Текст книги "Сочинения. Том I. Трактат «Личность и проступки». Пьесы. Статьи о театре"

Личность и поступок
Антропологическое исследование

Церковь, которая в силу своего служения и своих полномочий никоим образом не смешивается с политическим сообществом и не связывает себя ни с какой политической системой, является в то же время знамением и защитой трансцендентности человеческой личности.

Пастырская конституция «Радость и надежда» о Церкви в современном мире, п. 76

Введение

Понимание опыта человека

Настоящее исследование возникло из потребности объективировать один из важнейших процессов познания, который в основе своей можно определить как личный опыт [пол. doświadczenie] человека (1). Это самый богатый из всех видов опыта, которыми располагает человек, но в то же время, пожалуй, и самый сложный. Испытание любых явлений, которые находятся вне пределов человека, всегда тесно переплетено с каким-либо испытанием самого человека. Никогда и ничего человек не испытывает за пределами себя, не испытывая так или иначе в этом же опыте и себя самого.

Однако там, где говорится об опыте человека, имеется в виду прежде всего тот факт, что человек сталкивается, то есть вступает в познавательный контакт, с самим собой. Контакт этот – опытный по своему характеру, в известной степени постоянный, но в то же время он всякий раз возникает как одноразовый, ибо этот контакт небеспрерывный, даже там, где речь идет о собственном «я» – в сфере сознания он прерывается хотя бы в часы сна.

И тем не менее человек постоянно находится с самим собой в контакте, вследствие чего и опытное познание себя самого так или иначе не прерывается. Иногда человек испытывает что-то очень важное, но наряду с этим бывает и череда моментов менее ярких, в совокупности же все они составляют своеобразный совокупный опыт того человека, который есть я сам. Этот опыт складывается из множества испытаний и создает как бы их сумму (или, скорее, результирующую [wypadkowa]).

Феноменализм (2) стремится отрицать подобное единство множества опытов, а в опыте индивидуальном видит лишь целый комплекс чувств или переживаний, которые, в свою очередь, разумом упорядочиваются. Без сомнения, опыт является чем-то единичным – и всякий раз единственным и неповторимым, но тем не менее существует еще нечто такое, что можно назвать опытом человека, при условии, что его основу составит вся сумма эмпирических знаний в их непрерывности. Объект опыта – это не только чувственное явление, возникшее в данный момент, но и сам человек, который выходит за пределы всех опытов и в то же время находится в каждом из них (других объектов мы здесь не касаемся).

Нельзя также утверждать и то, что опыт ограничивается лишь тем, что ведет отбор впечатлений, чтобы после уступить место работе ума, формирующего «человека» уже как свой собственный объект на основе актуального набора чувственных данных (или даже целого ряда такого рода наборов). Опыт человека (того человека, который есть я сам) продолжается столько, сколько длится этот непосредственный познавательный контакт, в котором «я», с одной стороны, – это субъект, а с другой – объект.

В теснейшей связи с подобным контактом идет процесс понимания [rozumienie], у которого также есть свои моменты и своя продолжительность. В конечном счете понимание себя самого в известной степени складывается из множества пониманий, так же, как и опыт – из множества видов опыта.

Представляется, что каждый опыт является одновременно и каким-либо пониманием.

Все это, собственно, относится к одному только человеку, который есть я сам. Однако объектом познания являются и другие люди, которые находятся вне меня. Опыт человека состоит как из опыта личного, так и опыта всех других, которые по отношению к субъекту оказываются в положении опытного объекта, т.е. в непосредственном познавательном контакте.

Совершенно очевидно, что никакой отдельный опыт человека не распространяется на всех других людей (пусть даже только современников), а, по необходимости, ограничивается каким-то их числом – большим или меньшим. Аспект количественности в этом опыте играет определенную роль: чем больше людей разделяет чей-либо опыт, тем этот опыт глубже и до известной степени богаче.

Однако стоит, прервав наши рассуждения об опыте, которые важны не сами по себе, а с учетом проблемы целостного познания человека, сразу же отметить, что существует немало людей, способных применять результаты своих опытов о человеке за пределами даже непосредственного контакта. Такие результаты представляют собой уже какое-то знание, хотя относятся не к опыту, а к знанию о человеке – будет ли это знание пропедевтическое или научное, с различными установками и направлениями.

В основании этого знания всегда лежит опыт, а потому знание о человеке, которое в результате представляет собой и взаимообмен с другими людьми, позволяет каждому обретать свой собственный опыт. Знание из него не только следует, но и как-то на него воздействует. Не упразднит ли знание опыт? В свете сказанного – о связи опыта и понимания – повода для подобного опасения нет. Скорее всего, можно утверждать, что знание вырастает из опыта и, в свою очередь, является неким средством для его углубления и дополнения.

Собственное «я» и «человек» в поле опыта

К этому нам еще предстоит вернуться, потому что всё настоятельнее потребность прояснить, что означает опыт вообще и опыт человека – в частности? Пока еще этому основополагающему понятию мы объяснения не дали, а лишь постарались хотя бы в общих чертах обрисовать тот сложный процесс познания, который назвали «опытом человека». Итак, для наших настоящих и, в особенности, для последующих рассуждений, которым посвящена эта работа, решающим оказывается тот факт, что другие люди, которые выступают в качестве объекта познания, являются этим объектом не так, как им являюсь я сам для себя (или каждый человек для себя самого).

Здесь можно бы даже засомневаться, не ошибаемся ли мы, считая, что в обоих случаях имеется в виду опыт человека? Не идет ли тут речь о двух разных опытах, которые друг к другу не сводимы? В одном из них мы бы испытывали только «человека», а в другом – только и исключительно собственное «я». Однако трудно отрицать, что и в том другом опыте мы сталкиваемся с человеком и испытываем его, переживая собственное «я». Опыты эти различны, но нельзя сказать, что они друг к другу не сводимы. Есть принципиальное единство опытного объекта при очевидном различении тех отношений, которые возникают в обоих случаях между субъектом и объектом опыта. Безусловно, с полным правом можно говорить о несоизмеримости [niewspółmierność] опыта, но нельзя не признать его главной особенности – самотождественности [takożsamość].

Несоизмеримость возникает потому, что человек гораздо лучше и совершенно по-иному представляет себе самого себя (то есть как собственное «я»), чем любого другого человека, который не является мною. Даже если принять во внимание максимальную близость к тому другому человеку, то и тогда это различие остается. Бывает так, что при тесном общении с другим человеком нам намного легче объективировать то, что в нем есть, чем то, кем он является, но эта объективация – не то же самое, что опыт. Каждый для себя самого является объектом познания и познания в своем роде единственного, неповторимого, но ни одним отношением извне к любому другому человеку нельзя заменить того опытного отношения, которое является уделом собственно субъекта.

Это опытное отношение, быть может, принесет извне целый ряд тех познавательных открытий, которых не даст опыт со стороны собственно субъекта. Открытия эти будут отличаться в зависимости от степени близости и способа включенности в опыт другого человека, то есть в опыт чужого «я». Всё это, однако, не может заслонить принципиальной несоизмеримости того одного-единственного опыта, каким является опыт человека, который есть я сам, если его сопоставить с любым другим опытом человека.

Опыт и понимание

Испытание себя самого не перестает, однако, быть опытом человека и не выходит за границы опыта, присущего всем людям, да и просто человеку. Происходит это, безусловно, вследствие участия в актах опыта человека его разума. Трудно сказать, как и какую стабилизацию могут обеспечить в сфере объекта опыта сами чувства, ибо ни один человек не может, руководствуясь личным человеческим опытом, знать, как выглядит и до каких границ простирается чисто чувственный опыт, который свойствен животным. Ведь какая-то стабилизация происходит и тут, но это, скорее, стабилизация посредством особей (то есть посредством индивидов), в которых сосредоточиваются подобные наборы чувственных признаков (в этом смысле, например, собака или лошадь отличают «своего» хозяина от «чужого»).

Стабилизация же опытных объектов, присущая человеческому опыту, принципиально иная: она осуществляется через умственные разграничения и классификации. Силою этой именно стабилизации опыт своего «я» со стороны собственного субъекта удерживается в границах опыта «человека», что, в свою очередь, позволяет этим разным видам опыта накладываться друг на друга.

Такая интерференция опыта, будучи следствием «качественной» [gatunkowa] стабилизации объекта, определяет, в свою очередь, базу формирования знания о человеке на основе того, что представляет собой как опыт человека, который является мною, так и опыт всякого другого человека, который мною не является. Следует заметить, что сама стабилизация опытного объекта посредством разума еще не служит никаким аргументом в пользу познавательного априоризма, а является лишь аргументом в пользу неизбежного участия во всем человеческом познании умственных и интеллектуальных начал формирования опытных актов – тех самых непосредственно познавательных соприкосновений с объективной действительностью.

Именно им мы и обязаны принципиальной самотождественностью опытного объекта человека в обоих этих случаях: тогда, когда субъект этого опыта отождествляется с объектом, и когда от него отличается.

Одновременность внутреннего и внешнего аспектов опыта человека

Самотождественность не должна заслонять несоизмеримости. Причина несоизмеримости заключается в том, что только в отношении к одному-единственному человеку, который есть я, приложим также и внутренний опыт [doświadczenie wewnętrzne], который не простирается ни на какого другого человека, кроме меня. Все другие люди охватываются только внешним опытом [doświadczenie zewnętrzne].

Разумеется, вне самого опыта существует возможность и другого общения с остальными людьми, которое каким-то образом приспосабливает к себе всё то, что является объектом их опыта исключительно изнутри, однако этот внутренний опыт не выносим за пределы собственного «я».

И все же данное обстоятельство в совокупном нашем познании человека не приводит ни к какому расщеплению, вследствие которого «внутренний человек» (для которого опыт ограничен его собственным «я») был бы отличен от «внешнего человека» (а таким был бы любой другой человек вне меня самого). Все прочие люди остаются для меня не только неким «внешним миром» [zewnętrzność], противопоставленным моему собственному «внутреннему миру» [wewnętrzność], но в совокупности познания оба аспекта дополняют и уравновешивают друг друга. Более того, сам опыт в обоих своих видах, то есть как внутренний, так и внешний, работает на пользу этого равновесия и взаимодополняемости, а никак не наоборот.

Итак, прежде всего я сам для себя являюсь не только «внутренним миром», но и «внешним миром» тоже, оставаясь объектом того и другого опытов – изнутри и извне. Тогда как любой другой человек вне меня, хоть и является для меня только объектом внешнего опыта, не исчерпывает тем не менее всей совокупности моего познания «внешнего мира», ибо и он обладает свойственным ему внутренним миром. И хотя непосредственно я его не испытываю, однако о нем знаю – благодаря всем людям вообще, а на примере отдельных из них знаю порой даже более чем достаточно. Временами это знание на основе определенного контакта переходит в своего рода опыт чужого внутреннего мира, который не аналогичен опыту собственного «я» изнутри, хотя ему тоже присущи эмпирические черты.

Всё это необходимо иметь в виду, когда мы говорим об опыте человека. Нельзя этот опыт искусственно изъять из совокупности познавательных актов, объектом которых является именно человек. Нельзя его также столь же искусственно отсечь от интеллектуального фактора. Весь комплекс познавательных актов, направленных на человека (как на того, который есть я сам, так и на всякого человека за пределами меня), носит эмпирический, но и одновременно интеллектуальный характер. Одно предполагает другое, одно отражается в другом, одно существует за счет другого.

В этом исследовании необходимо постоянно иметь в виду целостный опыт человека. Несоизмеримость опыта человека, о которой мы говорили выше, не означает какого-то познавательного расщепления или несочетаемости. Познавательно мы способны проникнуть в самые глубины структуры человека, не опасаясь при этом ошибиться в отдельных аспектах опыта. Можно даже сказать, что над сложной совокупностью опыта человека возвышается его всеобъемлющая простота.

Сама же «сложность» этого опыта указывает на то, что в своей совокупности он (а следовательно, и познание человека) «складывается» как из того опыта, который каждый из нас получает в отношении себя самого, так и из опыта других людей; как из внутреннего опыта, так и из внешнего опыта. Всё это в познании скорее «составляет» одно целое, чем образует «сложность». Убежденность в принципиальной простоте всего опыта человека является для задачи исследования, которую мы обозначили в данной работе, штрихом более чем оптимистическим.

Нетождественность эмпирической и феноменологической позиций

Вывод, к которому мы пришли, безусловно и необходимо требует поточнее уяснить, как, говоря об опыте человека, мы вообще понимаем «опыт». Очевидно, что мы не разделяем его чисто феноменалистской трактовки, как это имело и имеет место в немалочисленной среде мыслителей-эмпириков. Позиция же эмпирическая, которую здесь мы принимаем, вовсе не должна и даже не может отождествляться с феноменалистской концепцией опыта. Сведение сферы опыта к чувственным функциям и смыслам порождает опасные противоречия и недоразумения. Это легко иллюстрируется на примере того предмета познания, который интересует нас в данном исследовании, то есть человека.

Если же принять феноменалистскую точку зрения, то тогда надо сначала спросить себя: что дано мне непосредственно? Только лишь некая подпадающая под ощущения «оболочка» того бытия, которое я называю человеком, или же сам человек? И является ли человеком его личное «я»? А если да, то в какой степени? Тогда нелегко будет признать, что непосредственно данное в человеке (или, вернее, то, что из человека исходит) является всего лишь не поддающимся точному определению набором неких ощущений, в то время как сам человек уже не является данностью, нет данного человека и его осознанного действия, то есть поступка.

Исходная позиция: факт «человек действует» в феноменологическом опыте

Опыт, без сомнения, связан с областью данных нам фактов¹. К числу таких фактов, безусловно, относится и динамическая совокупность «человек действует» [człowiek działa]. В предлагаемом исследовании мы исходим именно из этого факта, столь часто имеющего место в жизни каждого человека, на нем мы концентрируем свое внимание. Умножив сам факт на число людей, мы получим бесчисленное число подобных фактов, а следовательно, – великое богатство опыта. Опыт указывает также на непосредственность самого познания – на непосредственный познавательный контакт с объектом. Неоспоримо и то, что в непосредственном контакте с объектами окружающей нас действительности находятся также и чувства – именно с различными «фактами». И все-таки трудно согласиться с тем, что в чувственном акте непосредственным образом воспринимаются только эти объекты (или эти факты). Мы считаем, что в этом непосредственном понимании объекта не меньшее участие принимает и мыслительный акт. Такая непосредственность как опытная черта познания отнюдь не лишает его содержательной оригинальности по отношению как к чисто чувственным актам, так и к особенностям его происхождения.

Но это лишь частные вопросы теории познания, в которые мы вдаваться не станем. Пока что речь идет о познавательном акте как конкретном целом, которому мы, между прочим, обязаны пониманием факта «человек действует». Нельзя согласиться с тем, что якобы опыт сводит осмысление этого факта к его «оболочке»: набору чувственных смыслов, которые всякий раз единственны и неповторимы, тогда как разум будто бы ждет эти ощущения для того, чтобы «соорудить» из них свой объект, назвав его «поступком» или «личностью и поступком». Представляется, что разум уже включен в сам опыт, благодаря которому он устанавливает контакт с объектом, и этот контакт тоже (хоть и иначе) непосредственный.

Поступок как особый момент постижения личности

В этом смысле всякий опыт человека в то же время есть и некое понимание того, что я испытываю. Представляется, что такая позиция противоположна феноменализму – зато она свойственна феноменологии, которая прежде всего настаивает на единстве самого акта человеческого познания. Подобная постановка вопроса является ключевой для изучения личности (3) и поступка [czyn] (4). Мы придерживаемся именно того мнения, что поступок – это особый момент в рассмотрении (или опыте) личности.

Разумеется, этот опыт одновременно является и строго определенным пониманием. Это интеллектуальное рассмотрение заключено в основе факта «человек действует» во всей его бесчисленности вариантов, как о том уже говорилось выше. Факт «человек действует» всем своим опытным содержанием позволяет, таким образом, понимать, причем понимать его как поступок личности.

Всем своим содержанием опыт выявляет нам этот факт только так, а не иначе – выявляет в свойственной ему очевидности. Что в этом случае означает «очевидность»? Во-первых, она призвана указать на сущностное свойство выявления (или обнаружения) объекта, на характерную для этого познавательную черту. В то же время «очевидность» означает еще и то, что понимание факта «человек действует» как поступка личности (или, лучше сказать, как совокупности «личность—поступок») находит свое полное подтверждение в содержании опыта (или в содержании факта «человек действует» при условии его высокой частотности).

Мы говорили, что поступок – особый момент в рассмотрении личности. Данное утверждение более точно определяет отношение к тем фактам, на которые мы опираемся в нашем исследовании, как и саму направленность того опыта и понимания, которые находят свое выражение в исследовании.

Осмысление факта «человек действует» как динамической конъюнкции «личность—поступок» полностью раскрывает себя в познании. Мы также не разрушим специфики опыта, если факт «человек действует» объективируем как «поступок личности». Однако в границах этой (по-разному выраженной) конъюнкции остается проблема собственно отношений между «личностью» и «поступком». В опыте проявляется их тесная соподчиненность, смысловое соответствие и взаимозависимость.

Поступок, без сомнения, – это действие [działanie]. Действию соответствуют разные действователи [działaczy] (5). И все же, если действие в принципе соотносимо с действователем, то поступок – только с личностью. В таком понимании поступок и предполагает личность. Этого понятия придерживаются представители разных областей знаний, избравших своим предметом человеческое действие, – в особенности же в этике. Она была и остается наукой о поступке, который предполагает личность: человека как личность.

Мы же в предлагаемом исследовании намереваемся переосмыслить это понятие. И хотя работа называется «Личность и поступок», она не будет исследованием поступка, который предполагает личность. Мы избираем другое направление опыта и понимания. Это будет именно исследование поступка, который выявляет личность: исследование личности через поступок², ибо природа соотносимое™, существующей в опыте, в факте «человек действует», такова, что поступок становится особым моментом проявления личности. Он позволяет нам как можно глубже проникнуть в саму ее суть и как можно глубже постичь ее. Мы испытываем именно то, что человек является личностью, и наше убеждение зиждется на том, что он совершает поступок (6).

Нравственность как свойство поступка человека

Но это еще не всё. Опыт, а одновременно с тем и интеллектуальное постижение личности в поступке и через поступок происходит особым образом потому, что поступку этому служит нравственная ценность. Поступки являются нравственно хорошими или нравственно плохими. Нравственность составляет их внутреннее свойство, как бы особый профиль, неизвестный тому действию, которое предполагает иных действователей – за пределами личности.

Лишь такое действие, которое предполагает действователя как личность, заслуживает, по нашему убеждению, названия «поступка» и означено нравственностью.

А потому неудивительно, что на протяжении своей истории философия представляла собой арену постоянных соприкосновений антропологии с этикой. Наука, цель которой – фундаментальное изучение нравственных проблем добра и зла (именно этим и занимается этика), никогда не сможет абстрагироваться от того факта, что эти добро и зло существуют только в поступке и через него становятся уделом человека. Вот почему этика (особенно традиционная) столь внимательно изучала поступок и человека. Примером могут служить как «Никомахова этика» [Аристотеля], так и «Сумма теологии» [св. Фомы Аквинского].

Хотя в новой философии (особенно современной) стала заметной тенденция трактовать этические проблемы в определенном отрыве от антропологии (к этому больше склонна психология и социология нравственности), все же в целом устранить антропологический подтекст из этики невозможно. Чем более интегральна данная система философствования, тем больше места в этике занимают проблемы антропологии. Так, например, их, представляется, намного больше в понятиях феноменологических, нежели позитивистских, в сартровском «Бытии и ничто», нежели в трудах англосакских аналитиков³.

Выявление личности через поступок и через нравственную ценность поступка

Итак, выше уже отмечалось, что этика в принципе рассматривает личность относительно поступка, которому непосредственно служит нравственная ценность. Но мы в этом исследовании попытаемся пойти в противоположном направлении. Поступок является особым моментом в рассмотрении, а значит и в опытном познании личности. Он как бы становится самой верной точкой для выхода к пониманию ее динамической сути. Нравственность же, как внутреннее свойство того же поступка, еще вернее приводит к тому же самому.

Нравственные ценности сами по себе нас тут не интересуют (это именно и является прерогативой этики), зато нас более всего интересует факт их возникновения в поступке, их динамическое fieri[7]7
  Возникновение, становление (лат.).


[Закрыть] (7), ибо оно еще глубже и основательней, чем сам поступок, проявляет нам личность.

Благодаря этому аспекту нравственности (можно бы этот аспект назвать также динамическим или экзистенциальным) мы в состоянии лучше понять человека именно как личность. А это, собственно, и является в настоящем исследовании целью нашего изучения. И поэтому, сознательно прибегая к цельному опыту человека, мы здесь ни в коей мере не должны отмежевываться от опыта нравственности.

Опыт нравственности в его динамическом (или экзистенциальном) аспекте является, впрочем, частью цельного опыта человека, который, как мы уже сказали, представляет собой для нас широкую основу в понимании личности. Опыт нравственности должен интересовать нас особо, поскольку нравственные ценности (добро и зло) не только составляют внутреннее свойство человеческих поступков, но имеют при себе еще и то, благодаря чему человек именно как личность и сам становится хорошим или плохим через эти хорошие или плохие поступки.

Следовательно, если подходить к делу с динамической (или экзистенциальной) позиции, то можно сказать, что как в исходной точке этих ценностей, так и в конечной их точке личность себя проявляет. Тут она еще больше себя проявляет и еще полнее, чем через как таковой «чистый» поступок. Представляется, наконец, что абстрагирование человеческого поступка от нравственных ценностей выглядело бы искусственным и отрывало бы нас от его динамики во всей ее полноте.

Опыт человека сплочен с опытом нравственности в основании антропологии и этики

Итак, предлагаемое исследование не будет работой из области этики. Оно не предопределяет личность, не обуславливает ее, но прямо наоборот: стремится как можно лучше объяснить ту действительность, которой личность является. Источником же, откуда мы почерпнем познание того, какой действительностью является личность, будет поступок, а еще более важный источник – нравственность в динамическом (или экзистенциальном) аспекте. Исходя из такого понимания, мы постараемся учитывать не столько, может, традиционные связи антропологии с этикой, сколько реально объективное соединение в одно целое опытов: опыта нравственности с личным опытом человека. Вот главное условие рассмотрения личности и ее последовательного осмысления.

«Вынесение за скобки» этической проблематики

Коль скоро речь у нас зашла о взаимоотношениях антропологии и этики, то попробуем для понимания этой проблемы прибегнуть к математическому методу наподобие вынесения за скобки (8): тех элементов математического действия, которые каким-то образом заключены во всех других элементах и каким-то образом соединены со всем тем, что остается в скобках.

Вынесение за скобки предполагает упрощение действия, но зато не предполагает ни отказа от того, что находится за скобками, ни уничтожения связей того, что за скобками, с тем, что в скобках. Напротив, это вынесение еще больше подчеркивает наличие и значение того элемента, который был исключен из всего действия. Не вынеси мы его за скобки, он бы только скрыто присутствовал в других элементах действия. Механизм изъятия делает само изымаемое более явственным и наглядным⁴.

Точно так же и проблема «личность—поступок», которая традиционно содержалась в этике, посредством условного вынесения этики за скобки позволяет проявить себя не только в полноте своей собственной действительности, но и в том богатстве действительности, какую являет собой человеческая нравственность.