Текст книги "Спартаковские исповеди"

Игорь Рабинер
Спартаковские исповеди

Предисловие
Деды и внуки «Спартака»

С предложением написать третью книгу о «Спартаке» издательство обращалось ко мне давно. Первые две – «Как убивали „Спартак“» и ее сиквел – вызвали резонанс. Вокруг них ломались копья, велась бурная полемика. Соответственно, росли тиражи.

С того момента книги на спартаковскую тему стали появляться как грибы после дождя. Интерес к ним обеспечивала популярность «Спартака», не сравнимая ни с одним другим российским клубом. А книгоиздателя, что там скрывать, в первую очередь интересует тираж. Бизнес есть бизнес.

Но для болельщика-то «Спартак» – не бизнес, а религия!

Возглавив «Спартак», Валерий Карпин на встрече в редакции «Спорт-Экспресса» произнес: «Вокруг клуба много негатива. Не знаю, смогу или нет перевести его в позитив. И чтобы кто-то, например, Игорь Рабинер написал книгу «Как возрождали "Спартак"».

Карпин и не подозревал, что произведение с таким названием в это время уже версталось – за другим, правда, авторством. Что скоро выйдет в свет том «Как убивали Россию». Что подсуетится кто-то с книжкой «Как возрождали "Зенит"»…

Глядя на все это, я осознал одну горькую вещь. Трагедия, которую я вкладывал в название своей первой книги, – как разрушались многолетние спартаковские идеалы миллионов людей (и мои собственные!) – окончательно и бесповоротно превратилась в фарс.

Поэтому никто больше не заставит меня озаглавить книгу – «Как убивали…» или «Как возрождали…». Даже если взаправду убьют или возродят. Потому что это – уже не названия. А мертвые штампы.

Но и другими названиями порадовать издательство я долго не мог. Становиться акыном, пишущим о «Спартаке» в стиле: «что вижу, то пою», желания не имелось. Смаковать скандал, как две капли воды похожий на предыдущие – смену тренера, изгнание игрока и т. д. – не хотелось тоже. Даже ради тиража.

Хорошую книгу можно написать, только если она поглощает тебя без остатка. Если ты дышишь ею. Может, и есть прожженные профи, «гиены пера», которые сбацают душещипательный текст на любую тему. Я так не умею. Я должен верить в то, о чем пишу.

У каждой книги должна быть идея. Если писать о сегодняшнем дне «Спартака», то идею, боюсь, взять неоткуда. Потому что в текущей жизни красно-белых не видно вектора, пути из точки А в точку Б. Каждый год – как бы сам по себе, в нем не чувствуется логической взаимосвязи с предыдущим и последующим. Есть калейдоскоп событий, но отсутствует сюжетная линия. Может, она появится, но пока ее нет.

А зачем тогда книга? О чем она может сказать? К каким выводам привести?

Обо всем этом я думал, постепенно отметая для себя мысль о подобной книжке-однодневке, книжке-газете, которая живет один день.

Мне хотелось написать книгу, а не книжку.

И не давала покоя еще одна мысль.

Как ни крути, в двух моих первых книгах о «Спартаке» акцент был сделан на негативе. По сей день не жалею ни о чем из того, что в них написано; в конце концов, я никогда не работал в самом «Спартаке», а потом, воспользовавшись былым служебным положением, не выносил наружу грязное внутриклубное белье.

Содержание тех двух книг – результат честной журналистской работы, стремления снаружи разузнать то, что держится под ковром. Да, мне самому это было неприятно и больно, поскольку речь о любимой команде детства. Но в том-то и беда, что «Спартаком» моего детства, «Спартаком» моих идеалов она быть перестала. Понять, как и почему такое произошло – вот в чем состоял смысл обеих книг.

Тем не менее после выхода второй меня не покидало чувство дискомфорта. Своими книгами я, возможно, и раскрываю болельщикам глаза на многое, что творилось в недрах «Спартака». Вот только становится им от этой правды не лучше, а хуже.

В какой-то момент я понял, что задолжал «Спартаку» позитива.

Нет, не сегодняшнему ФК «Спартак» с ромбиком, «беременным» футбольным мячом. Не его владельцу, руководителям, игрокам или работникам офиса на Краснопресненской набережной. Не оголтелым фанатам, для которых главное – не футбол, а ОНИ в футболе, «героям» постыдного шабаша в Словакии, едва не приведшего к срыву матча Лиги чемпионов. Не тем, кто в момент, когда все игроки подошли к их трибуне с просьбой остановиться, начали скандировать: «"Спартак" – это мы. А вы – х…я!» И уж тем более не коричневой чуме, громившей в декабре 2010-го Манежную площадь и, к стыду настоящих спартаковцев, в значительной своей части выряженной в красно-белые шарфы.

Я задолжал позитива… самому себе 25-летней давности. Мальчишке, влюбленному в «Спартак», мечтающему прочитать и услышать о нем что-то доброе, вдохновляющее, познавательное.

Их ведь столько и сейчас, этих мальчишек! А также взрослых людей и стариков, которые обожают «Спартак» не меньше, но в поисках хорошего вынуждены отматывать пленку на годы и десятилетия назад.

Туда, где, к примеру, заставлял нас вскакивать со своих мест и срывать голоса от восторга Федор Черенков. Не знаю ни одного настоящего спартаковского болельщика, который рос в 80-е годы и назовет лучшим футболистом мира кого-то другого, даже Марадону. В противном случае это и не болельщик вовсе. А так, «любитель футбола». Для меня и всех моих единомышленников лучшим был Федя и только Федя.

Недавно мне довелось побывать в концертном зале имени Чайковского и послушать музыку Сергея Рахманинова в исполнении знаменитого пианиста, преданнейшего спартаковского поклонника Дениса Мацуева.

В фойе встретил Черенкова с женой Ириной. И вспомнил слова Мацуева: «Люблю романтиков и творцов. На них все держится. Игра Черенкова, моего любимого футболиста, подобна музыке Шопена. Каждая нота у него пропитана утонченным романтизмом, как у Федора каждый пас».

Когда еще до выхода Мацуева на сцену мне удалось сообщить ему о приходе Черенкова, восторгу музыканта не было предела.

На следующий день пианист признался: «Ни на секунду своего выступления я не забывал, что в зале – Черенков. И это придавало моей игре особые эмоции». А услышав о том, что у спартаковца возникли проблемы с местами в зале, воскликнул: «Что же вы мне сразу не сказали? Да Черенкова я бы хоть рядом с фортепиано посадил!»

Можно ли представить такие восторги и сравнения в адрес современных спартаковцев? Можно ли предположить, что лет через 15–20 кто-то из будущих мировых футбольных звезд скажет о них, как голкипер «Челси» Петр Чех: «После Euro-88 я повесил в своей комнате в Пльзене портрет Рината Дасаева. Это был один из лучших вратарей мира, а еще запомнилось, что он был капитаном, хотя стражей ворот такими титулами награждают редко. Родители до сих пор живут в той квартире на первом этаже пльзеньской многоэтажки. А я до сих пор помню то фото Дасаева в красной… нет, синей футболке, в которой он защищал ворота сборной СССР в финале чемпионата Европы»?

Вот он где, позитив-то.

О том, что сбылась надежда Карпина «перевести негатив в позитив», говорить преждевременно. Фрагментами такое и случалось, но… Не помню уже, кто из старых журналистов в начале 90-х предпослал своему очерку потрясающий подзаголовок-разъяснение: «Не о забитом и пропущенном, а о забытом и упущенном».

Такой должна быть и эта книга.

Ближе к осени 2010-го ее идея окончательно созрела.

Еще в начале того года думал чуть о другом – перемежать в книге главы о суровой реальности воспоминаниями о былом. Тогда и состоялась, как выяснилось, моя первая беседа для нее – с лучшим бомбардиром в истории «Спартака» Никитой Симоняном.

Сказать, что я был в восторге – значит не сказать ничего. У меня возникло чувство прикосновения к вечности. И не какого-то святочного, стерильного, искусственно-пафосного. А очень живого, смеющегося и плачущего, дающего потрясающее ощущение времени, в которое Никита Палыч играл и тренировал. С анекдотами и острыми углами, неожиданными откровениями об исторических фигурах и конфликтами, проявлениями высочайшего уровня культуры и здоровым футбольным матерком. И все это было настолько важнее, глубже повседневности…

В конце концов я решил себя не обманывать. Время для детальной хроники сегодняшнего дня еще придет. Позже.

Но сегодня в красно-белой форме нет великого «Спартака». И нет великих спартаковцев.

А раньше они были. И им есть, о чем рассказать.

В начале 2000-х вышла в свет спартаковская энциклопедия, в создании которой автору этой книги тоже довелось поучаствовать. И раньше, и сейчас публиковались автобиографии знаменитых футболистов, в том числе и красно-белых.

А вот книги, составленной из монологов легенд «Спартака» разных поколений, еще не было. Этаких мини-автобиографий.

Впрочем, нет, не автобиографий. Исповедей. Спартаковских исповедей.

Главная идея этой книги – чтобы вы, читатель, увидели всю (ну, или почти всю) историю «Спартака» глазами его выдающихся людей. Чтобы вы хоть немного побыли ими.

Какие-то вещи наверняка происходили несколько иначе, чем здесь описаны. Но я принципиально решил не подвергать эти воспоминания фактологической правке, вымарыванию моментов, в которых память кого-то из них подвела. Потому что тогда это будут уже не исповеди.

То, что вы прочитаете, – не сухой, исторически объективный, выверенный до буквы очерк об истории «Спартака». А коллективный автопортрет команды, вдохновенно написанный ее настоящими героями. Моим делом было лишь переложить их удивительные рассказы на бумагу.

Они не могли и не должны были оказаться елейными, эти рассказы. Потому что жизнь – не молочная река с кисельными берегами. В том числе и поэтому мне важно было поговорить не только с теми, у кого в «Спартаке» все сложилось гладко и счастливо.

Одной из важнейших частей этой книги я видел монолог Анатолия Крутикова – прославленного защитника, обладателя Кубка Европы 1960 года, которому было суждено стать единственным тренером в истории клуба, с которым «Спартак» вылетел из высшей лиги. Конфликтовать с Николаем Старостиным тоже довелось единицам – и он из их числа. Как, почему?

Этого разговора мне пришлось добиваться около двух месяцев. Но его, по-моему, бередящий душу результат – перед вами.

Между самым пожилым и самым молодым художниками этого автопортрета, двумя бомбардирами, Никитой Симоняном и Романом Павлюченко, – 55 лет разницы. Большое видится на расстоянии – и если вы хотите спросить, за какие заслуги в этот список попал последний, то задайтесь вопросом: а много ли в истории «Спартака» людей, дважды становившихся в его составе лучшими снайперами первенства страны?

Между Симоняном и Павлюченко пролегла история не только «Спартака» и нашего футбола, а всей страны. Никита Павлович вспоминает о разговорах с Василием Сталиным и об аресте его отца грузинским НКВД, чтобы заставить его перейти в тбилисское «Динамо». Его друг Анатолий Исаев так детально описывает кошмары жизни москвичей в годы Великой Отечественной, что ты вместе с ним слышишь ночное шуршание крыс в полусгоревшей комнате, где жила вся его семья.

Форвард же «Тоттенхэма» рассказывает о форс-мажорной поездке спартаковцев на метро на матч с «Интером», словно о полете на Марс. И ничего страшного в этом нет. Последующие поколения и должны жить лучше предыдущих, а Симонян с Исаевым годятся Павлюченко в деды.

Но знать о том, как жили их деды по «Спартаку», внуки тоже должны. «Спартаковские исповеди» написаны и для этого. Как и для того, чтобы деды, прочитав сказанное внуками, стали лучше их понимать.

Несколько лет назад мне довелось побывать в Риме (тоже Спартаковское, в прямом смысле слова, место, не правда ли?) у стен Колизея. Вокруг – десятки тысяч камней, древних раскопок, чудес археологии.

Мне безумно повезло с гидом. Часа за три прогулки она оживила все эти камни, поведала о каждом из них массу увлекательных историй – восхищавших, изумлявших, возмущавших. Древняя цивилизация словно восстала из этих руин.

Надеюсь, что «Спартаковские исповеди» станут для когото из вас таким же рассказом того гида. Только рассказчиками будут те, кто эту историю и делал. Рассказчиками откровенными, свободными, яркими. Не уходящими от трудных тем. Избегающими банальщины, общих мест. Порой выясняющими отношения и выплескивающими обиды спустя десятилетия. Иногда бичующими себя.

Ни один из полутора десятков разговоров, продолжавшихся от двух до пяти часов, меня не разочаровал. Надеюсь, не разочарует и вас.

Прошу прощения у многих выдающихся спартаковцев, с которыми я для этой книги не побеседовал, но они этого в полной мере заслуживали, – Алексея Парамонова, Николая Осянина, Юрия Гаврилова, Ильи Цымбаларя и других. Нельзя объять необъятное. И, может быть, в последующие, расширенные издания «Спартаковских исповедей» их монологи еще попадут.

Как и исповедь человека, которого я очень хотел видеть на страницах этой книги, – Олега Романцева, но, увы, не сложилось.

Легендарный спартаковский капитан и тренер в силу своей замкнутости крайне редко появляется на людях и отвечает на звонки только ближайшего круга знакомых. Поэтому я предлагал Олегу Ивановичу побеседовать через его близких друзей. В том числе и тех, чьи монологи в этой книге опубликованы.

Романцев ни на какие уговоры не поддался. Его право. Не знаю, дело ли в его замкнутости вообще или обиде конкретно на меня за ряд нелицеприятных вещей, высказанных в «Как убивали "Спартак"». Но он – выдающаяся и неотъемлемая часть истории клуба. Я осознаю, что без него книга кое-что теряет. Впрочем, о нем очень много рассказывают другие – Ярцев и Ловчев, Хидиятуллин и Черчесов, Тихонов и Аленичев, Мостовой и Павлюченко. И получается пусть не авто-, но все-таки – коллективный портрет.

Впрочем, печаль по поводу не состоявшейся беседы – ничто по сравнению с грустью и скорбью другого порядка. Один из героев этой книги, автор ярчайшего монолога, никогда ее не увидит. Владимир Маслаченко, эффектный и неподражаемый, в сентябре уделил мне пять часов. И никому тогда не дано было знать, что этих самых часов в его жизни осталось так мало…

Обязательно отвезу одни из первых экземпляров «Спартаковских исповедей» жене Маслаченко (язык не поворачивается произнести – вдове) Ольге Леонидовне и его сыну Валерию. Как и диск с записью беседы. Это – мой долг.

Долг спартаковского внука.

А еще один наш с вами долг заключается в том, чтобы ценить и любить тех, кто жив. И не стесняться проявлений этих чувств.

В мае 2008 года мне посчастливилось увидеть такое проявление чувств воочию. На матче, который не имел ни малейшего турнирного значения. Его не будет в статистике, но он отложится в памяти всех, кто на него попал.

Речь о прощальном матче одного из соавторов этой книги Дмитрия Аленичева.

Я не мог себе представить, что в наше прагматичное – особенно в России – время стадион на такой игре может быть заполнен. И пусть не в Лужниках, а на «Локомотиве», но аншлаг все равно выглядел фантастикой. И атмосфера – тоже.

Интересно, кстати, – многие ли из тех, кто провожал из футбола Аленичева, спустя два с половиной года, напялив на лица маски, охотился на инородцев у Манежной площади и в других местах Москвы? Уверен, что ни одного. Ведь Манежка-2010 и Черкизово-2008 – это противоположные полюса отношения к жизни. Дай Бог, чтобы сила притяжения последнего, доброго, – перевесила. Хотя веры в это – все меньше…

Подобные матчи, которые, к сожалению, случаются все реже, делают всех нас лучше. Потому что учат жить не только сегодняшним днем, но и помнить тех, кто дарил нам радость вчера. И не жалеть сил и эмоций, чтобы напоминать этим людям о той любви.

«Спартаковские исповеди» написаны для того же.

Я боялся, что народу на прощальном матче Аленичева соберется немного. Что, по сей день ностальгически скандируя во время матчей нынешнего «Спартака»: «Дмитрий Аленичев!» – болельщики поленятся лично ему поклониться. Мы ведь чрезмерно погружены в текущую жизнь, недопустимо черствы к тем, кто сегодня уже не может принести нам зримой, сиюминутной пользы.

Раз Черкизово заполнилось до отказа – значит, мы еще не безнадежны. Значит, мы остались людьми с живыми душами и благодарными сердцами.

Когда матч завершился, ни один человек не ушел с трибун. Все ловили каждое мгновение. Как Мостовой с Карпиным делают попытки схватить Аленичева, чтобы всей командой покачать его. Как он, застеснявшись, убегает от них, а в этот момент на поле выходит Тамара Гвердцители и начинает петь свою великолепную «Виват, король». Как пела когда-то Блохину, Черенкову, Дасаеву…

Как Аленичев бежит вдоль трибун. Как ему бросают и бросают красно-белые шарфы – а он каждый бережно подбирает и продолжает круг почета. Как потом возвращается к болельщикам и бросает шарфы обратно. И те кричат не «Русские, вперед!», а «Спа-си-бо! Спа-си-бо!»

Тот потрясающий вечер в Черкизове сделал каждого из его участников и очевидцев светлее. Он всколыхнул внутри нас что-то такое, что, казалось, мы давно потеряли. «Я никогда это не забуду», – сказал Дмитрий в микрофон после матча. Не забудем и мы.

И будем ждать новых Аленичевых. Не просто классных игроков, а людей с принципами и честью, какими их учила быть история этого клуба.

Дождемся ли?

Глава 1
Никита Симонян: «Василий Сталин сказал: "Спасибо за правду. Играй за свой „Спартак“»

Ему 84 – но, часами завороженно слушая Никиту Павловича, в это невозможно поверить. Перед глазами живой легенды мирового футбола (именно так назвал Симоняна в разговоре со мной президент ФИФА Йозеф Блаттер) прошла почти вся история «Спартака», память его – феноменальна. Всем тем, у кого есть возможность и кому небезразличны красно-белые цвета, с ним надо говорить и говорить. Записывать и записывать. Не делать этого – преступление, что я лишний раз и понял, на протяжении четырех часов наслаждаясь беседой с ним для этой книги.

С четырехкратным чемпионом СССР в качестве игрока «Спартака» и двукратным – в роли его главного тренера (еще раз он выиграл первенство во главе ереванского «Арарата») мы общались в спорткомплексе «Олимпийский» во время Кубка чемпионов СНГ 2010 года. За окном леденила кровь январская стужа, а в пресс-центре арены на Проспекте Мира я с каждой минутой все больше погружался в совсем другую жизнь. С политической и бытовой точки зрения – в миллион раз более сложную и страшную, но с точки зрения души и человеческих отношений – несравнимо более теплую. И естественную. Такую, каким в симоняновские годы был сам «Спартак».

Симонян по-прежнему говорит громко, красиво, чеканя каждое слово. Какой это был подарок пожилым сотрудникам пресс-центра Кубка Содружества – вы не представляете. Я краем глаза видел их лица. Они замерли, напрочь забыв о суете. Перед ними заново разворачивалась история их молодости, их футбола.

– 26 декабря 2009 года на стадионе имени Игоря Нетто на Преображенке я участвовал во встрече ветеранов «Спартака» многих поколений. Такие встречи в последние годы вошли в добрую традицию. Клуб собирает чуть ли не до ста человек, поздравляет с наступающим новым годом, накрывает стол, вручает подарки. И это здорово, потому что позволяет всем нам чувствовать себя одной семьей. От четырех оставшихся в живых олимпийских чемпионов Мельбурна-56 – Парамонова, Исаева, Ильина и меня – до ребят, игравших в «Спартаке» в 90-е годы. Я 11 лет отдал родному клубу как игрок, еще 11 – как старший тренер, и мне есть что вспомнить. Многим другим – тоже. Убежден, что без идеалов и традиций настоящего клуба быть не может.

Судьба складывалась так, что я должен был стать торпедовцем. Переехав в 1946-м в Москву из Сухуми, играл за московские «Крылья Советов». Но в 48-м эта команда заняла последнее место, и ее было решено распустить, а игроков по разнарядке распределить в другие клубы. И меня направили в «Торпедо».

Но я хотел в «Спартак». Ведь туда из «Крыльев» перешли оба тренера – Абрам Дангулов и Владимир Горохов, и они позвали меня с собой. А у Горохова, которого считаю своим вторым отцом, я три года проспал на сундуке в темном чулане…

С жильем после войны был полный караул, люди в основном жили в бараках. Вот Горохов меня и приютил. Но спать, кроме чулана и сундука, было негде: я подкладывал матрац – такая вот «кровать» и получалась. Бывало, что они с женой приглашали меня в свою комнату, но спустя неделю Владимир Иванович начинал ходить вокруг меня и сопеть. Я отвечал: «Понимаю, что вам нужно супружеские обязанности выполнять» – и шел на свой сундук…

Горохов стал для меня родным человеком, и я не мог представить, что буду играть против его команды. Потому и подал заявление в «Спартак». Была еще одна причина: в нападении «Торпедо» блистал Александр Пономарев, и я, еще неоперившийся, понимал, что конкуренции с ним не выдержу. Много лет спустя Пономарев говорил мне, что зря я не пошел в «Торпедо» – ставили бы нас вдвоем, и мы терзали бы всех. Но первичной причиной все-таки были личности Горохова и Дангулова.

Устроить переход в «Спартак» было непросто. Как-то рано утром за мной приехала машина. И отвезли меня к генеральному директору будущего ЗИЛа (тогда он назывался ЗИС – Завод имени Сталина) Лихачеву, человеку влиятельнейшему. Если бы тот наш разговор сейчас показали по телевизору, было бы сплошное «пи-и» – мат шел через слово. Лихачев бушевал: «Как же ты хочешь за тряпичников играть?!» «Тряпичниками» он «Спартак» называл. Но я все это выслушал и в конце сказал: «Иван Алексеевич, и все-таки я хочу играть за «Спартак». Резюме директора было таким: «Ладно, иди играй за свой "Спартак", но запомни, что тебе дороги в "Торпедо" никогда не будет, даже если у тебя на заднице вырастут пять звездочек».

Упорство, чтобы отстоять свое право играть за «Спартак», приходилось проявлять и в других случаях. В 51-м году, когда я уже вовсю забивал за красно-белых, мы с командой находились в санатории имени Орджоникидзе в Кисловодске. Пошли в клуб. И вдруг слышу: «Симонян, на выход!» Выхожу – а там Сергей Капелькин, бывший игрок ЦДКА, и Михаил Степанян. Оба они были адъютантами Василия Сталина – сына вождя и патрона команды ВВС. «Никита, есть разговор».

Повезли на госдачу, близко от санатория. И начали: «Василий Иосифович приглашает тебя в команду. Можешь себе представить – вы с Бобровым составите сдвоенный центр, будете всех на части рвать!» Я резко ответил, что никуда из «Спартака» не уйду. Попытались зайти и с другой стороны: мол, Василий Иосифович, как депутат Верховного совета СССР, приглашает тебя на прием. На меня не подействовало и это. Хотя условия он для игроков делал фантастические – квартиры, которые тогда были наперечет, и прочее.

Самым действенным оказался третий способ – накачали меня спиртным, сволочи, причем прилично (смеется). А потом говорят: «Слушай, ну ты можешь себе представить: командующий послал военно-транспортный самолет, шесть летчиков, нас, двух м…ков, и мы приедем, не выполнив задания. Что он с нами сделает?! Давай поедем – а если хочешь отказаться, то сделай это у Василия Сталина». В трезвом состоянии я бы от такой затеи отказался, а тут махнул рукой: ну ладно, поедем. Привезли меня в аэропорт Минвод, в самолете накрыли мехами, за время полета я отоспался.

В Москве нас встречал полковник Соколов, который потом повел себя по отношению к Василию как последний гад. Отвезли на Гоголевскую набережную, дом 7, где Сталин-младший жил. Каждый раз, когда проезжаю эти места, – вспоминаю…

Посадили меня на диван – и тут выходит Василий Иосифович в пижаме. Мне показалось, что он был уже подшофе. И начал с ходу: «Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь у меня в команде. Отвечай!» Может, в силу молодости о последствиях я не подумал. И сказал, что хочу остаться в «Спартаке». Сталин неожиданно спокойно отреагировал: «Да? Ну иди». Я побежал вниз. А за мной – его адъютанты. Бегут – и говорят, что командующий просит вернуться.

А тогда первым секретарем московского обкома партии был Никита Хрущев, а городского – Иван Румянцев. И Сталин сказал: «Слышал, ты боишься препятствий со стороны Хрущева и Румянцева. Не волнуйся, я с ними договорюсь».

Я ответил: «Да нет, Василий Иосифович, прекрасно понимаю, что, если дам согласие, через пять минут буду в вашей команде. Но в "Спартаке" благодаря партнерам и тренерам я вроде бы состоялся как игрок. Разрешите остаться в "Спартаке"».

Вот это его подкупило. Он тут же обратился к своим – а их там было человек шесть – семь: «Вы слышали? Правда лучше всех неправд на свете! Спасибо, Никита, что ты сказал мне правду. Иди играй за свой "Спартак". И запомни, что в любое время, по любым вопросам можешь обратиться ко мне, и я всегда приму тебя с распростертыми объятиями».

Возвращаюсь в Кисловодск. А меня уже все хватились, никто не может понять, что происходит. «Где ты шлялся, б…?!» А я решил их разыграть. Подбоченился и говорю: «Как вы смеете так разговаривать с офицером советской армии?» – «Каким еще офицером?» – «Офицером и игроком команды ВВС». – «Не говори глупости». И тут показываю им специальную форму № 28 со звездочкой, которую мне вручили от командующего в качестве билета на поезд: «Не видите? Убедитесь!» – «Набьют тебе морду спартаковские болельщики и правильно сделают». Только тогда и объяснил, что это розыгрыш. И рассказал, как было на самом деле.

Вскоре после смерти отца Василий Иосифович на восемь лет оказался в заключении, во Владимирском централе. Когда он освободился, я как-то ужинал в ресторане «Арагви» и на выходе встретил его. Он обнял меня: «Ой, Никита, здравствуй! Как я рад тебя видеть!» Предложил как-нибудь встретиться, сказал, что ему страшно хочется поговорить о футболе. Я ответил: в любое время. Но вскоре он сбил на машине старушку, и его отправили на поселение в Казань, где он и умер. А упомянутый мною полковник Соколов, сволочь, дал показания на суде, что, когда Сталин переманивал меня из «Спартака» в ВВС, и я вышел из особняка, Василий якобы дал указание пристрелить меня из-за угла.

Его похоронили в Казани, но потом перезахоронили на Троекуровском кладбище в Москве. Каждый раз, когда туда приезжаю, приношу цветы на его могилу. Все-таки в то время он так отнесся ко мне. Не сломал жизнь.

О причинах многих переходов футболистов болельщики и не догадывались. К примеру, случай с Сергеем Сальниковым. Как народ был возмущен, когда он в 50-м году ушел из «Спартака» в «Динамо»! Посчитали это предательством из предательств. Освистывали нещадно. Более того – его и партнеры в «Динамо» игнорировали, тот же Бесков.

А он перешел из благородных побуждений. Его отчим был арестован. Для того, чтобы вытащить его из мест не столь отдаленных или хоть как-то облегчить судьбу, Сальников в «Динамо» и ушел. Но после того как отчим вышел на свободу, Сережа тут же вернулся в «Спартак».

За это с него сняли звание заслуженного мастера спорта. Но переход разрешили. Помню, играем в Донецке, и приходит телеграмма: «Лишился заслуженного, приобрел вас». Болельщики спартаковские его быстро простили.

У меня с переходами тоже историй хватало. Мог я ведь не только в «Торпедо», но и в тбилисском «Динамо» оказаться. В 46-м, когда в «Крылья Советов» перешел, из-за погоды игру первого тура чемпионата Союза, по удивительному совпадению, мы провели в родном Сухуми. Играли против «Динамо-2», которое потом превратилось в минское «Динамо». Мы выиграли – 1:0, я забил, но дело не в этом. А в том, что в день игры без объяснения причин арестовали моего отца и произвели в доме обыск. Чуть погодя ему сказали: «Пусть твой сын едет в тбилисское "Динамо" – и мы тебя отпустим». Отец, гордый человек, ответил: «Я ни в чем не виноват, а сын пусть играет там, где хочет». К счастью, отца выпустили. О том разговоре он мне много спустя рассказал.

А в тот день я играл, уже зная о его аресте. И имел все основания опасаться за собственную судьбу. Был у меня знакомый, работавший в комендатуре НКВД, и он сказал мне: «Никита, есть информация, что после игры тебя должны арестовать и отправить этапом в Тбилиси». А в том матче я еще и травму получил, ходить без боли не мог. Но не поехал со стадиона вместе с командой, а втихую пошел с Дангуловым пешком к сухумскому вокзалу. Сели в поезд и сошли не в Сочи, а на предыдущей станции: мало ли, прознают и встретят. Более того, ребята из «Крыльев», которым я все рассказал, после матча взяли меня в кольцо и вывели со стадиона так, чтобы никто не мог подобраться.

Но на следующий год мне в Тбилиси все-таки пришлось съездить. Тогда в Грузии и, в частности, в Абхазии начались репрессии против нацменьшинств – скажем, из Сухуми отправили два состава греков в Среднюю Азию. И когда председатель НКВД Абхазии Гагуа сказал, что меня «приглашают поговорить» в Тбилиси, родители сказали: сынок, поезжай, а то ведь и нас могут выслать. Дядю моего, кстати, в итоге отправили в Среднюю Азию, он там и умер. А родителей не тронули.

В Тбилиси меня встречал великий Борис Пайчадзе. Отвел меня к заместителю министра внутренних дел Грузии полковнику Гуджабидзе. Он начал: «Слушай, за кого ты играешь? И грузин, и армян в Москве чурками называют, абреками. Надо играть за Грузию. Мы тебе дом сделаем!» Я начал изворачиваться: «Мне надо в Москву съездить за паспортом». – «Какой паспорт?! Завтра у тебя будет новый паспорт. Захочешь – Симонишвили будешь!» Вернулся в гостиницу и понял: ни за что не останусь. Написал письмо глубоко мною уважаемому Борису Пайчадзе с извинениями – и уехал.

Все мы испытали на своей шкуре, чем была та диктатура. Взять хотя бы расформирование в 1952 году «команды лейтенантов», ЦДКА, после того как ее костяк в составе сборной СССР проиграл на Олимпиаде в Хельсинки. Я в ту команду, хоть и был лучшим бомбардиром двух последних чемпионатов страны, не попал: в Леселидзе на сборах побывал, но дальше дело не пошло.

Хоть мы, спартаковцы, и были конкурентами ЦДКА, но оказались в шоке от решения о расформировании. Не помню, чтобы хоть кто-то злорадствовал. Правда, если и обсуждали эту тему, то негромко и осторожно – во всех командах имелись стукачи, система без этого обойтись не могла. Кто именно «стучал», не знали, но это всегда надо было иметь в виду.

Роспуск ЦДКА был преступлением перед отечественным футболом. Потребовалось немало лет, чтобы команда возродилась. А к нам в «Спартак» пришли Всеволод Бобров (он, правда, транзитом через распущенный уже в 53-м году ВВС) и Анатолий Башашкин – футбольные гиганты. Играть со Всеволодом Михайловичем было непросто: он был настолько жаден до мяча, что, будучи открытым или закрытым, просил отдать ему пас. Но какой это был мастер!

Наши болельщики Боброва и Башашкина приняли хорошо. Отношения между поклонниками «Спартака» и ЦДКА были нормальными. Главным врагом и для одних, и для других были московские динамовцы. Многие спартаковские и армейские игроки тоже дружили – я, например, с Башашкиным (в пору, когда он играл за «команду лейтенантов»), Деминым, Николаевым. И в «Спартак» Бобров с Башашкиным шли с охотой, не из-под палки. Хотя это тоже были переходы по разнарядке: их отправили к нам, других игроков ЦДКА и ВВС – в другие команды.