Текст книги "Сила любви"

Бал

памяти И. А. Бунина

 
Шатры и красная дорожка лестниц,
И с плеч долой меха,
А на плечо – мундиры и чины.
И зеркала, наполненные красотою,
Начавшейся игрой увлечены.
 
 
И запахи цветов легли дурманом
На белизну прекрасных дам плечей,
Освещены алмазным водопадом,
Как тысячей свечей.
 
 
А музыка поет, звучит, волнует
И лоск паркета превращает в лед,
И тот, во фраке: легкий, одинокий,
Чуждый, – в сей час уже совсем не тот.
 
 
И от тепла толпы, скользящей шумно,
Людно, так сладко захмелела голова.
И вот уже так вежливо-надменны повороты
Его прекрасного и тонкого лица.
 
 
Но вот ее лицо мелькнуло сквозь смог
Волнующе-волшебной суеты, и видеть хочет
Он те, прежние черты, но кружится от бала
Голова, и лишь в чарующее волшебство
Старания его превращены.
 
 
О, да, она уже не та. Стал тоньше стан;
И юность, скинув повседневные покровы,
Как тяжкий кокон, сбрасывают с плеч,
И бабочке прекрасной, тонкокрылой
Свободою уже не пренебречь.
 
 
И вечность танцевать готова,
Всю грацию свою отдав взамен…
Но почему же взгляд его прощально-долог
Сейчас, когда так много счастья в ней?..
 
 
И в теплой бальной зале становится
Так холодно, и он мечтает лишь о тишине
В своей квартире, и не дают покоя
Два вопроса: прощу ли я твою свободу
И порочность; простишь ли мою ревность
Ты в другом, не бальном мире…
 

Венеция

 
Ах, Венеция! Вот и наряд закончен мой
И, треуголку одевая, тот прежний мир
Я оставляю и открываю новый,
В котором издавна сама Венеция живет.
 
 
И впитывать в узоры платья моего
Таинственность ее мне лестно,
И, вот уж итальянкой властно-страстной,
Взбегая по мосту, я на свидание спешу,
И шорохи моих шагов я прячу под накидкою
небесной.
 
 
И состязаться с Казановой в поисках любви мне
сладко, —
Украдкой шепчет нам слова она и в сладости их
Укрывается – украдкой.
И вот уж сердце из муранова стекла держу в
ладони,
Любуясь тайною стеклянною его,
И тайны настоящих тех сердец, что за окном,
Уже грозят и манят за собою.
 
 
Венеция, ты нас, доверчивых своих детей,
В волшебные запутываешь сети, чтобы
околдовать навек
И страсть к себе внушить навеки.
И я иду за томною романтикой тумана твоего,
И в дар я от нее беру лишь грезы – жить о любви
мечтою,
И, лишь оглядываясь, понимать: любовь, моя
наперсница,
Всегда была со мною.
 

Баллада о Казанове и любви

 
Венеции привычно услаждать нас,
Вуалью древности своей глаза нам закрывая,
И сквозь вуаль тумана самой за нами наблюдать,
Восторги все предвосхищая.
 
 
А вот и столб, и лев, и книга вместе с ними,
И, приподняв личину истории из забытья,
Их обхожу из суеверия кругом я.
И каждый шаг, здесь сделанный, начнется вздохом,
А кончится он выдохом любви,
И в тысячах влюбленных отзовется,
Сцепляя их ладони и проникая в сцепленные рты.
 
 
И в том кафе, что «Флориан» зовется,
Я встречу назначаю с тем, с кем я по книгам
Свела свое знакомство, – единожды зовет себя
Он Казановой, а чувствует – в стократ.
 
 
И вот уж абрис дерзкий касается венецианских
Тех зеркал, и отражение лица его пленяет,
Но, а само лицо – узор из удовольствий – меня
ввергает
В стыд и, все движения его предупреждая,
Свою накидку подбираю и опускаю взгляд.
 
 
«О, белла, белла», – уж шепчут губы, неистовость
свою
В моей неистовости подтвердить хотят и, обжигая
Руку в поцелуе, последний лед и топят, и крушат.
И, в поцелуе замирая, глаза свои я открываю и…
 
 
Вижу странные глаза, морщинок сети избороздили
уж
Лицо его, уста мои – немы – теряются в вопросах
И путают года.
О, грезы, как мог венецианец этот мне показаться
Тем, кого так страстно я ждала, и покорить
обманом
Любви своей меня?
 
 
А он встает, мое недоумение заметив, и
продолжает
Путь свой, и вот уж в отражении зеркал я вижу
Абрис времени и… те ж горящие глаза,
И я кричу ему вдогонку: «Постой же, Казанова,
узнала я тебя!»
 
 
О, время, тебе подвластны лица наши, ну, а любовь
в сердцах
Не в силах покорить ты – любовь не знает времени
и мер,
И Казанова наш тому пример.
И песню сладкую Венеции пою я, и вторят ей
влюбленных голоса:
Любить, любить, любить,
Любить, как любят Казанову, – через века, через
года,
Стареют города и лица, любовь же не стареет
никогда.
 

Утро в Риальто

 
Мне чудится – вошел ты тихо,
И, своею тенью случайный солнца луч загородив,
Меня поцеловал так, словно нежностью любви
своей
В губах моих ты гнездышко облюбовал.
 
 
И воздухом, тобою принесенным с Риальто —
Праздного моста того – как соком праздничного
Счастья напоил, и ароматом розы утренней,
Венецианской, как завтраком влюбленных
накормил.
 
 
И глаз людей влюбленных отраженья, как свет
Впускаешь в комнату мою, и лишь твои глаза
В потоке этом отыскиваю и люблю.
И многолицие любви в толпе людей и радует,
И восхищает, и вот уж стая белых голубей —
Детей Венеры – в тугую высь взмывает.
 
 
И грусть, и счастье в жгучий тот водоворот
Любви впадая, толпой людей стекает по мосту,
И люди эти неповторимость утра венецианского
вдыхают.
 
 
И в сказочной той галерее жизни могу картину
Выбрать я любую, но среди сотни глаз той
Праздничной толпы лишь по твоим глазам
тоскую.
 

Жасмины

 
Жасминовые лепестки —
Роскошные пальцы восточных красавиц,
Китайского неба лучи вас касались;
В волшебном напитке теперь прикасаюсь
Своими губами – я.
 
 
Вас ветер ласкал руками своими,
О запахе чудном моля,
И ночь вас смущала темными крыльями,
Цветки закрывать веля.
 
 
И чувствовать вкус жасминов нежных —
Как чувствовать вкус бытия,
Как восхищаться небом прекрасным,
Как знать, что все в этом мире едино:
Жасмины, и ветер, и я.
 

Крольчонок

 
Гроздьями ливня – сливой небесной – залиты
неба сады,
Дремлет крольчонок в комнате теплой, видит
сладкие сны.
Веки – раскосы, тонкие лапы, нежная влага глаз;
Как ты влюблен в рук моих ласку, грезя о ней
сейчас.
 
 
Век твой недолог, но радость земную каждый
получит сполна:
Час – моей радости, твоей – минута смыслом
одним полна.
Смысл любви для всех одинаков, жажда
у всех – одна,
Души амброзией наполняем, этот подарок – один
на двоих нам —
Памятью на века.
 
 
Маленький друг, уйдешь слишком скоро – участь
у всех одна.
В снах буду видеть, как теплые уши твои нежно
ласкаю я.
 

Бабочка

 
Своими крыльями свободу ты волнуешь,
И крыльями предвосхищаешь холсты
Невидимых для глаз шедевров.
Рисуешь.
Что крыльями своими ты рисуешь,
Что так волнует и тревожит мои нервы.
 
 
И каждый день все в тот же час
Вниманья ищешь моего ты,
И невнимание минутное мое
Как вызов принимаешь.
Я здесь.
Тобой я восхищаюсь.
И в красоте твоей не сомневаюсь
Ни минуты.
 
 
Узоры твоих крыльев – сна наяву начало,
Где сон и явь дружны,
Где бабочка моя – учитель,
Где я – ее лишь верный ученик,
Где красотою мир рисовать
Меня научит.
 

Подруге

 
Ты, как тот серебряный ландыш, —
Свою песню неслышно поет,
И венок тонкорукими стеблями
Из волос моих ловко плетет.
 
 
Зазвенишь, и – раскаешься в звоне —
Так он сладок, но нет, не для всех —
Лишь для тех, кто услышать достоин
Светлый звон колокольцев тех.
 
 
Шапка светлых волос – нимбом,
Ландышу белый цвет – к лицу,
И найти бы дорогу к сердцу —
Твоему золотому дворцу.
 

Пробуждение

 
Потерянное тело – неумело,
Лишь странный дом для чувств моей
души,
А, ведь, когда-то и цвело, и пело,
 
 
Раскаянье похоронив в тиши.
Раскроют зеркала объятья по привычке,
Но странен телу старой песни звон —
Подвластное той красоте и тайне,
С душою тело дышит в унисон.
 

Воспоминания

 
Земную быль придумало сознанье,
Полутенями сделало людей,
Чтоб времени рукой – воспоминаньем
Прошедшего создать и тень и день.
 
 
Запечатлев навек души движенья,
Улыбкой странною – из света в тень,
Пыльцой в лучах летают привиденья
Прошедших дней.
 
 
Открытыми души глазами
Внимаю этой жизни каждый день;
Прикосновенья дней твоих запоминаю
Через их свет, через их тень.
 
 
Так просто скользят, переходя друг в друга,
Земной реальности часы передо мной;
Но им не избежать воспоминаний —
Лихого багажа дарованных мне лет,
Другого измеренья назиданий
На мой вопрос, на мой ответ.
 

Надежда

 
Хочу отдать тепло огня в камине
Морозящему лапу псу или же спину.
И не по вкусу мне вино – кровавым дивом,
Мне душу не развеселит оно, пока есть льдина.
 
 
На глыбу равнодушья-льда – разутым сердцем,
Чтобы – до дна, чтобы до льда достать всей
честью.
Мне радостью эта война,
Топленье – силой;
По льду – весной,
По центру льда – тепла плотиной.
 

Оглянись

 
Откройте, наконец, сердца и оглянитесь!
Тоской у вас весь мир в глазах,
А жизнь – в зените.
 
 
Мы человечность, как цветок в себя посадим,
Чтобы она цвела в других, когда не станет
Нас – себя и каждого.
А люди – пас, души – в кювете, и надо захотеть
Помочь, чтобы спасти и быть в ответе.
Вы захотите? – Ах, да ведь жизнь – в зените,
И надо многое успеть во многих сферах:
И в жизни, суете, детях, проблемах.
 
 
Не суть, как важно, что у бездомного
Бродяги-пса кость голодом застряла в горле,
И также мечется в душе тоска – безвыходно,
Бесповоротно.
 
 
А нужно только – оглянуться и посмотреть
В ту сторону, где есть добро и солнце есть;
И душу накормить с руки, как того пса из
подворотни.
Проблемы? Долгов не счесть? – Должны.
– Мы все —
Душе должны, тем, что не сделано и сделано
не будет;
И жни-не жни, один на всех нам и кузнец,
и жнец,
И с смертью мы убудем.
 
 
Вот, только, перед этим не забыть бы —
(Забудем! Не каждому дано!)
Душу разбудить, чтобы и тело научила она
песню петь.
Чтобы стареть, и с каждым днем, мертвея
телом,
Не умирать, а – создавать – неспящею душой
и делом.
Ох, научиться бы! – Хотите? – Сможете. —
Кормя других и с сердца, и с руки – себя
накормите.
 
 
Он – накормил. Всех. В пустыне выбрав голод.
Не в царстве, но в кресте Cвоем найдя ответ
И зная, что за всех в ответе.
Но каждый выбирает сам – встать за каким
ответом.
И пища нам дается днем, и светом, и чтобы
жить
Неспящею душой и, как бы ни страшила всею
смертью ночь —
Вот, только б оглянуться!
Смочь!
 

«Все в этом мире – не конец…»

 
Все в этом мире – не конец,
Все в этом мире – не начало.
И матери вкус молока
Для каждого лишь дня начало.
 
 
И в просьбах к миру проку нет,
Они – лишь наших душ веленье.
В надежде – тихий, вечный свет,
И с миром этим – примиренье.
 
 
Срываем радостно цветы
И с жадностью к себе подносим,
Вот, также и цветы любви
К ногам печали преподносим.
 
 
Ты не спеши топтать любовь,
Разменивать монетой грусти;
Ты лишь смотри, вдыхай и чувствуй,
Любовь есть жизни – кровоток.
 
 
И, если в тайну ту проник,
Что для любви и жизни мало,
Ты верь до самого конца
И верой начинай с начала.