Текст книги "Проза жизни [Обыкновенная жизнь]"

– Поздоровайтесь со мной! – злобно прошипел он. – Ну, живее!

Шпулька приоткрыла один глаз и с трудом, но все-таки узнала милиционера Цегну, которого прежде в цивильном наряде почти не видела. Тут же открылся и другой её глаз, она сразу воспрянула духом и от неописуемого облегчения едва не бросилась милиционеру на шею. Более восторженного приветствия Кшиштоф Цегна и представить себе не мог. Он обнял Шпульку за плечи и, не давая опомниться, увлёк её в сторону Пулавской.

На перекрёстке Шпулька неожиданно вырвалась из его объятий и остановилась.

– Там был бандит, – возбуждённо выпалила она. – Прятался за колонной. Куда он подевался? Надо вернуться, там Тереска!

У Кшиштофа Цегны вырвался стон.

– Где Тереска? Что за бандит? Шпулька заколебалась, на какой вопрос отвечать сначала.

– Здесь был, шлялся. Туда и обратно. Потом спрятался. Она где-то там, на задворках, я не знаю, где это! Сделайте же что-нибудь!!!

Кшиштоф Цегна только тем и занимался, что что-то делал. Разобраться с бандитом за колонной он решил попозже, пребывание Терески на задворках показалось ему важнее. С этими девицами точно сойдёшь с ума. Ведь он эту Тереску лично довёл до самого дома! Откуда, черт подери, она тут снова возникла?

– Пошли, – наконец решился он и свернул на Пулавскую, таща за собой Шпульку.

Шпулька позволяла тащить себя до тех пор, пока не вспомнила, что Тереска лелеет в своих объятиях воровскую добычу. Она тут же упёрлась обеими ногами, но через секунду вспомнила и то, что они собирались отдать украденный свёрток милиции, и, навёрстывая упущенное, рванулась вперёд – как раз в тот момент, когда Кшиштоф Цегна притормозил, чтобы спросить, в чем дело. Шпулька налетела на него, оттоптав ему ногу и боднув головой в нос. У Кшиштофа Цегны потемнело в глазах, и путь к славе внезапно показался ему исключительно тернистым.

С Тереской они столкнулись через несколько шагов.

– Что происходит, черт подери? – налетела она на подругу. – А, это вы… Я как раз оттуда выбралась, но не через дом, там кто-то торчал в подъезде. Чем ты занималась, кто там был? Я слышала, о чем они говорили, но ни фига не поняла.

– О чем они говорили? – встрепенулся Кшиштоф Цегна.

– «Э, нет, – говорили, – просто какая-то соплячка свидание тут назначила, школьница ещё, а шляется по ночам». А потом добавили: «Парня не знаю, никогда его не видел, болтался тут, видно, ждал её». А потом ещё: «Что значит любовь…» Остальное не доскажу, не хочу выражаться. Какое свидание, о чем речь?

Кшиштоф Цегна был доволен собой. Ещё бы, действия его оказались безошибочными и спасли ситуацию. Досада на несносных девиц почти исчезла.

– Пойдём отсюда, – твёрдо скомандовал он.

– Минутку! – столь же твёрдо произнесла Тереска. – Мы хотим сделать чистосердечное признание. Шпулька, ты уже сказала? Мы совершили кражу. Вернуть не можем, уповаем только на вас…

Второй раз за этот вечер участкового вытащил из дома телефонный звонок. В отделении милиции его ждала необычайно возбуждённая троица. С ангельским терпением участковый выслушал три сбивчивых рассказа, покачал головой и повздыхал.

– Вы, я вижу, задались целью лишить пожилого человека покоя, – обречённо сказал он. – Понять не могу, почему я трачу своё время на то, чем мне и заниматься-то не положено… Давайте по порядку, а то пока я уяснил лишь две вещи. Во-первых, что ты, сынок, влез не в свой район и что ходишь в брюках. Тот бандит за колонной – это ты? Так не годится. Бельгийской занимается Квятковский, придётся завтра с ним объясняться. А во-вторых, – что Чёрному Метю кто-то подбросил в машину свёрток, а уважаемые дамы его стибрили. А от меня, значит, требуется отпущение грехов. Говорите, какой-то тип в сером «опеле»? Номер запомнили?

– Битва под Грюнвальдом, – не задумываясь доложила Тереска.

– Вы и впрямь уверовали, что по городу разъезжают сплошь исторические даты?

– Нет, конечно, но вообще-то… Номер начинается с пятёрки. Пятьдесят четыре – десять. Жолибож. То есть я хотела сказать «WI».

– Ладно, давайте поглядим, что в свёртке. Наверняка надо будет вернуть владельцу. К вашему сведению, я и сам не знаю, как тут выкручиваться.

– Может, выкручиваться и не придётся, – туманно протянул Кшиштоф Цегна, который в вопросе кражи был всецело на стороне подруг. В душе он одобрял их поступок, на который сам никогда бы не осмелился.

Участковый перерезал шнур.

– Вернём или не вернём, а проверку запротоколируем как положено, – сурово сказал он и снял обёртку.

Кшиштоф Цегна от изумления даже присвистнул. Тереска и Шпулька замерли и вытаращили глаза. Участковый бывалым взглядом рассматривал несметное количество великолепно упакованных швейцарских часов.

– Да, дела… – Протянул он после затянувшегося молчания. – Сомневаюсь, что владелец признается в такой пропаже. Нехорошо получилось…

– Кто же мог подумать?.. – сконфуженно буркнул Кшиштоф Цегна.

– А надо было думать. Если уж ты, сынок, взялся за гуж, о чем тебя, кстати, никто не просил, так будь добр, предусмотри все до мелочи. Как теперь раздобыть улики? Надо было оставить ему это добро, установить слежку, поглядеть, куда он его денет…

– Столько раз уже выслеживали – и ничего…

– Может, у него товара тогда не было. А в этот раз был. Хватило бы сфотографировать… Того субъекта из «опеля» опознаете?

Тереска и Шпулька, не отрывавшие глаз от невиданного зрелища, испуганно вздрогнули.

– Мы не хотели… Мы не думали… – Запричитала Шпулька.

– Мы думали, там что-то незаконное, – сокрушённо подхватила Тереска. – Честное слово, мы не собирались красть часы!

Участковый удивился.

– Так вы считаете, что добро приобретено законно? Вы перехватили у преступников солидную партию контрабандного товара, теперь уж нечего скрывать. Если вас никто не видел, то, чует моё сердце, сейчас у этой братии разгорается серьёзная свара. Крысь, сынок, надо бы этим воспользоваться. Звони майору, он наверняка ещё не спит. И садись писать рапорт! Заодно и протокол составим, уважаемые дамы нам его подпишут. Так вы опознаете того субъекта из «опеля»?

Тереска уже начала понимать, что их воровство обернулось вроде бы вовсе не воровством и даже есть надежда завтра утром попасть в школу.

– Да, конечно! – с готовностью подтвердила она. – Мы можем описать его прямо сейчас, пока ещё помним.

– Я не помню, – расстроенно призналась Шпулька. – Он у меня сливается с тем симпатичным, к которому цеплялась нахальная девица.

– Помнишь, помнишь! Ты только сосредоточься. Старый такой…

– Точно, – обрадовалась Шпулька. – Лет сорок, не меньше. Ага, ещё перчатки.

– И серый костюм.

– И, наверно, брюки… – буркнул участковый, записывая за ними.

– Что? Ну да, брюки. И волосы. Без лысины. Ёжиком. И лицо как блин. Не совсем, нос, конечно, торчал, но вообще плоское. Да и нос тоже приплюснутый. Верно?

– Приплюснутый, – подтвердила Шпулька, сосредоточенно наморщив брови. – А ещё ухо… Участковый перестал писать.

– Одно? – подозрительно спросил он. Шпулька кивнула головой.

– Одно. То есть нет, два! Но одно было какое-то не такое… Багровое и вроде бесформенное. Тоже плоское…

– Точно! – оживилась Тереска. – Расплющенное! Причём только одно!

– Которое?

– Правое. Левое у него обыкновенное.

– А волосы ёжиком какого цвета? Чёрные, светлые?

– Под цвет костюма. Серые.

– Наверное, с проседью, – сообразила Шпулька. – Чёрные с проседью – вот и показались серыми.

– Что ещё? Глаза, зубы?

Тереска покачала головой.

– Не требуйте от нас невозможного. Мы ведь его видели при слабом освещении. Глаз не разглядели, а зубы он не скалил. Высокого роста, примерно, такого, как Скше… как этот пан, в меру упитанный.

– Что значит «в меру упитанный»? Тереска снова окинула Цегну оценивающим взглядом.

– На одну треть толще этого пана, – с уверенностью объявила она.

– На одну четверть, – въедливо уточнила Шпулька. Кшиштоф Цегна стоял не шевелясь и беспрекословно позволял делить себя на части.

– Больше ничего примечательного вы не запомнили?

– К сожалению, нет, – виновато сказала Тереска, а Шпулька грустно покачала головой.

Участковый, вначале описавший в протоколе внешность субъекта из «опеля», вынужден был продолжать дальше в нетрадиционной последовательности. Кшиштоф Цегна приступил к составлению протокола. В помещении воцарилась тишина, изредка прерываемая короткими уточняющими вопросами. Подруги, уже было успокоившись, снова начали нервничать, тем более что воровская добыча мозолила им глаза.

– Надо сосчитать, – внезапно спохватился участковый. – Крысь, иди-ка сюда, сынок. Заверишь.

Часов оказалось полсотни. Тереска быстро прикинула в уме. По две тысячи штука, это будет… миллион!

– Силы небесные! – тихо ужаснулась она. – Мы с тобой украли миллион злотых!

Шпулька посмотрела на неё взглядом агонизирующего василиска. Участковый отложил наконец ручку.

– Больше, – заверил он. – Часть из них золотые. Тысяч по десять штука. Попрошу уважаемых дам прочитать и подписаться. Тут все изложено в сокращённом виде, не хотелось вас надолго задерживать. Самое главное, о подробностях вас ещё будут допрашивать.

Тереска потянулась за протоколом, а Шпулька как приросла к стулу.

– А когда… – тихо спросила она сдавленным голосом, – когда вы нас арестуете?

Участковый как-то странно на неё посмотрел и сделал приглашающий жест в сторону протокола. Тереска оторвалась от изучения документа.

– Но тут ничего нет о том… что мы украли… – растерянно пробормотала она.

– Но все, что есть, изложено верно?

– Ммм… верно.

– Тогда подписывайте. Что значит «украли»? Вы не украли, а доставили вещественные доказательства.

Подождав, пока обе поставят свои подписи, участковый встал, оправил мундир и прокашлялся. Кшиштоф Цегна посмотрел на него и тоже поднялся. Подруги неуверенно последовали их примеру.

– Благодарю за службу! – торжественно рыкнул участковый.

Кшиштоф Цегна непроизвольно стал навытяжку и щёлкнул каблуками. Тереска и Шпулька окончательно обалдели. Участковый вышел из-за стола и с почтением пожал каждой руку, то же самое проделал и Кшиштоф Цегна.

– Большое спасибо, – беспомощно промямлила Тереска, ничего не понимая.

Участковый, покончив с торжественной частью, перешёл на нормальный тон.

– Вы нам очень помогли, а теперь по-хорошему вас прошу, отправляйтесь домой и оставьте в покое бандитов. И не советую больше ничего красть. Уймитесь, ладно? Проводить мы вас не сможем, уж не обессудьте, сейчас сюда нагрянет начальство, а ни одной машины у меня под рукой нет…

Только у дома Шпульки подругам удалось немного остыть и прийти в себя. Вечерние приключения были просто ошеломительными, а поведение участкового произвело на них неизгладимое впечатление. Они одновременно гордились собой и чувствовали какую-то опустошённость.

– А выглядел вполне прилично, – в раздумье сказала Тереска. – Тот, который подбросил часы. Может, не знал, что там в свёртке?

– Я уже никому не верю, – сумрачно ответила Шпулька. – И вообще больше ты меня не впутаешь ни в какую идиотскую историю. Нас могли убить!

– Глупая, это же не убийцы, а торгаши! Милиция говорит, такие избегают мокрых дел. В крайнем случае нас могли побить.

– Большое спасибо, но быть побитой мне тоже не очень хочется. На кой черт нам все это нужно, зачем ты встреваешь, чего тебе неймётся?! Какое тебе дело до чужих бандитов и до их часов?!

Тереска даже остановилась от возмущения. Хотя что уж тут возмущаться, если честно, то возразить было нечего. Вернее, возражения были такого рода, что о них не хотелось даже думать, а уж высказать вслух… А правда заключалась в том, что сотрудничество с Кшиштофом Скшетуским было своего рода противоядием от Богуся. Нет, она вовсе не хотела забыть Богуся насовсем, вот ещё! Но свалившиеся на неё потрясения своим драматизмом и романтикой возвышали её в собственных глазах. Если уж переживать, то по-крупному, а не тихо чахнуть от тоски. Умирать, так с музыкой! А может, захватывающие приключения вообще не позволят ей зачахнуть. Но как объяснить это Шпульке, которая, ничего особенного не находя в Богусе, не поймёт всей важности её признания? А кроме того, как можно оставаться равнодушной к такой возмутительной преступной афёре? Какое ей, видите ли, дело!..

– А какое тебе дело до чужих детей? – гневно парировала Тереска. – Они твои? Почему тебя должно волновать, не голодают ли они, не остались ли бездомными?

– Шпулька даже подскочила.

– Это совсем другое дело! Дети – живые существа! Как можно сравнивать? Из детей что-то вырастет!

– Ага. Будущее нации.

– Из брошенных детей вырастет дегенеративное общество!

– А какое тебе дело до общества? – безжалостно спросила Тереска.

Какое-то время Шпулька не находила ответа. Дело, без всякого сомнения, есть, но какое именно?

– Когда эти дети вырастут, мы ещё будем жить, верно? – нерешительно сказала она. – А мне не хочется жить в дегенеративном обществе. Особенно на старости лет.

– А в обществе преступном хочется?

– Ну, ладно. Но для этого есть милиция…

– А для детей – социальная опека и родители! Кроме того, дети растут долго! А тут, пожалуйста, за один вечер – и столько дел наделали! Мне нравится видеть результаты сразу, а не через двадцать лет!

Шпулька смутно ощущала, что в этом есть какой-то смысл.

– Ну хорошо, – неохотно согласилась она. – Но ведь сколько надо нервов!

– А я люблю, чтоб на нервах.

– Так ты же ненормальная. Никто, кроме тебя, в такие истории не встревал бы. А твой Богусь кретин. Христом-Богом тебя прошу, влюбись в кого-нибудь другого!

– Отстань, – огрызнулась Тереска и зашагала в сторону Шпулькиного дома. – Если хочешь знать, я вообще больше ни в кого не влюблюсь. С меня хватит.

– Богусь не стоит того, чтобы на нем завязывать! – возмущённо запротестовала Шпулька, и точность её слов поразила Тереску в самое сердце. До сих пор ей казалось, что личная её жизнь кончена, разбитого сердца не склеить, но тут вдруг одолели сомнения. Богусь оказался идиотом. Тогда, может быть, кто-то ещё… когда-нибудь…

Она решительно отмела закравшуюся в голову и в сердце несмелую надежду. Нет, исключено, любовь ей больше не светит! Личное счастье не для неё, надо переключиться на что-то другое. Благодарность, которую ей торжественно вынесли от имени властей, внесла хоть некоторую умиротворённость в её душу. С любовью это, конечно, не сравнить…

– Если Кристине её жених не решит задачку по физике, мы горим синим пламенем, – внезапно зловеще объявила Шпулька. – Ты уже, конечно, решить не успеешь, а обо мне и речи нет. Но хоть попытаться-то ты можешь! Умоляю тебя, иди наконец домой!

Вопреки ожиданиям, к предложению более тесного сотрудничества Янушек отнёсся прохладно.

– Так сразу честно и скажи, что мне надо следить за всеми машинами в Варшаве, – скривился он.«Опель», например, с Жолибожа, это что же получится? Прикажешь вообще не возвращаться домой?

– Не торчит же он на Жолибоже все время. Наверняка раскатывает по городу и где-то останавливается. Может же он случайно броситься тебе в глаза!

– А та машина, с революцией? Она тебя уже не интересует?

– Интересует, ещё как! Но «опель» тоже.

– А почему?

– Да так. Милиции он нужен.

– А что, объявилась какая-то моторизованная банда? Ну хорошо, могу поискать, но будешь две недели мыть за меня посуду.

– Совсем обнаглел! – ахнула Тереска с таким негодованием, что Янушек сразу пошёл на попятный. Ясно, тут он перегнул палку, с мытьём посуды к Тереске лучше не приставать.

– Тогда будешь решать за меня задачки по математике, – покладисто уступил Янушек.

На Терескином лице отразилось глубокое отвращение.

– К твоему сведению, задачками по математике я занимаюсь со всякими недоумками за деньги. Это мой профессиональный труд. А ты…

– А я мог бы искать по городу всякие тачки тоже за деньги!

– Сравнил! Помощь в поимке преступников – это наш общественный долг!

– Можешь считать мои задачки тоже общественным долгом. Если я буду гоняться за тачками, когда, по-твоему, мне заниматься математикой?

После продолжительных торгов обе стороны отыскали компромисс. Сошлись на том, что за некоторые задачки по математике полкласса Янушека будет высматривать по городу некоторые интересующие Тереску машины.

Результатом заключённого союза был незамедлительный визит Терески к участковому. В свете Терескиных заслуг в борьбе с преступностью неудивительно, что в милиции она чувствовала себя как дома. Постучав в дверь, она услышала невнятный звук, который приняла за приглашение, и вошла.

Участковый сидел за своим столом, напротив размещался на стуле какой-то субъект симпатичного вида и не совсем ещё старый, лет под сорок, с востроглазым живым лицом, в котором было что-то птичье.

– Добрый день, – непринуждённо поздоровалась Тереска. – Мой брат видел «опель».

Участковый, завидев её, вздрогнул и изменился в лице. Бросив быстрый взгляд на посетителя, он порывисто вскочил с таким жестом, как будто отмахивался от нечистой силы.

– Не сейчас, – сказал он поспешно. – То есть, прошу прощения, но… То есть, кто вам позволил?.. То есть, я хотел сказать, вам не следовало… Словом, я занят, прошу подождать!

Тереска была крайне удивлена. Она недовольно покосилась на посетителя, который сидел с каменным выражением лица.

– Ждать я не могу… – Запротестовала было она.

– Тогда завтра! – быстро прервал её участковый. – По личным делам приём завтра!

Тереска так поразилась, что потеряла дар речи. Постояв какое-то время с открытым ртом и оторопью в глазах, она молча покинула негостеприимный кабинет. Снаружи, сразу за порогом отделения милиции, ей попался Кшиштоф Цегна, как раз возвращающийся с обхода.

– Этот ваш шеф выставил меня за дверь, – возмущённо пожаловалась она. – Хотелось бы знать, чем я заслужила такое обращение?

– Он там один? – поинтересовался Цегна.

– Нет. Ещё какой-то тип. С птичьей физиономией. Наверное, преступник, но вообще-то симпатичный.

– О Боже! – ахнул Кшиштоф Цегна. – Какой преступник! Это же майор! Вы успели что-нибудь наговорить?

– Надо же, майор! Нет, не успела. Хотела сказать, что мой брат видел «опель». Да он ничего и слушать не хотел! Что бы это значило? Милицию это уже не интересует?

Кшиштоф Цегна с минуту помолчал.

– Все из-за меня, – с мрачным раскаянием признался он. – Это дело ведёт майор, а я встреваю в него без спросу. Шеф боялся, что вы брякнете лишнее и будут неприятности. Черт подери, наверняка будут.

Он передумал заходить в милицию и с озабоченным видом поплёлся рядом с Тереской в сторону её дома. Тереска была заинтригована.

– Ничего не понимаю. Как это встреваете? Мешаете ему?

– Нет, не в том смысле. Просто превышаю свою компетенцию. Самолично занимаюсь розыском вместо того, чтобы передать все в другие руки, вдобавок ещё привлекаю к расследованию постороннее лицо. То есть вас. Но у меня на то свои причины.

Тереска почувствовала себя заинтригованной ещё больше. А Кшиштоф Цегна был угнетён и ощущал неодолимую потребность перед кем-нибудь исповедаться. Вот так и получилось, что он поделился с Тереской своими мечтами и планами на будущее.

У Терески его проблемы немедленно вызвали горячий отклик. В вопросе жизненных амбиций Кшиштоф Цегна нашёл в ней родственную душу, Тереске тоже честолюбие было не чуждо, особенно в последнее время. К тому же Кшиштоф Цегна кое-что для неё значил.

– Меня, видите ли, тянет на всякие значительные дела, – с азартом объяснял Цегна. – Не хочется мелочиться. И чтоб результаты были видны. И чтоб выкладываться на полную катушку, я, видите ли, люблю выкладываться подчистую, но только не попусту!

Честолюбивые замыслы Кшиштофа Цегны оказались ей столь созвучны, что она загорелась желанием немедленно ему поспособствовать. Словом, Тереска была всецело на его стороне. Тонкости служебной субординации были ей, правда, непонятны, но она приняла факт их существования на веру. Наверное, так уж заведено в этой их милиции, что каждый приставлен к своему бандиту, и отбирать их сослуживцам друг у друга не положено.

– Я понимаю, – сказала она с тёплым участием. – Я вам помогу. Вы достойны того, чтобы переловить всех этих бандитов лично, собственными руками. А много их наберётся?

Мысленно она уже видела целую процессию бандитского отродья с разбойничьими физиономиями, прикованных цепями один к другому, в кандалах и с ядром у ноги, пленённых торжествующим Кшиштофом Цегной.

– Не знаю, – осторожно сказал Кшиштоф Цегна. – Два-три человека. Достаточно было бы поймать главарей.

– Те, которых я видела… те, что в машинах… Это они главари?

– Не совсем. Но через них можно выйти на главарей, только выйду уже не я. Мне хватило бы и подручных. Видите ли, вместо того, чтобы воровать свёрток с часами, лучше бы вы сфотографировали, как тот тип из «опеля» подбрасывал их в «фиат». Можно было бы и украсть, только сначала сделать снимки. А лучше всего – поймать хозяина «опеля» с поличным. Вдобавок выяснив, с кем он связан. Тут без слежки не обойтись.

– Вот незадача! – огорчилась Тереска. – Следить я не могу, мне надо ходить в школу. И брату тоже.

– Ив мыслях не держите, – спохватился Цегна. – Упаси вас Бог заняться слежкой! Это очень опасная работа, и без опыта тут не обойтись. Я уж сам буду этим заниматься, после службы. Знать бы только, за чем следить.

Неожиданный запрет вызвал в Тереске недовольство и даже лёгкий протест, но она его не показала. Желание помочь неудержимо росло в ней как боровик после дождя.

Уже назавтра утром, перед первым уроком, Шпулька нарушила данную себе торжественную клятву, что никогда больше не будет вмешиваться во всякие страшные истории, которыми Тереска отравляет ей жизнь.

– Машин становится все больше, – таинственно объявила она. – Я видела ещё одну.

Тереска, интерес которой к этой истории неимоверно возрос, сразу же оживилась, сходу поняв странное Шпулькино заявление.

– Какую? И где?

– Темно-зеленую. На этот раз Наполеон под Москвой. Бонапарт. Дата, значит. То есть номер. И опять спереди эта чёртова пятёрка по истории.

– А!.. Пятьдесят восемь – двенадцать? А буквы какие?

– WP. Я долго мучилась, вспоминая, у кого такие инициалы, и запомнила только потому, что ни у кого таких нет. У меня уже развилась мания переводить номера машин в исторические даты. Знаний, правда, не хватает.

– Номер городского центра, – со знанием дела определила Тереска. – Где ты её увидела? И почему решила, что машина подозрительная?

– Мне на роду написано быть свидетелем. Стою себе над Кручей, перед «Гранд-отелем», и жду автобуса. Вижу – подъезжает этот, с ухом, на своём «опеле», высаживает какого-то пассажира, пассажира тут же подбирает Наполеон под Москвой и катит дальше. А у пассажира в руке, можешь себе представить, был точно такой же свёрток! – охотно и даже с восторгом делилась Шпулька доставшейся ей информацией.

– Как он выглядел? – Тереска пошла красными пятнами.

– Я же говорю, темно-зелёный…

– Не автомобиль, а этот пассажир!

– Такой какой-то… Невысокий, лысый, в куртке с воротником и в очках.

– И что он сделал?

– Ничего. Сел в Наполеона и укатил.

– Ты его узнаешь?

– Если увижу с той же стороны и в той же одежде, узнаю.

Ни одна из подруг не обращала внимания, что урок давно начался и учительница истории не спускает с них глаз. По причине того, что историчка была внушительных размеров, грузной и неповоротливой, неудивительно, что у неё было благозвучное прозвище Газель.

– А вот нам Букатувна и расскажет, что тогда происходило в Польше, – зловеще объявила Газель.

– Когда? – шёпотом спросила побледневшая Шпулька и как можно медленнее поднялась из-за парты.

– В тысяча восемьсот тридцатом, – сочувственно подсказала Кристина сзади.

У исторички была отвратительная манера засыпать учеников вопросами, перескакивая то из эпохи в эпоху, то из одного конца света в другой. Попробуй сообрази, чем занимались германские маркграфы в ту пору, когда Христофор Колумб плыл в Америку, или который из Владиславов вырезал на Руси род Святополка и которого из них, если не наоборот! Прыжок от Пунических войн к Ноябрьскому восстанию был привычным для класса пустяком, однако это не мешало ученикам всякий раз испытывать потрясение.

– С Наполеоном уже пятнадцать лет как управились, – нашлась Шпулька, благо эта тема всплыла из прерванного историчкой разговора.

– Совершенно верно, – подтвердила Газель, неодобрительно щурясь на неё. – Но я тебя спрашиваю, что происходило, а не что отошло в прошлое.

– Ноябрьское восстание…

– В каком месяце, детка, вспыхнуло Ноябрьское восстание?

– В ноябре, – неуверенно прошептала Шпулька после долгой паузы, во время которой она лихорадочно соображала, какая каверза кроется в таком простом, на первый взгляд, вопросе.

– Правильно. А когда начинается год?

– Первого января…

– Вот именно. Между январём и ноябрём много всего может произойти. Итак?

Какое-то время Тереска внимательно слушала ответ Шпульки, во-первых, чтобы в случае чего подсказать, а во-вторых, чтобы историчка не подловила и её. Но потом темно-зелёный императорский автомобиль целиком завладел её мыслями. Воображение подсказывало захватывающие сцены: вот она наталкивается на машину в подходящий момент, а в руках у неё фотоаппарат… Да, но у неё нет фотоаппарата! Зато у Кшиштофа Цегны может быть служебный…

– Кемпиньская, вот ты нам это и расскажешь, – возвестила Газель тоном непоколебимой убеждённости.

– Езус-Мария, что?.. – Всполошилась Тереска.

Медленно приподнимаясь из-за парты, она скорбным взором посмотрела на Шпульку.

– Эти два делегата в Думу… – Не разжимая губ процедила Шпулька.

Тереска лихорадочно соображала. На подсказку надежды не было, в классе царила гробовая тишина. Значит, речь идёт о чем-то, чего никто не знает, сделала вывод Тереска, и Газель уже высказала классу своё недовольство. Тереске же положено знать, за что, спрашивается, у неё по истории эта злосчастная пятёрка? Её мозг, как электронный, должен выдавать ответ на все вопросы. Ноябрьское восстание было в предыдущем классе, но для этой гарпии такая мелочь значения не имеет. Вроде речь шла о восстании… Но откуда всплыли эти делегаты? Ага, обсуждались непосредственные причины…

– Одной из непосредственных причин Ноябрьского восстания было недопущение в Думу двух польских делегатов, – сказала она наобум.

Газель кивнула головой, явно ожидая продолжения. Не имея понятия, чего ещё от неё хотят, Тереска . умолкла и тупо на неё уставилась.

– Фамилии, – снова подсказала Шпулька трагическим шёпотом.

Вот беда! У отвергнутых делегатов, конечно же, были фамилии, но какие? Смутно вспомнилось, что они состояли в каком-то родстве, и Тереска уже открыла рот, собираясь сказать, что это были отец с сыном вроде бы на «п», но вовремя прикусила язык. Неправильные ответы Газели нравились ещё меньше, чем отсутствие ответа, и лучше уж не рисковать. Кому-то другому Газель, может, и простила бы, только не Тереске!

В классе царило все то же гнетущее молчание. Тереска собралась с духом.

– Я не помню, как их звали, – обречённо сказала она, вкладывая в свой голос максимум сокрушённости.

Газель, казалось бы, окаменевшая навсегда, наконец отозвалась.

– Это были братья Немоевские, – известила она мрачным голосом, напоённым безграничным осуждением, и с нажимом, не уступающим мощи гидравлического пресса. А потом добавила: – Твоя оценка по истории отныне стоит под вопросом.

«Этого мне ещё не хватало», – приуныла Тереска, усаживаясь на место. Ясно, что это значит. В ближайшие недели её будут гонять по всему материалу, начиная с программы младших классов, и ей надо будет знать все назубок. Газель, как на грех, сделала из Терески козла отпущения, решив вытянуть её в отличницы, и истязала из года в год.

– Ты меня подвела, – изрекла она с таким глубоким разочарованием и горечью, что Тереске стало не по себе, словно она совершила какую-то непростительную подлость.

– Кто тебя тянул за язык, зачем ты упомянула этих делегатов? – напустилась она на подругу после урока.

– Я не виновата! – жалобно заныла Шпулька. – Она все приставала и приставала, вцепилась как репей, я уже не знала, куда деваться и что ещё сказать, лишь бы отвязалась!

– Ты меня подставила! Разве не ясно было, что она переключится на меня? Теперь я влипла. Ты что, считаешь, мне делать больше нечего, как только зубрить историю? Подруга называется!

– Ой, хватит! Ты меня уже достала! Буду воровать часы, бегать за бандитами, все что угодно, только не приставай! Сначала Газель, теперь ещё ты!

– Бедняга, – саркастически процедила Тереска. – Не хочешь – не воруй, я тебя не заставляю. А то, что ты меня втравила в историю, извини за каламбур, что можешь испортить жизнь порядочному человеку, тебя не волнует!

– С ума сошла, кому я испорчу жизнь? – совсем расстроилась Шпулька. – Что ещё за порядочный человек?

– Не ссорьтесь, – попыталась урезонить их Кристина. – Дальше хуже будет. Химичка снова принесла какую-то пакость. Теперь опять будем вонять химикалиями всю неделю, а мне сегодня в театр…

Только по дороге домой Тереска смогла пересказать Шпульке исповедь Кшиштофа Цегны. Она проделала это с таким чувством, что Шпулька прониклась всем сердцем и сочла недопустимым оставить Кшиштофа Цегну на произвол судьбы. Заодно она вспомнила про кактус, за который ему положена хоть какая-то компенсация. Ясно, надо человеку помочь!

– Мы могли бы выследить хотя бы «мерседес», если бы знали, где живёт владелец, – возбуждённо говорила Тереска. – Цегна нам не скажет, потому что боится за нас. Но мы знаем номер и сами сумеем разыскать. Судя по номеру, это где-то в центре. Сходим в учреждение, где регистрируют транспорт и спросим, кто владелец.

Шпулька слушала, испытывая с одной стороны благородный энтузиазм, а с другой – нарастающую панику. Чуяло её сердце, что в ближайшее время её снова ждут жуткие потрясения.

– А где это учреждение? – неуверенно спросила она.

– Не знаю. Спросим у Янушека, а если и он не в курсе, у пана Влодека, шофёра папиного директора. Он иногда подвозит меня до школы.

– И ты считаешь, что в этом учреждении нам прямо так и скажут? Без всякой причины?

– Причину придумаем. Например, он меня переехал, и теперь я его ищу, чтобы получить возмещение.

– Мёртвая?

– Глупая, не насмерть переехал, а слегка. Оба меня переехали, и «мерседес», и «опель».

– По очереди? И ты осталась жива? Не знаю, сойдёт ли такая причина.

Оказалось, что не сойдёт. Устроив поздним вечером совещание с Янушеком, Тереска отказалась от этой версии. У её брата в таких делах было больше жизненного опыта.

– Насчёт того, что тебя переехали, забудь, – авторитетно заявил Янушек. – Тогда тебе полагалось бы обратиться в милицию. И дураку будет подозрительно, почему это ты сама ищешь правонарушителя, а не милиция. Придумай что-нибудь другое.

– Голова пухнет. Ну ладно, он случайно у меня увёз…