Текст книги "Дорис. Морские рассказы"

Ну, ладно. Курево, так курево. Лавров взял одну пачку сигарет. Думал, что этого будет достаточно. А потом, как оказалось, что их не хватило. А вот второй механик взял три пачки. Пришлось тогда Лаврову цыганить у него сигареты.

Глава восьмая

Когда экипаж утром привезли на судно, то Аверин проинструктировал всех о проживании на время ходовых испытаний:

– Электромеханик вместе со вторым механиком будут жить в каюте электромеханика, а я, капитан и Вы, – он указал на Лаврова, – будем жить в каюте старшего механика.

Поднявшись на борт, Лавров с удивлением заметил, что на всех каютных дверях висят таблички. При ознакомлении с ними поближе, оказалось, что на дверях написано, кто и где должен жить.

Зато второму помощнику повезло. Его поместили одного в каюту матросов.

На судне было около семидесяти представителей завода со сдаточным экипажем.

Испытания начались с проверки работы главного двигателя. Запустили его на передний ход, сделали реверс и проверили работу на задний ход. Двигатель реагировал на все манипуляции чётко, как и корейцы, которые управляли им.

Несмотря на то, что их в ЦПУ и в машинном отделении было очень много, они выполняли все приказы по запуску механизмов быстро и слаженно. Ни одной задержки, ни одного замечания к их действиям не было.

Последовала команда поднять якорь, и Лавров побежал на бак, посмотреть, как его поднимают. Когда якорь был поднят полностью, Лавров осмотрел его, а затем как он был закреплен в клюзе и как осуществляется крепёж якоря по-походному.

Это он сделал для того, чтобы потом всё рассказать старпому и боцману, которые должны были приехать после ходовых испытаний. После этого вновь был запущен главный двигатель, и судно начало медленно выходить из бухты в своё первое плавание.

Для наблюдения за работой главного двигателя Лавров с механиками спустились в ЦПУ.

Управление главным двигателем велось посредством телеграфа. А телеграф этот был не простой, а последней модели. Главный двигатель с помощью его управлялся теперь только с мостика. Вернее, ход задавался только с мостика. Из машины можно было запустить двигатель, когда он был в ручном режиме, но когда управление передавалось на мостик, то из машины его никаким образом нельзя было ни ограничить, ни что-нибудь сделать. То есть машинное отделение могло только наблюдать за операциями, которые производили штурманы с помощью телеграфа на мостике. На самом телеграфе был выведен небольшой дисплей, на котором отображались все команды и функции, оценивающие работу главного двигателя. Очень много, чего было в этом телеграфе.

Это не то, что во времена, когда Лавров ещё только начинал работу механиком, телеграф служил только для обозначения хода, который бы хотели задать штурмана на мостике, а рядом на аварийный случай была труба, в которую с мостика кричали в машинное отделение команды.

Так что телеграф являлся маленьким отдельным компьютером.

Видя, что Лавров очень заинтересовался работой телеграфа, один из сервисных инженеров попытался вкратце объяснить ему его работу. Но в ЦПУ было столько людей, что было очень трудно понять, кто и что кричит и что советует, поэтому Аверин прервал этот гвалт громким приказным голосом:

– Тихо! Когда мы встанем на якорь после ходовых испытаний, вот этот специалист будет рассказывать вам про телеграф, а этот про главный двигатель. Этот про дизель генераторы, этот про сепараторы, а тот – про котёл и инсинератор, – представил он корейцев, присутствующих в ЦПУ приёмной команде, то есть Лаврову, второму механику и электромеханику.

Инсинератор был тоже, как космический аппарат, с электроникой, сделанный по последнему слову техники. Из него надо было только вынимать периодически золу и, конечно, закладывать мусор для сжигания. Остальное он делал всё сам.

То есть заложил в него мусор, и он уже сам по программе всё сжигал-разжигал. Надо было только выбрать необходимую программу. Это была такая умная штуковина! Лавров впервые такое видел. Было очень интересно.

Спустившись в ЦПУ после подъёма якоря, Лавров увидел там человек двадцать. То есть, ему не было даже места, где бы он смог встать у пульта управления, поэтому он устроился сбоку от него, чтобы хоть как-то быть в курсе событий.

Аверин, так как он был главный принимающий, стоял в центре и ему все присутствующие объясняли, что происходит в данный момент. Он периодически делал записи в приёмный журнал с программой испытаний.

Везде сновали корейцы, а они, чтобы не мешать их работе, даже зашли за пульт управления. Вахтенный механик сидел за пультом и ликвидировал авральные сигналы, которые периодически выходили на пульт.

Всё делалось чётко. Кто-то куда-то бежал, кто-то что-то делал.

У Аверина на руках была программа испытаний. Такие же программки были выданы и принимающему экипажу.

Это был специальный альбом, где с первого листа объяснялся порядок приемки судна.

Как только проводился запуск или испытание любого механизма, то в этих журналах все делали у себя отметки и заносили результаты испытаний.

Когда судно выйдет из бухты и пройдёт все проливы, двигатель вначале полчаса отработает малым ходом, потом два часа средним, и уже восемь часов полным. Затем в течение одного часа с перегрузкой в десять процентов. Когда все эти режимы буду пройдены, то их параметры будут сняты и нагрузка сбросится до малой, опять произведётся доведение до полного режима и будет сделан реверс и стоп.

Все эти процедуры должны занять не менее двенадцати часов. Значит, самые интересные события должны были начаться только после полуночи, поэтому Лавров с капитаном и Авериным поднялись в каюту, чтобы хоть немного передохнуть, пока двигатель работал в режиме полного хода.

Что в машине было делать, когда бдительная вахта бессменно корейцев сидит там?

Уже была ночь, когда Лавров, капитан и Аверин зашли в каюту.

Аверин сразу заявил:

– Моё место будет тут, – указал он за письменный стол. Там в углу, за письменным столом, у него уже было расстелено какое-то подобие матраса.

Капитан также по-деловому осмотрел каюту:

– А я устроюсь тут, на диване, – и он не прогадал.

Как потом оказалось, уже в рейсе, что это было самое удобное место, где можно было спать. Потому что диван стоял поперёк судна, и во время бортовой качки с него не скидывало на палубу, а переваливало с ног на голову и обратно. Тем более, что диван был очень мягкий и обшит не кожей, а плотной тканью, что исключало скольжение по нему во время качки.

А Лаврову, как «хозяину» каюты пришлось идти в спальню и устраиваться на кровати, на которой матрас был ещё покрыт целлофаном. С него всё соскальзывало. И одеяло, и простыня, и подушка. Но это было уже потом, в рейсе. Вот тогда-то диван надолго стал «другом» Лаврова, давая ему хоть немного поспать ночами во время переходов через океан и во время штормов.

Когда главный двигатель был выведен на полную нагрузку, то есть ему было задано сто процентов нагрузки, то в каюте началось что-то невероятное. Была такая сильная вибрация, так трясло, что зуб на зуб не попадал.

***

Лавров сразу вспомнил один из своих контейнеровозов, на котором во время полного хода нельзя было из-за вибрации писать на столе. И для того чтобы, хоть что-то написать, приходилось ложиться на пол. И то, буковки получались все кривые и волнистые. А когда этот контейнеровоз совершил свой первый океанский переход после постройки при таких оборотах главного двигателя, то переборки в кормовых дизельных танках так полопались, что Лавров мог свободно перейти из одного танка в другой, даже не задевая стальные края разорвавшихся переборок. Потом уже, когда обороты главного двигателя вместо ста двадцати двух по проекту были снижены да ста семнадцати, а потом и до ста четырнадцати – вибрация прекратилась, и эти контейнеровозы проходили ещё лет тридцать, хоть не с запланированной скоростью двадцать два узла, но шестнадцать узлов они выдавали.

***

Особенно всё вибрировало и дребезжало во время реверса и ста десяти процентов нагрузки полного хода. Вибрация была настолько сильной, что, то тут, то там, даже лопались болты крепления механизмов.

Лавров со вторым механиком ходили по судну с корейцами и измеряли вибрацию и шум по помещениям специальными приборами. Вернее, измеряли и заносили данные в журналы корейцы, а они только были обязаны присутствовать при этом и контролировать записи.

Аверин постоянно показывал корейцам, что надо сделать, чтобы устранить вибрацию и её последствия, где надо что-то закрепить или переделать.

От вибрации даже полопались болты, крепящие утилизационный котел к корпусу трубы изнутри. Диаметром они были около пятидесяти миллиметров. Так сильно трясло тот район.

Надо было что-то делать. Корейцы оперативно предпринимали все усилия, чтобы устранить недоделки и поломки. Они записывали замечания и тут же их выполняли. Вот поэтому-то и было их столько много на судне.

Уже после окончания ходовых испытаний корейцы все замечания устранили.

После окончания ходовых испытаний у судна был переход до постановки на рейд достроечного завода. Во время этого перехода Аверин и Лавров проверили, что ещё трясется, а как это можно устранить.

В эту ночь ходовых испытаний произошла ещё очень интересная вещь. Во всяком случае, для Лаврова это событие было особенно интересным.

Почему Лавров согласился с Молчановым пойти на приемку нового судна? Хотя это и было связано с понижением его заработной платы. Да потому что он никогда не был на приёмке судна и никогда не видел, что делалось во время этой приёмки, документы от которой остаются навечно в истории судна.

Лаврову было интересно, как же всё это происходит, кто руководит и как всё это делается в реальности. Он много слышал о ходовых испытаниях. Но это было совсем не то. Это надо было увидеть самому, пощупать собственными руками. Тогда, как старшему механику, ему в дальнейшем и будет понятно, что может случиться с судном в дальнейшем при той или иной ситуации.

Когда судно отошло от берегов на достаточно безопасное расстояние, это чтобы оно не было выкинуто на камни ветром или течением, главный двигатель был остановлен.

После этого был остановлен и дизель генератор, питающий судно энергией. Судно было полностью обесточено. Воздух из баллонов, которым запускались главный двигатель и дизель генераторы, был выпущен.

То есть вся автоматика полностью была выведена из действия и обесточена.

Когда сдаточный экипаж убедился, что все эти условия выполнены, то от резервных аккумуляторов был запущен аварийный дизель генератор, который дал питание на аварийные механизмы судна. От него запустился аварийный компрессор, который за такой-то промежуток времени должен накачать воздух в баллон. Компрессор за тридцать минут его и накачал. Этим воздухом запустили дизель генераторы, и они подали питание в основную сеть, а когда уже было подано питание на автоматику, то с её помощью автоматически запустились все механизмы и главный двигатель можно было приготовить к запуску.

Всё готово! Двигатель вновь запустился, и судно пошло дальше.

Все эти манипуляции заняли сорок пять минут.

Среди ночи, часа в три или четыре, Лавров в сопровождении электромеханика и второго механика бродили по обесточенному судну с фонариками при скудном свете лампочек аварийного освещения. Если бы он перед этим не изучил расположение судна и его плана, то точно, где-нибудь свалился бы с трапа или заплутал. Но, всё обошлось.

Перед этими испытаниями корейцы вежливо постучали в каюту, где отдыхали Аверин, капитан и Лавров:

– Сейчас будет проводиться процедура обесточивания. Очень просим Вас прибыть в ЦПУ и взять с собой фонари.

После обесточивания корейцы проводили Лаврова и Аверина в помещение аварийного дизель генератора, потом в помещение рулевой машины, где были исполнены необходимые тесты и привели их обратно в ЦПУ.

Там они отмечали свои замечания в журналах. При всех этих операциях присутствовал инспектор DNV.

По всей видимости, судно далеко отошло от берегов и испытания можно было проводить безопасно. Потом уже, когда судно утром встало на рейде достроечного завода, всем дали поспать пару часиков до обеда.

В кают-компании один стол был сервирован для корейцев, а второй для, русских. Это было видно по наличию шанцевого инструмента.

Опять, очень вежливая официантка с книксенами, принесла обед. А за соседним столом появились, очень упитанные корейцы.

– Вот это, – указал Аверин на самого полного из них, – директор завода, а рядом с ним главный капитан завода, который и водил нас по всем шхерам.

Капитан, понимающе кивнул головой:

– Я уже имел удовольствие познакомиться с ним.

Корейцы за соседним столом вежливо раскланялись с русскими и приступили к своей трапезе.

После обеда все вернулись по каютам.

Придя в каюту, Аверин оповестил экипаж:

– Сейчас займёмся устранением поломок. Потом, после того, как корейцы их устранят, и мы их примем, то документы на приёмку судна почти будут подписаны. Поэтому, прошу вас всех отнестись к этому с особым вниманием, потому что от этого будет зависеть и ваша жизнь в последующем рейсе.

На рейд приехала бригада по ремонту и устранению неисправностей. На этот же катер посадили приёмный экипаж и доставили его на берег.

Там уже, в своем номере Лавров с удовольствием помылся. Хотя душ был и в каюте, и работал он хорошо. Этим поделился с ним капитан после ходовых испытаний, который испытал его. И туалет работал прекрасно. Вакуумный туалет. На переборке над унитазом по-английски даже было написано, что ни в коем случае, кроме туалетной бумаги, ничего бросать туда нельзя. Все было чистенько. Сдача и этого объекта произошла успешно.

Глава девятая

Утром, когда Лавров спустился на лифте во двор гостиницы, его ждал сюрприз. Кроме обычных персон он увидел третьего и четвёртого механиков, боцмана, старпома и здоровенного мужика с большого бодуна – который оказался третьим помощником под названием Макс. Они все вместе перекурили и двинулись к остановке автобуса, который должен был довезти их в завод, где находилась достроечная стенка, у которой сейчас стояла «Дорис».

Перешли через пару перекрёстков, дождались номерного автобуса и сели в него. Лавров не знал, где надо было выходить, но капитан, который был среди них, руководил этой поездкой.

Билет в автобус стоил тысячу вон, что равнялось примерно доллару. Пришлось вынимать наличные из своих карманов. Всё! Шара закончилась. Их уже не будет возить агент или Аверин с его парнями. Компания больше не собирается тратиться на своих членов экипажа. Хочешь на работу – плати и едь. Ведь в городе ты тоже ездишь на работу за свой счёт, а не за счёт компании. Правда, некоторые «капиталисты» позволяют себе оплачивать расходы на доставку рабочего персонала, но, сейчас тут получился не тот случай.

В дальнейшем они каждое утро ездили на достроечный причал завода таким же образом.

День в достроечном заводе начинался так. Все собирались внизу у отеля на улице. Ехали в завод на городском автобусе. На определённой остановке выходили из него и шли в завод ещё минут пятнадцать вдоль, увитых зеленью и плющом, сопок. Такая прогулка была даже полезна перед трудовым днём, да и погода располагала к этому.

Утром температура свежего воздуха, насыщенного запахами моря и сопок, была немного выше ноля градусов. Это было действительно удовольствие, пройтись вдоль чистых, заросших зеленью сопок. Днём температура поднималась до десяти градусов тепла, так что иногда по заводу, можно было ходить только в комбинезоне.

Но, когда приехала вторая группа, то старшего помощника и третьего механика, зараженных какой-то бациллой, капитан заставил оставаться в отеле. Оба они чихали и кашляли.

Капитан, как только увидел их, то сразу отреагировал на их внешний вид:

– Это вы тут всю Корею заразите Владивостокским гриппом! Так что, сидеть вам по каютам и никуда не выходить. Что хотите, то и делайте. Но, чтобы через два дня оба были здоровы. Я побеспокоюсь, чтобы, лекарства вам доставили.

Те, почихав и покашляв, сразу вернулись в номера отеля.

Через некоторое время Аверин принес им какие-то антибиотики.

Он так же им назидал:

– Чтобы через два – три дня вы были готовы к дальнейшей работе. Никуда не ходить, чтобы никого из корейцев не заразить. Еду, если нужно, мы вам будем приносить.

Но те, благодушно отказались от такого шикарного предложения, снявшего с Аверина лишнюю головную боль.

Они сидели в отеле и лечились. Но, как потом оказалось, старикан Дидро был прав, говоря: если бы не сплетни, то что бы я знал о людях. Так вот, эти больные, после отъезда экипажа на работу, кооперировались, и шли в ближайший магазинчик, затаривались соджиком и продолжали интенсивное лечение без всяких медикаментов уже в номерах отеля.

До достроечного завода путь на автобусе занимал не больше пятнадцати минут, потом почти столько же надо было идти пешком до причала, у которого стояло судно.

Самое трудное – это было взобраться по трапу на борт судна. Он был и высокий, и очень крутой. Поэтому, после подъема на палубу, ещё пару минут приходилось отдыхать. Ну, а корейцы летали по этому трапу, как голуби!

Это первоначально было очень трудно забираться по этому трапу, но потом все к этому привыкли.

После подъема на главную палубу, взгляду открывалась прежняя печальная картина. Палуба была снова вся завалена, чем попало. Шланги, бутылки, банки, склянки. В машинном отделении было то же самое. Завод в срочном темпе устранял недоделки. Аверин всех уверял:

– Ничего страшного. Всё будет в порядке. Только подождите несколько дней.

И вот, порядок стал наводиться. Он наводиться космическими темпами. Даже было как-то странно.

Например, если вечером, в данном месте был беспорядок, от которого бы чёрт ногу сломал, зато утром всё было наоборот. Всё было зачищено, закрашено и перекрашено. Мусор везде был убран, и следов его вообще нигде не было видно. После таких приборок корейцы предлагали членам экипажа произвести проверку помещений или отсеков:

– Давайте, – с утра слышались приглашения корейцев, – проверяйте.

Поэтому Лавров лазал во все танки, коффердамы, после чего корейцы их закрывали и ставили печать, что это всё проверено экипажем.

Конечно, и второго механика Лавров туда заставлял лазать, без видимого его удовольствия.

Но, как потом оказалось, он поступал правильно, контролируя произведённые работы, потому что нашёл много недоделок, которые бы в эксплуатации очень дорого стоили и экипажу, и судну.

А когда уже и четвертый механик приехал, то стало немного легче, потому что он взял на себя ответственность по исследованию всех шхер.

Четвертый механик – Денис, Лаврову сразу понравился своими действиями, именно, как механик. Он ни у кого ничего не спрашивал. Он спокойно брал тетрадку, ручку и шёл вниз в машинное отделение, осматривая все механизмы, насосы и системы, которые будут в его заведовании. Всё, что было ему нужно.

За короткое время своего присутствия на судне, Денис досконально знал, что и как работает. Все это он сам пролез и зарисовал в свой «потайной» блокнотик. У него были зарисованы все схемы механизмов и трубопроводов, которые он сам лично пролез и проверил. А когда оказалось, что топливная система вспомогательного котла сделана не по проекту, то даже Аверин удивился его дотошности.

Лавров, пока они сидели в офисе, тоже знакомился со схемами трубопроводов по чертежам завода. Но потом, когда всё было на виду, он днями лазал по трубам и зарисовывал их в тетрадь, чтобы лучше запомнить.

Второй механик был абсолютной противоположностью Денису. Он хватался только за заводские схемы, которые были в нескольких экземплярах предоставлены экипажу заводом. Ходил, тыкал в эти схемы пальцем и засыпал Лаврова миллионом вопросов: а это как, а это что, а почему так, а это где?

Лавров сам ещё толком не освоил все нюансы этих схем и трубопроводов. Он сам, только что, изучил их по чертежам. Теперь же целыми днями с тетрадкой и карандашом он старался их привязать к действительному их расположению.

Чертежи судовых систем, после их изучения в офисе, прочно уложились у него в голове. Но для большего понимания нюансов обслуживания силовой установки, нужно было посмотреть, и увидеть, как именно это было сделано по месту.

Лавров ходил, смотрел, и зарисовывал их в свою собственную тетрадь.

У каждого свой метод освоения нового на судне и новых механизмов.

Денис рисовал. Второй механик только спрашивал, чтобы кто-то и что-то ему рассказал, а по мнению Лаврова он просто ленился, изображая из себя дурачка. На самом-то деле не так он и был прост, этот Семен Иванович.

Коля, третий механик, «наседал» на Вову и выпивал из него последний мозг.

Электромеханики были, как сиамские близнецы. Они днями не отходили друг от друга. Какой классный был специалист этот Игорь! Сколько у него было знаний и терпения, чтобы объяснить Вове, что у нас тут построено и как всем этим пользоваться.

Лавров тоже ходил с тетрадью и зарисовывать себе туда особые хитросплетения схем и систем, чтобы ему было более понятно их предназначение.

Таким образом, он выявил, что нет дренажа из змеевиков обогрева топливных танков, которые находятся на открытой палубе, о неправильной схеме бункеровке масляных танков и перекачке в них масла. В дальнейшем это привело к тому, что построечная фирма изменила свои чертежи. Второй же механик абсолютно ничего не рисовал и ничего не делал. Когда Лавров ему говорил:

– Ты хоть по-английски два слова выучил? – на что тот уверенно отвечал:

– Да знаю я этот английский. Достал ты меня с ним.

Лаврова, такой скоростной метод изучения английского языка, очень заинтересовал.

Он изучал английский язык в течение более чем двадцати лет и до сих пор не мог его досконально выучить, а тут второй механик выучил его за пару дней. Что это за новая методика такая?

– Как же ты его выучил? – удивленно поинтересовался Лавров у второго механика.

– А я прочитал книгу запчастей, – бесшабашно ответил ему «знаток» английского языка.

– А каким образом ты её прочитал, когда ты английского не знаешь? – ещё больше заинтересовался Лавров.

– Беру книгу и если там нарисована какая-нибудь железяка, то я читаю о ней в книге. Она там нарисована и под ней что-нибудь будет обязательно написано, – поучал второй Лаврова.

– Ну и что же ты там такого интересного прочитал? – с ещё большим сарказмом допытывался Лавров. – И что же там такое написано?

Не ожидая никакого подвоха, Семен Иванович открыл книгу снабжения, по которой они принимали ЗИП у корейцев, и прочитал, тыкая наугад в первую же картинку:

– Вот это называется экзахуст валва.

Ничего не понимая, Лавров переспросил его:

– Что-что?

– Экзахуст валва, – так же уверенно повторил второй механик.

– Да какой тебе это экзахуст! Это экзост вэлв, – не выдержал Лавров, начиная горячиться из-за такой тупости. – Это же выхлопной клапан.

Но Семен Иванович не отступал от своего:

– Экзахуст валва, – уже не так уверенно продолжил он.

Лавров в ужасе схватился за голову:

– Ёлки-палки, вот это мне второй механик попался! Валва… Да не валва, а вэлв, – вновь попытался Лавров поправить его.

Но, второй моментально тут же ухватился за ниточку:

– А, да! Точно, вэлв, – и так потом будет всегда, когда он чужое мнение будет выдавать за своё, которое всегда правильное, потому что оно, это мнение, его и поэтому оно правильное. Воистину! Чисто по-нашему! По-Сталински.

Больше он ошибок не повторял в произношении этого слова. Но его отношение ко всему и абсолютное незнание английского языка, Лаврова поражало. Как этот человек когда-то мог работать старшим механиком на судах, заходящих в иностранные порты?

Из рассказов Семёна Ивановича Лавров понял, что год назад тот работал старшим механиком на какой-то лушпайке на линии Япония – Владивосток, и возили машины.

Ну, а когда он начал рассказывать, что он с собой и жену брал в рейс, и что он вообще занимался только машинами, а в машинное отделение не спускался… Тогда Лаврову стало понятно, что это за специалист такой.

Он мог с удовольствием сесть, вынуть пачку сигарет, долго разминать сигаретку в пальцах, потом закурить с таким показным удовольствием, как будто он совершал операцию непонятной сложности и с таким же вдохновением выдыхал дым. Это был процесс…

Лавров же, если брал сигарету, то делал несколько сосков и всё, сигарету он выкурил до половины, а потом тушил её и бежал дальше. Второму же механику требовалось для того чтобы только прикурить сигарету, и совершить обряд курения, как минимум, минут пятнадцать.

А ещё поговорить, а ещё что-то сделать. О! Если Семен Иванович начинал говорить то, наверное, ни один оратор его не переговорит. Вот так Лавров и понял, что это у него за второй механик. Это у него будет не помощник – это будет его обуза. А, как говорят в Одессе – это был полный гембель.

Третий механик болел. Ну, что с него взять? Не подойдешь же к нему, ничего не спросишь у него. Только к концу приёмки он сам пришел в машинное отделение, посмотрел на оборудование, когда оно уже было почти всё собрано.

Судну надо было отходить, а третий механик только подошёл, чтобы знакомиться со своим заведованием. Но он буквально за два дня изучил его, извёл всех корейцев и Вову, и стал знать больше, чем второй механик за прошедшие две недели, что были посвящены приёмке судна.

Лавров чувствовал, что у него помощника в лице второго механика не будет. И тут прояснилась одна неприятная вещь.

Как-то вечером Лавров встретился с капитаном, и тот ему буквально буква в букву пересказал всё, что происходило сегодня в приватной беседе в каюте старшего механика. Капитан напрямую рассказал Лаврову суть того вопроса, который они обсуждали без посторонних лиц.

Лавров сразу понял – второму механику лишнего ничего говорить нельзя, потому что всё будет доложено наверх (как потом и оказалось, что он информатор Мишина) или капитану.

Как Лаврову ещё давал намёк в офисе Василий Петрович, что второго механика «настойчиво подталкивает какая-то рука на должность старшего механика». Вот так просто и выявился один из секретных сотрудников «нашего коллектива». Лаврову второй раз стало неприятно от ощущения этого.

Но, что делать? Придется ему работать с этими сексотами ещё шесть месяцев. Потом уже пусть, как хотят, так и варятся в своём котле. Самое главное для Лаврова – это пережить эти полгода. Легко это говорить в начале контракта, но надо же всё-таки прожить их и не залететь в сети «своих» сексотов.

После ходовых испытаний экипаж уже не кормили на судне корейские повара, потому что как только судно встало к достроечному причалу, корейцы сразу уехали, и экипажу приходилось питаться в столовой для работяг.

Для этого там был выделен отдельный зал для командного состава, где можно было набрать еду со «шведского стола», но тоже с корейским уклоном. Не всё было не такое перчёное, как в столовой в заводе-строителе, потому что в этой столовой ели и греки, и итальянцы, и турки.

Обедал экипаж в заводе, а вечером все садились в городской автобус и возвращались в отель.

Лавров заходил в магазин, покупал продукты и в номере подкреплялся после работы. В рестораны с «братвой» ему не очень-то и хотелось идти.

Один раз с четвертым и третьим механиками они разговорились в автобусе, когда возвращались в отель после рабочего дня. Парни напрямую спросили Лаврова:

– Вы уже кушали сегодня, Олег Иваныч?

Лавров, недоуменно пожав плечами, ответил:

– Нет, не ел ещё.

– Пойдемте вместе с нами. Тут кафешка есть замечательная. Не дорого и очень вкусно. Посидим, перекусим.

В этом ресторанчике Лавров ещё не был. Поэтому он и согласился пойти вместе с ними. Нормально посидели, Лаврову такое общение даже понравилось. Без особого спиртного. Только взяли по бокалу пива, чтобы потушить «пожар» корейской пищи.

У Лаврова была многолетняя привычка. Сидя с подчиненными за столом, он много не говорил, а старался их выслушать. Он никогда не старался навязать собеседникам своего мнения. Они ведь были на равных – за одним столом. Он старался их только выслушать. Особенно после первого бокала пива.

Люди тогда начинали себя чувствовать более раскованно и свободно. Барьер «начальника» пропадает. Лаврову всегда было интересно наблюдать за начальным поведением своих подчинённых в этот момент. Очень уж интересно, что же они будут говорить. Это был первый момент откровения. Ради него он и садился с подчинёнными за стол. Особенно, если был с ними шапочно знаком. Другое дело, когда ты сидишь за столом со старыми и верными друзьями, которые и тебя поймут, и ты ими будешь понят.

Когда подчинённые напиваются и начинают нести всякую ересь, Лавров старался, как можно быстрее, их покинуть. Он извинялся и придумывал причину ухода.

А пьяным уже было всё по барабану. Иди, если хочешь, если ещё спиртное остаётся на столе. Есть ты, или нет тебя, они уже всегда несут своё, только им интересное. А потом, не дай бог, ещё и в драку полезут с тобой, начальником, если ты останешься, потому что ты, когда-то где-то был в чём-то не прав.

А когда Лавров задал третьему и четвёртому механику наводящие вопросы о состоянии судна, и кто, и что делает, то Коля – третий механик – ему грамотно объяснил про дизеля, про все системы и нюансы этих систем.

Четвертый механик, Лавров хоть и разговаривал с ним во время перерывов или во время рабочего дня, или в ожидании окончания его, стеснялся откровенничать при втором механике, и поэтому не высказывал всего того, что бы ему хотелось. А тут за столом вполне грамотно и обоснованно объяснил свою позицию к приёмке судна и, к их общему любимцу, второму механику.

Да… Если тот и заведется говорить, то уже никто не сможет его переговорить, потому что он заливался так, как глухарь на току. И в ушах у него оказывались бананы, потому что всегда говорил только он. Наверное, привычка бывшего старшего механика на нём до сих пор и сказывалась.

Что ж, и такие бывают люди. Все люди разные…

Но после этого ужина вместе с третьим и четвертым механиками, Лавров понял, что это ребята, на которых всегда во всём можно будет положиться в дальнейшей работе.

После ужина с механиками, Лавров вернулся в номер отеля. Карточку, которую ему дал агент, он уже проговорил давным-давно. Чуть ли не каждые два – три дня он покупал себе новую карточку за двадцать долларов.

Они с Ниночкой почти каждый вечер почти по часу разговаривали по телефону, обсуждали все события каждого рабочего дня. За последнее время Лавров так привык говорить обо всём с женой, что сейчас даже не представлял, как это он через несколько дней перестанет её слышать и не сможет ей даже сказать «Спокойной ночи». Океан разделит их, и только надежда на будущую встречу будет согревать его и давать уверенность во всех его делах. Но это будет только лишь через полгода.