Текст книги "Проза жизни [Обыкновенная жизнь]"

Душу Шпульки заливало блаженство. Кошмарная история, в которую она впустилась из солидарности и которая все время держала её в нервном напряжении, подходила к концу. Благодаря этому расчудесному человеку… Ошеломление, вызванное свалившимся на них счастьем, постепенно уступало место несказанному облегчению. Она дала себе торжественную клятву впредь держаться от общественных поручений подальше…

На Окенче Тереска пересела в кабину – водитель не знал, куда ехать дальше. Всю оставшуюся до школы дорогу он морщил обезьяний лоб, шмыгал носом и время от времени смачно сплёвывал в окно, что несколько поколебало выводы, сделанные ею насчёт внешности…

– Обезьяна, она и есть обезьяна, – мрачно объявила Тереска, когда фургончик, освободившись от саженцев, исчез во тьме. – На красавцах я не настаиваю, но и за уродами гоняться не собираюсь. А ты поступай, как знаешь.

Шпулька, хлопотавшая над саженцами, пожала плечами.

– Я никак поступать не собираюсь, – решительно сказала она. – Давай укроем нашу добычу поплотнее. Если саженцы украдут, я этого не переживу, так и знай!

Заходящее осеннее солнце розовым блеском заливало мир, в тёплые тона окрашивая лица прохожих, когда сияющая от счастья Тереска подходила к «Орбису» на Братской. С опозданием на пятнадцать минут, о чем даже не подозревала Богусь уже прохаживался перед «Орбисом». Она углядела его издалека и замедлила шаг – от волнения у неё подкосились ноги и перехватило дыхание. Богусь, поглядев в её сторону, остановился как вкопанный, и на лице его появилось выражение… нет, не просто обычного проявляемого к ней интереса, а самого настоящего восхищения. Ошибиться Тереска не могла, в этот миг у неё прорезалось ястребиное зрение.

«Я ему нравлюсь, – ликующе пронеслось в голове, – значит, все-таки я ему…» Богусь уже начинал выходить из себя: ждать девушку было, по его мнению, страшным позором. Он предпочитал опаздывать сам, чтобы дамы знали своё место. Но сегодня ему опоздать не удалось, он управился с делами раньше, чем ожидал, и вот уже пятнадцать минут, как идиот, топтался по тротуару, недоумевая, что собственно воображает о себе эта Тереска. Взглянув в ту сторону, откуда она должна была появиться, потрясённый Богусь застыл на месте.

Глазам его представилось настоящее диво, неведомо как попавшее в этот несовершеннейший из миров. К нему приближалась роскошная брюнетка с длинными распущенными волосами, с лучезарным взглядом и нежным личиком, искусно выкрашенным в фиалковый цвет. На красавице были чёрные кожаные брюки в обтяжку и такой же жакет, а в руке её красовалась темно-красная роза на километровом стебле. На неё оглядывались все, и мужчины и женщины. Богусь с одного взгляда оценил сокровище, и уже не мог оторвать от него глаз. Идущую следом Тереску он даже не заметил.

Тереска не сразу сообразила, что восхищённый взгляд предназначен не ей и ликовать ещё рановато.

Скорее наоборот. Только сейчас она заметила эффектную девицу и, хотя видела её только с тыла, почувствовала, как внутри у неё все холодеет. Тереска даже придержала шаг, чтобы одолеть мгновенную слабость.

«Уж не везёт, так не везёт, – с горечью думала она, – вечно мне кто-нибудь дорогу перебегает. И что Богусь в ней нашёл? Надо бы взглянуть на неё спереди…» Тереска поспешно обогнала соперницу, вальяжной походкой направлявшуюся в «Орбис», и успела раньше неё влететь в помещение.

Богусь заметил Тереску, только когда она подбежала, и даже смягчился немного, решив, что она навёрстывает опоздание. Но все равно её появление не очень обрадовало его: не будь Терески, он бы уже завёл знакомство с поразившей его в самое сердце девушкой – в кои-то веки встретишь на улице свой тип… Уверенный, что Тереска спешит к нему, Богусь весьма удивился, когда она проскочила мимо и влетела в «Орбис». Красотка вошла туда за Тереской следом. Не раздумывая, Богусь другим входом тоже проследовал внутрь.

Тереске соперница не понравилась – кукольная и претенциозная до тошноты, тем не менее зависть кольнула её в самое сердце. Тереска понимала, что по сравнению с этой холёной девицей она выглядит простенькой и бесцветной. Было от чего расстроиться. Единственным утешением служила мысль, что Богусь ждёт все-таки её, а не эту вампиршу. Она пошла к Богусю.

Но Богуся на улице не оказалось. Изумлённая Тереска стояла перед выходом, озираясь по сторонам, и никак не могла понять, куда он мог подеваться, ведь только что был тут. Она в замешательстве прошлась перед «Орбисом» и вдруг остановилась, как громом поражённая внезапной мыслью, что Богусь её вообще не заметил и, решив, что она не явилась, ушёл себе восвояси. Так она и стояла, не в силах двинуться с места.

А тем временем Богусь в «Орбисе» наконец-то поверил в Провидение. Красивая девушка покупала в кассе билет на тот самый поезд, которым он завтра уезжал в Краков. Он поспешно выхватил свой билет, купленный полчаса назад.

– Будьте любезны, дайте этой пани место номер семьдесят три, – попросил он кассиршу, стоя у красавицы за спиной. – Надеюсь, оно ещё свободно?

Богусю досталось семьдесят первое место, и он знал, что семьдесят третье рядом. Девушка обернулась со снисходительной усмешкой в глазах, но прежде чем она успела что-нибудь произнести, кассирша подала билет. Богусь поблагодарил, учтиво раскланялся и вышел.

Тереска все ещё истуканом стояла на тротуаре. Богусь, столь элегантно провернувший дело с билетами, пребывал в отменном расположении духа.

– Где ты пропадала? – выкрикнул он, подбегая к Тереске, стоящей к нему спиной. – Сперва ты опаздываешь самым скандальным образом, пролетаешь мимо меня в «Орбис», там тебя не оказывается… еле-еле тебя нашёл. У тебя прямо талант какой-то на сюрпризы!

Вокруг застывшей в тоске Терески мир снова засверкал ослепительным блеском, исчезли предметы и люди, остался только Богусь, глядевший на неё смеющимися глазами. Счастье заполняло её от макушки до пяток.

– В «Орбис» я зашла посмотреть на фиолетовый призрак. Вернулась, а тебя нет, это ты куда-то пропал. Богусь как-то странно напрягся.

– На какой ещё фиолетовый призрак? – чуть ли не враждебно спросил он.

– Да на эту девицу, обтянутую чёрной кожей.. Унижения своего идеала Богусь не потерпел.

– На редкость красивая девушка, – холодно прервал он и безжалостно добавил: – Именно так должна выглядеть женщина. Я намерен за ней поухаживать.

Терескино счастье погасло, словно задули свечу. Но свеча продолжала коптеть. Обессилевшая от нервных встрясок Тереска решила оставить в покое опасную тему.

– Ну что? – спросила она каким-то не своим голосом. – Идём в кино?

– Конечно, бежим, а то на киножурнал опоздаем, если бы я знал, что ты такая пунктуальная, уговорился бы с тобой на часок раньше.

Растоптанное было счастье пыталось зацвести снова. У входа в зал Богусь приобнял её за плечи властным мужским жестом, от которого у неё потеплело на сердце. Насчёт поухаживать он, наверно, говорил просто так, из чувства противоречия… Главное, они вместе, наконец-то вместе. Правда, она не совсем так воображала себе взаимность чувств, от Богуся несло странным холодом, но, имея его под рукой, можно переломить ситуацию, надо только показать себя с выгодной стороны, веером развернуть свои достоинства, очаровать его.

Фильм так её увлёк, что она забыла обо всем на свете, даже о том, что Богусь рядом, но как только показалось слово «конец» и в зале вспыхнул свет, чувство реальности вернулось к Тереске. Она забеспокоилась насчёт своего вида, наверняка нос залоснился. Скосив глаза, она пыталась разглядеть его кончик. Действительно блестит. Стараясь не поворачиваться к Богусю лицом, она торопливо вынула пудреницу и, не реагируя на толчки, получаемые со всех сторон, погляделась в зеркальце. Проклятый нос подозрительно покраснел, чем ужасно её расстроил. Не тот уровень красоты, который можно демонстрировать Богусю. У него высокие требования…

Хуже всего, что все темы, имевшиеся у неё в запасе для светских бесед, сейчас казались Тереске неинтересными и какими-то детскими. Школа, дом, дурацкие саженцы… Богусь жил совершенно иной жизнью, куда более разнообразной и увлекательной, в ней навряд ли найдётся место её школьным отметкам и общественным поручениям. Хоть бы в семье что-то произошло, хоть бы родители разошлись со скандалом, хоть бы тётка Магда убила своего четвёртого мужа, хоть бы… В классе тоже ничего интересного, ни алкоголиков, ни наркоманов… И в далёкое путешествие она не собирается… Ничего… Все будничное и серенькое, проза жизни…

Богусь выглядел слегка рассеянным. Оказалось, у него проблемы с жильём: подвернулась оказия снять однокомнатную квартирку, но он ещё не знает, где будет учиться – в Варшаве, Вроцлаве или где-то ещё. Жить с родителями ему опостылело, вопрос с квартиркой надо решить немедленно – приятель уезжает за границу на два-три года и хочет квартиру сдать. Загвоздка в том, что Богусь не знает, в какой он устроится институт, не исключено, что в другом городе, но в любом случае через год он переведётся в Варшаву, и что тогда? Хорошо бы иметь тут про запас отдельное жильё, но он сомневается, что родители согласятся платить за пустую квартиру.

– Так плати сам, – сказала Тереска, несколько ошарашенная его взрослостью и масштабностью его проблем.

– Вот ещё! – возмутился Богусь. – А предки на что?

– Не знаю. Нельзя же от родителей столько требовать…

– Чем больше требуешь, тем больше получаешь. Они обязаны обеспечить пристойную жизнь своему единственному сыночку. Это их долг, и пускай они об этом не забывают. Трудность в том, что отец уже платит взносы за мою кооперативную квартиру, как бы не заартачился и не отказался оплачивать две квартиры.

– Может и заартачиться. Придётся тебе подождать кооперативной.

– Пять лет? И речи не может быть! Мне нужна свобода!

Тереске представилась туманная, но заманчивая картина: маленькая очаровательная квартирка, Богусь в роли хозяина, она наносит ему визиты… Сердце её учащённо забилось в предвкушении счастья, но с Богусем она своими робкими мечтами делиться не стала. Богусю было не до неё, он просто-напросто размышлял вслух о своём житьё, в котором её присутствие не предполагалось. Самое время чем-нибудь блеснуть, произвести на него впечатление! Ничего интересного не приходило в голову, переполнявшее её счастье обращалось в нервную дрожь. Тереска изо всех сил старалась не стучать зубами.

– Тебе не холодно? – заботливо спросил Богусь. Почуяв в ней благодарного слушателя, он пришёл к выводу, что Тереска гораздо симпатичнее и умнее, чем ему казалось.

– Нет, – нервно ответила Тереска. – То есть да. Немножко.

Покровительственным жестом он снял пиджак и накинул ей на плечи. Тереска не протестовала. Этот жест, эта заботливость… мужская защита. Случись такое в тропическую жару, тоже бы протестовать не стала. Она была на верху блаженства. Выйдя из автобуса, они молча направились к её дому, погруженные в свои мысли.

– Сердце – даже неплохо, – вдруг изрекла Тереска, – мозг – тоже пускай, но лёгкие и желудок выглядят отвратительно, а против двенадцатиперстной кишки я категорически возражаю.

Богусь резко остановился.

– Что с тобой? – спросил он изумлённо. – Ты что-то сказала?

Его голос вырвал Тереску из размышлений. В течение последних трех минут мысль её проделала увлекательнейшую дорогу. Оказавшись в темноте и в пустынном месте, она вспомнила про бандитов, которым предоставлялась прекрасная возможность на неё напасть. И Богусь рядом. Да, он бросится на её защиту, это, ясное дело, сближает. А вот если бы она возвращалась домой одна, бандиты запросто могли бы её убить. Тут Тереска вспомнила, что Богусь поступает в медицинский, и мысленным взором увидела свой труп на столе в прозекторской, увидела скальпель в его руке, и мысль, что именно он окаменеет от отчаяния над её переставшим биться сердцем, доставила ей мазохистскую отраду. Да, пускай он каменеет над сердцем, но над остальным… бр…

Ошарашенный Богусь смотрел на неё недоумевающе.

– Мысли вслух, – смущённо пояснила она, – мне представилось, что ты производишь вскрытие моего трупа. Тех бандитов милиция все ещё не поймала, и может, они меня все-таки уберут.

– У тебя слишком игривое воображение, – заметил он, снова трогаясь в путь. – А бандитам лучше бы не спешить с твоим убийством, к вскрытиям меня допустят не скоро. Ты протухнешь. Пускай годика два потерпят.

– Меня можно держать в формалине, – пробурчала Тереска. – А ты с дзюдо знаком?

– Я не знаю, сколько времени можно держать труп в формалине… Ты, кажется, опасаешься нападения?

В тоне Богуся явственно ощущалась нотка тревоги, но Тереска не обратила на это внимания. Она не отрывала внутреннего взора от трех бандитов в масках и с ножами в зубах. Если они кинутся на неё, Богусь встанет на её защиту, а потом донесёт на руках её бесчувственное тело до калитки… Бандитов трое, Богусь один, и без ножа, во всяком случае, в зубах его не держит. Нет, тут без дзюдо не обойтись… Она вовремя спохватилась и прикусила язык, чтобы не высказать вслух своих надежд.

– Всякое бывает, – ответила она, вздохнув. – Жаль, что ты не носишь шпаги на боку. Но ты, кажется, говорил, что занимаешься дзюдо или чем-то в этом роде…

– Ага, и поэтому ты выбрала меня для похода в кино? – насмешливо прервал её Богусь. – В качестве охраны?

– Не каждого хочется видеть в роли своего защитника, – с достоинством ответила Тереска, и польщённый Богусь подумал, что в ней все-таки есть изюминка… В схватку с бандитами он не рвался, но сумел оценить тонкость комплимента. Только потому он, не задумываясь, принял приглашение Терески на именины.

– Я, правда, не знаю, где окажусь пятнадцатого ноября, но если буду в Варшаве, обязательно приду.

– Приходи обязательно, может, ещё застанешь меня в живых, – меланхолическим тоном произнесла Тереска, останавливаясь перед калиткой. – И не обязательно ждать именин, заскакивай ко мне почаще.

– К сожалению, я уезжаю. Сперва в Краков, потом во Вроцлав. Сам не знаю, когда попаду в Варшаву.

– Может, зайдёшь на минутку?

Заходить Богусю не хотелось. Ему хотелось помечтать о девушке из «Орбиса», воображение уже перенесло его к ней. Пробормотав что-то о приготовлениях к отъезду, он кинул прощальный взгляд на освещённую входной лампочкой Тереску, и она показалась ему красивее, чем обычно – зеленые глаза таинственно поблёскивали в полутьме. Богусь даже подумал, что все же не стоит выкидывать из памяти их летние романтические свидания, она, конечно, соплячка, но простушкой её не назовёшь. Со словами «До свидания, милая» он обнял девушку и легонько поцеловал. Тереска потрясённо замерла. В голове промелькнула мысль, что их могут увидеть из окон дома, а потом все мысли исчезли. И осталось только ощущение счастья.

«Наверное, у меня сейчас идиотское выражение лица. Все догадаются…» – с тревогой подумала она, и состроила несколько гримас, контрастирующих с состоянием её духа. Грозно нахмуренные брови, дикий взгляд исподлобья и злобный оскал так перепугали её родителей, сидевших в семейном кругу за столом, что они принялись донимать дочку заботливыми расспросами. Тереске пришлось долго клясться, что никто на неё не нападал и она никого пальцем не тронула, что её не выбросили из зала посреди сеанса и фильм ей очень понравился, что она не ела и не пила никакой отравы, что никого она не собирается пугать, а выражение лица… мало ли какие появляются на лице выражения, она тут ни при чем.

И только после ужина, когда она уже поднималась к себе наверх, пани Марта вспомнила одну немаловажную вещь.

– Погоди, я чуть не забыла. Милиция опять про тебя спрашивала. У них какое-то срочное дело. Тереска остановилась на середине лестницы.

– И что?

– Ничего. Расстроились, что тебя нет и, кажется, поехали к Шпульке.

Тереска кивнула головой и двинулась дальше, вяло подумав, что завтра Шпулька ей все расскажет.

За несколько часов до описанного разговора Шпулька раздумывала над тем, как бы получше отметить этот замечательный и долгожданный день. День избавления – кошмарная история с саженцами подошла к концу. Не нужно больше волочить за собой проклятый стол на колёсиках, не нужно больше в потёмках шарахаться от психа к психу, чтобы убеждать, упрашивать и умолять. Покой. Наконец-то наступил покой, и она никому не позволит отобрать его. Надо совершить нечто такое, неважно что, чтобы охватившее её чувство покоя окрепло, надо, наконец, расслабиться и отдохнуть.

Цветы. Лучше всего заняться пересадкой цветов. Особую слабость Шпулька питала к кактусам, их у неё была целая коллекция, которую она в последнее время совсем забросила. Пора привести кактусы в порядок, тем более, что они требуют особого подхода. Одни ничего не имеют против соседей, несколько видов могут собраться в одном горшке, образуя диковинные сплетения, другие предпочитают одиночество. Кактусы, с весны оставленные без надзора, принялись расти как попало, пора было призвать их к порядку.

Приняв это решение, Шпулька принесла давно заготовленную землю и высыпала её на газету, расстеленную посреди комнаты. На другую газету рядом она стала высыпать отслужившую своё землю, затем принесла новые горшки, чтобы рассадить кактусы, и расставила вокруг себя всех своих питомцев. Комната стала походить на оранжерею в стадии ремонта.

В одном из горшков туго свитый клубок корней никак не позволял вынуть кактус без урона для отростков. К тому же это оказался тот самый, к которому было очень опасно прикасаться. Растущие пучками иголочки были такими крохотными, что их невозможно было разглядеть невооружённым глазом, зато при малейшем прикосновении они крепко впивались в кожу и неделями давали о себе знать. Шпулька натянула перчатки и грохнула по горшку молотком.

Внезапный стук в дверь так перепугал её, что она все выронила из рук. От кактуса отломилось два кусочка. В доме никого не было, родители ушли по своим делам, брат уехал на учёбу в Гданьск, пришлось идти открывать. С гневным ворчанием Шпулька перелезла через кучу земли и груду горшков и, стараясь не наступать на черепки и поддоны, вышла в прихожую.

За дверью стояли участковый и Кшиштоф Цегна.

– Добрый день, – сказал участковый, приглядываясь к Шпульке с некоторым удивлением: растрёпанная, выпачканная землёй, но… в перчатках. – Вы должны немедленно с нами поехать. Вашей подруги дома не оказалось, кажется, она пошла в кино, так что выручайте. Дело безотлагательное.

– Безотлагательное… – Протянула Шпулька. – Добрый день. Неужели у меня никогда не будет покоя? Ладно, вот только цветок посажу.

Она расстроилась страшно, подумав с горечью, что все это из-за Терески, а её, конечно, дома не оказалось, потому что этот паршивый Богусь для неё важнее всего на свете. Шпулька начинала подозревать, что покоя ей не видать как своих ушей, но, как бы там ни было, поломанный кактус надо пересадить, а то он совсем погибнет. Она возвратилась в комнату, а участковый и Кшиштоф Цегна, не вполне уразумев её ответ, последовали за ней.

– О, так вы пересаживаете цветы, – сказал участковый с некоторым беспокойством. – Но мы вас оторвём ненадолго. С кактусами ведь ничего не случится, если вы их покинете на полчаса?

– Осторожно! – нервно предупредила Шпулька. – С кактусами ничего не случится, но вот этот, поломанный, я должна пересадить сейчас. Только не наступите на него!.

Она присела, вынула из черепков кактус и поспешно насыпала земли в новые горшки. Кшиштоф Цегна наклонился и подал ей два отломанных куска.

– Осторожно!!! – заорала Шпулька. – Не прикасайтесь к нему!

– Не бойтесь, я их не поломаю, – сказал напуганный криком Кшиштоф Цегна и придержал обломки кактуса другой рукой.

Шпулька выхватила их у него из рук.

– Теперь вы пропали, – зловещим тоном объявила Шпулька, – теперь вам от них никогда не избавиться, теперь они уже по вас расползлись. Этот кактус нельзя брать в руки.

Кшиштоф Цегна невольно вздрогнул, хотя не ведал ещё, кто расползся по его телу, вероятно, какие-то насекомые. Он осмотрел руки – по ним ничего не ползало. Участковый наблюдал за ним с любопытством.

– На руках ничего нет, – сообщил он. – А что на этом кактусе было? Паразиты какие-нибудь, черви?

– Скоро узнаете, – загадочно пообещала Шпулька. – Не трогайте! – снова завопила она, когда Кшиштоф Цегна поднёс руку к собственному уху. – Они впиваются всюду! О Боже, теперь всю жизнь вам придётся их выковыривать.

Воображая чесотку, грибок и тому подобное, Кшиштоф Цегна попятился и застыл с растопыренными пальцами. Шпулька, ловко утрамбовав землю в четырех горшках вокруг отростков опасного растения, поднялась с колен.

– Можно ехать, – покорно сказала она. – Остальными я займусь потом.

Кшиштоф Цегна вновь обрёл утраченную на мгновение способность двигаться и тут же почувствовал, как что-то кольнуло его в ладонь. Он потёр в этом месте руку, но теперь кололо уже между пальцами. Затем уколы ощутились на шее; под воротником, а также в ухе и в пальцах другой руки. Уколы были мелкие и, вроде бы, безболезненные, но при этом просто невыносимые.

– Этот кактус клюётся! – выкрикнул он с укоризной и чуть ли не обидой в голосе.

– А я что говорила, – сердито ответила Шпулька. – Кактусы все клюются, а к этому вообще с голыми руками лучше не подходить. Теперь вы недели две будете выдирать из себя колючки. Такие крохотные, разглядеть невозможно, разве что под микроскопом.

– Поехали! – поторопил их участковый, чрезвычайно довольный тем, что избежал контактов с коварным кактусом. – Через полчаса мы вас привезём обратно, но квартиру лучше все-таки закрыть.

Шпулька, уже прошедшая полдвора, вернулась, чтобы закрыть квартиру, которую оставила открытой.

– А в чем дело? – осторожно спросила она, усаживаясь в машину. – Меня одной вам хватит? Может, подождать Тереску? Должна же она вернуться из этого кино…

– Ждать некогда, а то не успеем. Тот тип, которого вы опознали, сидит в пивнушке с двумя своими дружками. Вам нужно только взглянуть, те самые это или нет. Больше ничего.

Шпулька подумала, что взглянуть можно, а остальное её не касается. Она молчала, снова впадая в паническое состояние. Кшиштоф Цегна всю дорогу старался выдрать из кожи невидимые иголки, горько сожалея, что не отрастил длинных ногтей, и помогая себе зубами. Участковый, сочувственно наблюдавший за его стараниями, предостерёг:

– Сынок, как бы они тебе в язык не впились.

Шпулька подтвердила предостережение зловещим кивком головы. Кшиштофу Цегне ничего не оставалось, как терпеть муки, не оказывая сопротивления. На Шпульку он косился с такой обидой, что ей стало не по себе от укоров совести.

В Уяздовских Аллеях, напротив ресторана «Спатиф», к машине, из которой они уже начали выходить, приблизился какой-то молодой человек.

– Они вышли, – лаконично известил он. – Сташек сел им на хвост.

Кшиштоф Цегна и участковый, ничего не сказав в ответ, вернулись в машину. А потом Шпулька внимала странному разговору, который участковый вёл с таинственным голосом, неведомо откуда к ним доходившим.

– Мы на Жолибоже, – рапортовал голос, перечислив перед тем какие-то цифры и буквы. – Они стоят возле почты. Выходят из машины, иду за ними…

– Едем на Жолибож, – решил участковый и сказал Шпульке: – Ради вас я загрузил работой почти всю варшавскую милицию. Хорошо, что ребята отзывчивые, без них нам бы не управиться с этим делом…

Возле площади Парижской Коммуны снова отозвался таинственный голос, причём казалось, что обладатель его сильно запыхался.

– Холера, еле успел… Бродят, как потерявшиеся овцы по кругу, въезжают сейчас на Красиньского…

– Все вместе?

– Да, все трое. Возвращаются. Ошалеть от них можно! Остановились. Снова торчат перед почтой. Вышли из машины…

Около почты на Жолибоже было пусто – ни одной машины. Участковый, Кшиштоф Цегна и Шпулька вышли и стали озираться по сторонам.

– Что за притча? – недоумевал участковый. – Куда они все подевались?

Они зашли на почту, вышли и стали ждать.

– Черт побери! – гневался участковый. – Испарились они, что ли? Где Сташек? Иди, Крысь, вызови его.

Сам он вместе со Шпулькой перешёл на другую сторону улицы, продолжая озираться. Шпулька понятия не имела, кого он высматривает, тем не менее озиралась вместе с ним – за компанию, благодаря чему углядела-таки знакомого. Довольно молодой мужчина, появившийся в дверях ближайшего магазина, увидев её, слегка дёрнулся назад и замер. На лице Шпульки расцвела радостная улыбка.

– Добрый день! – приветливо прокричала она.

Участковый немедленно обернулся и увидел весьма неприглядного типа – прыщавого, с обезьяньей челюстью и низким лбом. Тип не очень охотно отвесил Шпульке поклон. Искренняя радость Шпульки, вызванная появлением этой ужасной гориллы, весьма удивила участкового, хотя он знал, что женщины любого возраста в вопросах вкуса непредсказуемы. Но в данном случае контраст был слишком разителен.

– Кто такой? – подозрительно поинтересовался он.

Тип покинул магазин и зашагал в противоположном направлении, со спины он сильно напоминал гориллу.

– Один человек, – ответила Шпулька с нежностью. – Необыкновенный. Ну просто исключительный.

Против исключительности участковый не возражал – столь близкое сходство с обезьяной встречается раз в столетие, но все равно восторг Шпульки казался ему подозрительным.

– И в чем же его необыкновенность состоит? – осторожно спросил он.

– Конечно, его красавцем не назовёшь, – признала Шпулька, – но это ещё ничего не значит. Это широкой души человек, такой отзывчивый и благородный, такой… чудесный! Он выдал нам вчера все недостающие саженцы и даже отвёз нас вместе с грузом в Варшаву. С первого взгляда он мне тоже не очень понравился…

Участковый по профессиональной привычке заинтересовался столь широкой души человеком. Такой филантропический раж встретишь не часто, к тому же участкового тревожил тот факт, что внутренняя красота щедрого филантропа слишком прикрыта наружной оболочкой. Он потребовал от Шпульки деталей. Та без всякого сопротивления, с искренним увлечением рассказала ему о вчерашней поездке в Тарчин и о несказанной доброте обезьяноподобного владельца огромного питомника. Во время её рассказа к ним побежал Кшиштоф Цегна.

– Сташек тут, – доложил он, – у него передатчик испортился, но теперь все в порядке. Они стоят возле «Европейской».

Участковый со вздохом направился к машине. Рассказ Шпульки так его заинтересовал, что он попросил продолжения. Но сперва принял рапорт таинственного голоса, которые известил:

– Все ещё держатся вместе. Вошли в кафе.

– … Он сразу же занялся нами, хотя у него сидел гость, – в умилении продолжала Шпулька. – Он гостя покинул, дал нам саженцы и отвёз в город, до самой школы, а гостя даже не предупредил.

– А вы уверены, что кто-то был у него в гостях?

– Уверена, я даже знаю, кто. Псих из Виланова. Мы видели его машину.

Участковый и Кшиштоф Цегна заметно оживились.

– Да ну? А почему вы думаете, что это его машина?

– Потому что мы в этом убедились собственными глазами. По номеру. Великая французская революция. Проходу мне не даёт эта французская революция, я, наверное, скоро выучу дату…

В битком набитом кафе отеля «Европейский» далеко не все обратили внимание на необычную сценку. Двое милиционеров ввели очень молоденькую и не успевшую умыться девушку. Милиционеры остались У дверей, а девушка пошла дальше, к колоннам, отделившим большой зал от малого, расположенного в глубине. Там она остановилась и стала всматриваться, кого-то выискивая.

– Присмотритесь к столикам у стены, – посоветовал участковый. – Может, кого-нибудь узнаете.

Участковый знал, что их приход вызовет сенсацию – они с Кшиштофом Цегной были в мундирах, на Шпулькином лице остались следы огородных работ, но ему было не до конспирации, он считал опознание пустой формальностью, от которой надо побыстрее отделаться. Шпулька ступила несколько шагов и кинулась назад.

– Сидят там! Все трое! – испуганным шёпотом доложила она. – Одежда другая, но это они! Я сразу узнала!

Трое мужчин, сидевшие за столиком у стены, тоже её заметили. Прервав разговор, они долго смотрели на дверь, за которой скрылись милиционеры, уводившие юную замарашку…

Участковый, Кшиштоф Цегна и взволнованная совершённым опознанием Шпулька молча уселись в машину. Участковый, впавший в глубокое раздумье, тяжело вздохнул.

– Что ж, – наконец отозвался он. – Все сходится. Это режиссёр с телевидения, а дружки его – сценаристы. Пишут детектив. Точнее, уже написали, остались кое-какие подробности. Есть у них там такая сцена, где преступник убивает человека. Наезжает на него машиной.

– Не может быть!

Шпулька смотрела на него с обидой и даже с возмущением, не веря собственным ушам. Участковый снова вздохнул и повторил сказанное. Кшиштоф Цегна мрачно выковыривал из пальцев невидимые кактусовые иголки. Шпулька окаменела.

– Мы уже давно проверили, кто они и что делают, – продолжал участковый, – но надо было убедиться, что тогда разговаривали именно они. Чтобы с этим можно покончить и перейти к другим делам. Кстати сказать, местом вымышленного преступления является Жолибож.

Шпулька наконец обрела дар речи.

– Обманщики! – гневно выкрикнула она. – Пугать людей вымышленными убийствами! Это же настоящее свинство! А зачем же тогда они следили за нами? Понадобилось для пьесы? Нет, с меня хватит, я иду домой!

– Не спешите, – ласково проговорил участковый. – Со слежкой все обстоит иначе, и пора с этим наконец разобраться. Придётся вам с нами поехать, совместными усилиями мы все разложим по полочкам вплоть до этой вашей великой революции…

Именно потому пани Букатова, вернувшись домой под вечер, дочери не застала, зато в комнате увидела такой погром, словно кактусы, вырвавшись из горшков, подняли настоящий бунт. Она знала хобби своего чада и, осторожно перешагивая через черепки и кучи земли, подумала, что дочка, видимо, занялась пересадкой, но ей кто-то помешал внезапно. Ясно кто – Тереска…

– Такой глупости свет не видывал! – объявила Шпулька Тереске, как только закончился первый урок. Раньше она объявить не могла, потому что на урок опоздали, и её все время поднимали с места для ответа. – А главное, – пристыженно продолжала она, – мы сделали донос на порядочных людей. Никакого они убийства на замышляют, а пишут себе сценарий. Набралась же я из-за их сценария страху! Теперь милиция хочет, чтобы ты пришла к ним сразу после уроков и повторила то, что я им вчера сказала.

– Откуда же мне, скажи на милость, знать, что ты им вчера сказала? – недовольно спросила Тереска, обескураженная внезапным превращением опасных преступников в уважаемых членов общества.

Шпулька досадливо отмахнулась.

– Неважно. Я им рассказала, как было, а теперь расскажи ты, вдруг я что-нибудь пропустила. С чего это Кристина надулась?