Текст книги "Погреб. Мистическая быль"

– Двадцать минут.

– Один вы? Хто-нибудь был ещё? – гость спешил к двери. – Влас, со мною… Но вы быстрее. Чтоб до дождя нам… Где ваш понос в саду?

И он выскочил из избы, Влас с ним.

Остальные сидели.

Быстро темнело. Шквал гнул сирень у плетня двора и рвал веточки, что летели прочь, как безумные, и мотал дым костра. Капли били по стёклам. Гром гремел непрерывно, тряс избу. Отсвет молний высветил печку в сумраке.

Ждали ливня.

Дима воззрился на Хо и Лену: тупо сидят, бессмысленно… Впрочем, Хо был за линзами и кто знает, чтó он там думал… Шторм в душе Димы был сродни буре и с нею слился. Дима не мог понять – ничего. День гнусный… Время – как стало… Он… да никто ничего не делал. Заняты Максом… Ждали не зная чтó… Явись Макс с разъяснением или труп его, было б легче, стали бы действовать. В неизвестности – ничего нельзя. Только вспышки эмоций и толков, что не могли свестись к выводам.

Да. Никто – ничего – не знал.

Не знали, кто гость их и кто вернётся: Влас или Гавшин, чтобы убить их (Влас с ножом в сердце будет в бурьяне).

Гром взгремел, изба вздрогнула.

Макс кретин!

Впрямь: что ждать от нарцисса? Пусть засёк Лену с Власом – что же смываться?! Все ведь, чёрт, ждут его!.. Правда, Макс мог действительно выйти, чтоб погулять – вдруг приступ, гадюка, местные?.. Плюс и гость вместо помощи прибыл с тайнами о самом себе. Кто он? Спрашивал не как сыщик, вёлся на всё, что скажут, нёс чушь, глумился. Так мент не делает – так бы урка играл в мента… Может, урки зарезали Макса и под грозу кокнут Власа, чтоб беспрепятственно остальных убрать? Может быть, в данный миг «майор Гавшин» (вор с кличкой «Шалый», «Склизкий», «Мочёный») вломится и начнёт палить из «ТТ»? Пули, скорость каких из ствола под 400 м в секунду, выбьют линзы Хо и пронзят груди Лены, сходно и Диму. Лягут три трупа. Урка же запалит избу (типа молния), сядет в джип и – гудбай… Срок готовиться!.. Но сухая гроза так мучила, что он стыл, подложив под зад руки, и неотрывно смотрел на дверь… А и что сказать? Лена злится. Он не соврал ведь, как ей хотелось: Влас, мол, к ней сам полез. Обвинив к тому ж Власа, Лена стыдится. Но виновата, в силу свойств психики, не она, а бесхитростный Влас! Грешна овца, коль волк голоден. В результате они Лене все в укор, так что будет жать «оскорблённую гордость»… Хо? Ему тоже не скажешь: прячется за очками, ржёт да фиглярит… Хватит, блин! Он словил униженье от Лены и не желает также от Хо словить…

Дима понял, глядя на пиво: все подозрения оттого, что он снова набрался, но и в отчаяньи оттого, как тварь Лена с ним обошлась… Чёрт с ними! Пусть гость ворвётся и их пристрелит. Он им всем скажет, прежде чем сдохнуть, что, мол, внушал им, но не поверили «сопляку» -де…

Плохо… Он не желает жить. В нём сгорают эмоции, отметённые Леной. Он ей не нужен… Он, как гроза вовне, всё не может сорваться в успокоительный, разрешающий ливень.

И он случился.

Шквалы свелись вдруг к ровному ветру, молнии – к вспышкам под жуткий грохот. Новый шум вплёлся: этот был ливень, плывший в туманах. Дым костра умер. И стало сумрачней из-за ливня и из-за времени: было десять. Дима внял сердцу, бившему ровно. Хаос в нём замер. А по тому, как поправила локон Лена и Хо чуть сдвинулся, Дима понял: им легче тоже. Он хотел звук – любой! – заглушить то, что было. И звук пришёл вдруг.

Дверь распахнулась. Гавшин, влетев и схватив свои листики, ткнул их в портфель, твердя:

– Ехать надо, потоп!

– Нашли? – встала Лена.

– Что? – сыщик замер. – А-а… Да не мох ваш товарищ! Факт подтверждает.

– Что не мог?

– Он сам скажет. Всё, я беху…

– А мы? – Лена села.

– Вы? Я не знаю.

– Мне оставаться?

– А хоть и ехайте… Лернер, я от дождя беху – а от вас и тем более парень ваш убежал без слов… Влас? Не думаю… – Сыщик смолк, потому что как раз Влас входил. – В общем, чем Макса вы там достали? Вспомните, Лернер, чтó там всё нáчало?

– Стук, – бросил Хо.

Гавшин шёл к двери. – Что сказали?

– Стук. Он всё начал.

– Стук? – Сыщик было застыл, но, глянув на окна, выскочил. – Тут такой мне стук будет, что проливняк! Не выеду!

Видели, как, прикрыв лысину, он мчал к калитке. Двигатель тренькнул… Грохнуло громом… И в водном сумраке показалась фигура… Хлопнула дверь, Гавшин сунул внутрь голову.

– Помохли бы! Вытянуть бы на хорку, там я поеду…

Влас вышел первый.

Дима шёл третьим. Он сразу вымок. Ливень сёк струями в клубах дымки. Тропкой брели ко рву. Травы никли под ливнем и их мочили. Джип был как в мойке; ливень плясал на капоте и крыше. Виделся «ваз», что спустился в ров метров нá семь; выбраться трудно. Гавшин, дождавшись, чтоб они трое сзади упёрлись, стал газовать вовсю. Взвизгнув шинами и юля, плюясь грязью, транспорт заюзил вверх. Глуби были сухие; шины цеплялись.

Дима бесился. Следователь (пусть так пока), всё ж дебильный, ибо допрос был глупый… Плюс, у них сидя, ноя про ливень, Гавшин не вышел вывести «жихули» свои. В результате усталые, грязные с головы и до ног «терпилы» терпят от «следствия», а не только от Макса… Надо б помыться. А воды нет. Не к речке ж лезть в травах? Да ещё ливень стылый, осенний, хочется в дом к теплу…

Выперли «тачку», вяло поползшую в габаритах, в ливне, в тумане. Вместо «спасибо» сыщик сказал им, что не привык к дождю, ибо он был танкистом: «танк сквозь везде пройдет».

– Был танкист… – хмыкнул Дима, стоя и глядя вслед.

– В девяностых, – вёл Влас, – вышел в гражданку, так он сказал мне. С тех пор в полиции.

– Полюбите нас чёрными, – ржал Хо. – Белых всяк любит!

Диме же понял: Гавшин был сыщик только по должности…

В самом деле, если б не стук, он вспомнил, Макс бы не вышел.

Да, всё – со стука.

В стуке всё!

Стук II

Шли назад в избу: первый – маленький крепкий Хо, вслед – Дима, длинный и тощий. Третьим шёл Влас на топотных ногах-ступах. Вечер сгустился из-за тумана, но Дима видел грязные брюки и низ рубахи, ляпанный грязью. Грязь была на лице и на лохмах, шее, зубах; всё грязное. Они все были грязные. Их уделала техника.

Под свес крыши Дима стал под струю, омыться… Будь крыша твёрдая, – из железа, из шифера, – то струя была б чище. А по соломе текла только гниль с водой. Сняв одежду, он оттирал её и, когда посмотрел в окно, ничего не увидел, тьму одну. Хо ушёл туда и не вышел, хоть сказал, сходит взять полотенце. Дима стал в ливень – ополоснуться; после ушёл в избу, где при маленьком фонаре молчаливая злая Лена дёргалась с тряпками, собирая их. Хо был рядом.

– Я не останусь, – бросила Лена.

– Ты, – Влас сидел с папиросой, – вот что: уймись пока. Подожди утра, дождь пройдёт… Да и Макс вдруг вернётся.

– Он не вернётся! – Лена взъярилась. – Пусть и вернётся. Мне всё равно… Достало! Все вы считаете, что я дрянь? А Влас? Он прекрасный, да? Вам простительно. Но вот Макс, он не должен был… А, плевать… Или он себе думает, ждать буду? Фиг ему!! Что я сделала: выпила?! Все пили! Все, блин! В общем, пошёл он… Хо, ты со мной?

– Готов! – Хо хекнул.

– Дима?

Глянув на Власа, что всё курил и смотрел в окно, за каким темнота, тот начал:

– Я, Лен… Поехал бы; понимаю… – Дима смолчал, что и рад бы уехать, но не поехал бы, ибо джип мог застрять, несмотря на ведущие все колёса, а выходили б толкать джип – они. Отдувались бы из-за той, кому совестно с Власом и кому наплевать на них, кто единственно целит их с Хо использовать. Джип же массой две тонны, джип фига вытолкнешь. Он добавил: – Ты, Ленóк, завтра. Ливень, глянь. Прав Влас…

– Вечно он прав, да? – и Лена сунула в рюкзак вещи. – Ну, и сиди здесь! Хо, мы идём?

– Приказывай!

Как когда отбыл Гавшин, Дима услышал, как треснул двигатель, как ревел, вертя диски. Дождь дело сделал: шины, снимая скальп с почвы, только елозили. Да и шины – «паркетные», городские… Дамочка за рулём – угадывалось, так как джип после рёва смолкал стремглав. Всякий понял бы, что не выбраться. Лена ж тупо давила газ. Дима видел в сознании зло вцепившиеся в руль руки, бёдра с утратившими гладь мышцами… Хо, конечно, толкал джип.

– Сходим, поможем? – выдавил Дима. – И пусть валяют.

– Взвод нужен, – бросил Влас без насмешки. – Ливень есть ливень. Зря они… Мы ничем не поможем… Выпьем?

Дима рассчитывал коль не нравиться Власу, то быть на равных с ним в пустяках, раз на равных в значительном быть не мог. Оба длинные; но один, тощ и слаб, бледнокожий невротик, был склонен к фобиям, интроверт. Влас же смугл и широк в плечах, волосат, как зверь, и пах зверем; он был вынослив и с кулаками, годными пробить доску, с опытом жизни школьных амбалов, всех подминавших; сходно Влас старше, пусть на три года (в юности год как пропасть). Влас что ни скажет – слушают. Лена, хоть давит понт, демарш её – оборот подсознательной подчинённости Власу, с чем она борется, ссорясь с ним, истеря. С Власом всем хоть неловко и несвободно, но безопасно. Пусть все уедут, чувствовал Дима, – с Власом спокойно. Дима был рад быть с Власом.

Влас зажёг свечку; глядя в фитиль, он налёг на стол, и с него – с тела в майке, стриженой головы и с бриджей – капала влага. Близ табурета были потёки. Веяло пóтом, Диме противным. Он поражался, как могла Лена пот не учуять, сунувшись к Власу. Лучше вонь «Gucci» Макса-мажора, чем Власов запах.

– Водки? – вставил он; Влас кивнул в ответ. – Сохнешь? Типа, по Ленке? Ты её любишь? – спрашивал Дима. Прежде бы не осмелился. Но теперь они как друзья в беде. Он опять спросил: – Получается, Ленка та ещё? Вертит, крутит… Мне она нравится… Ничего бабца, если честно…

– Да, – басил Влас задумчиво.

Дима стукнул стаканом в протянутый власов. Выпили, слыша яростный ливень с дальними грозами и рёв джипа.

– Парится… – хмыкнул Дима. – Будто мы морлоки, троглодиты. Ишь, убегает… Спятила!! Вздумала, что ты Макса… Надо ж додуматься?! Правда, вид у тебя, Влас, жёсткий. Как уголовник… Я без обиды, – Дима поправился, ибо Влас поднял взгляд своих глазок. – Ты бы сменил прикид, – он продолжил. – Жуть грязный, мокрый.

– Мелочи, – буркнул Влас. – Помни: мелочи, вот такие, чтоб сидеть мокрым, нас закаляют… Я ко всему готов. Приключись мне в дерьмо попасть – я готов, так как я в вечном тренинге. Ты испачкался и помылся – я же не мылся. Тренинг.

– Ты как Рахметов, блин, – фыркнул Дима. – Но жизнь не в тренингах… Мне хреново. Я не о местных. Здесь, Влас, чёрт знает что. Макс сбежал… Ты скажи: если б Лена была с тобой, обеспечил бы ей условия? Макс богат, ты не очень. А Лена цыпочка, ей дай деньги… И любовь – радость. Ты ж сильно мрачен. Сбавил бы тренинг – Лена приклеилась бы… Макс? Что Макс? Он ведь…

– Нормально.

Чокнулись снова, и Дима выпил, чтоб быть на равных с Власом в компании. Но не просто компании, а – в мужской. Круче Власа здесь нет. В Москве власов мало. Даже и в мире.

– Ты, кстати, что в ФээСБэ пошёл? В экстремалы бы лучше. Всякий армрестлинг там, каскадёры… Будешь отмахивать всю жизнь службе.

– Делу, – басил Влас.

Сделалось ясно, что так и будет и что начальство будет лишь фактор правильных миссий, чтоб Влас их выполнил. Но пока сильный Влас, – грязный, мокрый, пáрящий дымкой и пьющий водку, – был очень жалок. Дима почувствовал, что могучий, цельный Влас гибнет. Влас сидел точно на своей тризне. Капли, что падали и текли с него, – как бы слёзы, Дима подумал. Сам он пусть власовых слёз не видел, но у него вдруг пошла слеза.

– Лена!! – нюнил он. – Всё она, чёрт! Было б иначе… И этот Хо с ней… Он, гад, нас бросил! с ней сбежал!! Вечно ржёт, как псих. И в очках… Что ржёт? Что он такое? Типа, не в смысле, что мы болтаем… Ты о нём думал? Чёртов Хо… Может, он всё устроил? Ты ему веришь?

Влас посмотрел в окно. Дима – тоже. Там он увидел пламя от свечки, стол со стаканами и торс Власа… в сумраке ливень с рядом сирени через пространство подле калитки… Там была и его, Димы, шея, лохмы, висевшие с головы… с головки, если точнее. В общем, его «портрет»… Стало тошно. Длинная шея с детской головкой… Да, он высок. Рост важен, но отчего-то в нём рост не значит. И не внушает. Рост, при такой голове и шее, уподоблял шизоиду.

– Сколько? – бросил Влас сквозь визг джипа.

– Скоро одиннадцать, – глянул Дима часы. – Нет сутки… ну, то есть Макса. Он пропал в полночь.

– Хо парень крепкий. – Влас достал «Беломор».

– Мне! – Дима хотел брутальности.

Влас дал папиросы. – Хо парень крепкий… Слушай анализ. Хо на распутье: к нам или с Леной? Если б остался – что ему? Ничего абсолютно. Лена вернулась бы. Севши в джип, поняла бы, что ей не выбраться, и вернулась бы… И поехав, вернулась бы; в ливень страшно одной… Да в Ивицах спуск к мосту сложный: съехать бы – не решилась; там ведь не вверх, там вниз ехать надо; вниз пострашней… Вернулась бы. Нам с тобой возврат кстати, мне же особенно. И лишь Хо с возвращения Лены всё проиграл бы. Что в Лене Хо? С ней выгодней, с тёлкой отпрыска вероятного босса. Этим всё сказано. Хо решил послужить ей. Хо сахалинец. Он в Москве учится. Думает о карьере, о положении. Макс гарант всего. Макс ему обещал пост. Я поступил бы точно как Хо… – Влас выпил и затянулся, глянув на Диму, как бы курившего. – Хо умён. Почему? Потому что он, зная, что им не выбраться изо рва в этот ливень, не отвращает, чтоб не врала потом, что они почти выбралась, но вот Хо не помог ей… В общем, Хо мудрый… И он решил ей запасть к тому ж. Макс изменчив, Макс Лену бросит. Лена не знает либо не хочет знать всего этого. Хо получит жену…

– Кореец?! – Дима воскликнул.

– Здесь, Димон, половой вопрос. Он мужчина. Раса не значит, если вдруг Лене с Хо предпочтительней по каким-то резонам. Хо очень умный, учится с ходу. Смехом он отвлекает нас…

– А под линзами прячет свой интерес. Шифруется, чтоб не видели, – досказал нервно Дима.

И Влас одобрил, в первый раз за поездку; даже за всё знакомство: – Можешь быть аналитиком в ФээСБэ, Димон. Пьём с тобой!

Выпили.

– Сколько? – вновь бросил Влас.

– Семь к полночи.

– Печь топи… Где сушняк? Он в хлеву, Димон.

– Ты про время: сколько да сколько… На фиг, Влас, время?

– Мы в странных опциях. Нет известных, тьма неизвестных, – выдал Влас. – Так-то.

Дима, с дымящею папиросой двинувший к печке, замер. – Что, тебе тоже… То есть ты тоже что-то здесь чувствуешь?

– Я не чувствую. – Влас курил и смотрел в окно. – Чувства здесь ни при чём совсем. Не могу объяснить, где Макс. Ситуёвина чрезвычайна.

– Значит, ты думал…

– Думал.

– Что, может, сматывать?

– Может.

Дима прошёл к столу, бормоча:

– С чердака я смотрел вокруг… В общем, здесь я так чувствую, – иногда, Влас, – что убежать готов… Выкос Макса возьмём: паршивый… но я пошёл туда помочиться, – помнишь, мы пили? И мне привиделись, блин, кошмары… После и днём… Там тропка… С виду не тропка, но как бы тропка с Максова выкоса, Влас, в лощину… будто прошёл кто… Может, и Лена это всё чувствует?

– Интуиция? – брякнул Влас. – Женская?

Дима вскрикнул: – Это не шутки! Даже она к тебе влезла – вдруг интуича? Помощь искала. Как бы постигла, что Макс исчезнет, и подсознательно защищалась. Понял?

– Ты стал фрейдист, Димон? – Влас курил и смотрел в окно. Дима понял: смотрит там отражения.

– Подсознание, – продолжал он, – есть в любом случае, с Фрейдом или без Фрейда. Вспомни, Влас, эффект сна, нелинейное время. Вспомни, часто бывает, ткнул нос в подушку – и задыхаешься. Факт удушия есть реально. Надо спасаться – но ведь ты спишь. Как быть? Подсознание, опершись на факт, строит призрак, чтоб разбудить тебя. Видишь в снах: тонешь в море, лодка кувырк на дно… Подсознание строит, чтобы ты понял, что задыхаешься. Сон родившее – оказалось итогом сна. Парадокс? Лена, что-то предчувствуя, вдруг решила, – прежде чем Макс пропал, – влезть к тебе и отдаться, чтобы ты спас её, взял ответственность за неё в миг нечто?

– Ей удалось, – Влас буркнул. – Ей удалось, Димон… Намекаешь, что и сейчас она норовит сбежать подсознательно? Мол, предчувствует?

Дверь отверзилась перед Леной с вымокшим, грязным Хо. Отшвырнув рюкзак, Лена вынула полотенце, чтоб сушить волосы. Хо, стащив с себя всё до плавок и демонстрируя азиатский жилистый тип, взял простынь. Он тёрся с шутками:

– Чушка лужу найдёт.

– Хо, хватит! – Лена прикрикнула. – Издеваются! Мы им фрики! Ты что, не чувствуешь?

Влас курил и смотрел на них. – Знай, Ленóк, – пробасил он. – И захоти я – вас бы не вытолкнул. Нужно десять качков. У Хо спроси. Нам втроём джип не вытолкать. Вот такие дела.

– Замнём… – Лена вынула сотовый, отложив полотенце.

– Я предлагаю, – вёл Влас, – собраться. И уходить. Пешком.

Глянув в сотовый, Лена стала вытряхивать из намокшего рюкзака начинку.

– Хочешь? – Влас предложил.

– Нет, ну, вас… Я уйду утром… Ишь ты, торопятся… Максу надо дать шанс, друзья? – изрекла она вдруг с издёвкой.

Дима взорвался: – Ты смылась первая!

– С рохлей дел не имею. – И Лена вытрясла содержимое рюкзака.

Влас выдал: – Я, Лен, люблю тебя.

Все застыли, даже и Лена. Вдруг она хмыкнула: – О! стальной Влас дал трещину? Раньше он лишь приказывал… К чёрту!!

Чувствуя, что унизили и его, и Власа, Дима ушёл в хлев. Ливень сёк в крышу тёмной соломы, всюду сочившей (понял он, чиркнув спичкой). Хворост был мокрым, как туристический аккуратный топорик, воткнутый в балку. Дима набрал дров.

Вдруг скрежетнуло. Хо и Влас протащили лежанку в сени; следом шла Лена с тонким фонариком.

– Чуть правее. Там капли.

Хо и Влас оттолкнули груз от протечки, полнившей лужу с длинным ручьём.

Стояли. А луч фонарика бегал: в балках вверху, в стропилах, нёсших гниль кровли; в каменных стенах с жухлыми листьями, залетевшими невесть как, в хламе… После луч прыгнул к вилам с ржавой лопатой и древним ломом, и скакнул к полу в лужах да струйках. Виделся пар дыхания.

– Здесь спишь?

– Да, Влас! – Лена бодрилась. – Общество здесь не хуже… – И она влезла в спальный, на лежанке, красный мешок. – Свободны.

Трое ушли в избу, где Хо сел и смотрел, как Дима суёт в печь ветки.

– Глубже! – похекал он, рассмеявшись. – Знаешь китайский язык, нет? Жил Сунь-Хуй-В-Чай давно под Шанхаем; и у него был дружок Вынь-Су-Хим… – Вздумав ржать, Хо закашлялся. – Дим, дрова, – прохрипел он, – в самом начале суй глубже, за колосник, – для тяги.

– Всё-то ты знаешь… – Дима ломал сушняк.

– Странствуя в жизни, не закрываю глаз, – выдал Хо, что теперь был в рубашке жёлтого цвета, в синих штанах. Он, кашляя, надел куртку – и сел как Будда, под себя ноги.

Свечка томилась. Влас распрямил фитиль.

– Полчаса ей осталось…

– Сколько? – Хо глянул сотовый и закашлялся. – Пол-двенадцатого… Свечка сдохнет, именно когда спать Сам Бог велел, в полночь. – Кашель, сухой, истеричный, рвал его. – На старуху проруха! – выговорил он сквозь спазмы, вынул очки и надел их. – Есть аспирин? Напало… как эпидемия… А не мальчик ведь, двадцать пять.

Влас налил стакан. – Водка лечит.

Хо сел боком к окну, близ Власа. – Реально, брат, – покивал он, – лечит-калечит. Жаль, чеснока нет… – Он водку выпил. – Ишь, ты… жжёт, подлая! – и хихикнул: – Джип-то наш боком стал. Трактором только… Либо, ты прав, Влас, взводом качков… Шершé вновь ля фам… Въехали?

– Въехали… – бросил Влас, выпив. Отсвет свечи увеличивал подбородок в щетине, оспины на лице. – Всегда шершé, – он басил. – Спросить хочу: ты всерьёз джип толкал, чтоб выехать?

Хо с ногами влез на табурет. – Знобит вовсю… Что сказать? Обстоятельства. Не поймёте… А извиняет, что всё не так пошло… Думаю, что здесь странности. Если свалим отсюда – выживем… Хо расклеился, да? Инфлюэнца! – он похихикал, но через силу. – Я здесь умру, Влас.

– Хрень, – буркнул тот, – оттого что Апóл пропал… Эсэмэску бы скинул. Если обиделся – не на всех же?

Дима вмешался, чиркая спичкой, чтоб зажечь печь: – Стало быть, не мог скинуть…

– Мог, – вставил Хо. – Нет связи? В джипе есть pencil, мог написать для нас. Эсэмэски опять же, связь ведь бывает… Странно всё: сахалинский наш климат хуже, я не болел там. Здесь… – он, закашлявшись, сделал жест (Влас ещё налил). – Здесь, в июле, я…

Влас с ним чокнулся, пробурчав: – Не парься. И, кстати, рот закрой вирусный…

– Я не кончил, – Дима прервал. – Вдруг Макс не мог? Ну, умер…

– Гавшин не выяснил, а уж мы… – Влас пригнул фитиль с тряским пламенем, отчего пошли тени. – Верите, что я Максу мог навредить? Я, лично? Женщин за скобки.

– Зла любовь… – Хо нахохлился и налил стакан. – Баб за скобки. Тут ты, Влас, прав. Их – за.

– Потому ты той за пёр джип? – вставил Дима, сразу закончив: – Я с чердака смотрел. Но трава не примята… В смысле, что, если местные волокли труп, или живого, либо подкрались не от калитки, с тыла…

– Стоп, Димон! – Влас басил, глядя в стол, сжав стакан в своих пальцах. – Я траву сразу… Вышел я к выкосу у лощины, там, где наш Макс косил; после в сад сходил… Получается, что его – кто из нас убрал? Я, считает Ленóк? – Он хмыкнул.

– Влас, она зря так! – Дима в волнении прошагал к столу. Он сочувствовал Власу. – Дура… Также я и мог, вдуматься. И мог Хо, и сама она… Говорю, что здесь нечто…

– Логики, – Влас басил, – мало. Прав, Димон. Оттого-то и хрень… Неправильно… Даже то, что я спал с Ленкóм, – глупо… Дальше тем паче… Точно, подумайте: если б Макс по уму пропал, то я пил бы? Нет, я возвёл бы заслон, раз местные… Или труп бы был – мы сидели б под следствием… Макс пропал не по делу. Я как слепой… Хрень дикая, – Влас поскрёб висок пятернёй. – Лакаю, как бомж, здесь водочку и что делать, не знаю. А я агент.

Хо вскинулся, выпив водки: – Утро, Влас, мудреней… забыл, чего… – Сняв очки, он открыл взгляд. – Я, – он хихикнул, – Макса мог, как и ты, Влас. Точно мог… – Не закончив, он свесил голову и сидел в прежней позе: под себя ноги, кашляя в опустелый стакан в руке.

Нутрь избы отражалось в стекле: столешница и они близ свечки, печка за ними… Дальше был ливень… дальше фонировали мрак с молнией… Дима видел в стекле приоткрытую дверь и… Лену. Он повернулся. Лена – реально.

– Мне, – пояснила, – страшно… – Спазмы прервали, и она плакала. Влас отвёл её на лежанку, где она села. – Я… я сказать должна…

– Не должна, – оборвал Влас. – Лишне. Всё не так. Я здесь тоже не те вещи делаю, не понять зачем.

– Влас, прости! – она всхлипнула, глядя, как он пошёл к столу. – Вместо чтоб… я тебя…

Влас ссутулился.

– Делаю, чтó не нужно, чтó не хочу… Да как же так? – Лена плакала.

– Мы… – изрёк Хо, сникнув и уронив стакан. Влас помог ему встать к лежанке.

– Что с ним?

– Он лечится, Хо наш. Водкой.

– Из-за меня он… Дура я! Он толкал джип под ливнем!

– Нет. Азиаты слабы на спирт, ты сказала.

– Я?

– Вчера ночью.

– Я так сказала?!.. Из-за меня всё! – Лена заныла.

В печке трещало.

– Будет! – сел Влас у свечки.

Лена всех оглядела. – Кажется… я с ума сошла. Обвиняла… Я не хотела… Влас, я ведь думала, что ты – Макс… вчера… Лезла… Я не хотела…

– Врёшь! – прервал Дима. – Пахнут-то разно! Макс твой, он душится, как… как гей!

Лена стихла. – Хватит… – (Тихо сказала, как бы молила, понял вдруг Дима). – Дело не в этом. В том оно, что я знала… А всё равно ведь… Многое, Влас, не ясно… Я и сама…

– Я знаю, – тот отозвался.

– Знаешь? – Лену слезило. – Да, Влас? ты понял? Я, как сомнамбула, была пьяной. Но я пошла… Для шутки… Мысль была: ткнусь в тебя, посмеёмся… Фана хотела… Нет, не хотела… Лгу! – она всхлипывала со стоном. – Я и хотела – и не хотела… Ты понимаешь? Я – всё хотела. Всё!! Макс сказал мне, что едем в Англию. И я счастлива. А счастливая – это значит всё классно. Было лишь счастье… То есть тебя, Влас, не было: ты был Макс.

– После – Власа в убийцы? – выпалил Дима. – Ты мне врала, что он сам, мол… Типа, насиловал.

– Это после! – Лена твердила. – Счастья окончилось. Было утро и… и тошнило. Я напилась в хлам… И всё болело. А Макса не было… Впало, он нас увидел и… и ушёл… Мозг вспух, я должна была оправдать себя… Ты, Влас, кстати, пьян не был. Но ты повёл себя, точно я вдруг твоя… Всё сгинуло, ожил разум, он говорил мне: Лена, блин! поведёшь себя как ни в чём не бывало, точно ты пьяной лезешь ко всем, – капец тебе, счастье станет дерьмом… Влас, въехал ты?

– Въехал.

Печка гудела.

– Нет, вновь неправда… – Лена отчаивалась открыть, чем мучилась. – Да, не вся ещё правда! Что-то ещё там, из-за чего я пошла к тебе… Потому что, когда потемнело, мне стало жутко. Вдруг, без причины… А ты единственный, с кем нестрашно… кто и любил меня… Ты любил ведь?

– Я, Ленóк, помню, – вёл Влас в окно под дрожание огонька огарка. – Ты говорила: нет безопасности.

– Да! – вскричала та. – Нет её, если я, и упитая, и счастливая, видела: её нет… Я чуяла, потому и сбегала… Страхи предчувствую, понял? Здесь всё не так, Влас. Знала ведь, знала: ехать нельзя, увязнем, тем паче в ливень. Знала: нужно быть вместе… И вдруг сказала, что ты убийца… Стыдно… – Лена сбивалась и отводила взгляд. – Дима, ты не сопляк… Я злилась. Макс, я решила, видел, как… Возвратить всё хотела. Но не вернёшь… Макс смылся… Всё так погано… Дрянь!!

Влас выправил умиравший фитиль. – Всем плохо. Максу – совсем, раз смылся. Плохо тебе, Лена, мне плохо, Хо плохо… Я пью, гадая: что мы здесь делаем? почему не ушли? Гадаю, как Макс пропал, что делать… Я жил по правилам. Их в Куте нет. Как нужно? Чтоб Макс звонил нам. Чтоб его след был. Просто – не исчезают… Также, по правилам, я не должен был спать с тобой. И я думаю, раз нет правил, нужно бежать к ним, где б они ни были. Либо здесь их ждать вместе с Максом.

– Он не вернётся! – Лена стенала. – Из-за меня!

– Димон, – Влас буркнул, правя фитиль с огнём, – говорил, что ты верно всё делала. Интуиция… Ну, а Макс…

Он умолк, так как свечка погасла.

Тьма воцарилась; лишь пламя печки из поддувала всех озаряло тёмно-багровым. Дима, как отсвет вспыхнул, глянул часы: двенадцать… Кашлянул Хо.

Влас встал.

В окно стукнули.

– Он вернулся.

– Как… кто вернулся? – нёсся сип Лены.

– Макс, – изрёк Влас.

Слыша шаг Лены, Дима смотрел в окно, но не видел там Макса. Волосы встали дыбом. Влас Макса видел – а он не видел.

Влас видел Макса. Видел – не склонный к выдумкам, приземлённый, с аналитическим мозгом Влас! Не верить? Лена стояла близ: Дима чувствовал её грудь и запах, зная: дрожь в спине оттого, что не видит, а не от лениной женской близости.

– Я не вижу, – вела она.

– Тоже… – выдавил Дима.

Скрипнула дверь. Влас вышел.

– Стой! – Лена крикнула.

– Вижу, – вёл тот в сенях. – Там Макс.

– Пусть входит! – Лена вцепилась Диме в плечо. – Пусть входит! Что он не входит? Я не хочу так… Что он не входит?!

– Я, Лен, не знаю, – Влас отвечал. – Вдруг что принёс? Внесём вдвоём.

– Что принёс?

– Что-то.

– Нужно подумать, – сдвинулся Дима. – Ты не спеши, Влас. Надо понять сперва…

– Нет. Попытка понять, – он слышал, – тактика промедления.

Лена взвыла: – Уймись!!

Но Влас вёл в сенях: – Я спокоен. Мы с ним друзья. Зовёт… – Голос Власа был мертвен. – Всё, Макс вернулся. Вон стоит.

Влас толкнул дверь в сенях и вышел.

Дима прислушался. Он боялся встать на дрожавшие ноги. Только когда Хо кашлянул на лежанке, он оторвался от табурета и зашагал к двери, ощутив плечом руку: рядом шла Лена.

Выбрались в сени. Шум ливня ожил, так как другая дверь, из сеней во двор, – настежь. Оба к ней крались… медленно… Бури не было: отдалилась. Издали вспыхивало в молчаньи. Ливень сёк землю, – громче сёк по крыльцу из камня.

И – никого. Тьма с ливнем. Только лишь. Власа с Максом там не было.

Не было, то есть, Власа; Макс ведь вчера пропал…

Дима вздрогнул от визга:

– Где они?!

– Я не знаю… – Он шарил крючок… Чёрт, нет крючка, не закроешь дверь! Вдруг Дима вспомнил, что, когда Лена вселялась здесь со своею лежанкой, он видел вилы в свете фонарика. Он нашёл их подле стены в углу (плюс ещё взял лопату) и зашагал назад в темноте… Споткнулся.

– Где ты ходил, Дим? – хныкала Лена.

Он, не ответив, начал водить рукой и по двери скользнул вниз, к ручке…

Впали в избу: он первый, Лена вторая. Зарево в поддувале гасло в мертвенных отсветах… На двери крючка не было, сходно как на наружной. Выронив вилы с гнутой лопатой, он потащил стол с яростным скрежетом. И вдруг Лена открыла топку. Вмиг посветлело. Он кинулся закрыть дверцу из чугуна.

– Дим, что ты?! Я ведь нарочно, здесь так темно. Зачем ты?

– С улицы… Могут видеть… – он пояснил шепча.

– Кто? – Её голос звучать стал снизу. Села на корточки, понял он.

– Помогай! – Он со скрипом волок стол к двери. – Чтоб не вошли…

– Кто?

С грохотом он вогнал стол в проём в стене и повлёк на стол табуреты. После взял вилы с лопатой и посмотрел к окну.

– Где они? – ныла Лена.

Дима не слушал. Он озирался. Лучше – у печки, дальше от окон (что смотрят к пойме и у каких спит Хо). Сев на корточки возле печки, он стиснул вилы. Руки тряслись. Близ – Лена.

– Дима!

Он её подтащил.

Молчали. В печке гудело; в отсветах различались стена с тремя окнами да лежанка с Хо и идущий от этой стены к ним пол. Лена плакала. Он её развернул к себе… Он сбегал с ней от ужаса, не задумываясь, с кем был. Рядом не Лена, а беспредельная, растворяющая стихия, в коей он спасся.