Текст книги "Сочинения. Том I. Трактат «Личность и проступки». Пьесы. Статьи о театре"

Если воля как самостановление приводит к опредмечиванию, то совершается оно в границах и в русле единовременного и актуального субъективирования посредством сознания, ведь человек переживает каждое свое «я хочу», каждое самостановление, посредством которого оно становится всецело субъектным. Здесь начинается постепенное раскрытие субъекта в своей глубинной субъектности: раскрывается, можно сказать, объектная структура собственного субъекта.

Когда сознание вводит всё это в орбиту переживания, тогда и внутренняя объектность поступка (опредмечивание, свойственное самостановлению) ярко проступает в профиле всей субъектности личности, которая переживает себя как действующее «я». Тогда же и личность – это действующее «я» – переживает то, что его определяет, то, что в результате самостановления оно становится кем-то, а вместе с тем и каким-то (хорошим или плохим), а на дне этого переживает сам факт того, что является кем-то.

Управление волей через познание в его объективирующей функции

Насколько же, однако, это самопереживание самостановления обусловлено сознанием, настолько нельзя сказать, что оно им управляется. Познавательная функция управления, которая необходима для активизации воли и для самостановления (о чем свидетельствует как опыт, так и философская традиция – не меньше, чем эмпирическая психология), не должна смешиваться ни с функцией, отражающей сознание, ни с ее рефлективной функцией. Последние две функции важны для существенной в человеке субъективации. Зато познавательная функция управления имеет объективирующий характер. И если что-то уже управляет самостановлением или всем динамизмом воли (также и в сфере ее интенциональности или хотения ценности-цели), то этим, прежде всего и непосредственно, является самосознание. Опосредованно же им является всё знание о действительности, в частности – познание ценностей как возможных целей и как основы для различных норм, которыми человек руководствуется в действии.

Объектности самостановления и хотения может соответствовать только объектность познания. Лишь в своей объективирующей функции познание ведет волю («nihil volitum nisi praecognitum»[44]44
  Ничто не может быть желаемо, если прежде не было познано (лат.).


[Закрыть]).

В функции же субъективирующей, как сознание, познание сопутствует воле и дополняет ее в сфере той специфической структуры, какую представляет собой личность, но при этом познание волю не ведет и ею не управляет. Непризнание этого принципиального различия может породить солипсизм, субъективизм и идеализм, а значит, привести к самоуничтожению субъекта в его чрезвычайно своеобразной действительности (или объектности). Это утверждение имеет принципиальное значение для интерпретации поступка (или сознательного действия).

Говоря о «сознательном действии», мы прежде всего и принципиально указываем на руководящую функцию познания в этом действии, а не только на сопутствующее ему осознание (или же на сознательностный аспект).

Диалектика объективирования и субъективирования – свойство интегральной динамики воли

Таким образом, личность в поступке, в сознательном действии, является нам как специфическое единство самостановления и сознания, а вместе с тем и как своеобразный синтез объектности и субъектности. Принимая во внимание интегральный опыт человека в двух его аспектах (как внутреннем, так и внешнем), а также с особым учетом опыта нравственного, мы не можем не заметить, что объективирование и субъективирование взаимодополняют друг друга и словно уравновешиваются. В этом смысле сознание уравновешивает и дополняет самостановление, а оно – сознание. И насколько сознание (как об этом говорилось во втором разделе) несет в себе, кроме субъективации, еще и некую интериоризацию, настолько и самостановление ведет также к определенной экстериоризации [uzewnętrznienie], которая отличается от объективации примерно так же, как интериоризация [uwewnętrznienie] – от субъективации.

Actus internus как экстериоризация личности

Каждый поступок представляет собой экстериоризацию личности, и даже если бы он совершался только как внутреннее действие, он заслуживал бы названия actus internus[45]45
  Внутреннее действие (лат.).


[Закрыть]. Следует заметить, что словари определяют этим понятием те поступки, которые, совершаясь, не включают в человеке всего того, что придает действию некое подобие видимости. Благодаря этой особенности поступки по традиции заслуженно называются actus externus[46]46
  Внешнее действие (дат.).


[Закрыть]. Однако видимость не является ни их единственным, ни, тем более, их собственным способом экстериоризации, которая утверждается нами в поступке в отношении к личности, ибо личность не только объективируется в каждом своем поступке, но еще и экстериоризируется (даже если бы сам поступок в свете критерия видимости был бы исключительно внутренним). С другой же стороны, каждый поступок (каким бы внешним в свете этого критерия он ни был) наряду с субъективированием испытывает посредством сознания и интериоризацию. Таким образом, синтез объектности и субъектности в динамическом облике личности проецируется и на синтез экстериоризации и интериоризации.

Проявление свободы как действительного атрибута личности через самостановление

Вышесказанное приводит нас к пониманию свободы воли в ее основополагающем значении. Свобода отождествляется с самостановлением – с тем, в котором мы обнаруживаем волю как свойство личности. А потому и свобода проявляет себя как свойство личности, связанное с волей, с тем конкретным «я хочу», в котором (как мы это уже отмечали раньше) заключено переживание «могу – не должен». Анализируя самостановление, мы подходим к самым истокам и этого «я хочу», и этого «могу – не должен». Присущая человеку свобода, свобода личности через волю, отождествляется с самостановлением как с опытной и наиболее полной, а вместе с тем и самой фундаментальной действительностью.

Речь идет о свободе как действительности, о свободе, которая является действительным свойством человека, действительным признаком его воли. Это положение чрезвычайно существенно, ибо, рассуждая о свободе воли, легко соскользнуть на определенные позиции идеализма, если исходить из понятия свободы «самой по себе», а не из той действительности, какую представляет собой человек и какую представляет в человеке свобода³⁹. Ключом к этой действительности становится факт самостановления и все то, что его глубинно обусловливает в самой структуре личности, а именно само-господство и само-обладание. Благодаря этому самостановление выявляет себя как то, что связывает и интегрирует присущий человеку динамизм на уровне личности. Самостановление позволяет нам отличать динамизм на уровне личности от динамизма на уровне самой природы. В этом втором случае мы констатируем отсутствие самостановления, констатируя при этом и отсутствие «действия» в том его значении, в котором мы употребляли это понятие в предыдущем разделе.

Динамизм самостановления и динамизм инстинкта

На уровне динамизма самой природы нет ни действия, ни поступка, а есть, строго говоря, лишь «активации»: во всяком случае, есть своеобразная сумма того, что «делается» в субъекте и что составляет особую совокупность жизни и динамизма этого же субъекта. Эта совокупность создается за счет некоей направляющей – биоэкзистенциальной линии, которая зависит от природных свойств отдельных индивидуумов, их потенциальности. Таким образом, природа в известной степени отождествляется с потенциальностью, которая находится у начал самих «активаций». Однако по своему значению «природа» выходит за сферы активаций, объемля в то же время (и даже прежде всего) интеграционную направленность тех же «активаций». В соответствии с этой направленностью все то, что в данном индивидууме делается, обретает характер определенной целеустремленности [celowość]. Субъектную основу как интеграции, так и целеустремленности на уровне динамизма самой природы мы называем (особенно у животных) инстинктом. Однако инстинкт, несмотря на его почти этимологическую тождественность влечению, не следует с ним смешивать (к нему мы еще вернемся в дальнейшем).

В особи животных инстинкт соединяет и направляет все то, что, строго говоря, в ней всего лишь делается, но в объеме, который может создать впечатление действия, хотя на самом деле является лишь по-своему великолепной координацией активаций. О действии (или о поступке) в точном значении этого слова, то есть в том значении, основы которого мы обнаруживаем в совокупном опыте человека, можно говорить лишь в случае самостановления. В случае же управления посредством инстинкта существует определенная внешняя аналогия действия: соответствующий ему динамизм выглядит как действие, однако сама сущность этого действия-поступка в нем не реализуется.

Всем сделанным выводом, который имеет тут и смысл сравнения, мы прежде всего, что легко заметить, выходим за пределы человеческого опыта в мир животных. Очевидно, что сама по себе эта проблема чрезвычайно содержательна, но мы ее здесь развивать не будем. Сам же смысл нашего сравнительного вывода таков: динамизму на уровне природы противопоставлен динамизм на уровне личности посредством именно факта самостановления как основы, из которой следует само действие с его направленностью и целеустремленностью. В динамизме на уровне природы отсутствует эта специфическая зависимость от собственного «я», которая определяет динамизм личности.

Именно эта зависимость от собственного «я» и является основой свободы, в то время как ее отсутствие выводит весь присущий данной особи динамизм (особи, например, животной) за сферу свободы. Понятийным эквивалентом отсутствия свободы является «необходимость». А если так, то динамизму на уровне самой природы (динамизму, интегрирующим фактором которого является инстинкт) приписывается необходимость как противоположность свободе, которая свойственна личности благодаря самостановлению.

Личность тогда особым образом активизируется, когда в этой активизации есть зависимость от собственного «я». Вот это-то и содержится в опытно познаваемом факте самостановления, это и обусловливает переживание причинности. В этом случае причинность – производная свободы.

Свобода воли как проявление самозависимости личности

Следует особо подчеркнуть то, что основополагающее значение свободы человека, свободы воли, опирающееся на опыт, (37) побуждает нас выдвинуть на первый план зависимость (или, точнее сказать, зависимость в динамизме) от собственного «я». Именно здесь реализм опыта входит в противоречие с чисто абстрактным идеализмом, поскольку абстрактно понимаемая свобода – то же, что и независимость, то есть отсутствие зависимости. В то же время как раз всё наоборот: отсутствие зависимости от собственного «я» в активизации данного субъекта равнозначно отсутствию свободы, во всяком случае, отсутствию ее реальной основы.

Здесь-то и пролегает граница (наиболее четкая и коренящаяся в простом опыте) между «личностью» и «природой», между миром личностей и миром «особей» (прибегнем к терминологии схоластов) (38) – особей или индивидов, например индивидов животных, весь динамизм которых ограничивается уровнем природы. Им свойственно отсутствие зависимости от собственного «я» в процессе само-активизации. Это отсутствие является следствием отсутствия самой структуры. У особи-индивида иная, нежели у личности, структура. Мы не найдем в ней той сложности, которую в самом начале назвали «само-обладанием» и «само-господством» и которая структурно обусловливает самостановление. В динамизме на уровне природы индивид, напротив, управляется посредством потенциальности собственного субъекта, которая властвует индивидом и создает активизированную направленность. Инстинкт – это и проявление господства природы над индивидом, и в то же время его актуализация.

В пределах данной структуры не может быть и речи о зависимости динамизма от собственного «я» по той простой причине, что этого «я» нет. В природных видах существуют только особи, тогда как установленных «я» нет. Для установления такого «я», то есть личности в ее строго опытном разрезе и содержании необходимо сознание (о чем уже говорилось во втором разделе) и необходимо самостановление. Через самостановление объясняется трансценденция личности в поступке, сам же поступок утверждается как actus personae, который мы еще раньше отделили от persona in actu.

Такой поступок всегда содержит в себе опытный момент зависимости и зависимость от собственного «я». Именно этот момент заключает в себе основу свободы, а вместе с ней и основу трансценденции личности в поступке.

Понимание трансценденции личности

Здесь стоило бы пояснить этот философский термин, особенно же – его значение в нашем исследовании. Слово «трансценденция» этимологически указывает на переход какого-то порога или какой-то границы (trans-scendere[47]47
  Превосходить, преодолевать (дат.).


[Закрыть]). Тут может идти речь и о преодолении границы субъекта в направленности на объект, что по-своему происходит в так называемых интенциональных актах. Но иначе этот же переход границы субъекта совершается в актах познавательных, а по-другому – в хотениях, имеющих характер стремлений. Мы еще найдем способ выявить специфику соответствующих интенциональных актов.

Преодоление границы субъекта в направленности на объект (или интенциональность) можно определить как трансценденцию по горизонтали. Но не она в первую очередь нас интересует (хотя и она тоже, как мы еще увидим), если речь зашла о трансценденции личности в поступке. Эта трансценденция, которой мы обязаны самостановлением, трансценденция, осуществляющаяся посредством самого факта свободы, пребывания свободным в действии, а не только посредством интенционально направленных хотений в сторону присущего им объекта, ценности-цели⁴⁰. Эту трансценденцию, в отличие от той, которую мы назвали горизонтальной, можно определить как трансценденцию по вертикали.

Понимаемую так трансценденцию – как свойство динамизма личности – можно объяснить путем сопоставления с динамизмом природы. Самостановление привносит сюда прежде всего приоритет собственного «я». Этот приоритет, следующий из самостановления, создает как бы вертикаль. Такого приоритета нет у индивидуума, являющегося только субъектом активаций, скоординированных посредством инстинкта. О каждом из таких субъектов (по аналогии с формулой persona in actu) можно сказать in-dividuum in actu. Именно эта формула является в данном случае адекватной и основополагающей, тогда как для поступка в этом же случае такой же адекватной и основополагающей является формула actus personae, что только по аналогии можно перенести на неличностную индивидуальность как на actus individui. Однако у этого последнего нет оснований для такой формулы. Действие sensu stricto[48]48
  В строгом смысле (лат.).


[Закрыть] (или поступок) не может иметь место там, где отсутствует способность субъекта ставить в зависимость собственную активизацию от своего «я».

Основополагающее значение свободы человека, свободы воли побуждает нас видеть прежде всего ту особую самозависимость, которая неотъемлема от самостановления. Человек свободен, а это значит, что в активизации своего субъекта он зависит сам от себя. Основополагающее значение свободы предполагает, стало быть, это «опредмечивание», которое было темой предыдущего анализа. Чтобы быть свободным, надо представлять собой конкретное «я», оно же, будучи субъектом, одновременно является и тем первым объектом, который мы определяем актом воли.

Динамизм на уровне самой природы, к которому мы здесь для сравнения отсылаем, подобной объектности субъекта не выказывает. Это отсутствие мы констатировали уже раньше, в предыдущем разделе, разграничив субъектность и причинность. Тогда, когда «нечто» всего лишь делается, suppositum выказывает одну только субъектность, тогда же, когда субъект действует, то вместе с субъектностью проявляет себя и причинность, поскольку эта причинность по принципу самостановления, тогда мы причинно определяем сами себя, а потому и субъект является для себя объектом. Таким образом, «опредмечивание» составляет часть основополагающего значения свободы. Именно «опредмечивание» обусловливает самозависимость, в которой заключен основополагающий смысл свободы.

Независимость обусловлена зависимостью в пределах интенциональных объектов хотения

От основополагающего значения свободы можно теперь перейти к развернутому ее значению, которое мы обнаруживаем в хотениях как в интенциональных актах, обращенных к определенной ценности как цели. Следовательно, мы принимаем во внимание не только само «я хочу», но и весь спектр «хочу чего-то». Здесь-то именно мы и констатируем своеобразную независимость. Ведь когда я хочу то или иное – «икс» или «игрек», я переживаю интенциональную направленность на этот объект как на нечто, свободное от принуждения и необходимости, следовательно, «я могу», но «не должен» хотеть то, что я хочу. Очевидно, когда я хочу актуально представленных моей воле «икс» или «игрек», я оказываюсь за чертой решения или выбора. Хотение уже определено в соответствии со своим объектом (ценностью-целью), то есть детерминировано. Если бы оно не было детерминировано, оно было бы не хотением, а только нерешительностью. Тем не менее даже в этой детерминированности переживание «могу – не должен» по-своему существует. Определение ценности как устремленности к цели не отменяет внутренней независимости по отношению к этой же цели или к объекту хотения.

Эта проблема требует дальнейшего изучения, то есть анализа свободы в ее развернутом значении, которую мы и собираемся в свою очередь рассмотреть. Но даже и сейчас, пока у нас еще свежо в памяти то, что представляется нам основой свободы или самозависимостью, мы можем утверждать, что независимость в пределах интенциональных объектов хотения (или ценности как цели) объясняется именно самозависимостью. Человек потому и переживает свою независимость относительно объектов, что у истоков своих действий он постоянно испытывает основополагающую зависимость от самого себя.

Реалистическая интерпретация свободы воли, таким образом, – это интерпретация по формуле автодетерминизма, а не одного индетерминизма. Опыт указывает на то, что индетерминизм – нечто вторичное, меж тем как автодетерминизм – первичный и основополагающий. Этот постулат тесно связан с теми предыдущими рассуждениями, в которых воля выражает себя прежде всего как самостановление. Она, следовательно, является главным образом свойством личности, прочно укорененным в структуре само-господства и само-обладания.

Динамизм самостановления как «использование» человеком воли

Впрочем, опыт позволяет нам видеть в воле не только свойство личности, но и власть⁴¹. Это как бы другой аспект опыта той же самой действительности. Но все же волей мы называем не только то, что проявляет, а одновременно и актуализирует структуру само-обладания и само-господства, но и то, что человек использует (39), что он в известной мере применяет для достижения своих целей. В таком случае воля не столько предрешает личность, сколько, скорее, от нее зависит, подчиняется ей. Следовательно, она представляет собой нечто отличное от личности и по своему положению ниже ее.

Опыт зависимости воли от личности важен и для понимания ее свободы. Во всяком случае, свобода воли не является какой-то независимостью той же воли от личности. Если эта свобода проявляет себя в переживании «могу – не должен», то это переживание заключается как раз прежде всего в зависимости от личности, которая «может», но в то же время и «не должна» пользоваться им как властью. Именно поэтому первой кристаллизацией свободы воли оказывается первоначальный и элементарный факт зависимости от личности воли как власти самостановления той же личности. В разговорном языке этот факт выражается во фразе «могу хотеть – а могу и не хотеть». Элементарное проявление свободы воли является в то же время подтверждением всеобъемлющей и исключительной власти личности над волей. Независимость утверждается и формируется через само-зависимость, а индетерминизм – через автодетерминизм. Именно благодаря этой всеобъемлющей и исключительной власти личности над волей воля является властью над свободой личности.

Понимание воли как власти, как чего-то такого, чем пользуется личность для реализации самостановления, которое одновременно есть и стремление к какой-либо ценности-цели, позволяет нам вернуться к вышеприведенным рассуждениям о связи динамизма и потенциальности. Воле личность обязана присущим ей динамизмом, динамизмом самостановления и динамизмом поступка. Этому динамизму должна соответствовать свойственная ему потенциальность. Когда мы говорим о воле как власти на языке традиционной философской антропологии, мы имеем в виду именно эту потенциальность, заключенную в разумной природе (выражаясь тем же языком). Однако «разумная природа» реально существует исключительно как личность. Способ активизации воли является способом, свойственным только личности, а не природе как таковой. Свобода означает именно этот способ активизации личности, тогда как способ активизации природы мы назвали инстинктом.

Смысл «инстинкта свободы»

Размышляя о свойственном личности динамизме, о ее действии, мы можем приписать ей и «инстинкт свободы». Впрочем, смысл этого выражения только лишь в аналогии, в известной степени он даже метафорический. Это выражение указывает на то, что самостановление является чем-то присущим личности, врожденным, чем-то для нее естественным (можно даже говорить о природе личности). Когда личность действует, когда она динамизируется свойственным ей способом, тогда спонтанно и как бы непроизвольно в этом действии возникает самостановление, то есть свобода – как в основном, так и в развернутом значении этого слова. Однако личности как личности не свойственно инстинктивное действие: инстинкт и не руководит ее динамизмом и не интегрирует его. Соответствующий природе личности динамизм или действие не является в этом смысле динамизмом на уровне природы, динамизмом, интегрированным через инстинкт.

Смысл «инстинктивного действия» человека

Динамизм, соответствующий природе личности, все же, пожалуй, не является динамизмом на уровне природы даже и тогда, когда человек сам определяет свое действие как инстинктивное. Человек «инстинктивно» уходит от опасности, от неприятностей и боли, «инстинктивно» бросается к еде, чтобы утолить голод, и т.п. Для уяснения этой инстинктивности было бы важно проанализировать импульс [popęd] в том значении, в каком он проявляется в человеке.

В самом начале мы утверждали, что человек не только действует, но еще и является субъектом того, что в нем «делается». Импульсивность [popędowość] (40), связанная как с потенциальностью тела, так и с природной эмотивностью человека (ее анализ будет дан в следующих разделах), многое проясняет нам в этой области. Однако ни эта потенциальность, ни эта импульсивность не отождествляются с инстинктом как с фактором, который объединяет динамизм индивидуальности и определяет его направленность.

Представляется при этом, что там, где говорится об инстинктивном действии человека, чаще всего речь идет об определенном усилении спонтанности и даже интенсивности при одновременном ослаблении выражения самостановления. Самостановление отождествляется с сознательным решением [rozstrzyganie]. Спонтанность же (или даже рефлекторность действия) может быть объяснена ориентацией импульса, соединенного с потенциальностью тела или даже с какой-нибудь легкой эмотивностью⁴². В этом случае это сознательное решение поддается редукции, а бывает, сводится почти к нулю.

Потенциальность воли выявляет себя в сознательном решении. Она – власть сознательного решения. Под этим углом зрения мы и будем ее, в свою очередь, рассматривать. А по поводу того, что уже говорилось нами об «инстинктивном действии» человека, следует заметить: несмотря на то, что какое-либо самостановление является для личности чем-то ей свойственным, чем-то естественным, в человеке тем не менее возникает определенное напряжение между волей как властью самостановления, властью сознательного решения, и потенциальностью тела, эмотивностью и импульсивностью. В свете опыта можно утверждать, что человеку свойственно не простое и не чистое самостановление, а именно это напряжение [napięcie]. Из него-то и следует вся та сложная специфика динамизма человеческой личности.