Текст книги "Горбуны2.Сны"

Контрабандисты не любили друг друга. Эдам и американцы поддерживали новенького Никиту с семьей и Марину Шайн… А Велунд и Ко хотели вернуть Владимира, считал, что Никита поступил с ним нечестно и не могли простить Никите гибель дочери Владимира Ариадны. Велунд был главным по Краснодарскому краю, как Кай Беспощадный в своем городе Сиапуле. Далила не нравилась никому… Хотя была, наверное, самой страшной контрабандисткой – самой заговоренной, самой сильной колдуньей. Поэтому-то она и мухоморы ела и не болела потом, и травы редкие – чтобы заговоры ставить.

– У нас двадцать первый век, а Далила все в лесах! – говорили о ней ее конкуренты Владимир и Никита.

– У нас телевизор и стиральная машина.. А Далила все в лесах… С птичками и рыбками… Детей жрет… Охотница Далила…– говорил Никита Владимиру, выпивая с ним на брудершафт. – Нет, в лесу она долго жить может!

Ей даже Никита стиральную машину подарил с телевизором, который работал на выносном аккумуляторе. Чтобы она оценила блага цивилизации и из лесов вышла… Телевизор долго работал. Пока аккумулятор не разрядился. Далиле понравился телевизор, она даже хотела себе в домик электричество провести, но решила, что полицейские найдут ее по проводам. Покидать лес Далила не хотела ни в какую. Потом стала искать большие выносные аккумуляторы и на зиму телевизор себе включать.

И телефон у нее в лесу не ловит. Совсем… А жалко…

Так Владимир однажды специально заказал Биологическому НИИ ей мхи раскидать, чтобы она несколько лет делом была занята и с контрабандой не мешала… Вот она старалась, все горы и предгорки обошла…

– Далила теперь мхи ищет и лишайники по горам и предгорьям! На благо науки старается! В НИИ относит! Молодец какая! Теперь Далилка в горах была человеком леса, стала человеком гор!

– Она ест слишком много детей, – сказал Арине Келвин Спенсермэн летом 2003 года. – А там мать последнего ребенка все успокоиться не может, все плачет. Все сына вспоминает… – Поэтому Келвин не стал с ней вести дела…

– А Келвин Спенсермэн зайчик, – посмеивалась Далила. – Поэтому ружьями и торгует. Но это ничего. Это бывает…

Эдам решил, что американцы будут работать с Далилой и дальше, но Келвин сказал нет – много она детей ест. Они будут сотрудничать или с Никитой и его дочерью Марией, или с Владимиром. Но Никита Владимира выводил из игры, и они выбрали Никиту. Марина Шайн им нравилась всем меньше. Келвин Спенсермэн остановился на Владимире, самый старый контрабандист. Единственный, кто не превышал допустимые нормы.

А богатая эта Далила! Но деньги она в лесу хранила, перевела в золото и сложила на опушке у себя на полянке, посыпала порошочком, и золото стало невидимое… А тут кто-то забрел в эту чащу Далилы, увидел золото и забрал… Вот горя-то у бабки было. Его биологи вернули, деньги частично отдали. С тех пор Далила хранит деньги в банке… Из лесов выходит и в банк…

Далила как седьмое чудо света, фея лесов, на подоле носит всю флору и фауну леса и иногда гор. Вот ее журналисты фоткают, когда видят…

И охраняет Далила лес, и бережет редких животных и растения! И уважают ее лесники… Но все равно не любят…

И все наши контрабандисты иногда хотят жить как Далила в лесах на природе круглый год, а большую часть времени как мы, в цивилизации, с телевизором, стиральной машиной и туалетом. Далила – наш лесной человечек.

И иногда встречаются наши контрабандисты. Песни поют грустные, Марина Шайн с Далилой в обнимку, могут так, самогон Далилы пьют, она его из мухоморов гоняет, и даже не травят друг друга, доверяют, значит. За столько лет подружились!

Раз в двадцать лет рождалась новая лесная хранительница, и если Далила ее находила, убивала и ела, то оставалась единственной в своем роде. Молодую хранительницу сдал Далиле Келвин Спенсермэн в благодарность за поставленное оружие…

На американские встречи приходили и сестры Далилы, Дэоника и Моргула. Далила была хозяйкой лесов, Дэоника – хозяйкой степи, а Моргула – хозяйкой морей в России. И все они были на одно лицо, все пили таблетки и становились похожи друг на друга. Как капли воды. Только хозяйка морей была выше. И все они считались сестрами и жили более ста лет. Моргула носила темно-синий наряд, а Дэоника пшеничный, как цвет песка. На встречах они водили хороводы, переодевались одна под другую, и мы их, конечно же, легко путали.

Моргула жила под водой в подводном дворце, у нее были жабры, и она могла жить и дышать под водой. Далила могла посылать бедствия, ветры в лесах, посылать дожди и смерчи, а Моргула посылала ураганы на морях, Дэоника – вихри в степях.

Моргула носила на платье редкие кораллы, морские звезды, морских коньков и речных рыбок, некоторых даже живых. Она хотела стать владычицей океанов, и мы все дружно ей это пожелали. И волосы у нее были убраны в ракушку или распущены. Она сбрызгивала подол водой, чтобы рыбы не засыхали. Рыбы на ее подоле были аккуратно пришиты к плавникам. Моргула была сутенером – выводила девушек на панель. Она часто видела, как девушки кидались в воду из-за обид или неверности мужчин.

Платье у Дэоники было пустое. Только редкие травы, веточки, колючие стебельки – степи не баловали жителей богатой флорой.

Три хранительницы воды, леса и степи различались ногтями. У Далилы были длинные пальцы, длинные желтые крепкие ногти, чтобы легко орехи выковыривать. У Моргулы были перепонки между пальцами, а у Дэоники ногти были короткие, практически незаметные – дикие звери степи совсем не любили длинные ногти.

Моргула и Дэоника как появились познакомиться, так и исчезли, а Далила осталась вести переговоры с Эдамом.

У нас осень – а Далила с лесом разговаривает. У нее беседа с зайцами. Говорит: – Зайцы такие болтуны! Постоянно поговорить хотят. Ко мне на опушку прибегают… И белочки… Это девочки маленькие, убитые или съеденные, – Далила прячет глаза, потом продолжает. – А я зайцев не убиваю просто так, только ради пропитания. Не то что охотники, ради забавы. – Ты бы лучше людей жалела, а не зайцев… – говорил ей у Эдама полицейский. – Из твоих пушек сколько людей убили… – Так от людей я отвыкла совсем… Так где люди, а где зайцы…

Марина Шайн и Елена Шайк

В середине июня 2003 года на стадионе университета появилась троюродная сестра Марины Шайн Елена Шайк. Елену доставили на стадион, чтобы новопоявившиеся свидетели думали, что контрабандой занималась Елена, а не Марина. И путали их. На стадионе даже сделали пару снимков и с Еленой, и с Мариной.

Трюродные сестры не любили друг друга. И это была давняя вражда. Однажды в фамилии Елены Шайн сделали ошибку, неточно написав согласную «н» как «к», и она стала Шайк. Так она и осталась, желая не иметь ничего общего с сестрой-контрабандисткой.

Прадед Марины женился во второй раз на прабабушке Елены. Их бабушки были сводными сестрами с небольшой разницей в возрасте, но по внешности сильно отличались – бабушка Марины была типа «скелета», худая, красивая, лопоухая, ходила, сильно выбрасывая голени вперед. По матери контрабандистка. А бабушка Елены была совсем другого типа, слишком красивая и хорошая для этого мира… Сводная сестра тоже поднимала против бабки Марины восстание, они делили большое состояние отца. Но тип внешности у нее был не тот. Ее-то и решила принести бабушка Марины как жертвоприношение, сначала убив и съев ее нерожденного ребенка – девочку. А потом, после того как она родила мать Елены, она ее убила, заколов кинжалом и пустив ей кровь. Бабка Марины ставила своей целью извести весь род сводной сестры. Контрабандисты стремились изводить другие ветки своего рода. Она морила сводную племянницу голодом, пока та не сбежала и не отказалась от всего наследства деда.

Бабушка Марины убила и отца Елены, растворила ему, здоровому солдату, очень агрессивную раковую опухоль. Мать Елены одна воспитывала дочь в страшной бедности – она не хотела иметь никакого отношения к проклятым деньгам сводной тетки, которые та получала за убийства солдат.

Елене было шестнадцать, когда она оказалась на стадионе с троюродной сестрой. У нее, как и у всех членов ее семьи, была «могила», опухоль от двоюродной бабушки.

Сначала Марина хотела перенести свое тело в тело троюродной сестры, они вместе легли в могилу, но перенос не получился.

Марина открыла черный ящик с растяжителем времени, сделала так, что ее сестра забеременела от одного солдата, а потом съела ее зародыш после выкидыша. Так делали все члены ее семьи – ели детей сестер и братьев. Елена, конечно, ничего не помнила.

Марина в могиле сначала убила невинного младенца от солдата, убитого ее автоматами, чтобы унаследовать бабушкин бизнес, а потом старого заслуженного солдата, сначала сделав его безногим инвалидом, а Елена сделала фото и видео этого преступления, сохранив доказательства в могиле своего отца, но потом выпив «забвения» и все забыв…

Так Марина Шайн стала контрабандисткой…

Слава троюродной сестры не давала Марине покоя – Елена была красивой и высокой, заграницей она стала популярной манекенщицей. В одной стране сестры не уживались. И Марина тоже решила стать известной медийной личностью – она решила стать певицей…

Мать Марины Шайн убили солдаты, повесили на дерево, пытали, насиловали… Жестоко линчевали и пригласили бабушку Марины смотреть на мертвую дочь… Она обнаружила труп дочери в своем дворе, как раз держа за руку пятилетнюю Марину…

Именно Владимир Нагорбов сказал ее бабушке, что можно не задумываться о величине поставок, все равно «плащ» поставят, зная, как это наказуемо. А конкуренцию среди контрабандистов никто не отменял!

Умные контрабандисты решили быстренько скинуть на Эдама всю свою контрабанду по такому случаю… И Владимир, и Марина… И Спенсермэны решили последовать их примеру… На Эдама, и Элен… Кого земля принимает! И пошли собирать доказательства против них, чтобы не прикопаться… Осталось только судью найти…

У нас одна контрабандистка калашниковых Марина все по колдуньям бегает… Далила гербарии собирает… Владимир все отмаливается… А Никита с дочерью все «левачат» и за рамки разумного выходят…

Часть 5. Религиозная миссия. Питер-2005

Осень 2005

Я приходила в себя после «бегунов». Мою травлю прекратили только потому, что остановились гейзеры и закрылся кусочек солнца… Я страшно похудела. Говорили, что от меня осталась одна тень… Но все вокруг вели себя как ни в чем не бывало, только маты мне не говорили. Многие думали, что я забыла те полгода, мне стерли память, и так было легче вернуться к прежней жизни… Когда все вокруг думали, что я ничего не помню…

В американском центре рассказывали, что горбатый Джейк также встречался с Сулгвин и что у них все серьезно… Мне говорили, что Морген и Эдам уехали рожать в Америку и больше в Россию не вернуться. Что они собирались продолжать религиозные миссии по миру. На самом деле они также жили на съемной квартире на Ставропольской.

На третьем курсе в моей жизни появились горбуны – парень подруги, однокурсница… В мою параллельную группу перевелась новая девушка. У ее брата тоже был горб, как и у ее отца… Ксюша говорила, что она в маму, с ровной спиной, а брат в папу. Горбунья писала красивые стихи. Если бы я была мужчиной, я бы тоже в нее влюбилась…

Ясю летом американцы даже крестили, и она стала баптисткой. Она также ходила на американские встречи и читала с ними Библию.

Чтобы прикрыть проделку Шерил, американцы придумали, что русские играли в рулетку – растворяли в чашках слепоту, опухоли и инфаркты, потом пили что придется, это делали «смертники», «козлята», кого продали родители… Американцы нас и убивали, растворяли слепоту и инсульты, как мне, и дружили с нами, и помогали нам… В Африке ребенка убили раковой таблеткой, здесь слепоту мне растворили, в Литве девочку убили инсультами. Американцы борзеют на глазах. Такие смелые стали. Мы для них как страны третьего мира.

Райли Щопенгаусер горел в собственной машине. Эдам подстроил аварию… Райли давал против него показания… У него осталось двадцать пять процентов кожи. Слава Богу, сохранили зрение… Сгорели мышцы… Райли сгорел так, что на человека перестал быть похож… Не поднималась одна рука… Ему предстояло множество пластических операций… Родители брали кредит, чтобы ему отчистили лицо…хотя бы вернули прежнее. Чтобы их Райли можно было узнать… У него осталась жена и двое детей. Когда его отец выходил на пенсию, они купили дом с участком и стали все вместе там жить… Мышцы руки потом пришили, и рука стала двигаться… Но восстановили только лицо…

Лена Ситокова влюбилась в своего инструктора в спортклубе… Но он не обращал на нее внимание, и она очень страдала… Лену на третьем курсе родители устроили в общежитие, она съехала со съемных квартир – она была то очень богата, то бедна…

Когда я была на третьем курсе какой-то клон блондинки Саши «затикал», а клон-Саша умерла в канаве за городом через три года после того лагеря… Ее показания остались и противоречили остальным…

Надя Сафоронова всегда хорошо выглядела для своего возраста, с девятнадцати лет практически не изменилась, отличалась богатырским здоровьем, колола орехи ногтями. Сидела на моих парах в университете… на лекциях… Ее уже обесплодили, сделали «каменным цветком» после неудачного аборта от миллионера, она могла теперь зачать, но не могла выносить ребенка.

Пару раз вечером поздней осенью в темноте Надя приходила под мой балкон и кричала, что убьет меня, показывала мышьяк в зубах и говорила, что выпьет мышьяк, если ее посадят в тюрьму.

– Я отложила деньги на киллера для тебя! Слышишь меня! На киллера! – я зашла в подъезд. – Два миллиона!

Дорогая я свидетельница…

Потом Надя приходила с новым адыгейцем, говорили, что Байсек уже уехал в Казахстан, но на самом деле он еще был в России, ждал моего признания. Казбек оставался в России, меня убивать, подчищать концы, его не отпускали из страны. Он хотел бросить меня под машину. Новый адыгеец, с которым приходила Надя, невысокий и немного полный, был наркоторговец.

– Он брат, теперь мой брат! Ты обещай, что убьешь ее!

– Да, убью, убью…

– Обещай!

– Да обещаю… – он отмахнулся от Нади, и они ушли…

Потом он сам пришел к моему подъезду:

– Ты давай показания… Это работорговля, там дети в рабстве, я на это не подписывался!

Приходила его мать под мой подъезд и тоже говорила: – Ты не бойся! Он вмешиваться не будет! Это работорговля! Ты давай показания…

Но больше он не приходил, потом появилась его мать:

– Он покончил с собой в тюрьме, порезал вены ключом… Надька дала против него показания… Подставила его…

А обо мне у американцев говорил Майкл: – Арине достаточно нарастить свою кровожадность, чтобы начать убивать. Знаешь, как она может убивать.

– Только, по-моему, она не собирается ее наращивать. У нее дома кошка…

– Тогда Арину, главное, каждые десять лет держать в психушке… Как свидетельницу… И так ее показания никогда не примут.

Поездка в поезде. Игра слов

– Оо, а ты действительно учишься на информатике, – Шерил проверила мою зачетку. – Прямо как жена Джейка.

– Шерил, ты думаешь. Арина стала бы подделывать зачетку, чтобы выглядеть, как жена Джейк а? – Саша Янченко даже рассмеялся. С учетом того, как вели себя русские девушки, Шерил уже ничему бы не удивлялась…

На американских встречах Саша Янченко сказал мне:

– Вот и третий Джаспер появился. Он «блин», – у него было немного приплюснутое лицо. – Он пока еще не выучил, кто есть кто. Плохо вчера спал. Элен для него писала подробные комментарии. Он какой-то шериф в Америке. – Джасперы отличались ушами…

Зимой 2005 года американцы собирались в религиозную поездку в Питер на миссионерскую встречу верующих. Я почему-то думала, что это будет как лагерь лидерства. И тоже решила поехать, меня не отговаривали. Поездка была как раз на каникулах после моей сессии, в конце января-начале февраля. Мы уезжали двадцать четвертого января и возвращались пятого февраля. В питерском пансионате тоже растягивали время.

С нами поехала и Оля Горбатова. Из американцев не поехали полицейские Андрэа с Эдамом Вэном, Джаспер и Кейти, которую сейчас все называли Китти.

Саша Янченко говорил, что в Питере что-то закрутится. И меня, конечно же, туда отправляли…

– Это миссионерская поездка, – сказал мне Аня с американских встреч первого курса. – А не просто экскурсия по Питеру. Арина, тебе лучше не ездить по протестантским поездкам! Ты сильная хранительница, – я тогда еще плохо представляла, что такое миссионерская поездка. Она училась на филологии, у нее был пухленький младший брат Антон. Аня не смогла поехать, хотя собиралась, ее брата кто-то ударил по голове, и она осталась с ним в Краснодаре. С нами поехала и старшая сестра Иры Штоляровой Наташа. С Ирой они были очень похожи, но Наташа была выше и крупнее. У Наташи тоже были короткие светлые волосы по плечи, у них с Ирой было как будто одно лицо на двоих – так были похожи их лица – маленькие глаза, носы и рты без бровей. Наташа собиралась замуж и часто писала жениху эсэмэски.

Я ехала в одном купе с Брэндой, мы играли в карты, я часто читала. Мне даже разрешили взять с собой фотоаппарат, который я выиграла, и делать фотографии, и купить обязательно крупнозерновую короткую пленку на двадцать четыре кадра. Этот пластмассовый фотик я выиграла – собирала этикетки от маленьких пластиковых бутылок с водой, насобирала двадцать этикеток и получила за это фуфлыжный пластмассовый фотоаппарат. Но он, к всеобщему удивлению фотографировал, механизм был тот. Меня с пластмассовым фотиком и крупнозерновой пленкой опять отправляли в осиное гнездо мафии, и вся полиция молилась, чтобы мой фотоаппарат не сломался в питерские морозы… У меня с лета крутилась слепота, я как раз хорошо подходила на роль хранителя фотографий – если бы я ослепла, все фотки скорее всего бы выбросили… Все фотки хранили у слепого…

Я пришлась ко двору у американцев, под меня им медики скручивали и кровожадность, и давали успокаивающие…

Из русских знакомых ехали Яся с Сашей Янченко, сестры Штокаревы… Мы ехали поездом туда и обратно и шесть дней жили в пансионате за городом… Главным по поездке назначили Дэвиса. Американцы также частично оплачивали эту поездку, мы доплачивали по три с половиной тысячи и брали деньги с собой на мелкие расходы. В пансионате должны были кормить…

Мы ехали в плацкарте. Я была в «комнате» вместе с Брэндой и двумя незнакомыми мальчиками. Яся ехала в соседней. В поезде мы вечерами играли в игры, карты, «уно»… Было много новых людей, и мы мало знакомились.

Один раз вечером мы играли вместе с Наташей и Ирой Штоляровыми. Игру предложила Наташа – она была заводилой и объясняла правила:

– Каждый по кругу говорит какое-то слово, а следующий должен был повторить все предыдущие слова и сказать какое-то новое слово. Например, свет-омлет-диета… Выиграет тот, кто назовет все слова до и не ошибется… – она жестикулировала, когда объясняла… Начали с нее:

– Стол…

– Стол – цветы;

– Стол – цветы – табурет, – сказала Ира Штолярова;

– Стол – цветы – табурет – шкаф;

– Стол – цветы – табурет – шкаф – кошка;

– Стол – цветы – табурет – шкаф – кошка – игра…

Было игроков восемь. Прошло несколько кругов, и все уже путались: – Стол – цветы – табурет – шкаф – кошка – игра – осьминог – конфета – мама – ладонь – Гитлер (даже разрешали имена собственные) – капут (ха-ха-ха!) – Тициан – дом – книга – волосы…

Каждый, кто ошибался – выбывал… Я называла легкие слова и выбирала главные, хорошо запоминающиеся – Гитлер, Тициан… И нанизывала на них остальные… Вспоминала свои слова…

– Так, пятый круг, все, сейчас начнут выбывать, ошибаться… – Наташа как будто скомандовала, что этот круг последний, память на исходе.. Стали ошибаться один за одним… Теперь выбывали быстро…

– Ну все, я не знаю, – сказала Ира Штолярова улыбаясь… Она уже ошиблась… И посмотрела на Наташу…

Наташа хорошо запоминала слова, осталась одной из последних… Слова повторяла я, потом Наташа. Я запоминала, как последовательность слов, именно последовательность…

Я повторила почти все, но пропустила часть слов… Наташа начала называть слова, назвала все… Она смогла восстановить достаточно длинную последовательность слов… Из моей памяти выпала цепочка слов, а Наташа назвала табурет стулом упростив…

– Вот кто как запоминает слова? – спросила она.

Какой-то парень усмехнулся и отмахнулся от нее… – Да какой там запомнить!

– Я запоминаю как последовательность, – ответила я…

– А надо строить визуальные ассоциации. Стол, на столе цветы, сверху табурет, сбоку шкаф! Все представлять визуально! – говоря это, она жестикулировала, как будто нагромождала один объект на другой.

Я запоминала как словарь – последовательность слов, а она строила визуальные ассоциации. В этом она и ошиблась, она назвала стул, а был табурет, потому что она это представляла… Как комнату с предметами… В визуальных ассоциациях появляется лишняя информация, кошка, например, черная, появляются краски, представляешь цветы, например, в вазе или без…

– В этой игре победила Арина! – сказала Наташа. – Писатель.

Я почему-то совсем не чувствовала себя победителем. И удивилась своей победе – я ведь ошиблась и пропустила часть слов… Но мне было все равно…

Все знали, что после свадьбы Наташа выпьет раковую опухоль.

После игры мы разошлись спать…

Пансионат

Здесь птицы не поют,

Деревья не растут,

И только мы, к плечу плечо

Врастаем в землю тут.

Песня Б.Окуджава «Мы за ценой не постоим»

Я плохо запомнила и пансионат за Питером, в котором мы жили… По-моему, он назывался «Чайка» или как-то похоже, длинным именем какой-то птицы на «г». Он был в нескольких остановках на электричке от самого Питера. Это был небольшое двухэтажное длинное строение типа санатория, с большим концертным залом, большой столовой. Вещей мы брали мало, ехали ненадолго… На улице было холодно, везде лежал снег…

В пансионате было много новых лиц – сюда приехали со всех концов России, здесь собрались из разных городов. Днем мы приехали, вечером разошлись по своим комнатам. Я жила в комнате на втором этаже с двумя незнакомыми девочками, за время поездки мы так и не подружились. Одна блондинка в очках с широким лицом, вторая выше меня с темными короткими волосами. Потом одну девочку отселили, а другую подселили вместо нее. Иногда с нами вместо девочки ночевал светловолосый мальчик. В мою комнату селили то тех, то других… Американцы были как будто мне уже не рады. Поездка была религиозной. И неверующая я чувствовала себя там лишней…

Мы разговаривали по комнатам, утром и вечером собирались в большом конференц-зале на общие встречи, в первый день нам раздали голубенькие листовки на шероховатой бумаге с анекдотами. Я прочитала в листовке: «На уроке: – В русском языке два отрицания: Я ничего не хочу. В английском одно – I don’t want anything. Но нет ни одного языка, в котором два утверждения означали бы отрицание. – Голос с задней парты: – Да, конечно!»

Столики в столовой были пластиковые, круглые, концертный зал старый, с пыльными бордовыми креслами…

Через черную дыру появился один из Келвинов Спенсермэнов с замороженной головой кошки Нади, которую они отрубили в июле 2003 года. Они все смеялись, как она рассказывала за несколько дней до смерти о всеобщей любви и прощении и просила Владимира не убивать солдат на перестрелках…

Спас на Крови

В первый день мы втроем, Саша, Яся и я, отпросились у Дэвиса погулять в Питер. Мы сели на электричку до Питера. Пансионат был в сорока минутах езды от центра.

Питер был красивый и заснеженный. Мы шли по Невскому Проспекту и заходили во все достопримечательности по дороге, храмы, музеи. Было солнечно, и погода располагала к прогулкам.

А в это время в пансионате расчленяли какого-то полицейского, когда бы его убили окончательно, мы смогли бы вернуться… «Саша Янченко» ждал какого-то знака от своих, что можно возвращаться…

И весь день мы смотрели достопримечательности вдоль Невского проспекта. Это называлось галопом по Европам. За сутки мы побывали частично в музеях, пофоткались на фоне храма Спаса на Крови, погуляли внутри, посмотрели Исаакиевский собор, немного прогулялись дальше по проспекту.

Большую часть времени мы ходили по Русскому музею, где встретили Марину Ковач и Иру Штолярову с каким-то молодым человеком в одном из залов. Они тоже на бегу смотрел картины. Мне показалось, что у билетера я увидела девушку, очень похожую на себя в синем вязаном свитере, которая что-то ему отдавала…

Я зашла в храм Спас на Крови, который мне напоминал храм Василия Блаженного в Москве, посмотреть храм изнутри, его иконы, алтарь, может, поставит свечку. Мне кто-то крикнул спуститься в подвал, я подумала, что кто-то знакомый…

– Эй, Арина! Держи коробку, – по-моему, Владимир Нагорбов передал мне коробку с автоматами. – Подними наверх… – В подвале был еще голос Эдама. Я отнесла коробку к выходу из храма, ее спрятали в каком-то закутке за занавеской. Я вышла.

Нагорбова я хорошо знаю. Я, можно сказать, с трех лет свидетель некоторых его преступлений.

Храм Спаса на Крови сейчас был основным складом контрабанды оружия Владимира Нагорбова, автоматы Калашникова здесь хранили и отправляли через порты за границу. Какая котовасия творится в этих прибрежных городах!

На самом деле Сашу Янченко сегодня играл полицейский, который два года назад был Джейком. А настоящий Саша все это время был в пансионате… Они поменялись уже вечером до электрички…

– Здесь Эдам со своими недавно бегал, перестрелку устраивал, – «Саша» показал на угол одного дома на Невском.

– Мы с родителями уже гуляли по Питеру. Отец возил меня в Питер в десять, – рассказывал нам «Саша Янченко». Иногда клоны могли рассказывать нам истории из своей жизни, а потом передавать их своим персонажам, перемешиваясь с ним. Сашин клон Леша неплохо ориентировался в городе, вечером обычно сам Саша Янченко читал туристические справки, чтобы рассказывать нам о достопримечательностях и создавать ощущение собственного превосходства. Он это любил!

Леша Верховоз был сыном судьи, который открыто выступал против Спенсермэнов, поднимал против них восстания. И нелюбовь к Спенсермэнам передалась ему по наследству. Он был «ежом». Его отца убили – он продавал материальные блага, закрыл месторождение изумрудов, сохранив при этом крупные уникальные драгоценные камни. Закрыть месторождение ему тоже посоветовали по наводке Спенсермэнов, зная, чем это для него закончится. Месторождение бы все равно закрыли, просто искали дурака, который это подпишет. Скорее всего бы закрыли. Спенсермэны оплачивали дом, в который переехал судья и в котором жил после продажи месторождений, и регулярно выписывали ему крупные суммы из своего кошелька. Спенсермэны его просто купили… Через два года после смерти отца убили мать Леши Верховоза по наводке Далилы, и в четырнадцать он оказался в детдоме. Сейчас так часто поступали с детьми полицейских. Через два года его забрали свои, полицейские, и с тех пор он служил в полиции… В двадцать один попал в группу американцев, где стал прописанным клоном и где познакомился со своими свидетелями, к которым приставился. Он мечтал отмыться от позора отца и вернуть проданные после кражи редкого желтого топаза месторождения. Говорили, что он будет одним из основных противников Спенсермэнов, потомственный враг Спенсермэнов. Он был приставлен к этим американцам и их свидетелям – Ясе, Яне, которой было уже девять, мне, Саше Янченко, Ире Штоляровой и т.д.

– Все, можно возвращаться! – Саше-Леше дали знак, что пятки закончились и можно возвращаться…

Напоследок, мы дошли до Адмиралтейства, посмотрели фигуру Медного всадника и отправились на электричку. Кунсткамера в пять уже закрывалась, и мы туда не успели. В конце «похода» перед электричкой мы перекусили в светлом кафе пиццей и соком в пластиковых белых стаканчиках…

Около электрички Саши поменялись. К нам присоединился настоящий Саша Янченко, а его клон быстро поехал в пансионат на машине пить таблетку и становиться Дэвисом.

От электрички до пансионата мы шли пешком, было недалеко. К вечеру мы вернулись в пансионат.

– Вы приехали в миссионерскую поездку, и вас не было весь день. Я думал, вы уедете на пару часов и вернетесь к обеду, но вы уехали на целый день. Вы пропустили две религиозные встречи. Вы будете наказаны, и вам запрещено покидать пансионат до конца миссионерской поездки, может быть, в последний день, – Дэвиса тоже уже играл полицейский Леша Верхолаз. Он уже успел переодеться и выпить таблетку – быстро он!

Нам запретили покидать пансионат. Я была в шоке. Как нам могли запретить покидать пансионат – мы свободные люди! Но лучше было не спорить.

Вечером я познакомилась с невысоким темноволосым американцем в очках, которому сказала, что учу немецкий. Он спросил: – Wie gehts?¹⁷ – но я не поняла что, и не смогла ответить. Он как раз искал богатую русскую девушку-брюнетку, изучающую немецкий, которая должна была стать его партнером-спонсором и была его сводной сестрой, когда-то похищенной и кем-то усыновленной. Но это была не я. Он тоже оказался преступным авторитетом и на самом деле был немцем, голубоглазым блондином, ищущим сестру.

Поездом приехал из Владивостока Саша Сколов и тогда уехал Саша Янченко – в том пансионате должен был быть только один «медведь»…

На следующий день все вокруг читали Библии. И тут я пожалела, что вообще поехала – это была именно миссионерская поездка, а не прогулка по Питеру. Не было интересно и весело… Но американцы были в принципе правы, миссионеры оплачивали эту поездку, и надо было соблюдать их правила. Куда-нибудь еще ехать с ними я зареклась!

Американцы не разрешили мне оставить открытки-закладки, которые я купила в Русском музее, сказали, у меня не должно было остаться воспоминаний в памяти.

Утром и вечером были молитвы, и тут я совсем пожалела, что вообще поехала. Мне дали маленькую Библию с прозрачными страничками и мелким шрифтом в тонкой синей дерматиновой обложкой (все Библии протестантом были в принципе похожи). Все вокруг говорили о Христе и религии и только о Христе, читали любимые места, и я в принципе отличалась. И меня часто спрашивали, хочу ли я принять Бога и поменять религию. «Куда я попала!» – думала я… Мы уже жили в пансионате, но непонятно откуда появившаяся Морген говорила мне, что я еще ехала в поезде, американцы скручивали и растягивали время…

Один из полицейских показывал мне электронного таракана с прослушкой, его пускали в комнаты американцев, чтобы знать, о чем они говорят. Параллельно проходили перестрелки между полицейскими и контрабандистами. Во время перестрелок мы закрывались в комнате…

Открыли черную дыру, и кто-то шпионил за Нагорбовым и его поставщиками…