Текст книги "Буги-вуги-Book. Авторский путеводитель по Петербургу, которого больше нет"

2

Февральская революция 1917 года в Петербурге обошлась без штурмов и побоищ. Единственным зданием, которое восставшие сразу же сожгли дотла, было как раз здание Окружного суда на Литейном. Полюбоваться на обугленные руины все лето того года приходили тысячи горожан. Среди них была и молоденькая Ахматова. Ей было невдомек, что спустя пару десятилетий ходить сюда ей (уже не такой молоденькой) придется совсем по иному поводу.

Пятнадцать лет место оставалось просто прокопченным пустырем. А потом, в начале 1930-х, пустырь стали расчищать. Проект нового здания был заказан самым что ни на есть корифеям конструктивизма, а к работе на строительстве привлекались сплошь отличники социалистического труда. В результате здание было построено быстро, качественно и такого размера, что почти сразу получило название «Большой дом».

Здание и вправду вышло немаленьким. Почти в два раза выше, чем Зимний дворец. В Петербурге и до сих пор немного столь величественных зданий. Название учреждений, квартирующих в Большом доме, несколько раз менялось, но суть всегда оставалась одной и той же. Перед вами офис силовых ведомств: НКВД, КГБ, ГУВД, самое что ни на есть петербургское Лэнгли.

Серая громадина Большого дома прекрасно видна с любой смотровой площадки в центре города. Наверное, видели ее и нацистские летчики, бомбившие город во время Великой Отечественной. Но ни одна бомба на Большой дом так и не упала. Говорят, причина в том, что в верхних этажах здания находчивые энкавэдэшники разместили пленных немецких офицеров и открытым текстом сообщили об этом через линию фронта.

Не знаю, может быть, это, конечно, и вранье. С самого начала это громадное здание было окружено плотной завесой слухов, легенд, городских мифов. Уверяли, что подземная часть Большого дома намного огромнее надземной. Еще говорили, что после пыток и расстрелов кровь из здания стекает в Неву по особой трубе. Внутри Большого дома мало кто бывал, а те, кому все же доводилось прогуляться по его бесконечным коридорам, редко делились потом воспоминаниями о пережитом.

Самое забавное, что вот, например, я внутри здания был. Какое-то время тому назад меня вызывали сюда на допрос, и по ходу допроса мне удалось неплохо рассмотреть внутреннее устройство спецслужбистской штаб-квартиры. Но об этом я расскажу вам как-нибудь в другой раз.

3

За ходом строительства на Литейном, 4, наблюдал лично первый секретарь ленинградского губкома партии Сергей Миронович Киров. Обо всех сложностях, возникавших при возведении Большого дома, строители докладывали ему лично. Впрочем, внимание стройке уделялось такое пристальное, что никаких особых сложностей и не возникало.

Первым после революции ленинградским градоначальником был ближайший соратник Ленина Григорий Зиновьев. Правда, удержался на должности он недолго. После того как Ленин получил пулю от Фанни Каплан, вчерашние соратники вождя тут же начали делить его еще не остывшее кресло. К середине 1920-х выявилась группа лидеров, а к концу того десятилетия лидер остался и вовсе один – не очень заметный до той поры бюрократ по фамилии Сталин. Бывших соратников он по одному убирал, а на освободившееся место ставил лично преданных ему людей.

Летом 1917-го, когда все висело на волоске и каждый штык был на счету, Зиновьев не просто был рядом с Лениным – он, единственный, остался с Владимиром Ильичом, когда тому было не на кого опереться. Именно с Зиновьевым Ленин делил место в шалаше, когда скрывался от врагов в Разливе. Во всех списках первого большевистского ЦК его фамилия каждый раз шла вторым номером сразу после фамилии вождя. И теперь Зиновьеву казалось, что былые заслуги страхуют его от каких-то совсем уж серьезных неприятностей. Это был мягкий человек, желавший неспешной, спокойной, далекой от московской суеты карьеры. Но как-то не срослось. В 1926-м его сместили с должности председателя Ленсовета, а через десять лет расстреляли. Новые правила игры состояли в том, что либо ты человек Сталина, либо труп. На его место Иосиф Виссарионович назначил своего человека по фамилии Киров.

Карьеру Сергей Мироныч начинал на южном фронте Гражданской войны. Некоторое время находился в подчинении у бывшей любовницы Николая Гумилева Ларисы Рейснер. Потом перебрался в столицу и сумел выдвинуться. Именно Киров представил Сталину совсем молоденького тогда Лаврентия Берию, и со временем двое кавказцев, как вы, наверное, знаете, подружились. В Ленинград Кирова направили, чтобы под корень выкорчевать все напоминавшее о Зиновьеве.

С одной стороны, уехать из столицы, где только и могла коваться серьезная карьера, было не очень здорово. А с другой – Ленинград – это все-таки Ленинград. Жить в этом городе уже само по себе похоже на главную в жизни карьеру.

Для начала на новом месте Киров завел себе уютную шестикомнатную квартиру. Располагалась она в бывшем здании страхового общества «Россия» на Каменноостровском проспекте, 26. Считается, что у этого дома самые длинные в Петербурге проходные дворы. По этой причине большинство сцен в нынешних сериалах про ментов снимают именно тут. Если присматриваться внимательно, то можно заметить: погони и лихие захваты во всех этих «Улицах разбитых фонарей» каждый раз снимаются на фоне одних и тех же подворотен. Но это сейчас, а лет семьдесят назад дом был знаменит не этим, а тем, что сюда, поближе к власти, перебрались все ленинградские селебритиз.

При царях тот, кто желал делать карьеру, должен был иметь прямой доступ к августейшему телу. Теперь строй вроде как сменился, да только система все равно осталась прежней. Центром притяжения дом на Каменноостровском был лет тридцать подряд. На некоторых его стенах не хватает места, чтобы повесить еще одну мемориальную доску: несколько высших партийных функционеров, пара звезд черно-белого кино, военачальники, герои СССР и на десерт – композитор Шостакович. Всем хотелось жить поближе к власти, которую тогда олицетворял Сергей Киров.

Это был серьезный, неторопливый и знающий толк в комфорте человек. Ко всему, чем занимался, Киров подходил с этакой крестьянской основательностью. Свою квартиру он обставил без особого шика, но уютненько. Так же он постарался устроить и всю жизнь доставшегося ему города. Преступность была ликвидирована, беспризорников отправили в специнтернаты, воров в законе определили валить лес. На улицах вновь загорелись электрические фонари, брусчатку заменили асфальтом. На окраинах, типа Автово, для рабочих стали строить уютные коттеджики, которыми планировалось быстро заменить коммуналки центра. Именно при Кирове в Ленинграде появились первые светофоры и самая современная в Европе киностудия «Ленфильм». Ну а на Литейном к небесам взметнулся гигантский офис НКВД.

Офис был гигантский, а вот Киров – очень невысок. Чуть выше, чем по плечо Сталину, а у Сталина рост был что-то около 156 сантиметров. Поэтому градоначальник носил сапоги на высоком каблуке и фуражки, чтобы казаться повыше. Но это не помогало: любой человек среднего роста все равно смотрел на него сверху вниз. Ну и, как это водится среди невысоких мужчин, Киров стремился компенсировать внешнюю неказистость победами на любовном фронте. Как и положено высшему партийному функционеру, Сергей Мироныч был женат, да только жена удовлетворить интимные амбиции супруга была не в состоянии. К моменту переезда четы Кировых в Ленинград она была уже несколько лет как прикована к инвалидному креслу. Тяжелейший инсульт, частичный паралич, невнятная речь. Жила она в основном на служебной даче и с супругом виделась нечасто. При встречах называла его «товарищ» и по имени-отчеству. В общем, ничто не мешало градоначальнику с интересом посматривать на окружающих лиц женского пола.

Позже, уже после гибели Кирова, остряки утверждали, будто Мариинский театр был переименован в Кировский по той причине, что каждая балерина из труппы успела переночевать у Сергея Мироныча на Каменноостровском. Это, конечно, неправда. Но то, что кое-какие внебрачные связи у Кирова имелись, не ставили под сомнение даже его преданные соратники. Другой вопрос, сколько их было, этих связей.

Чаще всего среди фавориток первого секретаря называли 27-летнюю латышку Мильду Драуле. Невысокая, рыжая, тоненькая, голубоглазая. Работала в Смольном на какой-то второстепенной должности. За хорошую службу получила отдельную трехкомнатную квартиру в рабочем районе на Выборгской стороне. Жила там с мамой, сестрой, мужем, свекровью, сестрой мужа, мужем сестры и их ребенком. Кроме того, на кухне у них временно проживал сапожник по фамилии Васильев. Да, иногда квартирка казалась тесноватой, ну да кому тогда было легко?

Мужа Мильды звали Леонид Николаев. Она родила ему двоих сыновей. Старшего назвали Маркс. А насчет младшего почти сразу начали говорить, что уж больно младенец чернявенький да скуластенький… что слишком уж он напоминает высокопоставленного работодателя Мильды, с которым та, бывает, допоздна засиживалась в служебном кабинете… муж, впрочем, на эти разговоры внимания не обращал. Тем более что сразу после рождения этого ребенка жене на десять процентов прибавили зарплату.

1 декабря 1934 года Киров должен был выступать на конференции в одном из городских Дворцов культуры. Конференция начиналась только вечером. На службу в Смольный по этой причине заезжать первый секретарь не планировал. В его отсутствие там проходило какое-то не очень важное совещание, и Сергей Миронович два раза звонил, спрашивал о результатах. Потом, что-то около 16-00, он неожиданно изменил планы, позвонил в гараж шоферу и велел подавать авто к подъезду.

От резиденции градоначальника на Каменноостровском до Смольного ехать (если без пробок) минут двадцать. А никаких пробок в тогдашнем Ленинграде и быть не могло: легковых автомобилей тут было меньше трехсот штук. Пять минут по проспекту до Петропавловской крепости, потом через мост, еще минут пять по набережной до Литейного, тут, возле недавно достроенного Большого дома, повернуть на Шпалерную, а там до Смольного уже и рукой подать.

Проезжая мимо офиса спецслужб, Киров по привычке изогнул шею и выглянул в окно. Громадное здание ему очень нравилось. Шеф НКВД по Ленинграду и области генерал Филипп Медведь, занимавший кабинет в левом крыле здания, услышав, как мимо его окон прошуршали шины кировского кортежа, по привычке посмотрел на часы. Было около половины пятого. Зимой в Ленинграде в это время обычно уже темно. На столе у генерала горела лампа. Медведи и Кировы дружили домами, но сегодня встречаться с первым секретарем Филипп не планировал: много работы.

Он закурил очередную папиросу и перевернул очередной лист в очередном уголовном деле. Через несколько минут, ровно в 16-37, на столе у него зазвонил телефон. Генералу сообщили: только что в коридоре Смольного выстрелом в голову Киров был убит.

4

Что именно произошло за те минуты, пока Медведь у себя на Литейном дочитывал дело, – об этом историки спорят до сих пор. Официальная версия гласит, что в 16-30 автомобиль первого секретаря припарковался у центрального подъезда Смольного. Киров вышел из машины, зашел в здание и стал подниматься по центральной лестнице. Охрана, сопровождавшая его в машине, внутрь здания не пошла. Среди тогдашнего руководства страны было не принято отгораживаться от населения. Любой член партии имел прямой и ничем не ограниченный доступ к руководителям даже самого высокого уровня.

В Смольном тогда помимо руководства города помещалось еще полторы дюжины различных контор. Позади главного корпуса имелся даже свинарник, поставлявший мясо для смольнинских столовых. По коридорам бродили, курили, ругались, томились в очередях тысячи людей. Поднявшись на третий этаж, Киров свернул налево и успел дойти почти до своего кабинета. Вход на третий этаж охранял один постовой. При виде Кирова он поднялся со стула и отдал честь. Дождавшись, пока Киров скроется за поворотом коридора, постовой вернулся на стул.

Бюрократия – штука очень консервативная. Сегодняшний губернатор Петербурга по-прежнему сидит в том же самом кабинете, до которого в 1934-м так и не дошел Киров. Ничего особенного: не очень большой кабинет с казенной обстановкой. Слева имеется комната отдыха, где первый секретарь мог прилечь на диванчик или, скажем, перекусить. Когда Сергей Миронович взялся за ручку, чтобы открыть дверь, сзади к нему подошел человек и, приставив к затылку дуло револьвера, нажал на курок.

В соседнем кабинете в тот момент шло заседание. Когда послышались выстрелы, участники заседания сперва растерялись, а потом гурьбой высыпали в коридор. С другой стороны к месту убийства уже бежал постовой. На следствии позже он показал:

Пока я вытащил револьвер из кобуры и взвел курок, я услышал второй выстрел. Выбежав на левый коридор, я увидел двух лежащих у дверей приемной человек. Лежали они на расстоянии полметра друг от друга. Чуть в стороне от них лежал наган. Тут же выбежали из дверей работники обкома.

Другой свидетель показывал:

В пятом часу мы слышим выстрелы – один, другой… Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей в коридоре ничком лежит Киров, голова его повернута вправо. Фуражка, козырек которой упирался в пол, чуть приподнята и отошла от затылка. Под левой мышкой – канцелярская папка с материалами доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука уже ее не держит.

Тело Кирова подхватили, занесли в кабинет, уложили на стол. Стали звать врача, но в поднявшейся суматохе никто не мог сообразить, где тут в Смольном сидит врач. Медицинскую помощь стали оказывать только через десять минут, но было поздно. Единственное, что смог выдавить из себя подоспевший медик:

– Поздно.

Стрелявший даже не пытался бежать. Монтер Потапченко сразу схватил его и какое-то время держал за ворот пальто, но в принципе вырваться и убежать было можно. Однако скрыться убийца даже не пытался. Пока все суетились вокруг Кирова, он просто сидел на полу и всхлипывал.

Через десять минут на место прибыл генерал Медведь. Столпившимся в коридоре людям он велел зайти обратно в кабинет. Сопровождающим отдал приказ вызвать спецотряд НКВД и оцепить здание. Подойдя ко все еще сидящему на полу убийце он спросил присутствующих, может ли кто-нибудь его опознать? Сразу несколько человек ответили, что это Леонид Николаев, муж Мильды Драуле.

Все, кто имел тогда отношение к расследованию громкого дела и выжил, говорили позже, что случившееся повергло их в шок. Все-таки при большевиках в стране был установлен довольно крепкий порядок. Успело подрасти целое поколения, которое знало о политических убийствах только из книжек. А тут такое… Член Политбюро, первый человек в городе, личный друг Иосифа Виссарионовича… И вдруг пуля прямо в коридоре Смольного.

Николаева было приказано запереть в кабинете и строго-настрого охранять, а допрашивать следователи начали почему-то не его, а Мильду. Как так вышло, что и она тоже оказалась на месте преступления, и почему именно на ее показаниях сперва сосредоточилось следствие, понять из материалов совершенно невозможно. Может быть, именно поэтому в прессе время от времени появляются версии насчет того, что убит Киров был вовсе не в коридоре, а внутри собственного кабинета. Мол, и баллистическая-то экспертиза показывает, что тело Мироныча в момент выстрела находилось в горизонтальном положении, и в запасниках-то музея Кирова до сих пор хранятся его нестираные кальсоны со следами спермы.

Углубляться в вопрос мы не станем. Важно не это, а то, что к 17-00 (меньше чем через полчаса после выстрела) генерал Медведь распорядился доставить всех подозреваемых на Литейный, в Большой дом, а в 17-01 о случившемся было доложено в Москву, лично Сталину. Еще час спустя руководству железной дороги было передано распоряжение готовить личный сталинский состав. Вождь отправлялся в Ленинград.

5

Тот раз стал последним, когда Сталин побывал в моем городе. Когда-то именно тут он встретил свою вторую жену, а в советские времена в Ленинграде даже имелась мемориальная квартира, в которой можно было глянуть на кровать, в которой юный грузин и его избранница провели первую брачную ночь. Но за пару лет до убийства Кирова жена покончила с собой, и Сталин навсегда разлюбил город на Неве.

Утром 2 декабря на перрон Московского вокзала десантировалось чуть ли не все Политбюро большевистского ЦК: целая толпа сосредоточенных мужчин в полувоенных френчах. Встречал руководство потный и трясущийся генерал Медведь. Руки ему никто не пожал. Москвичи расселись по бронированным авто и двинули в Смольный.

Непосредственным руководителем следствия был назначен Яков Агранов. Интересно, что именно этот человек за полтора десятилетия до этого подвел под расстрел Николая Гумилева. Да и в этот раз следствие длилось совсем недолго. Всего через три недели после убийства в Смольном состоялся суд, на котором миру были продемонстрированы четырнадцать членов контрреволюционной «зиновьевской» банды, замысливших злодеяние и убивших Мироныча. Помимо самого Леонида Николаева в банду, как выяснилось, входили Мильда Драуле, ее сестра и муж сестры. Спустя всего час после суда все четырнадцать были расстреляны.

О сталинских репрессиях написаны тысячи томов. И в каждом из них фигурируют цифры в сотни тысяч и миллионы казненных. Никакого отношения к реальности эти цифры, конечно, не имеют. На пике репрессий, в 1937 – 1939 годах, в Ленинграде были казнены сорок тысяч человек, а в Москве – двадцать пять тысяч.

Сталин вовсе не был маньяком-убийцей, в бессмысленной ярости уничтожавшим все, на что падал взгляд. Если присмотреться к списку расстрелянных при нем людей, то цели, которые ставил перед собой вождь, становятся вполне очевидны. Чтобы башня стояла плотно, она должна быть выстроена из стандартных кирпичей. А все, что непохоже на стандартный кирпич, – на свалку истории. Сталин чувствовал себя скульптором: берем бесформенную глыбу, убираем все лишнее, и получается прекрасная статуя. Придурковатый Николаев со своей ревностью оказался тут как нельзя кстати. Под эту лавочку можно было ампутировать еще какое-то количество лишних в новом советском обществе органов.

Страна, которая досталась Сталину от прежних хозяев, однородной не была. Вся она состояла из одних сплошных меньшинств. Национальных, религиозных, классовых, каких угодно. В том же Петербурге жили десятки тысяч немцев, финнов, поляков, и даже большая колония китайцев. К началу 1940-х все они либо сменили фамилии и превратились в русских, либо переместились на Колыму. В городе вполне открыто жили дети духовенства, царских офицеров и гостинодворских купцов. Этим тоже пришлось либо отказаться от родителей, либо отбыть в лагеря.

Уже через два месяца после убийства Кирова появилось постановление о высылке из города всех до единого дворян, бывших офицеров и недовысланных попов. Именно после этого город навсегда перестал быть прежним. Приблизительно десять – двенадцать тысяч человек получили так называемый «минус»: запрет проживать ближе, чем на сто километров к столицам. Всем им, конечно, было несладко. Зато (считало тогдашнее руководство страны) те, кто останутся, будут похожи не на рассыпающийся веник, а на монолитный и несгибаемый железный прут. Вместо рыхлой толпы, состоящей из меньшинств, получаем стройные колонны одного сплошного большинства: мускулистых русских рабочих. Голубоглазых, гетеросексуальных и верящих в светлые идеалы.

При этом касались все эти постановления все-таки в основном тех, кто не желал сидеть тихо. Скажем, будущий писатель-фантаст Иван Антипович Ефремов забыл своего папу, одного из богатейших лесопромышленников империи, записался Антоновичем, указал в документах, что происходит «из крестьян», и преспокойно сделал блестящую карьеру. А вот, например, студент Коля Ерехович не просто указал в документах подлинную фамилию отца, но и рассказывал всем вокруг, кто именно был его, Коли, крестным. Ерехович-старший до революции служил комендантом императорского Аничкова дворца. А по традиции у чиновников такого ранга при крещении детей восприемником мог выступать только лично государь. Так что Колиным крестным был не абы кто, а расстрелянный большевиками самодержец Николай II.

Сразу после убийства Кирова Колю отчислили из института. Но в тот раз за него вступилась знакомая семьи, Мария Ильинична Ульянова, родная сестра Ленина. Колю восстановили и дали доучиться почти до аспирантуры. Однако совсем безнаказанно иметь такую биографию в СССР 1930-х было все-таки невозможно. И в ночь на 11 февраля 1938 года Ереховича все же арестовали.

Ночью его забрали из дому, полураздетого долго возили в промороженной машине по городу, потом наконец доставили на Литейный и сразу стали бить. Коля был молод, субтилен и заниматься в жизни планировал лишь давно исчезнувшими цивилизациями. А ему инкриминировали лидерство в подпольной организации, целью которой было убийство советских вождей.

Первое время Коля пытался отрицать обвинения. Да только у сотрудников Большого дома был немалый опыт работы с такими, как он. Через несколько дней он все равно все подписал. После этого ему даже устроили очную ставку с подельниками: двумя студентами-востоковедами. Одного звали Теодор Шумовский, а второго – Лев Гумилев.