Текст книги "Спартаковские исповеди"

А как нас, когда мы на поезде из Владивостока в Москву ехали, люди встречали! Одна бабка прибежала с ведром спирта: «Где здесь Яшин?» Не взять его Лева не мог – людей уважить нужно было.

С Яшиным мы жили в Мельбурне в одном номере. У нас отличные отношения были. В день открытия, 22 ноября, мы как раз дежурными остались. Жара страшная, люди в обморок от солнечного удара падали, – и Качалин нас с Левой пожалел. Пошло на пользу – я первый гол забил. Дружеские отношения у нас до конца Левиной жизни сохранились. Мы с Симоняном к нему приехали, когда он уже умирал, две недели оставалось. Позвонила Валентина Тимофеевна, пригласила попрощаться…

Во время полуфинала Олимпиады, когда Тищенко свой подвиг совершил, мы с Симоняном и Ильиным на скамейке между собой тревожными мыслями делились. В 52-м за поражение от югославов разогнали ЦДКА, а теперь, думали, если проиграем болгарам, «Спартак», составлявший основу сборной, может та же участь постигнуть. При 0:1 об этом сразу подумалось. Хорошо, что не только сравняли, но и победный забили. Выход в финал уже гарантировал, что «Спартак» не разгонят…

А во время отборочного турнира той Олимпиады забавный эпизод случился. Правда, это сейчас смешно о нем вспоминать, а тогда… Поехали на матч в Израиль. Заградительных барьеров там не было – поле и трибуна. И полицейские с собаками стоят. Веду мяч в середине поля, соперников вокруг нет – и вдруг стадион как заорет! Поворачиваюсь – а прямо на меня бульдог скачет. Намордник соскочил, морда слюной истекает, разорвать готов. Я успел ткнуть мяч в сторону – и метнулся к скамейке запасных, которая, к счастью, близко была. Бульдог среагировал на мяч и стал терзать его. Андрей Старостин в своей книге допустил художественное преувеличение – мол, Исаев такую скорость развил, что ни одна собака не могла догнать. А могло быть хуже Рогова…

Тогда, в финале Кубка СССР 1957 года, «Локомотив» у нас бы никогда в жизни не выиграл, хотя они и занимали второе место. А победили они только потому, что излупили нас. Евгений Рогов, костолом из костоломов, нанес мне тяжелейшую травму – меня увезли на «скорой» в больницу. Я полгода не ходил. А еще этот же Рогов сломал Ильина, Симоняна, Сальникова и Огонькова. Пятерых за один матч!

Просто наглый тип. Я был с ним в ВВС и знаю, что он из себя представлял. Мы жили в общаге в Тушине, и я видел, как они с таким же, Колей из Подлипок, насмехались над людьми, которых добивали в игре. Рогов с упоением, в красках рассказывал, как врезал одному, другому, третьему. Казалось, что это доставляло ему садистское удовольствие. Ну, как же так можно? Это же твой коллега, один хлеб едите.

Один раз я за весь тот финал на его фланге появился… Не думал, что он прыгнет на меня двумя ногами и вывернет голеностоп. Я пас-то уже отдал. А Рогов даже не извинился. И замены-то в тот момент были запрещены. Меня в госпиталь увезли, Сальникову ребро сломали, но и он, и остальные трое на поле остались.

Было ли костоломство его личной инициативой? Думаю, да. Рогов иначе не мог играть – ни скорости, ни роста, на обезьяну был похож. И самое интересное, что его после того финала даже не дисквалифицировали, потому что федерацию возглавлял Антипенок, бывший председатель общества «Локомотив».

С Роговым с тех пор мы никогда не общались, а травма та стала для меня роковой. Еще пять лет я в «Спартаке» играл, но скорее – уже доигрывал. Нога болела, на голеностопе образовались шипы, делал уколы перед играми, чтобы боль снять.

Но хромаю сейчас не из-за этого. В позвоночнике стерты диски, тазобедренный сустав плох… Выпиваю с утра шесть таблеток – и вперед пешком. Когда предлагают подвезти на машине, – отказываюсь. И после инфарктов, а было их у меня два, живу уже 18 лет. Первый раз прихватило, когда сидели в Спорткомитете. «Скорая» приехала только через 50 минут, я уже умирал: кардиограмма была – прочерк на весь лист. Всадили укол – и в машину. Симонян попросил, чтобы отвезли куда-нибудь поближе.

Повезло, что дежурила заведущая реанимационным отделением Ирина Петровна. Ей сказали, что я олимпийский чемпион. Мол, имейте в виду. Так она всю ночь не отходила от меня, все время била по щекам. Врачи думали, что не доживу до утра…

С деньгами у «Спартака» всегда было туговато. Зарплату получали, а вот чтобы с премиальными вопрос решить, с таким количеством инстанций надо было согласовать! Только один раз щедро вознаградили. В 58-м году играли финал Кубка – и была организация «Центросоюз» во главе с руководителем Климовым. Перед игрой он вдруг появился в Тарасовке немного «под градусом» – и сказал, что, если выиграем, каждый получит премию в размере месячного оклада.

8 ноября обыграли «Торпедо» – и на следующий же день приехали к нему и получили деньги. Он оказался человеком слова и подключил горком партии. А вот чтобы от обычных профсоюзов получить премиальные, нужно было месяца два ждать.

Всегда считал, что профсоюзы – вредители для футбола. Присосались к «Спартаку», никакой помощи ему не оказывают – зато спрос! После победы в чемпионате Союза 1969 года нам дали поощрительную поездку в Сирию, Ливан и Иорданию. Сирии мы проиграли – 0:3. Должны были забить голов десять – но не лезло. Бывает такое. Вратарь у нас был – метр с кепкой, до перекладины не допрыгивал.

Возвращаемся домой, а тут скандал. Чемпион СССР проиграл какой-то Сирии! Профсоюзы выносят выговоры Старостину, Симоняну, Исаеву. Из-за товарищеской игры – при том, что мы чемпионат выиграли!

Узнал об этом помощник Брежнева. Они вместе во время войны служили, у него не было руки, а болел он за «Спартак». И он рассказал Леониду Ильичу, что над спартаковцами издеваются. Брежнев дал указание – и нас пригласили в горком партии. А туда обычно звали не благодарить, а песочить. Заходим туда вчетвером – Николай Петрович, Никита Палыч, я и капитан Гиля Хусаинов. Ожидания мрачные.

И вдруг с нами так уважительно начинают беседовать, что мы понять ничего не можем! Говорят, что нам нужно построить новое здание базы, а то старое, деревянное, уже никуда не годится. А в конце раздают список на премиальные – опять же, по окладу. Так нас защитили.

А вот когда профсоюзный деятель Богатиков решил снять Старостина в конце 1975 года, никто помочь не смог. Профсоюзы были против Старостина всю жизнь. Видимо, в связи с тем, что он все без их участия делал, через свои связи в Моссовете и так далее. Профсоюзы ведь сделать толком не могли ничего, зато как ругать, так они первые. И сколько их было – ВЦСПС, МГСПС, Облсовпроф. И каждому чего-то от нас надо.

В «Шиннике» мне довелось и против «Спартака» сыграть. На Кубок в 63-м, когда спартаковцы в итоге турнир и выиграли. На предыдущем этапе мы «Крылья Советов» обыграли – 3:1, я дубль сделал. А после игры в раздевалку заходит актер Михаил Яншин – у него в Ярославе гастроли были. И говорит: «Спасибо, Анатолий! И должен заметить, что „Спартаку“ неприятно придется – ты два таких мяча положил!» Отвечаю: «Михал Михалыч, я против „Спартака“ играть не буду». – «Как?!» – «Даже представить себе не могу, что против родной команды выйду».

Когда «Спартак» приехал – и Симоняну то же самое сказал. И Акимову, когда тот пришел со мной по составу советоваться. Он взмолился: «Выйди, прошу, чтобы народ получил удовольствие!» Уговорил. Игра была боевая, хоть мы и проиграли. Но «спартачи» после матча стали подначивать. Чапай говорит Симоняну: «Никита, я ничего не могу понять: Исаев вышел на отличную позицию, и с левой ноги не стал бить, ты заметил?» – «Заметил. Да он вообще отказывался играть!»

Но игра на самом деле была честной и красивой. С директором шинного завода Владимиром Чесноковым, героем Соцтруда, стали матч обсуждать. Он сказал, что поздравляет меня с блестящей игрой: неважно, что проиграли, зато такой футбол показали, что народ в восторге. А потом к Вале Ивакину обращается: «Ты знаешь, мы с женой всю ночь не спали, думали, что бы сделать, чтобы мячи от тебя не отскакивали! У нас на заводе есть канифоль, может, тебе ею перчатки смазывать?»

Вот такой был директор, с чувством юмора. А Валя тогда после подачи углового мяч не достал, и Юрка Севидов дальнюю штангу замкнул – потому Чесноков так и высказался. Но без зла совершенно. В тот год мы с «Шинником» в высшую лигу вышли, и в 64-м я еще раз против «Спартака» вышел. Болельщики меня очень хорошо встречали, слова худого никто не сказал.

В том же году, когда я еще заканчивал в Ярославле, Симонян спросил, не хочу ли поработать в спартаковской школе. Да с удовольствием! И моя команда, 49-го года рождения, сразу чемпионом Союза в своем возрасте стала. Вратарем был Илья Ивиницкий, который позже директором школы «Спартака» стал.

Жил я на «Красносельской», а трехэтажное здание городского совета «Спартака» было через дорогу. И часто бывал у Старостина. Сидим так однажды в 67-м – и вдруг приезжает Симонян. У него была проблема с одним из помощников – и они, посовещавшись, предложили это место мне. Пришел я 22 июня – такую дату не запомнить трудно. Так и начали вместе работать. Споры у нас бывали. Но он мне доверял, поскольку знал мою порядочность, то, что никогда его не подведу. И, если что, скажу все в глаза.

Я старался Никиту не огорчать. Однажды он поехал в Сухуми отца хоронить, а я остался за главного играть с «Динамо» (Тбилиси). С нами еще работал Сальников. Я провел установку, подходит Серега и говорит: «Анатолий, ну ладно, установку мы сделали, тбилисцев обыграем, я поехал». – «Куда? Ты что!» – «Ветераны сегодня играют, я поеду…» – «Серега, я тебе свои деньги отдам, какие ты там заработаешь, только, ради Бога, останься. Полный стадион ведь будет – с "Динамо" (Тбилиси) играем!» А Сальников классный парень был, но охочий до денег. Он все равно уехал. А мы выиграли. Потом Никита Палыч сильно удивился, узнав, как все было.

На тренерских советах мы совещались очень демократично, но последнее слово оставалось за Симоняном. Хотя иногда получалось его переубедить. Помню, была ситуация с Папаевым, индивидуально очень сильным игроком. В 69-м году решающий матч был в Киеве. В день игры приезжает Старостин, спрашивает, какой будет состав. Мы отвечаем, что провели анкетирование ребят, и Папаев не попадает. А Николай Петрович, который обожал Витю, вдруг заявляет: «Ха, анкетирование! Кто вообще сказал, что оно нужно?»

И пошел убеждать ребят по новой. Приходит Андрей Петрович. Брат ему говорит: «Андрей, ты видишь тут вообще команду? Они Папаева не поставили!» – «Что? Папаева? Мне там делать нечего!» Короче, пошли они вдвоем, сагитировали футболистов – и Папаев все-таки попал в состав. И ведь оказались правы! При счете 1:0 в нашу пользу и диком киевском штурме он, можно сказать, вытащил игру. Взял игру на себя – и как начал их волтузить! Они с бешеными глазами летели на него, а он под себя одного уберет, второго, мячик придержит. Так и сбил им игру.

А убрали нас с Симоняном из «Спартака» в 72-м году, когда я на первом курсе школы тренеров учился. Освободили нас за то, что мы в финал Кубка не вышли. В том матче с торпедовцами «Спартак» засудили. Пискарев при ничейном счете забил потрясающий мяч, стоя спиной к воротам. А боковой судья, Казаков, флажок поднял – хотя Андреев, который в пассивном офсайде был, с другой стороны стоял и никому не мешал. Главный арбитр Лукьянов хотел засчитать, но Казаков отменил. Мы проиграли по пенальти, и нас сняли. Я подумал: «Надо же, в институт поступил – и тут же освободили».

Но мы с Никитой Палычем еще в «Арарате» вместе поработали. Хотя там, конечно, с местной спецификой непросто было. Но и Симонян мне многое объяснил, и сам я авторитет завоевал, когда Никита в составе группы советских тренеров уехал на ЧМ-74 в ФРГ, а мы несколько матчей выиграли. И ребята, когда между ними споры начинались, ко мне как к третейскому судье обращались со своим армянским акцентом: «Константинич, разбэрис!»

Потом опять работал в школе, затем Гуляеву в первой команде помогал. А в конце 75-го и его убрали, и Старостина. Команду возглавил Крутиков. И в какой-то момент пригласил меня, попросил просматривать соперников «Спартака» и докладывать ему о них перед каждым матчем. На поле с ними я не бывал вообще, они с Хусаиновым работали вдвоем. Да, членом тренерского штаба являлся, но Крутиков с Гилей были очень близки, дружили семьями, и решали все без меня.

А Крутиков, еще будучи игроком, ко мне, второму тренеру, подходил: «Анатолий, ну что вы нам каждый день даете одно и то же? Можете подобрать интересные упражнения на каждую тренировку?» Я отвечал: «Слушай, друг, вот тебе осталось немножко играть. Станешь тренером, тогда и будешь импровизировать. Какие хочешь упражнения придумывай, твори!»

И вот ему дали команду. Ни одной тренировки он не провел, работал все время Гиля. А Крутиков ходил по полю тудасюда – и все. Я хотел ему сказать: «Ну что же ты, друг, столько разговоров вел? И где твоя импровизация?» Смотрел на эти тренировки, на то, как он говорит игроку: «Вась, Петь, как тебя вообще там?» и думал: «Зачем я пошел туда?»

Крутикову не хватало элементарных знаний. То, что он говорил, можно было и в детском саду услышать. Будучи игроком, он имел хорошую скорость, злость, характер. Сзади играл мощно и цепко, убежать от него никто не мог. Но подключения к атакам, которыми он был славен, меня не вдохновляли. «Подключусь, – говорит, – для кухарок». А смысл подключения-то в том, чтобы или гол забить, или передачу отдать. Ну и вообще, мастерства игрока для того, чтобы справиться с должностью главного тренера «Спартака», недостаточно. Общаемся ли с ним сейчас? Да. Не друзья, конечно, но, когда видимся – подходим друг к другу, спрашиваем, как дела. Все-таки профессиональное не должно на личное переходить.

Я в 76-м не полный сезон в «Спартаке» пробыл. На сборах не был. Получалась не постоянная работа, а командировки. Короче, вроде и был я в штабе – а вроде и не был. Моим мнением, кроме как о соперниках, никто не поинтересовался. А то, что было со мной дальше, при Бескове, я уже рассказывал.

Уже в 90-е годы я пришел в спартаковский клуб в Коптельском переулке. Для начала меня не пустили в здание. Какой-то омоновец спросил, кто я такой. Ответил: «Олимпийский чемпион Анатолий Исаев». – «К кому идете?» – «В свой дом». Он мне перекрыл дорогу со словами, что если меня никто не приглашал, то и делать мне там нечего. Ребята из клуба, увидев это из окна, выскочили: «Ты кого не пускаешь?»

Год спустя пришел к Николаю Петровичу. Его при Романцеве уже отодвигали. И был там Есауленко, вице-президент. Я сел на втором этаже на диван, над которым фотографии спартаковских команд – чемпионов всех лет. И я там тоже есть. А Есауленко ко мне подходит: «Вы из садоводческого товарищества?»

Я растерялся: думал, что меня знают в «Спартаке». Через какое-то время выходит женщина – и задает тот же вопрос. Мне так неудобно стало, и я ушел на первый этаж, к хозяйственникам. Понял, что «Спартак» для нас, ветеранов, становится чужим. А сейчас – тем более.

Наше поколение уважало спартаковцев 30-х годов, знало их. Это же наши люди, которые были чемпионами, прославляли «Спартак»! А сейчас мы никакого отношения к «Спартаку» не имеем. Был когда-то тренерский совет, на котором мнением ветеранов интересовались – но его уничтожили. Хотя чтото полезное мы могли бы рассказать.

Тем не менее Романцеву нужно отдать должное. Контакта у нас не было, но пенсию нам, ветеранам, он сделал по тем временам нормальную – 200 долларов. Мы ему были благодарны, что в такой трудный момент поддержал. Это было, наверное, во второй половине 90-х. А потом еще и президент страны стал выплачивать стипендию олимпийским чемпионам. Можно жить, елки-палки!

А в 90-е, особенно после инфарктов, было сложно. На мне были две женщины – жена и дочь. Как крутиться? Откуда деньги доставать – в моем-то состоянии? Сейчас дочь работает в турфирме, все нормально. И у меня какие-никакие деньги появились. Вот только годы уже подпирают.

Хорошо, что, когда заболел, не остался один. Ко мне в больницу приходили Симонян, Ивакин, другие ребята. Потом Романцев стал нам оплачивать поликлинику, обследования в больницах. Каждый год ложусь за городом в кардиологическую клинику и прохожу там профилактику. Врач в поликлинике мне попался хороший – Людмила Степановна. Потом, как мне сказали, она в министерство здравоохранения пошла работать, – но подобрала нужные лекарства, и я уже 18 лет живу. Хотя тогда – умирал.

И здорово, что турнир «Негаснущие звезды» придумали. А то когда вышел из больницы – не знал, что делать дальше. Ну, вышел, погулял, вернулся домой – а еще? Я же не то что работать – тяжесть поднять не мог. Врачи разрешили не больше двух кило. Сел тогда у телевизора и стал смотреть передачи о правильной еде. Подбирал себе варианты, шел на базар, покупал продукты и готовил, жене помогал. И супы научился делать, и борщи. Плов вот никак не получается…

А в последнее время мне навручали столько орденов, что я обалдел. За золото Олимпиады в Мельбурне дали «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени. Произошло это благодаря Симоняну и Парамонову. У них была встреча с Дмитрием Медведевым, у которого есть благотворительный фонд помощи спортсменам. А мы тогда, в 2006-м, в «Президент-отеле» отмечали 50-летие победы в Австралии.

Там был небольшой банкетик, на который все оставшиеся в живых олимпийцы 56-го года пришли. Посмотрел на них – ужас! Ничего нет у людей. Когда выходили на сцену – сердце кровью обливалось. Там-то Парамонов подошел к Медведеву и сказал, что Исаев забил золотой гол, а ему даже ордена не дали. Никита Палыч что-то добавил. Дмитрий Анатольевич ответил: «Разберемся». И вдруг в прошлом году мне этот орден вручают! Правда, не сам Медведев, а Виталий Мутко. Сказали, что мне трудно будет дойти до Кремля. Но все равно приятно.

Как отношусь к нынешнему «Спартаку»? Сложный вопрос. В целом – нормально. Удивительно, конечно, что тренировать команду доверили мальчишке. Может, грубовато сказано, поэтому давай по-другому: человеку, у которого вообще не было опыта работы тренером. Да, играл в «Спартаке», в Испании, был хорошим футболистом – и что? Это же другая работа!

Но, как говорится, хозяин – барин. Что Федун хочет, то и делает. Нам, ветеранам, по крайней мере, помогает – за это спасибо. И ему, и Карпину желаю только удачи. Без нее в спорте ничего не выиграешь, будь ты как угодно хорош. Так что удачи тебе, «Спартак»!

Глава 3
Владимир Маслаченко: «Для Николая Петровича „Спартак“ был маленьким свечным заводиком»

Он влетел в студию за минуту до эфира – как всегда, с ослепительной улыбкой. Вознамерился было снять с шеи стильный шелковый шарфик, но ведущий, Георгий Черданцев, взмолился: «Владимир Никитович, оставайтесь в нем!» А Маслаченко только того и надо было. И выпуск ток-шоу «90 минут» превратился в театр одного актера, из которого мы все расходились в потрясающем расположении духа. Как и всегда после общения с этим человеком.

Его участие в той программе не планировалось. Но в свои 74 маэстро был безотказен – и когда его, едва завершившего запись авторской программы «Маслаченко плюс», попросили заменить в студии «90 минут» приболевшего Сергея Юрана, он легко согласился поработать еще полтора часа. И тут же в прямом эфире сделал оговорочку (подозреваю, не случайную): «Только что в программе "Маслак плюс", ой, простите…» Мы упивались Маслаченко, тщетно пытаясь ему соответствовать.

Это было всего за месяц до его смерти.

Маслаченко обладал удивительным даром – любой шуткой, репликой, да одним своим видом создать у окружающих хорошее настроение. Видя его, никогда не ворчавшего, не жаловавшегося на жизнь и не проявлявшего иных стариковских наклонностей, хотелось думать, что не возраст управляет человеком, а человек – возрастом. А как иначе, если почти в 75 он катается на горных лыжах, рулит яхтой, работает, сколько и молодым не снилось?

Катался. Рулил. Работал. Непостижимо…

Уже в детстве Маслаченко, заходя ко мне в дом через экран черно-белого телевизора, стал для меня родным человеком. И не потому что я болел за «Спартак», а Владимир Никитович когда-то защищал его ворота. И не из-за того, что, как он выразился в нашей беседе для «Спартаковских исповедей», «когда комментирую "Спартак", уши торчат все равно, куда ты их ни засовывай».

Он стал для меня родным, потому что для советского телевидения у него были беспрецедентно теплые, непосредственные, живые слова, интонации, юмор. Маслаченко рассказывал о футболе не по-советски – по-человечески. Недаром он едва ли не единственный из заметных футбольных комментаторов Союза, кто оказался востребован и в новое время. Со всеми своими неподражаемыми присказками: «Будьте любезны!», «Вот дьявол!» и многими другими…

Кто-то из его коллег в детстве мне нравился, к кому-то я относился нейтрально, кто-то меня раздражал. И лишь одного я любил. Того, кто только и был способен в момент выхода Юрия Савичева один на один с Таффарелом в финале сеульской Олимпиады закричать на всю страну: «Савичев, ну забивай, я тебя умоляю!» Форвард забил. Потому что ТАКУЮ мольбу не услышать было невозможно.

История спорта – это ведь не только голы, вратарские подвиги, победы. А еще и такие культовые комментаторские фразы. Они врезаются в память чуть ли не больше того, что было на поле. Потому что потрясающе передают чувства миллионов.

А передавать эти чувства он умел еще и потому, что не изменял себе. Сам Маслаченко называл эту свою неконъюнктурность «комплексом неподчинения». Он запросто мог, допустим, ругать Хиддинка, когда все его хвалят, и хвалить, когда все ругают. Секретом его комментаторского успеха, мне кажется, было сплетение двух качеств – любви к людям и бескомпромиссности оценок. Первое без второго приводит к сглаживанию углов, желанию войти в положение каждого. Второе без первого – к брюзжанию и поиску одного негатива. Маслаченко был таким человеком, что ему даже не надо было искать золотую середину – она сама его нашла.

В 17 лет мне, начинающему репортеру еженедельника «Собеседник», способному предъявить разве что любовь к футболу и «Спартаку», посчастливилось впервые перешагнуть порог его квартиры в величественной «сталинке» на Соколе. К счастью, в хозяине квартиры не обнаружилось и намека на высокомерие, взгляд свысока, стремление поучать. Все знали, что он любил себя, но эта любовь распространялась и на тех, кто рядом. Будь они хоть на полвека младше.

Потому-то и обожал его журналистский молодняк. Он влюблял в себя каждой фразой, не похожей ни на чью другую. Спустя несколько дней после нашей первой встречи завизировал то интервью совершенно маслаченковской подписью: «Проверено! Мин нет!» Для меня уже один этот автограф, оставшийся в родительских архивах, был высшей оценкой. Но тут произошло то, во что я еще долго не мог поверить. В качестве награды за труд Маслаченко предложил мне провести 90 минут матча «Спартак» – ЦСКА вместе с ним. В комментаторской кабине «Лужников»!

Разумеется, о том, чтобы я произнес в эфире хоть слово, не могло быть и речи. И это было самым мучительным. Не потому, что хотелось поделиться своими незрелыми мыслями с многомиллионной аудиторией. А просто потому, что воспринимал я в тот момент футбол еще как чистый, «нефильтрованный» болельщик. Как это – не издавать вопль восторга, когда «Спартак» забивает? Как это – не разражаться проклятьями, когда он пропускает? Как?!

Если бы я тогда не сдержался – боюсь, 20 лет спустя, обратившись к Владимиру Никитовичу с просьбой об интервью для книги о «Спартаке», не был бы приглашен в ту же квартиру на Соколе.

На дворе был сентябрь. Тепло на улице и тепло на душе. Мы взахлеб проговорили часов пять, и я убедился, что он не постарел ни на минуту. Чуть глуховат на одно ухо? Так и в 90-м было так же, и вообще это еще со времен его знаменитого перелома челюсти накануне ЧМ-62. Но душа-то – та же, задорная, мальчишеская. И голос, и смех, и поведение, и стиль, и смак в изложении, и любовь к жизни, и страсть красиво одеваться. Недаром еще Николай Старостин писал, что когда-то молодые игроки «Спартака» копировали даже походку Маслаченко.

Я их понимаю. А потому завидовал белой завистью коллегам с «НТВ-плюс», у которых было счастье видеть, слышать и заряжаться его энергетикой каждый день. И мне в страшном сне не могло присниться, что после сольного концерта в шелковом шарфике в «90 минутах» мы больше не увидимся с Маслаченко никогда.

Вечером 18 ноября великого комментатора разбил тяжелый инсульт. Десять дней борьбы врачей за его жизнь оказались безуспешны. Теперь он лежит на центральной аллее Ваганькова рядом со своим другом и одноклубником Евгением Майоровым. Поблизости – Старостин и Бесков, Нетто и Стрельцов. Пусть земля Вам будет пухом, Владимир Никитович. Любимый мой комментатор и родной человек…

Возможно, наша встреча двумя месяцами ранее стала последним его большим интервью. В тот день Маслаченко собирался идти на церемонию вручения награды «Совесть нации», о чем со смесью этой самой гордости и самоиронии мне и рассказал. После чего начал повествование:

– С того момента прошло уже больше 60 лет, но я по сей день его отчетливо помню. Однажды заснул в спортзале стадиона «Спартак» в Кривом Роге, где пропадал днями и ночами. И меня там в два часа ночи нашла мать. Искали по всему городу, а я безмятежно спал на матах.

С тех очень давних пор и поселилось в моем сердце это слово – «Спартак». По натуре я однолюб. Если уж с женой мы вместе уже 52 года, а это – вредное «производство», тут год за два можно считать (заразительно хохочет)… Вот и с клубом – та же история. Однажды попав в московский «Спартак», я больше никогда не болтался по командам, хотя возможностей было – не счесть.

Рядом с поселком в Кривом Роге, где я жил, находился стадион «Строитель», а до «Спартака» надо было ехать на трамвае. Зато там были интереснейшие для мальчишки водные пространства – одна река, вторая, а между ними затопленный рудник, глубину которого никто даже и не знал. До и после тренировок мы с дружками бесконечно прыгали в воду с крутых берегов, со скальных участков высотой метров 10–15. Полеты были такие – дух захватывало.

В общем, любил я это место – и полюбил название «Спартак». Тогда ведь, после войны, началась эра великих «Динамо» и ЦДКА. И когда тебя спрашивали, за кого ты болеешь, то добавляли: «За ЦДКА или за "Динамо"?». А я отвечал: «За "Спартак"» – и на меня смотрели как на свалившегося с Луны.

А я и не знал, что такое «Спартак» московский! У нас там было только радио, Вадим Синявский. Но вырос я на стадионе «Спартак» и усвоил, что болеть можно только за него. И командой моей первой, естественно, стал криворожский «Спартак».

Потом был днепропетровский «Металлург». И я уже оттуда мог перейти прямо в «Спартак». Тогда бы моя карьера наверняка ограничилась двумя клубами. А было так. В 54-м году «Металлург» неожиданно для всех вышел в полуфинал Кубка СССР. Я, 18-летний, отыграл в основном составе все игры с 1/128 финала. И перед полуфиналом, который проходил осенью в Москве, нас поселили не где-нибудь, а в Тарасовке! Только не там, где жил «Спартак» – в деревянной гостинице, а на другой стороне, где стояли финские домики.

Там было очень холодно, мы на одном матрасе спали, другим укрывались. Тренировались на том же поле, что и «Спартак», сразу после него. Хоть и шел дождь, две трети спартаковского состава оставались у поля – любопытствовали, что это за никому не известные люди из Днепропетровска, которые ворвались в четверку лучших команд Кубка.

И вот уже тогда, на тренировках, я летал и «нырял». Не знаю, обратили ли на меня внимание в тот момент, но в конце 55-го года, на традиционном послесезонном собрании тренеров и начальников команд, Николай Старостин рассказывал близким ему людям, что собирается пригласить меня в «Спартак».

Это услышал Николай Морозов, который в 66-м году приведет сборную СССР к ее высшему достижению на чемпионатах мира – 4 месту. А его как раз пригласили в Днепропетровск по договоренности на год, потому что у нас тренер умер. Он подошел к Старостину и сказал, что в «Металлурге» понаблюдает за мной, поработает, а потом вернется в Москву и передаст им из рук в руки.

Но вышло по-другому. Вернувшись из Днепропетровска, Морозов стал начальником команды «Локомотив». И вместе с Борисом Аркадьевым, «Локомотив» возглавившим, они быстренько меня туда затащили. Про интерес «Спартака»-то мне известно не было, зато из других городов – Киева, Донецка, Кишинева – была пачка телеграмм.

А Аркадьев – глыба. Видите (показывает на тумбочку около кровати. – Прим. И. Р.): одной из двух моих настольных книг является его «Тактика игры». Он опередил время не на годы – на десятилетия. Много лет спустя автор тотального футбола тренер «Аякса» Стефан Ковач сказал мне: «Тотальный футбол на самом деле придуман вами. Просто в „Аяксе“ я нашел игроков для его воплощения. А школу я прошел в Советском Союзе у Михаила Товаровского по книге Аркадьева „Тактика игры“».

Пять лет я честно отработал в «Локомотиве», выиграл с ним Кубок СССР (в финале 57-го года мы обыграли как раз «Спартак» – 1:0), серебряные медали чемпионата. Попал оттуда в сборную, где был вторым вратарем после Льва Яшина на чемпионате мира 1958 года в Швеции. Это время не было для меня потерянным, и «Локомотиву» я благодарен.

Но мой любимый «Спартак» не мог никуда от меня уйти.

В сборной мы со спартаковцами регулярно встречались. И к тому же чемпионату мира готовились в Тарасовке. Вот «спартачи» и стали звать меня к себе. Особенно усердствовал Толя Масленкин.

Тогда, во время подготовки к Швеции, состоялся мой первый матч в составе «Спартака». Основной состав сборной со Львом Яшиным в воротах, Стрельцовым (в тот момент еще не произошло несчастье), Ивановым, Ильиным, Нетто и другими звездами играл против «Спартака». Учитывая, что вся национальная команда тогда сплошь состояла из «спартачей», условный «Спартак» на самом деле был дублем. Его усилили несколькими игроками из других команд, в том числе мной. Самым известным из моих партнеров был Алексей Парамонов. И мы их «дернули»! После той игры Парамонов, олимпийский чемпион Мельбурна, подошел ко мне и спросил, не хочу ли я в «Спартак».

Такие вещи западали в душу. Общаясь постоянно со спартаковцами в первой и молодежной сборных, я все больше проникался мыслью: это мне нравится все больше. Хотя в «Локомотиве» мы были дружны, но судьба мне предписала другое, и я это чувствовал. «Спартак» здесь (показывает на сердце. – Прим. И. Р.) все время был.