Текст книги "Спартаковские исповеди"

При Абраме Христофоровиче Дангулове «Спартак» после неудачных 40-х начал путь к возрождению, выиграв в 51-м Кубок СССР. Причем по ходу турнира мы обыграли и ЦДКА, и «Динамо». Мне же при тренерах, с которыми я перешел из «Крыльев Советов», дважды подряд удалось стать лучшим бомбардиром чемпионата СССР. В 50-м я установил тот самый рекорд – 34 гола – который удалось побить только Олегу Протасову.

О том, насколько честными были многие из тех 35 голов Олега в «Днепре», говорилось много. Но я к коллеге, несмотря ни на что, отношусь с уважением. Мы сотрудничали во времена работы в сборной Лобановского, и ни разу я даже намеком на тот рекорд ему не указал. Но и он на откровенный разговор не шел. Только сам Протасов знает, можно ли получать удовлетворение от таких голов. Как в последнем туре он забивал два мяча «Торпедо» – просто абсурд. Вокруг никого не было!

А когда для прессы Олег говорит, что на него играла вся команда, хочется ответить: «А остальным игрокам вашей команды специально сказали не открываться?» Ведь видно было – все пассивны, стоят на месте, и открывается только один Протасов, которого почему-то не преследуют защитники. Хотя опасность исходит от него одного. То, что разговоры на эту тему ведутся до сих пор, Олегу наверняка неприятно. Хотя он, бесспорно, выдающийся игрок.

Но вернусь к временам, когда такое было невозможно. Дангулов был уникальным человеком. Со всеми игроками разговаривал на «вы». Матом на моей памяти выругался один раз, и единственный же раз за всю мою жизнь из раздевалки проигравшей команды раздавался гомерический хохот. У нас была серия неудач – проиграли в Риге, «горим» в Киеве – 0:2. В перерыве он увидел фибровый чемодан Олега Тимакова, подошел к нему – и как двинет ногой этот чемодан, что тот под лавку улетел! И говорит: «Да вы, б…ди, наконец будете играть или нет?!»

Эта фраза и такое поведение настолько не вязались с личностью Абрама Христофоровича, что мы все дружно… заржали. А потом приехали в Москву – и нас прорвало! Одним шесть забили, другим семь. То есть помогла такая мера воздействия (смеется).

Бытует стереотип, что в советские времена все тренеры были сплошь диктаторами. Не согласен. Взять Бориса Аркадьева, не просто выдающегося тренера, но и образованнейшего, интеллигентнейшего человека. Тренер «Крыльев Советов» Александр Абрамов как-то спросил его:

– Борис Андреевич, а какие меры вы принимаете, узнав, что ваша команда после игры нарушила режим? Тот ответил:

– Александр Кузьмич, а после игры меня эта банда не интересует!

Это был самый настоящий западный профессиональный подход. А Аркадьев еще и добавил:

– Берегите нервную систему. Как? Очень просто. После игры прихожу домой, наполняю ванну теплой водой, отключаю телефон и читаю в ванне книгу.

Так же и Гавриил Качалин. Демократ до мозга костей! И именно он выиграл с советской сборной первый чемпионат Европы, Олимпиаду, а тбилисское «Динамо» с ним впервые стало чемпионом Союза. Потому что при всем воспитании у Гавриила Дмитриевича была достаточная требовательность к игрокам, атмосфере в команде, тренировочному процессу. Поэтому не важно, кто тренер по стилю – либерал или диктатор. Главное, чтобы он выигрывал. Мы умирали на поле за Качалина, поскольку это был потрясающий человек.

Константин Бесков по характеру был совсем другим. Когда он работал в «Спартаке», я в середине 80-х спрашивал Николая Петровича Старостина:

– Как вам работается с Константином Ивановичем?

– Можешь посчитать: год работы с Бесковым – за три, а я с ним работаю уже восемь лет, – вздыхал Старостин.

Закоренелый трезвенник, Николай Петрович еще и пожаловался мне, что Бесков выпивает. Я в годы работы тренером не представлял себе, что можно до игры выпить даже 50 граммов водки или коньяка. А Старостин говорил:

– Представляешь, Никита, раньше он выпивал до игры, потом стал выпивать после игры, а сейчас – и в перерыве! Я смеялся:

– Да ладно, Николай Петрович, тут вы уж загнули.

– Нет-нет. Пока он делает указания на вторую половину, в массажной Миронов ему уже готовит. Команда уходит из раздевалки, он хлобысь – и пошел.

Но удар Костя, надо сказать, держал. Мог ведро выпить – и не опьянеть. Как и Лобановский. Тот вообще наутро вставал и – на пробежку. Со временем, правда, заменил ее ходьбой.

При том, что у Лобановского результаты были выше, достоинства Бескова нельзя не отметить – прекрасный вкус на игроков и способность добиться от них прогресса. А также комбинационный стиль игры, который он проповедовал. Константин Иванович бывал крайне недоволен, если команда выигрывала, но не показывала зрелищного футбола. И все же за 45 лет работы выиграть всего по два чемпионата и Кубка – на мой взгляд, слишком мало.

Николай Петрович говорил, что в решающие моменты Бесков трусил. А перед ними – перегибал с жесткостью. Допустим, мне рассказывали, что за день до финала Кубка СССР 81 года против ростовского СКА команда собралась в холле базы в Тарасовке, игроки шутили, смеялись. Вошел Бесков, увидел это – и «понес» на них: «Вы что тут веселитесь? Пошли на собрание». И на том собрании как начал их чихвостить часа на два – чуть ли не до половины первого ночи сидели. Все позитивное настроение, ожидание финала ушло, возникла напряженность – и «Спартак» проиграл.

А освободили Константина Ивановича из «Спартака» потому, что он сам хотел уволить Николая Петровича, а также Юрия Шляпина и директора базы в Тарасовке. Летом Бесков написал заявление об уходе – его не удовлетворили, но не разорвали, а положили под сукно. А потом, когда он хотел провести против них эту акцию, – вытащили. Так мне рассказывал сам Старостин.

Меня всегда удивляло, когда «Спартак» стали называть «мясом». А уж когда молодые игроки современного поколения стали демонстрировать футболки с надписью: «Кто мы? Мясо!» – удивило еще больше. При чем тут мясо? Вот ЦСКА «конями» давным-давно стали называть, спартаковские болельщики много десятилетий назад придумали четверостишие:

 
Вот раздался стук копыт,
Показалось дышло.
Это ваше ЦСКА
Из конюшни вышло!
 

А «мяса» – не было. Несмотря на промкооперацию, помогавшую команде. Было слово «тряпичники», сформулированное директором ЗИСа Лихачевым. А во времена братьев Старостиных спартаковцев называли – «бояре». Это объяснялось богемным образом жизни, который многие спартаковцы вели.

Особенно в этом смысле выделялся Андрей Петрович Старостин. У него жена была цыганка, Ольга Николаевна. И стиль его жизни я бы назвал цыганщиной. Преферанс, бега, театр… Великий актер МХАТа Михаил Яншин был его близким другом. Андрей Петрович с Николаем Петровичем антиподы были, и проявлялось это даже в том, что если один говорил: «Он здорово играет!», второй обязательно возражал: «Да он играть не умеет!» Спорили до хрипоты. Третий брат, Александр Петрович, тоже с ними всегда не соглашался.

Помню случай, когда я тренировал «Спартак». Играем в Москве со «Стоук Сити». Первый тайм в воротах Маслаченко, на второй я поставил Лисицына. После игры заходит в раздевалку Александр Петрович, весь красный. Пили они водочку, и, думаю, грамм 700 в нем уже бултыхалось. И говорит: «Да, здорово второй тайм сыграл Маслаченко!» Тут Андрей фыркает: «Играл-то Лисицын!» – «Да пошел ты!» – «Я же тебе говорю: играл Лисицын». – «А я тебе еще раз говорю: пошел ты!» – «Ладно, у Никиты спроси, он же тренер».

Я подтверждаю: «Да, Александр Петрович, второй тайм играл Лисицын». Тот делает паузу и резюмирует: «Да? Все равно здорово сыграл!» Обсуждения эти, конечно, велись не при игроках, которые были в душе. Стояли в сторонке и спорили.

Мы, еще будучи игроками, знали, что Старостины родили «Спартак», и нам они казались инопланетянами – по степени уважения, которое мы испытывали. Даже заочно, когда они еще были в заключении. А уж потом, когда Николай Петрович стал начальником команды, не было случая, чтобы он перед игрой не поднял наш дух. Андрей Петрович тоже часто появлялся в команде, Александр – меньше, а Петр – почти никогда.

Однажды Николай Петрович спросил тренировавшего команду Гуляева: «Николай Алексеевич, сколько вам времени нужно на установку?» – «Ну, минут 20». Когда время вышло, Старостин застучал карандашом по графину. А потом сказал вещи, прямо противоположные тому, что до того прозвучали. У нас сразу возникли ассоциации с Чапаевым, который в фильме с картошкой в руке говорил: «Как выступать будем, командиры?» – «Так-то и так-то». А он – раз им картошкой! «То, что вы говорили, наплевать и забыть, а теперь слушать, как я командовать буду!». После того случая Старостина прозвали Чапаем, и это прозвище ему нравилось.

Гуляева Старостин ценил за его трудолюбие. Николай Алексеевич на самом деле был такой вол, который мог пахать с утра до ночи. Но изюминки, как у того же Бескова, конечно, у него не было. И игроки у нас в 50-е годы по уровню превосходили своего тренера. Построит он нас и говорит: «Мальчики, у нас сейчас пробежка – вокруг поля три круга». Потом, глядя в блокнот, начинает перечислять упражнения, а капитан Игорь Нетто говорит: «Этими глупостями мы заниматься не будем».

Выходит на поле Старостин – прямо с электрички. Видит, что страсти закипают, и сразу: «В чем дело?» Нетто отвечает: «Не дают нам тренироваться, нуднятину какую-то предлагают. Мы же хотим пропотеть, нагрузиться». У Гуляева были большие паузы между упражнениями, а Нетто понимал, что команде нужна более интенсивная работа. Мы хотели работать больше, чем тренеры предлагали!

Старостин видел это и говорил: «Николай Алексеевич, неужели ты не видишь, что имеешь дело с профессионалами? Ну дай им тренироваться так, как они хотят. Они же не отлынивают, а, наоборот, работать желают».

Заслуга тренера в победах 50-х годов, конечно, была, поскольку подготовить команду он все-таки умел. Но когда выходили на поле, Нетто говорил: «Ребята, играем в свою игру». А Сальников, который до денег был несколько жадноват, не забывал вставить пару слов по этому поводу. Тогда ведь была какая система премиальных: победителям матча давали, помоему, 20 процентов от кассового сбора. И, если арена большая – как стадион имени Кирова в Ленинграде, это была очень немалая сумма. А в Москве, когда на матчи с тем же «Динамо» собирались полные Лужники, Сальников за несколько дней до игры говорил: «Ребята, следующая игра с "Динамо", коробочка будет полна, надо подрежимить».

Ходила легенда, что Сальников – внебрачный сын Старостина. Однажды Серега сам мне говорит: «Никита, почему у нас ходит болтовня, что я сын Николая Петровича?» Я ответил: да, мол, такие разговоры ходят, потому что они очень похожи. Сальников отреагировал так: «Никак не получается, потому что мы тогда жили в Краснодаре, а Старостин – в Москве». – «Сережа, а ты не допускаешь, что "Спартак" мог приехать в Краснодар, а Николай Петрович – там познакомиться с твоей красавицей-мамой?» Старостин тоже был красавцем, который не прочь приударить за красивой девушкой. Сальников подумал и ответил, что все могло быть. Но факт, что к нему со стороны всей семьи Старостиных было особое отношение. Как к самому близкому человеку.

Нетто страшно не любил, когда его называли Гусем. Прозвище это, кстати, придумали ему не игроки, а болельщики. Вспоминаю, приехали мы в 55-м году в Египет. Игорь, величайший игрок, блистал. И пригласили нас на прием к послу, который, видимо, даже как следует не подготовился, и спросил, кто капитан. Встал Нетто, представился. И надо же было послу ляпнуть: «Это вас Гусем называют?»

Игорь покраснел и ничего не ответил. А дело было в том, что в египетских газетах между статьями о том, какой Нетто великий футболист, появился дружеский шарж: все гусиное, а к шее приделана голова нашего капитана. На заключительном приеме подходят к Игорю египетские журналисты, а переводит наш представитель из посольства. Они показывают Нетто этот шарж и спрашивают, понравился ли он ему. Слова: «Идиоты, дураки» были самыми мягкими из того, что он ответил. Но перевели репортерам так, что шарж замечательный.

Сидим как-то в ресторане «Арагви», куда мы, игроки, по традиции шли после Центральных бань. Подходит официант. Мы всегда заказывали цыплят табака. А тут выяснилось, что цыплят нет, и нам предложили вместо них взять гуся. Коля Тищенко – он у нас острослов был – тут же среагировал: «У нас свой Гусь есть!» Нетто начал в своем стиле шептать: «Дурак, идиот!»

Я попросил официанта сходить к шеф-повару: может, всетаки несколько порций цыплят у него для нас найдется. Но он развел руками: для вас бы всегда нашлось. Однако ничего нет, и все же он очень советует заказать хорошего, молодого гуся. Тищенко опять: «Я же тебе сказал, что у нас свой Гусь есть. Вот он, лапчатый, сидит!» – и на Нетто указывает. Тот краской налился – и уже, не стесняясь: «Баран, ты что, не понимаешь?..» Слыша это прозвище, заводился с полоборота!

Мы его даже за глаза Гусем не называли. Только Игорем. Не могу сказать, что партнеры его боялись – тут больше подойдет слово «уважали». На поле он был очень требовательным. Но на него не обижались: в игре «крошил» всех, но в раздевалке быстро отходил и зла ни на кого не таил. Такие люди в команде очень нужны, и считаю, что как «Спартаку», так и сборной России капитана, подобного Нетто, сегодня очень не хватает.

Тренерам с ним было непросто. К примеру, делает Гуляев разбор. И наступает Нетто на больную мозоль. У Игоря не очень хорошо был поставлен удар, и он никогда не пользовался длинным пасом. Чтобы не ошибиться, ограничивался коротким и средним. Так вот, на разборе Гуляев ему своим гнусавым голосом говорит: «Игорь, ты играл хорошо, но коротко». Тот ему: «Я в деревенский футбол играть не буду. Почему я должен бить куда попало?» – «Если бы ты играл длиннее, то было бы…» И тут Нетто, недослушав, срывается: «Мы же живем в футболе, а вы в нем ничего не понимаете!»

Тут вступает Николай Петрович: «Игорь, Николай Алексеевич же хочет как лучше! Он же твой тренер!» Так Нетто и здесь отмахивается: «Вы тоже ничего не понимаете!» Вот так мы могли поговорить между собой в 50-е годы, в 60-е. И ничего страшного – поспорив, потом выходили и выигрывали. А то, что все было так демократично, – как раз по-спартаковски. Думаю, со дня создания клуба.

А от Нетто доставалось всем – Ильину, Сальникову… Сережа Сальников был очень техничным, и когда изображал какой-нибудь финт, а потом атака срывалась, Нетто на него набрасывался: «Твою мать, на кухарок играешь!»

Игорь был чистокровным эстонцем. И когда начинал Сальникова уж слишком сильно «прессинговать», тот подходил ко мне и искал защиты: «Никита, ты мне можешь объяснить, что от меня хочет этот чертов (тут, если честно, был эпитет похлеще) тевтонец? Мы что, с тобой хуже него играем?!» Я предложил ему послать Нетто подальше.

Но на это решались единицы. Например, Коля Паршин – игрок не слишком техничный, но мужик прямой. Встречались как-то с «Локомотивом», игра не шла, Нетто злился. Обрушился на Паршина, назвал дубиной – тот его в ответ и послал. Приходим в раздевалку в перерыве, Николай Петрович мечется – то ко мне, то к Сальникову… А Игорь сидит молча, голову опустив. «Ну а ты, капитан, можешь повести за собой команду?», – спрашивает Старостин. И Нетто отвечает подавленно: «Нет, Николай Петрович, не могу. Невозможно это, если меня на х… посылают».

А со мной был случай в 58-м. В финале Кубка СССР играем с «Торпедо». Они нас здорово придавили, но Валька Ивакин в воротах здорово сыграл. А минут за 10–15 до конца основного времени выходим с Ильиным вдвоем на одного защитника. Ильин не пожадничал, вытянул его на себя и отдал пас мне. Ворота пустые! Но я чуть затянул с ударом, и мне дали по пятке – так, что удар чуть сбился, и я не попал в створ. Так бы выиграли – 1:0, а теперь дополнительное время надо играть.

Видели бы вы Нетто! Идет, сверлит меня своими белесыми глазами и кричит: «Надо за это брать и душить, душить!» Говорю ему: «Что ты орешь? Я что – нарочно не забил?» – «Еще не хватало, чтобы нарочно!»

Во втором тайме дополнительного времени выходим с Исаевым на ворота, я получаю от него пас, укладываю вратаря и забиваю победный мяч. Мы выигрываем – 1:0 и берем Кубок! После игры говорю Нетто: «Ну и что ты орал? Выиграли же в конце концов!»

Думаете, Игорь пошел на попятный? Как бы не так. Знаете, что сказал? «Посмотрите на него, он еще доволен! А ведь лишние 30 минут мучались из-за него!»

Так получилось, что в 64-м, когда я уже несколько лет тренировал «Спартак», то Нетто чуть не отчислил. Игорь уже был в возрасте, сбавлял и, будучи человеком самолюбивым, воспринимал это очень болезненно. Проигрывали «Торпедо», он в центре поля не справлялся с Валей Ивановым. Я в перерыве говорю: «Игорь, возьми Иванова поплотнее, он же гуляет свободно!» Но он не терпел критики и огрызнулся: «Что ты мне тут будешь говорить? Что я, в футболе ничего не понимаю?!» Хоть я и был старшим тренером, но он не хотел перестраиваться и разговаривал на «ты».

Я уже жестче повторил: «Сказал тебе – возьми Иванова поплотнее!» И тогда Нетто меня просто послал. При всех. После чего я предложил ему переодеваться, поскольку вместо него выходит другой. И добавил: «Запомни: либо ты будешь в команде, либо я, понятно тебе?!»

Потом было собрание. Все ребята его осудили. Говорили: как же, мол, так, Игорь Александрович – они его по имениотчеству называли. Мы берем с вас пример, а вы… Вам же по делу сказали! Постановку вопроса я менять не хотел – или Нетто, или я. И когда мы остались один на один, он натурально заплакал: «Прошу тебя, не выгоняй! Я же, кроме футбола, ничего не умею. Ну, ты же знаешь мой характер…»

Я ответил: «Игорь, мы с тобой пролили столько пота и крови на поле. Я думал, что как тренер буду иметь в твоем лице поддержку, а ты так по-хамски стал со мной разговаривать, да еще при всех. Как же так?» – «Да, знаю. Извини, виноват. Но умоляю – не выгоняй!»

Тут я увидел, насколько ему плохо, и он понял, насколько был неправ. И сказал: «Все хорошо, Игорь, забыли!» Были принесены извинения, и после этого о том случае мы не вспоминали. Потому что надо уметь прощать. Отношения остались такими, как прежде. Убрать его из команды у меня рука не поднималась, и закончил он карьеру, когда я в «Спартаке» временно не работал. Для меня вообще расставаться с людьми было самой тяжелой вещью в тренерской профессии.

Нетто стал одним из помощников Гуляева, но характер у него не изменился. Однажды Коршунов ему сказал: «Игорь Александрович! Николай Алексеевич попросил тебя сделать годовой отчет-анализ о прошедшем сезоне». – «Передай Николаю Алексеевичу, что я перепоручаю делать этот отчет ему». Даже формально став тренером, он до конца оставался игроком. Мог, допустим, сказать – «вы играть не умеете», либо «я бы этот мяч забил». А такие фразы тренеру произносить нельзя. Потому что твое прошлое игрока остается, можно сказать, в другой жизни.

В те годы, когда я играл, не было лозунга – «победа любой ценой». Выигрывать, принося в жертву честь, совесть и достоинство, – даже мысль такая была для нас недопустимой! Лично я не видел матча на ЧМ-62 в Чили, когда Нетто признался, что забил мяч через дырку в сетке. Но если было именно так, то меня бы это не удивило. Потому что Нетто был кристально честным, в высшей степени порядочным человеком.

Меня мучила совесть в 56-м, когда все матчи Олимпиады в Мельбурне провел Эдик Стрельцов, но на финал Качалин решил поставить меня. А медали тогда вручались только участникам финального матча – то есть, с учетом запрета на замены, их было ровно 11. И когда мы завоевали золото, я считал, что Стрельцов заслужил эту награду больше меня.

Подходил к нему дважды. Сначала – прямо в олимпийской деревне. Но он отрезал: «Нет, я медаль не возьму». Вторую попытку предпринял на корабле, на котором возвращались из Австралии. Так ему и сказал, что меня совесть мучает. И тут Эдик вспылил: «Да ладно, брось ты, Палыч! Тебе уже тридцать, а мне еще двадцати нет. Может быть, у тебя эта медаль – последняя. А я еще в своей жизни выиграю не одну. И больше ко мне с этим не подходи!»

Медаль эта уже больше полувека хранится у меня дома. А к 50-летию олимпийской победы, в 2006-м, я через Монетный двор договорился, чтобы изготовили еще 11 ее дубликатов – один к одному. И эти медали вручили всем, кто был тогда в команде, но кому награда из-за тогдашних правил не досталась. За тех, кто до полувекового юбилея не дожил, их получали родные…

Кто в 56-м мог знать, что меньше чем через два года Стрельцов после драмы с якобы изнасилованием окажется в заключении? Кстати, уверен: если бы Эдик, а также Татушин с Огоньковым поехали с нами на чемпионат мира 1958 года, мы были бы там призерами. Конечно, обыграть Бразилию было нереально – она на голову превосходила остальных. А со всеми остальными вполне могли справиться. Классная у нас была команда, да еще и Яшин в воротах. Кстати, в сборной Лев Иваныч держался рядом со спартаковцами – Исаевым, Ильиным, да и меня с ним связывали очень теплые отношения.

Как-то в Лужниках в 60-е годы – я уже тренировал – мы играли с «Динамо». И Гешка Логофет идет бить пенальти. Яшин падает в один угол, а мяч летит в другой. И вдруг вижу такую картину: Лев Иваныч, обычно спокойный как удав, за мячом в ворота нагибается и в Гешку им пуляет. Спрашиваю: «Геш, что там случилось, почему Лев Иванович рассердился?» – «Никита Палыч, ничего особенного. Когда он прыгнул в один угол, а я ударил в другой, просто сказал ему: "Вася, ты куда?!"» Услышав эту историю, я укорил Логофета, сказал, что это неуважение к великому человеку.

Бесков, говорите, считал, что Николай Старостин не разбирался в футболе? Ну, это субъективное мнение Константина Ивановича. Он вообще был убежден, что мало кто, кроме него, в футболе смыслит. А я считаю, что Николай Петрович разбирался, и еще как! Но еще лучше он разбирался в людях и в отношениях между ними.

Никогда не забуду фразу, которую он сказал, когда я после сезона 1972 года уходил из «Спартака» тренировать «Арарат». Я попросил у Николая Петровича разрешения попрощаться с командой. Получив добро, поблагодарил ребят. А Старостин при всей команде сказал следующее: «Мы с тобой расстаемся, но дверь не закрываем. Ты можешь всегда в нее войти. И вообще, запомни: если тебя разрезать, мы увидим, что у тебя там две половины: одна – красная и другая – белая!» И когда на следующий год «Арарат» выиграл чемпионат страны, с поздравлениями звонили и Старостин, и игроки. Была и официальная бумага с поздравлениями от «Спартака», и для меня это было очень важно.

Расскажу еще забавные истории про Николая Петровича. Когда «Спартак» ездил за границу, у него был этакий талмуд – список, что кому привезти. В советское время это имело огромное значение! Помню, были на коммерческих играх в Штатах. Платили в зависимости от побед. Однажды проиграли – и в раздевалке Старостин вроде про себя, но так, что всем слышно, заглядывает в талмуд и читает: «Так, пиджак велюровый внуку Мише – минус». И обращается к Бескову: «Константин Иванович, дела поправить можно только в Кливленде!»

У Николая Петровича вообще не было вкуса в выборе одежды. Спрашивает однажды: «Никит, никто из наших дамское пальто не покупал? А то беда!» Оказалось, он купил жене Антонине Андреевне пальто – и при том, что она была маленькая, щупленькая, оно оказалось ей мало. И она как пошла на него: старый дурак, как же можно настолько в размерах не соображать?!

И тогда он решил «отмазаться» на дочери Жене. Купил ей туфли – вот только обе… на левую ногу. А однажды я просто ахнул – когда увидел, что Николай Петрович купил жене кожаные чулки. Старухе! Когда он в магазинах что-то выбирал, от него все убегали, потому что он делал это часами. А потом мне говорил: «Слушай, ну чего я хожу, Никита? Чего выбираю? Все равно ведь куплю говно…» С самоиронией у него был порядок.

Вот я наблюдал за тем, как Стас Черчесов убирал из команды Егора Титова, – и думаю, что Николай Петрович поступил бы совершенно иначе. Да, если тренер считает, что по каким-то качествам игрок уже не может выступать в основном составе, – так и должно быть. Но расставаться надо по-другому. Тем более что это Титов – свой воспитанник, который много лет отыграл за «Спартак» и столько для него сделал. Старостин к таким футболистам с особым трепетом относился.

На мой взгляд, между Черчесовым и Титовым должна была состояться откровенная беседа. А не так, чтобы перед строем говорить ему и Калиниченко: вы переводитесь в дубль. Старостин такую ситуацию, безусловно, сгладил бы. На разговоре, по крайней мере, настоял бы.

И до конфликта между Аленичевым и Старковым при Николае Петровиче, уверен, не дошло бы. Конечно, выставлять игрока на поле или нет – право тренера. Но, учитывая репутацию и имя Аленичева, тренер должен был дать ему шанс. Чтобы, по крайней мере, показать всем, почему он его не использует. Но Старков ему в начале 2006-го таких шансов не давал. И диалога с Дмитрием не вел. Наверняка Старостин переговорил бы со Старковым и убедил, что к игроку, который столько сделал для футбола и «Спартака», так относиться не стоит.

С другой стороны, вряд ли Диме нужно было выплескивать свое недовольство в прессу. Этого, уверен, Старостин тоже бы не допустил, потому что при нем в «Спартаке» никогда не было недостатка общения, открытых дискуссий. А здесь этого и не хватило.

Был, кстати, один интересный момент, кажется, в начале 90-х, когда ФК «Спартак» отделился от общества и стал самостоятельной структурой. Олег Романцев тренировал команду, но от президентства в клубе в тот момент еще отказывался. И инициативная группа из представителей интеллигенции во главе с академиком Станиславом Шаталиным пришла к Старостину с предложением, чтобы президентом «Спартака» стал я.

Мне об этом разговоре позже рассказали сами члены той инициативной группы. Николай Петрович отказал. Со словами, что на этом посту надо уметь зарабатывать деньги. Сам я со Старостиным никогда эту тему не обсуждал. И тем более на него не обижался. Обида на Николая Петровича – да такое мне вообще в голову прийти не могло!

Из золотых медалей «Спартака» в 50-е годы мне дороже всего чемпионство 58-го. Во-первых, в тот год мы сделали дубль. Причем как сложно это было! О Кубке, когда я наслушался «добрых слов» от Нетто, уже рассказал. А был тот финал 2 ноября, в скверную погоду, на размокшем поле. Добавьте сюда полчаса дополнительного времени. А 8-го мы должны были в переигровке матча чемпионата встречаться с киевским «Динамо». Ее, переигровку эту, пролоббировали высокие партийные органы в лице первого секретаря ЦК компартии Украины Подгорного.

Отмененный матч мы у киевлян выиграли со счетом 3:2. Я забил третий, победный, мяч за несколько секунд до окончания игры. И тут судья допустил ошибку. Как только время закончилось, ему нужно было выключить секундомер. А он, чтобы зрители были убеждены, что мой гол засчитан, поставил мяч на центр. И забыл нажать на кнопку секундомера! В результате к моменту установки мяча в центральном круге оказалось переиграно девять секунд, к чему и придрались.

В этом было очень заинтересовано московское «Динамо». Если бы мы уступили киевлянам в переигровке, оно становилось чемпионом. И вот по новой играем с Киевом. Если 2 ноября, в день финала Кубка, поле было вязким, то 8-го ударил восьмиградусный мороз. Минут за 15–20 до конца мы проигрывали – 1:2. Московские динамовцы в этот момент ушли с трибун переодеваться – чтобы круг почета как чемпионы пройти.

А в это время мы сравниваем счет! Если так и закончится – значит, будет еще одна переигровка, теперь с московским «Динамо» за золото. И вот сидят на трибуне Старостин и руководитель советского футбола Валентин Гранаткин. Который в этот момент и говорит: «Николай Петрович, переигровку предлагаю провести 12-го». Дед отвечает: «Наши провели 2-го тяжелейший финал с дополнительным временем, еще один матч – сегодня, 8-го. Давайте назначим на 13-е». – «На 12-е!» – «На 13-е!»

И пока у них идет эта дискуссия, о которой мне позже Старостин рассказал, я за шесть минут до конца иду подавать угловой, закручиваю мяч на дальний угол вратарской, и Сальников головой забивает третий мяч – 3:2. Мы – чемпионы! И тогда Дед Гранаткину торжествующе говорит: «А вот теперь можно назначать и на 12-е!»

Золотые медали в ту пору, конечно, «обмывали», как и все нормальные люди. Особая история, связанная с празднованиями, случилась, по-моему, в 46-м, когда меня еще в «Спартаке» не было. Наши ребята тогда выиграли Кубок и так это дело в «Арагви» отметили, что не хватило денег расплатиться. Пришлось в залог оставлять сам Кубок. Потом довезли деньги и забрали трофей.

Нынешние чествования команд-победительниц – не то, что бывало тогда. Это были театрализованные представления, на которые в полных составах приходили ведущие театры страны – Большой, Малый, Художественный… Когда в 62-м году мы стали чемпионами, нас чествовали во Дворце спорта Лужников. Зал был полон. И писатель Лев Кассиль, наш величайший болельщик, вышел на сцену и сказал: «Я болею за "Спартак". Впрочем, все порядочные люди болеют за "Спартак"».

Насчет всех – это, конечно, гипербола. Мой друг Евгений Евтушенко – болельщик «Динамо», как были ими Дмитрий Шостакович, Юрий Никулин. Но люди все-таки тянулись к команде, которая не имела отношения к силовым ведомствам, за что ее и стали называть народной. Вы же понимаете, с чем у людей тогда ассоциировались эти ведомства. В итоге и получилось, что целые театры, такие, как МХАТ, Малый, имени Вахтангова – болели за «Спартак». И нас не волновало мнение закоренелого динамовца, главного редактора журнала «Огонек» Сафронова, говорившего: «Динамо», мол, – это не какая-то артель.

Мы отвечали взаимностью. Николай Петрович до конца жизни ненавидел «Динамо» и был убежден, что в лагеря их с братьями отправил именно куратор динамовцев – Берия. И именно как конкурентов, спартаковцев. Потом недоброжелатели начали говорить о том, что братьям Старостиным вменили в вину пропажу вагона мануфактуры. Или что кто-то из них в начале войны якобы сказал: «Если придут немцы, мы, люди спортивные, и при них проживем». Но это все болтовня.

В спартаковскую раздевалку перед каждой игрой – и после – приходили великие актеры – Игорь Ильинский, Михаил Яншин. Я спрашивал Игоря Владимировича, почему он так внимательно наблюдает за тем, как мы надеваем гетры, бутсы. Он отвечал, что между нашими профессиями очень много общего: «Мы выходим отчитываться перед зрителями – и вы тоже. Поэтому нам так и интересна каждая деталь».