Текст книги "Спартаковские исповеди"

У нас в команде было много театралов. Всей командой на спектакли не ходили – это тоже было бы не по-спартаковски, потому что выглядело бы как воинская повинность. А театр в футбольной команде не могут любить все до единого. Так что каждый решал это для себя сам. Нетто театр очень любил – и не только потому, что его жена была актрисой. Игорь вообще был начитанным человеком, знал английский, что в ту пору было большой редкостью. То же можно сказать и об Алексее Парамонове. Я пристрастился еще и к классической музыке, часто бывал на симфонических концертах, был знаком с гениальным дирижером Евгением Светлановым. Слушая такую музыку, приобрел вкус, который не позволяет мне признавать сегодняшнюю попсу.

Кстати, если возвращаться к артелям, Сафронов в чем-то был прав. В других командах платили намного больше, чем в «Спартаке», но к каким-то артелям нас порой все-таки прикрепляли. Мне, например, немного подбрасывала артель «Восточные сладости». Но это быстро закончилось. А в республиках все было по-другому. Игроков тбилисского «Динамо», которые заканчивали карьеру, устраивали директорами магазинов, бензоколонок. Мы об этом даже не думали. От лишних денег не отказались бы, но «Спартак» был нам дорог сам по себе.

И не важно нам было, что базы у большинства клубов были оборудованы лучше, чем наша Тарасовка. Мы жили в деревянном доме, и от каждой проходящей мимо электрички он ходуном ходил. На матчи, кстати, ездили этой самой электричкой. Потому что, поехав автобусом, на Лосиноостровской можно было часами стоять на железнодорожном переезде и опоздать на игру. Поэтому и добирались до Москвы на электричке и лишь потом пересаживались на автобус. И никому в голову не приходило по этому поводу ныть и требовать более комфортных условий.

Наверное, мы сейчас по-стариковски ворчим, когда говорим о легионерах. Ну не можем мы, ветераны, воспринимать их как истинных спартаковцев! Они приехали в «Спартак» зарабатывать деньги, а мы играли за флаг и честь «Спартака». Может, и ошибаемся, но чувствуем все именно так. Хотя не уважать тех же Веллитона, Алекса или ушедшего недавно Йиранека нельзя. Но пропитались ли даже они духом «Спартака», понимают ли, что за этим клубом стоит, какая история? Сомневаюсь. Но времена, конечно, изменились, и ничего с этим не поделаешь.

По чьей инициативе меня в 59-м начали потихонечку убирать из состава? Думаю, тут сыграли свою роль и Гуляев, и Старостин. С нашим поколением, которому перевалило за 30, постепенно начали прощаться. Начали с Парамонова. Алексей Александрович, кстати, был тогда строжайшим режимщиком, не ходил с нами ни в «Арагви», ни куда-либо еще. Он после тренировок сразу домой к жене бежал. И французский язык учил.

После ухода Парамонова решили не выставлять в составе одновременно меня и Сальникова – только кого-то одного. Чаще предпочтение отдавалось Сергею.

А ушел я так. Было турне по Южной Америке, и мы в Колумбии одержали победу, по-моему, 6:0. Я забил два мяча и, по ощущениям, сыграл один из лучших матчей в жизни. И прямо в раздевалке после игры сказал, что заканчиваю карьеру. На что ездивший с нами Николай Озеров заявил, что это – преступление, мне еще играть и играть. Я же ответил, что лучше уйти самому, чем ждать, пока тебя попросят.

В другую команду после «Спартака» пойти не мог. Хотя пару лет действительно еще был способен поиграть: скоростные качества сохранились. Не на уровне меня 25-летнего, но тем не менее достаточные для форварда. И в 32 года мне удалось забить гол на чемпионате мира в Швеции…

В общем, после моего сообщения об уходе продолжали мы то турне. И вдруг дней через десять Николай Петрович говорит: «Мы хотим Гуляева заменить. Предлагаю тебе стать старшим тренером».

Я ответил: «Я же вчера с этими ребятами по полю бегал, а теперь руководить ими буду? Тяжело!» Старостин подбодрил: «Поможем, поможем!» И действительно помог. Выразилось это в терпении. Опыта набирался по ходу дела, впитывал все, что можно было. Конспектов-то тренировок во время игровой карьеры не вел. Хотя надо было.

Предложение Николая Петровича было для меня шокирующим, но отказать ему я не мог. И потому, что это – Старостин. И, раз именно во мне он что-то разглядел, – надо пытаться.

Первый год, 60-й, мы выступили неудачно, но увольнять меня не собирались. Это и было то самое терпение Старостина, который оградил меня от всякого волнения за должность. В итоге в 61-м мы уже были в числе призеров, а в 62-м выиграли чемпионат.

Ох, что мы в том сезоне пережили… Когда иной раз говорят: мол, надо тренера снять – вспоминаю тот случай. Мы шли в середине таблицы, и нас вызвали в секретариат профсоюзов Москвы, представителем которых был Василий Крестьянинов – чудесный человек. Собрались там также председатели центрального, российского и московского советов общества «Спартак» – Михальчук, Абаков и Кузин. Пригласили Старостина и меня.

Нас не просто критиковали, а унижали. Крохоборами почему-то называли. Последовало даже предложение освободить нас от занимаемых должностей, на что председатель российского «Спартака» Алексей Абаков, толковый мужик, возразил: «Ну хорошо, освободим, а есть ли кто-то на их место?»

Решили дать нам испытательный срок. А следующая игра – в Ташкенте. Ее специально назначили на три часа – в самое пекло, чтобы мы «расплавились». Первый тайм проиграли по всем статьям – 0:2. Идешь на перерыв, думаешь: что им сказать? Ругаться – какой смысл? У меня была полная уверенность в том, что они хотят выиграть. Поэтому сказал, что не буду давать никаких советов. А пожелание одно – пересилить эту жару, постараться забыть о ней и просто сыграть в свой футбол. И в течение девяти минут забиваем три мяча и выигрываем – 3:2. После чего начинается беспроигрышная серия, которая и сделала нас чемпионами!

Позже Старостин сказал Кузину: «Вот вы нас унижали, оскорбляли, а мы чемпионами стали. Что скажете теперь?» Так у того хватило наглости ответить: «А вот если мы вас тогда не "прочесали", вы бы не сделали выводы». Начальник всегда прав.

Я был тренер-демократ. И не сказал бы, чтобы выстраивать заново отношения с ребятами, с которыми недавно выходили на поле, оказалось трудно. Сложности были только с Нетто, который продолжал при всех называть меня по имени и не очень воспринимал меня как тренера. С остальными – никаких проблем, дружбой никто не спекулировал. Тем более что я пользовался у них уважением, еще будучи игроком, и, когда не мог играть Нетто, меня капитаном тоже выбирали.

Как тяжело было расставаться с Ильиным, Исаевым, Ивакиным, какой это был камень на сердце! Как раз на чествовании после золота 1962 года мы их проводили. А самим ребятам мы с Николаем Петровичем сказали, что, к сожалению, время идет, и мы уже не можем на них ориентироваться. Обид не было. Исаев стал моим ассистентом, и лучшего помощника, чем Анатолий Константинович, у меня не было.

Верно писал Лев Филатов, что в тренерской профессии в силу характера мне больше нравилось совершенствовать, наносить штрихи на уже существующую команду. А вот ломать и потом строить с нуля – несколько не мое. Может быть, в силу характера. Хотя порой ломать и приходилось.

В «Спартак» тогда пришло новое поколение игроков, о которых тоже вспоминаю с огромной теплотой. Правда, уже как тренер, а не как партнер. Гиля Хусаинов был образцом во всех отношениях. Если бы такими и по игровым, и по человеческим качествам были все 11 игроков – это сладкий сон любого тренера. При его технике и светлой голове – абсолютно безотказный, на каких бы позициях его ни просили играть.

В 62-м мы выиграли чемпионат, в 63-м и 65-м – Кубок. То есть те или иные достижения были почти каждый год – при том что количество сильных команд увеличилось, и постоянно побеждать было уже нереально. А уход мой в 65-м произошел из-за трагического случая с Юрой Севидовым, который сбил на машине академика Рябчикова, делавшего топливо для космических кораблей. Резонанс на самых высоких этажах власти был очень серьезным, и Юра отправился в заключение. А у меня как старшего тренера не было иного выхода, как уйти. Помощниками моими в тот момент были Николай Тищенко и Сергей Сальников, и в отставку мы подали сами. Вместе.

Один из самых незабываемых эпизодов в жизни случился в тот момент, когда мы эту отставку «обмывали». Происходило это в ресторане при гостинице «Ленинградская». Были там Ильин, Исаев, Тищенко, Сальников и я. Исаев заметил: «Ребята, за соседним столом – Гагарин».

Исаев – человек скромный, но под «этим делом» немножко осмелел и сказал нам: «Сейчас подойду, приглашу за наш стол». Мы отговаривали – мол, оставь человека в покое, – но Толя все-таки пошел, объяснил, кто мы и откуда. А Гагарин ответил по-простому: «Ребята, ну зачем же за ваш стол, если можно за наш?» Мы пересели к нему и говорили долго-долго. Скромный был человек и очень доступный. Он нам и объяснил, какой фигурой был Рябчиков. Договорились сыграть матч ветеранов «Спартака» со Звездным городком – но не сложилось, а три года спустя Гагарин погиб. А ту встречу, очень теплую, я вспоминаю по сей день.

После ухода из «Спартака» я перешел в отдел футбола Госкомспорта СССР, где работал вместе с Качалиным. До тех пор, пока в середине 67-го Николай Петрович снова не пригласил меня возглавить «Спартак». Волна по Севидову к тому времени уже сошла, и появилась возможность меня «реабилитировать».

Работая тренером, постепенно осознаешь: все игроки разные, и относиться к ним тоже надо по-разному. На одних можно повысить голос, а на других, вроде Коли Осянина – ни в коем случае. Крикнув на такого ранимого человека, добьешься только обратного эффекта. К золотому 69-му году уже отлично это понимал, и вот играем дома с киевским «Динамо». «Горим» – 0:1, и бьем пенальти в ворота киевлян. Осянин обладал великолепно поставленным ударом, но тут решил пробить на технику – и вратарь взял.

В перерыве делаю указания и вижу, что Коля голову опустил, боится, что сейчас будет взбучка. А я говорю: «Ты чего голову в плечи вобрал? У нас еще целый тайм впереди! Ну не забил, и что? С игры сейчас забьешь – и это будет еще вдесятеро ценней. Так что, Коленька, выходи, все нормально. Ты обязательно забьешь». И, действительно, он как двинул в самую «девятку»! А потом Логофет забил второй мяч, и мы выиграли – 2:1. И в Киеве Осянин забил единственный гол, оборона и вратарь Анзор Кавазашвили справились с сумасшедшим штурмом хозяев, и «Спартак» стал чемпионом.

На мой взгляд, в 69-м у нас собралась выдающаяся команда. Во всех линиях она была укомплектована идеально и играла в очень современный на тот момент футбол. Впрочем, подругому обыграть киевлян, которые перед тем трижды подряд становились чемпионами, было невозможно.

Вспоминаешь ту команду – и, когда думаешь о судьбе некоторых ее игроков, слезы наворачиваются. Вот Коля Абрамов. Это был талант от Бога, который играл бы до 35 лет не только за «Спартак», но и за сборную – если бы не пристрастие к спиртному. Однажды он перед кубковым матчем на тренировку пришел в таком состоянии, что я был вынужден тут же его отправить с занятия. Но в состав он потом вернулся – играл-то как! Вася Калинов – то же самое. Всеми силами пытались им как-то помочь. Но не всегда это было возможно. Обоих уже нет с нами…

В общем, такого успеха, как в 69-м, та команда больше не добилась. Может, пресыщенность какая-то наступила – такие эмоции испытали после того золота. В следующем сезоне еще стали третьими, а в 71-м выиграли Кубок. Как тогда Геша Логофет сравнял счет на последней минуте матча с ростовским СКА!

В воротах ростовчан стоял Лева Кудасов. Гешка выбрасывает мяч из-за боковой на Силагадзе. Я со скамейки кричу: «Навешивай!» Но вместо этого Силагадзе отдает обратно Логофету. В сердцах говорю: «Что ж ты делаешь, сволочь!»

А в итоге Гешка получил мяч, пробил – и Кудасов пропустил в ближний угол почти с нулевого угла. Вопреки всякой логике. В переигровке мы победили – 1:0 и взяли Кубок.

Но в следующем, 72-м году команда начала чемпионат плохо, и я сам, почувствовав, что надо мной сгущаются тучи, решил уйти. Всегда предпочитал делать подобные шаги до того, пока меня о них просили. А то, что тучи сгущались, незримо ощущалось – особенно со стороны профсоюзов. К тому же уже неоднократно звали работать в «Арарат» – и я решился. Чемпионом в Ереване на следующий год стал, но в «Спартак» как тренер уже не вернулся.

В 76-м, правда, вернуться предложили. Но к тому моменту из «Спартака» уволили Старостина, и я не счел возможным идти в команду, где нет Николая Петровича. А может, меня в тот момент и работа в Управлении футбола устраивала.

В итоге команду возглавил Крутиков, и, помню, у меня с ним чуть раньше, когда Старостин еще работал, был разговор. Он сказал: «Первое, что надо сделать, – убрать Старостина». Я удивился: «Анатолий, как же так?»

На этой почве, когда Крутиков стал тренером, у них с Николаем Петровичем отношения не сложились. Результат известен – «Спартак» единственный раз в истории вылетел из высшей лиги. Хотя красно-белым помогли это сделать и общие усилия некоторых команд во главе с «Торпедо», «сгонявших» нужные им результаты.

Приход Бескова стал для меня сюрпризом – все-таки в традициях «Спартака» было то, чтобы команду возглавляли спартаковцы. И Николай Петрович потом не раз говорил, что Константина Ивановича не переделаешь, и он остался бело-голубым.

Но сделал для возрождения команды Бесков, конечно, очень много. Мы периодически общались, и он не раз говорил: «У нас с тобой полное взаимопонимание!» И это было неудивительно, поскольку его игровая концепция по всем параметрам подошла «Спартаку». Видение футбола Бесковым – комбинационное, эстетическое – полностью совпало с тем, чего хотели болельщики. И за эту постановку игры «Спартак» должен быть ему благодарен.

Однако в Бескове мне не нравилась его подозрительность. К примеру, он до конца жизни был уверен, что в ташкентском «золотом» матче 1970 года ЦСКА – «Динамо» Маслов и Аничкин продали игру. Я в это не верю – как и в то, что Олег Романцев «сдал» игру Минску, за что, по слухам, Константин Иванович его в 82-м из команды и убрал.

Бесков был диктатором. Как и годы спустя Романцев. А такой метод управления я никогда не одобрял. «Спартак» – не тот клуб, где должна быть диктатура. Тренерское искусство Олега при этом не вызывало сомнений. К тому же «Спартак» в начале 90-х лучше всех воспользовался развалом Союза, пригласив сильнейших игроков из разных республик, в первую очередь, Украины – Онопко из Донецка, Цымбаларя и Никифорова из Одессы, Пятницкого из Ташкента.

Однако то, что творилось вокруг команды, было неприятно. Когда того же Николая Петровича пересадили с иномарки на «Жигули» – мы, ветераны, восприняли это как нонсенс. Это не укладывалось в сознании. Как и вообще отношение к спартаковцам старших поколений. Личного контакта в ту пору с Романцевым не было никакого. Я вот не был в Тарасовке около 30 лет, включая весь период его управления командой. И мне от этого было очень горько. Проблема была в том, что ветеранами Олег Иванович считал только свое поколение – конца 70-х – 80-х годов. Правда, потом ему вроде бы доказали, что так нельзя.

Из тренеров, которые работали после Романцева, считаю, что именно Валерий Карпин в наибольшей степени является приверженцем спартаковских традиций. Это и в игровом плане чувствуется, и в отношении руководства «Спартака» к ветеранам – недаром открыт Фонд их поддержки. Я это напрямую связываю с тем, что весь нынешний тренерский штаб команды был под крылом Николая Петровича, многому у него научился и знает, что это такое – «Спартак» и его традиции.

Поддерживаю ли я то, что Карпин совмещает должности главного тренера и генерального директора? В принципе я за то, чтобы человек занимался одним делом, не сосредоточивая в своих руках всю власть. Может, у Федуна нет подходящей кандидатуры на должность генерального директора – потому что, думаю, Валера все-таки больше тренер.

В Карпине вижу несомненные тренерские способности – и убедился в них в том числе и во время экзамена на лицензию категории Pro, который принимал как председатель комиссии по лицензированию. Мне понравилось и его видение футбола, и взгляд на то, как надо управлять командой. Поэтому считаю, что так же, как когда-то Николай Петрович проявил терпение в отношении меня, так же надо отнестись и к Карпину.

Мне очень понравились слова Ромы Павлюченко, произнесенные им в «Спорт-Экспрессе», – что он никогда не перейдет в «Зенит». Это абсолютно правильно, по-спартаковски. Так и я, будучи игроком, не мог представить себя в «Динамо». К тому же к Быстрову у меня вопросов нет – он вернулся в родную команду. Но позиция Павлюченко заслуживает большого уважения. Сейчас такое услышишь редко.

У меня три внука. Старший и средний болеют за «Спартак», а вот младший – за ЦСКА. Он, видимо, специально, увидев, что двое старших переживают за одну и ту же команду, из чувства противоречия выбрал другую. Я к этому отношусь философски. Болеешь за армейцев – ну и на здоровье! Главное, что к футболу неравнодушен.

Кстати, я мог стать президентом «Спартака». Это было в 2004 году. Не знаю, было ли это согласовано с Федуном, но когда гендиректором клуба стал Юрий Первак, он пришел на Лужнецкую набережную, где тогда располагался РФС. Первак сказал, что если я дам согласие стать президентом, то совет директоров, который состоится сегодня же в такое-то время, это решение утвердит. Но я ответил: «Вы опоздали лет на 10–12, а может, и больше. Я уже не в том возрасте, чтобы быть настоящим, активным президентом, а свадебным генералом становиться не хочу».

Каково ощущать себя лучшим бомбардиром в истории «Спартака»? Да я об этом и не вспоминаю. Жизнь продолжается, и стараюсь думать о том, что будет завтра, а не было вчера. Хотя, когда интересуются – с удовольствием вспоминаю.

А в чем вижу феномен «Спартака» и его популярности… Спартак – имя гладиатора, который боролся и отдал жизнь за свою свободу. Свобода – как раз то, с чем ассоциировался наш «Спартак». От этого, думаю, и родилась любовь к нему простых людей.

Глава 2
Анатолий Исаев: «Ради „Спартака“ Старостин даже не обедал!»

Дом футбола на Таганке уже никогда не будет для меня тем, что раньше, – средоточием официоза и конъюнктуры. Потому что там мы разговаривали с Исаевым.

Мы встретились в кабинете Никиты Симоняна. Почти 60 лет назад два этих легендарных человека впервые вместе вышли на поле в красных футболках с белой полосой – от одной этой мысли бросало в благоговейную дрожь. Не говоря уже о том, что 54 года назад в Мельбурне они завоевали золото Олимпийских игр. Трижды Симонян с Исаевым вместе выигрывали союзное первенство в роли игроков «Спартака», в 62-м тренер Симонян привел к чемпионству капитана Исаева, а в золотом 69-м Исаев уже помогал Симоняну в тренерском штабе. И, по словам Никиты Павловича, лучшего ассистента, чем Исаев, у него не было…

78-летнему Анатолию Константиновичу давно уже трудно ходить, но неистощимый на идеи 84-летний Симонян увлекает его всевозможными ветеранскими затеями. Потому Исаев и едет к другу на Таганку. За одно то, что благодаря Симоняну ветераны чувствуют себя востребованными, Никите Палычу нужно в ножки поклониться.

А еще – отдать должное тем, кто придумал ежемесячный турнир «Негаснущие звезды», где мы и договорились об интервью. В тот октябрьский день в динамовский манеж пришли все четыре спартаковца – олимпийских чемпиона-56: Симонян, Исаев, Ильин и Парамонов. Последний, блестяще знающий французский язык, рассказал мне, что однажды спросил Мишеля Платини: есть ли еще в Европе такие турниры для ветеранов? Президент УЕФА отрицательно покачал головой. А ведь какими счастливыми хотя бы на несколько часов становятся люди, которые когда-то дарили радость болельщикам. С головой окунуться в молодость – что может быть лучше для того, чтобы жизнь вновь наполнилась смыслом, чтобы ушло ощущение, что лучшее позади?

Проговорили мы почти четыре часа – так, что даже проходивший пару раз мимо нас президент РФС Сергей Фурсенко о здоровье Исаева после такой марафонской беседы заволновался. Когда диктофон был выключен, я извинился перед Анатолием Константиновичем за то, что отнял у него столько сил. «Да что ты! – махнул он рукой. – Мне, наоборот, разговор легко и приятно дался. Вспоминал-то о вещах, которые мне так дороги…»

Весной 2007-го на огромном поле аэродрома в Тушине именно Исаеву было доверено зачитать послание к потомкам, заложенное в первую капсулу будущего спартаковского стадиона. С тех пор, правда, его так и не начали строить. Дай Бог, чтобы Анатолию Константиновичу и другим великим краснобелым старикам довелось посмотреть с трибуны новой арены «Спартака» первый матч, о котором мечтали столько поколений игроков и болельщиков…

– Предложение зачитать послание к потомкам стало для меня неожиданным, – вспоминает Исаев. – Обычно у нас Симонян с Парамоновым в торжественных случаях подобающие слова произносят. Я же – не говорун. Будь у меня речь получше поставлена, может, и главным тренером мог бы стать.

Но тогда ни Никиты Палыча, ни Алексея Александровича в Москве не было. И такую честь оказали мне. Узнал я об этом прямо на месте. Попросил только о том, чтобы с текстом заранее ознакомиться – не буду же читать его, не зная, о чем речь!

Нам еще в 50-е годы руководители обещали построить для «Спартака» стадион – правда, в Сокольниках. Я еще пошутил, что, когда построят, мы уже закончим играть и будем стоять у входа контролерами. Так до сих пор и ждем.

Сходить на первый матч, конечно, мечтаю. Правда, если врачи пустят. А еще – если пригласят. Я ведь почему много лет на футбол не хожу? Пришел как-то на старый «Локомотив». У меня было только удостоверение заслуженного мастера спорта. На входе спрашивают: «Что это такое? Не знаем такого пропуска». Полчаса уговаривал, объяснял, что олимпийский чемпион. Так стыдно было… Хорошо, администратор «Локомотива» Анатолий Машков меня увидел и тут же провел. А если бы его там не оказалось?

И я сказал себе – все. Тем более что публику нынешнюю даже боюсь. Помню, в 93-м году, едва выйдя из больницы после тяжелой болезни, пошел на игру «Спартака». Слабенький еще был – и ехал с ними в метро после матча. Они меня чуть не растоптали! Чувствовал: если толкнут – упаду и уже не встану. Я ведь заново учился ходить. Врач сказала, что мне обязательно нужно гулять по 4 километра в день, иначе уже не встану. И каждый день час гуляю, невзирая на снег, дождь, жару… Я должен выйти для того, чтобы жить!

…А первое мое знакомство со «Спартаком» состоялось в 1947 году – и получилось таким же неожиданным, как и просьба прочитать послание к потомкам. Я жил в одном доме с рабочими карбюраторного завода – филиала ЗИСа, будущего ЗИЛа. То есть место у нас считалось торпедовским. И вот однажды к нам во двор пришел полузащитник «Торпедо» Вячеслав Орлов. Он собирал мальчишек для того, чтобы вручать цветы на финале Кубка СССР между «Торпедо» и «Спартаком». Кажется, мы играли в футбол, – а может, просто разговаривали. И Орлов меня пригласил. У меня аж дыханье сперло!

Нас посадили в автобус вместе с командой и повезли на игру. Я просто обалдел – видеть рядом Пономарева и других игроков! Сидел и дрожал. Но болел-то я не за «Торпедо», а за «Спартак», потому что моя старшая сестра работала там бухгалтером, а потом стала заведующей финансового отдела городского совета «Спартака». А работать в клубе и не болеть за него в ту пору было невозможно.

Сестра ходила на парад 7 ноября, и одной из его частей был парад физкультурников. Она принесла мне оттуда спартаковский красный свитер с белой полосой, в котором шла по Красной площади. С тех пор вопроса, за кого болеть, у меня не возникало. И хоть приехал я в автобусе с торпедовцами, так рад был, что «Спартак» выиграл – 2:0!

Всю игру мы сидели на трибуне, а потом, будучи в торпедовских футболках, вручали цветы спартаковцам. Кому – не помню. В памяти сохранилось только ощущение радости – но и неудобства, что я в майке «Торпедо»…

Мне тогда было 15 лет. Войну мы пережили тяжело. Отец на фронте, сестре 13 лет, мне – 9. Мама работала днем и ночью, чтобы нас прокормить, но были обязанности и у меня. В нашем доме была булочная, так я ночь не спал, чтобы затемно занять очередь и первым купить бублики. Их было немного, на всех не хватало.

Покупал я их не для того, чтобы съесть. А ехал на рынок в Михнево, за сто километров от Москвы. В городе рынков не было – все уничтожили, чтобы диверсанты не навредили. Вскакивал на подножку и в таком положении спал, пока ехал! И как не свалился только? Главным было, чтобы бублики не украли. Продавал их, а на вырученные деньги покупал мороженую картошку. Черную. Вез домой, и из отрубей, которые мать где-то доставала, пек лепешки.

Я знал цену хлебу. Видел батон, есть хотелось, мать на работе – и я подрезаю, подрезаю… Она приходит с работы, а там всего ничего. Она мне тихо: «Сынок, не стыдно тебе?» Но как в девять лет поймешь: купил хлеб – и не могу его есть? Ели тогда все, что под руку попадалось – крапиву, ботву от свеклы, из которой щи варили пустые. Но закалку это дало крепкую.

Еще помогал матери дежурить по дому. Когда наставала ее очередь, а она работала, я лазил по крыше и скидывал с нее «зажигалки» (зажигательные бомбы, которые нацисты тысячами сбрасывали при авианалетах, но к взрывам и возгораниям они почти не приводили. – Прим. И. Р.). Одну даже домой принес, да товарищи меня «заложили». Пришел милиционер и маме сказал, что я бомбу взял. Она понять ничего не может, а я на кухне ее под стол положил – такая симпатичная эта бомба была, вся блестела. А если бы зажглась?..

Еще мы во время войны погорели. У нас была одна комната на верхнем, пятом этаже, а на первом жил пожарный. Так он вместо того, чтобы тушить пожар, его, не потушив папиросу, устроил. Полкомнаты у нас сгорело – так и жили. Слышали, как крысы бегали по чердаку: ночью, выходя в туалет, приходилось пошуметь, чтобы твари эти разбежались. Ужасные были времена.

Но все перевесило то, что отец живым вернулся с фронта. Они с мамой работали в одном сборочном цеху – он кладовщиком, а она слесарем-сборщиком. В футбол отец не играл, а я – во что угодно. Зимой по льду консервную банку гонял. Потом уже, играя в «Спартаке», приехал туда, чтобы посмотреть, где играл в футбол. И был потрясен, как там можно было развернуться, если посередине двора была песочница, а вокруг – лавочки. Перекидывали мяч через стенки песочницы – и бегали.

Сколько стекол побил! Шлепали за это, конечно. Я во дворе был самым хулиганистым, а иначе в футбол бы и не пробился. Потом играл за улицу, позднее – за район. О настоящих мячах и не мечтали. Чулок тряпками набивали, чтобы было что-то похожее на мяч. Зимой такой «мяч» к валенкам прилипал. Так технику и отрабатывали…

А сколько ботинок порвал! У матери были туфли с маленьким каблуком, и я приспособил их для игры. Разбил начисто! У отца были рабочие сапоги-«говнодавы». Они под диваном долго лежали, я их откопал, надел – а они размера на три больше. Как на носок мяч поймал, ударил с лета – тут же разорвались, потому что велики были. Я их припрятал так, чтобы отец вообще о них не вспомнил, – но он нашел. Досталось прилично, даже ремнем.

Поэтому родители и не хотели, чтобы я играл в футбол – он у них с порванными ботинками ассоциировался. Они не понимали, что за это мне будут платить. Я, правда, тоже не понимал. И даже не осознавал, что играю хорошо. Просто нравилось. Как страдал, когда мать отправила меня в деревню на отдых, а там в футбол никто не играл! Табуны стерегли, спали на стогах, верхом на лошадях ездили – а футбола не было.

Осенью 51-го тренер московского ВВС Гайоз Джеджелава собрал юношескую сборную Москвы из пацанов разных годов рождения – и в Тушине устроил матч со своей командой. Практически там же, где «Спартак» стадион будет строить – такой вот оборот судьбы. Тогда там был стадиончик с двумя финскими домиками-раздевалками. Так я первый раз играл против команды мастеров.

Увидел знаменитого вратаря Михаила Пираева – и так испугался! Страшнее человека не было: усищи, нос, глаза, шаровары, которые втрое шире него… Кто мог подумать, что через пару лет мы с ним вместе за «Спартак» играть и чемпионами становиться будем, и это окажется потрясающей души человек? А тогда мы им проиграли – 0:5, но после матча Джеджелава одного меня подозвал к своей черной иномарке и записал адрес.

Но сначала попал в армию в Подольск – учился на стрелка-радиста. И хоть играл в футбол, на попадание в команду мастеров ВВС не было никаких надежд. И вдруг – телеграмма в штаб, чтобы меня на 44 дня отправили на сборы в Сочи.

В ВВС меня Джеджелава хотел видеть, а приезжаю – там играющим тренером Всеволод Бобров. Какой бы ни был великий, а для меня в тот момент была трагедия – он же меня вообще не знает! А Всеволод Михайлович отнесся ко мне как к младшему брату. Хотя иногда так поливал матом, что я думал, закончу с футболом. У меня все внутри дрожало. Он считал, что я должен все делать так же, как он. Но тренировка закончится, он обнимет, скажет пару теплых слов – и сразу весь страх спадал. В паре со мной тренировался только Бобров. До того, как начал с ним работать, я не представлял, куда у меня мяч после удара полетит. А тут начал присматриваться, кто и как бьет, а он – в первую очередь.

Сил у меня был вагон, и только Симонян в «Спартаке» посоветовал не носиться безо всякой системы, а на весь матч их распределять. Я еще с детства хотел играть с утра до вечера, пока солнце не сядет. Поиграл, краюху черного хлеба съел, водички из-под крана попил – и опять играть. Эту неутомимость спартаковской «восьмерки» много лет спустя капитан английского «Вулверхэмптона» Билл Райт отметит, когда мы их 3:0 обыграем. Будет сколь приятно, столь и неожиданно. Он, игрок сборной Англии, сказал, что я сделал больше, чем любые двое из его команды!

А когда в 53-м году разогнали ВВС, и я перешел в «Спартак» – вскоре и Бобров там оказался. И опять только со мной в паре тренировался. Возможно, кстати, что он и поспособствовал тому, чтобы я именно в «Спартаке» оказался. Он считал, что я подхожу под спартаковский стиль.

Валя Бубукин, с которым мы в ВВС подружились, его называл – Михалыч. А я не мог – только по имени-отчеству. Бобров пытался меня переучить, говорил, что в футболе нужно короче. Но не получалось у меня – и все. Так всю жизнь и называл его Всеволодом Михайловичем.

Мне страшно повезло, что я попал к Боброву, видел, как он играет, работал с ним. Я же киевскому «Динамо» свой первый гол за ВВС с его передачи забил! Это был единственный раз, когда лично видел Василия Сталина. Первый тайм закончился со счетом 1:1. Я, молодой, сидел в запасе. В перерыве заходим в раздевалку – а там младший Сталин, который громовым голосом говорит: «Ни шагу назад! Все вперед – и чтобы была победа!»