг Восток перешёл этап, на каком до сих пор Европа, и Восток знает, что европейские тонкости перед некой великою сутью мелки? В принципе, так и есть. Боль Лены в ракурсе истин – мелочь. Многие спали, с кем они после отказывались общаться. Физиология, и не больше. Пусть Макс расстался с ней – чепуха с точки зрения вечности.

Что и впрямь из того, что какая-то девушка из десятого, двадцать первого либо пятого века лишается жениха и Лондона? Не таких вечность смахивала, как кегли. Да и, в конце концов, вечность всех смахнёт без следа, не вспомнив, – что, верно, знает Хо и бесчувственным хохотом увлекает за рамки, в коих покамест дети Яфета22
  Яфет – сын Ноя, прародитель европейцев и белой расы.


[Закрыть]… Мекка Востока – древний Китай – когда ещё понял опыт, составивший кредо Запада! Может, Хо знает больше, чем европейский первый философ. Может… Но Диме жаждалось стукнуть Хо. Дима чувствовал, что худшайший расизм – троллить слабости чуждой расы. Это, знал Дима, чванство, – и чванство большее, чем вдруг если Хо назвать «жёлтым» и «узкоглазым».

– В комики хочешь? – выдавил Дима.

– В следователи, – вёл Влас, пахший своим острым потом даже от печки.

– Шли бы вы… – Лена вскинулась. – Вдумайтесь: Макса нет!!

– А ты вдумалась? – встал Влас от топки. – Ночью легла со мной, но о нём не сказала…

– Хватит!

– Лен, – вставил Дима, – что обижаться? Он тебя – шлюхой. Ты его – киллером… Квиты. Счёт, блин, ноль-ноль, Ленóк.

– Пир во время чумы, – ржал Хо.

– Дурни!! – Лена вопила.

– Шизнулась, – огрызался Влас.

– Ты убийца, а… – начал Дима.

Но в окно стукнули, и все глянули. С сильной даже надеждой. Был там не Макс всё ж.

Был незнакомец.