Текст книги "Колодцы предков"

– Мне плохо, – повторил он. – Извините, пожалуйста… Я это… Ну, сейчас я вернусь…

Нетвёрдым шагом он направился к сеновалу и исчез за ним, пройдя сквозь распахнутые настежь двери. Я хотела бежать за ним, но решила, что вежливее будет подождать. Вытащив железную лестницу, я оттащила её в сторону и приволокла обратно, решив, что она понадобится, чтобы достать деревянную. Во время этой операции я споткнулась о доски и сразу вспомнила, что колодец был хорошо закрыт. Чтобы свалиться туда, надо было его открыть. Пострадавший сразу перестал казаться мне невинным, я отложила лестницу и посмотрела на сеновал, опять не зная что делать. Со стороны дома подошла тётя Ядя с фотоаппаратом в руках.

– Никого нет, – доложила она. – Не знаешь, куда все подевались? В смысле, твоя мать и Люцина, потому что Тереза спит. Кто это здесь был? Кто-то чужой?

– Пока не знаю, – подавленно ответила я, поглядывая в сторону сеновала. – Он был в колодце…

– Где был?!..

– В колодце. Я нашла его. Из-за гусей…

Тётя Ядя сразу не поняла, о чем я – пришлось объяснить подробнее. Я постепенно приходила в себя, а тётя Ядя проявила живой интерес.

– Ничего себе! Живой?!.. И где он?

– Пошёл за сеновал.

– Зачем?

– Думаю, что по личному делу. Его уже долго нет…

Тётя Ядя заметно обеспокоилась.

– Может, с ним что-то случилось? Может, посмотреть?

– Может, и надо, но подглядывать как-то неудобно…

Стоя у колодца, мы с нетерпением ждали и все сильнее волновались. Рядом паслась коза, и я прикрыла дыру досками. Жертва все не появлялась. Меня охватили самые недобрые предчувствия, в яме этот тип ещё как-то держался, а теперь мог сломаться, потерять сознание, лежать там за сеновалом и даже умирать. Вежливость вежливостью, но главное не переборщить, умирающего человека бросать нельзя…

– Пойдём, – сказала я тёте Яде, – посмотрим, что он так долго делает. Осторожно выглянем, чтобы, в случае чего, его не торопить.

Мы выглянули – за сеновалом никого не было.

Сначала мы беспомощно оглядывались вокруг, потом заглянули на сеновал и обшарили все закоулки. Пусто. Жертва растаяла как сонное видение.

– Сбежал? – удивилась тётя Ядя.

Я уныло кивнула головой.

– Хорошо, что ты его тоже видела, а то получилось бы, что у меня галлюцинации. Как видно, он чувствовал себя лучше, чем выглядел. Черт бы его побрал…

Сидя на ступеньках крыльца, я дождалась возвращения с поля семьи и собаки, и сразу же сообщила им о происшествии. Все столпились вокруг, с удивлением и страхом глядя на меня.

– Права у него были такие затасканные, что скорее всего настоящие, – грустно закончила я. – Звали его Евгений Больницкий, а адреса я не помню…

– Как его звали?!.. – недоверчиво вытаращив глаза прервала меня Люцина.

– Я же сказала – Больницкий. Евгений…

Люцина, по-видимому, лишилась дара речи, и её сменила моя мамуся.

– Больницкий? Так это же родственник, – произнесла она с радостным удивлением. – Наша бабка была в девичестве Больницкой.

В этот момент меня как обухом по голове ударило, ко мне внезапно вернулась память. Я вскочила с крыльца. Как я могла забыть, что прабабка носила девичью фамилию Больницкая?!.. Я не задушила Больницкого!.. Мне в руки попался один из призраков прошлого, и я отпустила его без слова объяснения!.. Какая же я дура!!!

Перед крыльцом Франека произошло извержение вулкана. Все говорили одновременно и сходились только в вопросе моего умственного развития, во всем остальном возникли разногласия. Наконец, слово получила Тереза, раздражённо допытывающаяся, каким образом Больницкий может быть родственником, если прабабка была Больницкой только в девичестве, ни один из её детей этой фамилии не носил, а единственный брат прабабки погиб на дуэли, не оставив потомков. Тут моя мамуся припомнила, что был ещё и другой брат.

– Бабушка никогда про него не рассказывала, – сказала она неуверенно. – Об этом первом брате и дуэли говорила, а про второго – нет. Откуда я про него знаю, не помню.

– Кажется, от дедушки, – вспомнила Люцина. – Он как-то сказал, что этот второй брат нашёлся, а до этого куда-то пропал.

– В любом случае, откуда-то этот Больницкий взялся, – мрачно заметила я. – Он мог быть сыном этого второго брата… Хотя – нет, исключено, он младше меня и должен быть как минимум внуком…

– Хватит с меня всех этих внуков! – рассердилась Тереза.

– Одну возможность о чем-то узнать испортила мама, – ехидно заметил Марек, – вторую ты. Расскажи хотя бы, как он выглядел.

Наполнившись отвращением к себе, я снова уселась на ступеньки.

– Понятия не имею – как он выглядел. На лбу у него была шишка размером с дыню, нос расквашен, рожа измазана, глаз подбит. Наверняка, в повседневной жизни он выглядит иначе. Что касается одежды, на нем были джинсы и куртка неизвестного цвета. Кроваво-чёрные. Кровавый цвет он, конечно, смоет, а чёрный – сожжёт или просто выбросит. Но зато я знаю, где он живёт.

– Как это? Ты же говорила, что не помнишь адреса!

– Адреса – нет, а город – да. Замосч. Или Забже. Я уверена, что название короткое, на «За».

Марек недоуменно пожал плечами и пошёл посмотреть на следы вокруг ямы. Он решительно отмёл предположение, будто Больницкий свалился в колодец случайно. Он лично закрывал яму досками и сделал это очень старательно. Кто-то должен был эти доски снять. Может, Больницкий и не виноват, возможно, его действительно столкнули, но на кой черт он сюда забрёл, яма же выкопана не посреди дороги!

Вся семья помчалась за Мареком. Следы за коровником сохранились отлично, потому что никто там не шлялся. Ощупав и обнюхав по всем холмсовским правилам – почти на четвереньках, все вокруг, Марек обнаружил, что над каменным колодцем сидели два человека. С одной стороны я, с другой – ещё кто-то. На дне колодца нашёлся разбитый фонарик. Мои тапочки отпечатались отлично, а тётя Ядя сюда вообще не подходила. Часть следов я стёрла, пока таскала доски и железную лестницу, остальные следы вокруг колодца и развалин принадлежали трём собакам, одной корове, двум свиньям и нескольким людям.

Моей мамусе пришло в голову посыпать всю территорию жёлтым песочком и хорошо его разровнять. Марек поддержал идею, правда, он был сторонником серого песочка, которого вокруг было предостаточно, с жёлтым могли возникнуть проблемы.

Все дело приобретало новую окраску. Появление очередного внука, по-видимому, принадлежащего к родственникам, явно указывало, что за всем этим скрывается что-то важное. Необходимо было браться за дело с новыми силами. Тот факт, что Больницкий ушёл живым, обнадёживал.

– И что дальше? – оживлённо поинтересовалась Люцина.

– Теперь надо сделать все сразу, – энергично ответила я. – Я еду в Варшаву за вспышкой, оказывается, уже сегодня она могла пригодиться. Вам придётся заняться этим песочком. Возможно, надо найти этого Больницкого и засыпать колодец…

– Дура, если мы засыплем колодец, зачем тогда вспышка? Сюда все равно никто не придёт.

– Значит, колодец можно оставить. Не знаю, что ещё…

– Ещё у нас есть второй колодец, – радостно напомнила моя мамуся.

– О, боже!… – вздохнул Ендрек.

– Я на самом деле приехала сюда раскапывать колодцы предков? – зловеще спросила Тереза. – Или других способов узнать, в чем здесь дело нет? Или это какое-то проклятие?..

* * *

В Варшаву я в тот день не поехала, потому что куда-то пропала косметичка, в которой лежали все документы. Я вытащила её из сумки, когда искала пилку для ногтей, положила на столик у окна и сразу не спрятала. Это было роковой ошибкой: оказалось, что сразу после этого Тереза прибирала в комнате.

– Это конец, – пожаловалась я Люцине и мамусе. – Там были мои права и документы на машину. Кажется, придётся писать донос на Франека, будто он держит в доме секретные документы. Придут из контрразведки, произведут тщательный обыск, тогда косметичка и найдётся. По-другому не получится.

Моя мамуся и Люцина обеспокоенно посочувствовали. Опыт всей нашей жизни показывал, что мои предположения верны. Там, где хоть раз прибирала Тереза, найти что-либо было невозможно. Очень много вещей пропало безвозвратно. Что ещё хуже, Тереза не выносила беспорядка и занималась уборкой очень часто, пряча все, что лежало сверху, не уделяя ни малейшего внимания месту сокрытия. Как обычно, она заявила, что о косметичке впервые слышит, после чего обиделась на мои дурацкие претензии и удалилась на свежий воздух. В поисках мне помогали её старшие сестры.

– Я с ней больше не живу, – сказала я твёрдо. – Под кроватями тоже нет. Люцина, поменяйся со мной местами.

– Ты что, я с ней тоже не живу. Она спрячет мои очки – я всегда оставляю их на виду.

– С тобой поменяется Ядя, – сказала моя мамуся, – у неё ангельское терпение, мы вместе можем поменяться.

Обыскав верх шкафа, я слезла с кресла и задумалась.

– Нет, ничего не выйдет. Та комната больше. Кроме того, с тобой я тоже не живу, ты с четырех утра шелестишь газетами. Люцина, поменяйся с Терезой, скажи ей подипломатичнее, что ты их не выносишь, пусть она окажет тебе услугу.

– Отлично, я их действительно не выношу: Ядя храпит, твоя мать шелестит, а по вечерам они заставляют меня выключать свет…

Тереза охотно услужила Люцине, пояснив, что никак не может со мной ужиться. Я с облегчением подумала, что наконец-то смогу все раскидывать. Понадеявшись, что при переезде косметичка найдётся, я отказалась от дальнейших поисков, но вечером надежды оказались напрасными. Я все ещё была лишена прав.

Зато Марек получил информацию о Больницком. Сельские ребятишки сообщили, что, во-первых, чужой мужик, выглядевший как жертва катастрофы, умывался в корыте для скота на краю села, а во-вторых – чужой мужик уехал на мотоцикле, который был спрятан за курятником соседа Франека. По дороге мужик стонал и вёл мотоцикл одной рукой. Марек сообщил, что не собирается тратить время на пустяки и во вторник, на рассвете, скрылся.

Косметичка нашлась тоже во вторник, к полудню. Точнее, её нашла Ванда, которая собирала вещи для стирки. Вытащив из шкафа свой купальный халат, она обнаружила косметичку в кармане. Перед этим халат висел под моим плащом, но мне не пришло в голову его проверить, хотя карманы плаща я прощупала. Прижав к себе вновь обретённые документы, осознавая всю важность своей миссии и наполнившись новыми надеждами, я отправилась за вспышкой.

Обладателем вспышки был один из моих друзей – Тадеуш. До Варшавы я добралась уже к вечеру, в конторе его не застала, а телефон дома не отвечал. Поэтому, чтобы хоть что-то выяснить, пришлось ехать прямиком к Еве – его подруге. Оказалось, что Тадеуш поехал к слесарю в Миланувку, где должен оставить автомобиль и вернуться поездом. Я знала и слесаря, и как его найти. Поездом Тадеуш мог возвращаться бог знает сколько времени, и я предложила за ним съездить.

Ева охотно согласилась. Выходя из её флигеля, я увидела какого-то парня, стоящего посреди двора и разглядывающего довоенную часовенку. Я сентиментально вздохнула:

– Каждый раз, когда я к тебе прихожу, мне вспоминается двор моего детства, – сказала я поворачиваясь к Еве. – Он выглядел точно так же и был совсем рядом, на Хмельной сто шесть…

– Сволочь!!! – возмущённо заорала Ева вместо ответа.

Парень возле часовни повернулся, как поражённый молнией. Ева погрозила кулаком в его сторону и топнула ногой.

– Домой, сволочь! Где ты шляешься по ночам?!..

Я слегка удивилась, в голове мелькнула мысль о Тадеуше. Но не разобравшись в явно интимной ситуации, я тактично промолчала. В глаза бросилось выражение лица обруганного человека. Он выглядел одновременно алчным, страшно удивлённым и полностью остолбеневшим. Ева продолжала грозить ему кулаком и топать ногами.

– Ты знаешь его? – спросила я с подозрением.

– Кого? Сволочь?! Конечно же?!..

– Господи, ну почему сволочь? Выглядит он довольно пристойно!.. Ты про него не рассказывала…

– Про кого… О, боже!..

Из-за спины человека выскочил большой, красивый, абсолютно чёрный кот, шмыгнул по двору и запрыгнул прямо в открытое окно. Повернувшийся к нам молодой человек казался парализованным. Испуганная и сбитая с толку Ева окаменела. Я сразу поняла в чем дело.

– Я понимаю, что ты слегка пожурила своего кота, – съехидничала я. – А теперь объясни этому человеку, что ты ругала не его, а то как-то глупо получается.

Ева сразу пришла в себя, два раза шагнула и, не задумываясь, сделала реверанс, точно так же, как исполняла его двадцать лет назад.

– Моего кота зовут Сволочь. Вы извините, но он вчера не ночевал дома, пришлось сказать ему пару слов, очаровательно объяснила она. – Это относилось не к вам. Прошу прощения.

Человек отреагировал достаточно необычно. Не обращая внимания на очаровательную Еву, он бросился к нам и уставился на меня.

– Кто вы?!!! – взволнованно заорал он.

Теперь пришла моя очередь остолбенеть. Я не могла так сразу сказать, кто я. Идиотский вопрос, я – никто. Ева начала подозрительно фыркать.

Парень ответа не ждал:

– Вы сказали, что жили на Хмельной, сто шесть!!! Где люди с Хмельной, сто шесть??!!! Может, вы их знали?! Может, вы слышали фамилию Влукневский?!!..

Я пришла в себя также быстро, как перед этим Ева, и мне стало жарко. Конечно, это был он, совпадающий с описанием Франека, тот, что спрашивал про нас весной. Молодой, высокий, худой, с тёмными волосами.

– Вас интересует Франтишек Влукневский? – осторожно спросила я.

– Франтишек!.. О, боже! Вы его знали?!..

– Так сложилось, что он был моим дедом, – сказала я сухо, осторожно приглядываясь к нему, пытаясь побыстрее оценить – негодяй он или порядочный человек. – Мы уже знаем, что вы были у Франека. Надеюсь, вы объясните, в чем тут дело?

– Ты его знаешь? – поинтересовалась Ева.

– Нет, но я про него слышала. Он искал нас у родственников.

– Прабабки?

– Нет, прадеда.

– И чего он хотел?

– Откуда мне знать? Вся семья уже целый месяц ломает над этим голову…

Мы могли продолжать разговаривать на любую тему, поскольку этот тип был ни на что не способен. Возможно, у него отнялась речь. Он замер, всматриваясь в меня, как в икону, на лице его застыла маска восторженного недоверия. Я подумала, что он навсегда останется стоять памятником у Евы во дворе и будет мешать прохожим. Надо ему помочь:

– В том, что я внучка своего деда, нет ничего удивительного – осуждающе заметила я, – теперь можете расслабиться. Да издайте же хоть звук!

Парень издал звук. Таких последствий своего невинного предложения я не ожидала! Над довоенным двором разнёсся могучий звериный рёв, молодой человек сошёл с ума – он хлопнул в ладоши, притопнул, исполнил что-то среднее между чардашем и канканом, дополняя все элементами разбойничьих плясок. Гремящий протяжный рёв перерос в радостные выкрики, что привело к появлению в окнах многочисленных зрителей. Наконец, запыхавшись, он немного овладел собой. Он позволил увлечь себя к дверям, на этом, из-за соседей, очень настаивала Ева. Горячо, беспорядочно и совсем непонятно он объяснил мне, что мечтает о потомках моей бабки – Полины Влукневской. Они снятся ему по ночам, он должен с ними увидеться, должен, и все тут! Во всем мире для него это единственные люди, достойные внимания!

Длилось все это довольно долго, до тех пор, пока мы не достигли какого-то взаимопонимания. С большим трудом я добилась от этого психа его персональных данных. Звали его – Михал Ольшевский, он был смотрителем музея в Ливе. В Ливе!.. Почти у нас под носом. Я пыталась выведать ещё что-нибудь, но псих не хотел разговаривать. Он издавал только радостный восклицания, свидетельствовавшие о том, что дело поразительно важное. Принимая во внимание количество трупов, я легко этому поверила.

Не стоит и говорить, что эту добычу я из рук не выпустила.

– Никаких ожиданий до завтра, – твёрдо сказала я. – Насколько я разбираюсь в жизни, как пить дать, до завтра вас кто-нибудь грохнет, и вся эта бодяга начнётся заново… Едем со мной и никаких возражений!

Ева одобрительно закивала, а Михал Ольшевский засиял ещё больше, хотя это и казалось невозможным. Он искренне признался, что испытывал некоторые опасения и собирался следовать за нами на такси. Полное совпадение желаний позволило нам приступить к действиям.

Из Миланувки Тадеушу пришлось возвращаться в многочисленной компании. Как оказалось, вспышки у него не было. Две недели назад он одолжил её человеку, который теперь всячески избегает встреч с ним, откуда можно сделать вывод, что вспышка отправилась ко всем чертям. Наверное, он её разбил. Слегка обеспокоившись, я потребовала от Тадеуша приложить побольше энергии и уведомить меня, когда он получит прибор. Вместе с Евой они могут привезти её прямо в Волю, где, благодаря происходящим событиям, жизнь протекает достаточно интересно.

– Я сейчас поеду туда с этим человеком, – на всякий случай добавила я. – Если по дороге меня убьёт неизвестный, вы знаете, что сказать следствию.

Михал Ольшевский сидел тихо и в наши разговоры не вмешивался. Выглядел он так, будто изнутри его распирала неизвестная субстанция, выделяющая свет. Его присутствие заставило меня отказаться от поисков вспышки по другим знакомым и махнуть рукой на ловушку, которую должен был заменить живой источник информации. От дома Тадеуша я направилась прямиком в Волю.

– Какого черта вы шлялись по двору Хмельной, сто двадцать два, если знали, что Влукневские жили на Хмельной, сто шесть? – спросила я, выбравшись на люблинскую трассу. – Хоть это вы скажете?

– Я шлялся по всем дворам, – с выражением безграничного счастья ответил Михал Ольшевский. – Того, что я пережил, словами не опишешь.

– Нас было трудно найти?

– Трудно!.. Ха-ха! Вообще невозможно! Вы извините, но про это я могу рассказать сразу!

С большим интересом я выслушала описание тернистого пути к потомкам моих бабки и деда. От Влукневских из села Михал Ольшевский узнал, что Франтишек и Полина имели трех дочерей, которые скорее всего вышли замуж и сменили фамилии. Новых фамилий он, естественно, не узнал. В адресном столе ему не помогли. Влукневские были, он получил много адресов и потратил массу времени на то, чтобы понять, что это совсем не те люди, которых он ищет. Они были разбросаны по всей Польше, некоторые не отвечали на письма, поэтому он наездился досыта. Ещё больше времени он потратил в Тарчине, где Влукневские жили во время войны, там он даже нашёл семью, которая их когда-то знала, но его преследовали неудачи: единственный член этой семьи, хорошо помнивший Франтишека Влукневского, как раз недавно умер, остальные ничего не знали и понятия не имели о фамилиях повыходивших замуж дочерей. Что ещё хуже, он выяснил, что этих Влукневских искал кто-то другой, немного раньше, и этот другой успел переговорить с покойным членом семьи ещё при жизни. Он страшно переволновался и начал исследовать кладбища. В Повонзках, обойдя могилу за могилой, прочитав надпись за надписью, он понял, что обеспечит себе работу на ближайшие десять лет, поэтому перешёл к администрации кладбищ. Ни в одной конторе во всем воеводстве он не нашёл имени Влукневских. Обидно.

– Вы правильно не нашли, потому что Влукневские лежат в склепе, а склеп записан на имя моей мамуси. И вообще, откуда вы взяли Повонзки? Начинать надо было с Брудна!

– Семья старая, я и начал с самого старого кладбища…

Потерпев поражение на кладбищах, Михал сменил направление деятельности и нашёл село Голодоморицы, где также надеялся добыть кое-какую информацию. Он её получил, но такую, что волосы на голове стали дыбом…

– Хо-хо!.. – вырвалось у меня и я прикусила язык.

– Извините? – заинтересовался Михал.

– Ничего, ничего. Говорите дальше…

Михал подозрительно посмотрел на меня и продолжил рассказ. Информация из Голодомориц окончательно его расстроила, в приступе отчаяния он начал часами блуждать по Хмельной улице. Жили же здесь когда-то эти чёртовы Хмелевские, должен же их кто-то знать! Кто-то мог вернуться домой после войны, какой-нибудь кум, сват или сосед, должен же хоть кто-то хоть что-то знать…

– И пожалуйста! – торжествующе закончил он. – Самая глупая идея оказалась удачной! Вы нашлись.

Это понравилось даже мне. Я нашлась исключительно благодаря тому, что там живёт Ева, которой в те времена и на свете не было. Парню крупно повезло…

– Ещё можно было дать объявления в газеты, – критически заметила я. – Время от времени мы кое-что читаем…

Михал Ольшевский беспокойно заёрзал.

– Что вы?.. Это исключено! Это могло произойти только в крайнем случае!

Я удивилась, откуда у него такая неприязнь к прессе. Михал Ольшевский таинственно понизил голос.

– Все должно оставаться в тайне, это очень деликатное дело, оно не должно привлекать ничьего внимания. Могут возникнуть некоторые сложности…

– Не могут, а уже возникли, – сварливо поправила я. – Два трупа и один недобитый, совсем не плохой эффект.

– Что?.. Как это?!..

– Вот так? Вы не слышали об убийствах под Венгровом? Они потрясли всю округу. Я абсолютно уверена, что ваша тайна и наши трупы, в количестве две с половиной штуки, это одно и то же дело. Все закручено вокруг нашей семьи.

– Что вы сказали?! Трупы?!.. Действительно кого-то убили?!..

– Да, среди прочих и Менюшко из Голодомориц. Готова поклясться, что там вы искали Менюшко! Можете молчать дальше – может, ещё пара трупов появится…

Михал Ольшевский окаменел. Я рассказала ему про убийства в Воле, надеясь, что он не выдержит, как-то отреагирует, разболтается, а я наконец-то что-нибудь узнаю. Заинтригована я была дьявольски. Что это за штучки, которые мои родственники выкидывали в те давние времена. Этот парень наверняка что-то об этом знал. Вообще-то все складывалось, но истоки загадки до сих пор были тайной!

Михал Ольшевский отреагировал так, что мне стало страшно за машину. Он мог вырвать рычаг переключения скоростей, выбить стекло или раскрошить приборную панель…

– Менюшко!!!.. – возбуждённо стонал он, заламывая руки и вырывая волосы. – Лагевка!!!.. Все могло разойтись!!!.. Больницкий!!!..

– Немедленно успокойтесь, а то я вас выброшу! – сердито пригрозила я.

– Конечно, вы меня выбросите… Боже мой! Значит все разошлось!!!.. Ну да, эти женщины в вашей семье… Вы меня выбросите!..

– Псих, – произнесла я приговор и нажала на газ, чтобы побыстрее добраться до места и убрать сумасшедшего из машины. Как видно, мои родственники успели навредить ему и из могилы…

* * *

Вечером, в половине девятого, в доме Франека, в комнате на втором этаже собралась вся семья. Михал Ольшевский положил на стол большой и очень тяжёлый пакет, за которым мы заехали по дороге. Он взял его в музее в Ливе, после того как оправился от потрясения и немного успокоился.

Операция освидетельствования личностей прошла безболезненно. Все с суетливой поспешностью показывали ему свои документы. У Терезы, кроме паспорта, с собой оказалось даже свидетельство о рождении. Локализовать трех наследниц Полины Влукневской удалось без труда, контакт с ними принёс Михалу явное облегчение.

– Наконец-то, – взволнованно вздохнул он. – Я вас уже обыскался!.. Наконец-то! Теперь что-то прояснится. Я ничего не скажу, объясняться будем потом, я предвижу некоторые сложности! А пока я вам просто покажу это…

Он торжественно развернул установленный на виду пакет. Как загипнотизированные, мы следили за его руками. Из под нескольких слоёв толстой бумаги показался железный сундук, из которого Михал вынул какую-то ломкую, пожелтевшую, по-видимому, очень старую бумагу.

– Это завещание, – вдохновенно произнёс он. – Завещание пани Софии Больницкой, матери Катарины Войтычко, вашей прабабки. Вы предпочтёте прочесть сами или зачитать вслух?

– Читай вслух, сынок, – торопливо сказала Люцина, – а то мои очки где-то потерялись.

– А что, Тереза снова убирала? – невольно вырвалось у меня.

– Тихо! – зашипела Тереза.

– Во имя отца и сына и святого духа, – торжественно начал Михал, и Тереза инстинктивно перекрестилась. – Я, нижеподписавшаяся София из Хмелевских Больницкая, будучи в здравом уме, но после долгой жизни, приближаясь из-за болезни к царству небесному, в присутствии благородного пана нотариуса Бартоломея Лагевки, настоящим сообщаю свою последнюю волю…

Ошеломлённо и безмолвно мы вслушивались в необычные фразы. Прабабка, царствие ей небесное, отписывала гигантское наследство потомкам своей старшей внучки, полностью забыв о своей дочери Катарине. Единственными потомками этой внучки были моя мамуся и две её сестры…

Добравшись до конца завещания, Михал Ольшевский одним духом прочитал ещё несколько документов, касающихся нашей семьи. Наконец, он замолчал и посмотрел на нас гордым взглядом победителя. В комнате воцарилась звенящая тишина.

– Наконец-то Франек успокоится, – внезапно произнесла тётя Ядя. – Теперь хоть ясно, что он сторожит.

– Ничего не понимаю, – недовольно отозвалась моя мамуся. – Здесь убивают за прабабкины усадьбы? За эти мельницы?

– Скорее, из-за винокурни, – пробурчала Люцина.

– Подождите! – вдруг оживилась Тереза. – Из этого же явно следует, что это не мы должны что-то кому-то отдать, а нам, так? Ну скажите же, так или нет?

– Ну, так… Похоже, что так…

– И мы никому ничего не должны? Слава богу! А то мне это уже надоело!…

Михал Ольшевский сорвался с кресла.

– Как вы можете?! – крикнул он со смертельной обидой. – Какие ещё усадьбы, об усадьбах и речи не было!..

– Как это? Вы же сами читали нам завещание прабабки, – удивлённо перебила моя мамуся. – Зачем же убивать, если все национализировано…

– Да ведь не это важно! Черт с ними, с усадьбами и с винокурней! Вы что, совсем не слушали? Сундук!!!

– Какой сундук? – заинтересовалась Люцина.

Михал Ольшевский отчаянно застонал, схватил завещание и заново зачитал фрагмент, касающийся окованного сундука, полученного Бартоломеем Лагевкой на хранение. В сундуке должны были лежать разные ценные вещи и пятнадцать тысяч рублей золотом.

– И что стало с этим сундуком? – спросила моя мамуся.

– Давным-давно сгинул, – убеждённо ответила Люцина. С того времени прошли две мировые войны…

– И одна революция, – ехидно подсказала я.

– Две революции, – нервно поправил Михал. – Какая разница? Это не имеет значения…

– Сынок, опомнись, – с жалостью произнесла Люцина. – Что могло сохраниться за две войны и две революции! Давно все разворовали!

Михал Ольшевский разволновался настолько, что начал глотать части предложений и даже слов:

– Во-первых, нота… В тридцать …вятом… году! – кричал он. – Лежало, как и лежит! Согласно во… во-вторых! Вот так! Я знаю! Ни на каких рынках! Не было!…

– Дайте ему воды, а то у него судороги начнутся, – забеспокоилась Тереза.

– Зачем вы его расстраиваете, – упрекнула их тётя Ядя. – Дайте ему договорить. Пусть он расскажет все, что знает.

– Ну ладно, пусть скажет, – согласилась Люцина. – Я во все это вообще не верю, но пусть будет так, как он хочет.

Михал Ольшевский, пытаясь обрести дар речи, вытягивал из сундука и разбрасывал по столу документы. Он схватил стакан Терезы с остатками чая и залпом выпил. Поперхнулся, отдышался, собрался, разложил бумаги в нужном порядке и вновь приступил к объяснениям, пытаясь подавить охватившее его волнение.

Из повторно прочитанных бумаг неумолимо следовало, что таинственный сундук две революции и одну войну выдержал. Оставался вопрос второй войны. Михал Ольшевский упёрся, что сундук должен был выдержать и вторую, поскольку ни один из содержавшихся в нем предметов никогда не увидел дневного света. Ни один из них никто не продавал и не покупал. Ни один нигде не появился. Сундук должен где-то лежать нетронутым и все тут!

– Что это вообще за предметы? – раздражённо спросила Тереза.

– Ну, наконец-то! – победно выкрикнул Михал. – Наконец-то! Сейчас вы убедитесь…

Он схватил очередную бумажку очень большого формата, частично порванную и будто изъеденную молью.

– Монет золотых и серебряных разных, две тысячи штук, в том числе византийских, давно не используемых, – довольно объявил он. – Это нумизматическая коллекция высшего класса!.. Вот, пожалуйста… Подсвечник золотой, семирожковый, весом в пуд с четвертью, украшенный каменьями и зеленой жемчужиной грушевидной формы в основании, выкупленный триста лет назад у рода неких Ожинов, добытый во время крестовых походов, одна штука… С зеленой жемчужиной, обратите внимание. Такие подсвечники есть, но как раз с зеленой жемчужиной ни одного… Кубков серебряных, изготовленных по заказу графов Лепежинских при жизни короля Батора, с оленями, на ножке в форме рогов, три штуки… Сервиз серебряный, на пятьдесят восемь персон, исполненный краковским ювелиром в 1398 году от Рождества Христова, со сценами охоты… Шкатулка для драгоценностей из чистого золота, в итальянском стиле, с искусной резьбой…

– Он с ума сошёл? – удивилась Люцина. – Сынок, ты что читаешь?

– Изготовленная для короля Зигмунта Августа, – продолжал по инерции Михал, – украшенная кораллом, купленная у князей Радзивиллов. Старинный головной убор, выполненный из трехсот жемчужин…

– Что вы читаете, – подозрительно прервала его Тереза. – Это должно быть в сундуке?

– Наверное, это описание какого-то древнего клада, – неуверенно предположила тётя Ядя.

– Ничего подобного! – энергично запротестовал Михал. – Это как раз то, что вы наследуете! Предметы, оставленные внучке пани Софией Больницкой! Содержимое этого сундука!

– Чепуха! – презрительно провозгласила Люцина. – Полный вздор! Головной убор из трехсот жемчужин!.. Идиотизм. В этой семье никогда ничего подобного не было.

– Откуда вы знаете? Это все спрятано!

– Да где там, – скептически произнесла моя мамуся. – Наша семья никогда не была такой богатой.

Мне стало нравиться происходящее. До сих пор я слушала в некотором оцепенении, пытаясь разгадать причины, по которым этот чужой парень так горячится. Теперь все прошло, я поняла интерес Михала Ольшевского, как-никак искусствоведа.

– Замолчите! – решительно вмешалась я. – Меня лично все происходящее и не касается, чтобы что-то получить, мне придётся убить вас троих, но я интересуюсь старинными вещами. Покажите ещё раз эти бумаги!

– Ну, наконец-то! – облегчённо вздохнул Михал.

– А я в эти бредни не верю, – уведомила нас Тереза.

Повторно просмотрев при помощи Михала все документы, я стала на что-то надеяться. Из них следовало, что не столько семья, сколько прабабка обогатилась, как-то внезапно и без видимых последствий. Наследство от графини, наследство от родственника, приданное прабабки… Все, что было, она запихала в сундук, благодаря чему все это не растранжирено…

– Дурочки, – сказала я без всякого уважения. – Конечно, семья была не богатой, от самой прабабки осталось какое-то барахло…

– Баччиарелли! – выкрикнул с обидой Михал.

– А что такое один Баччиарелли по сравнению со всем остальным! Пара каких-то мелочей, а все остальное – это побочные наследства, которые прабабка вообще не трогала. Кроме того, усадьбы и мельницы были настоящими. Франек их помнит. Вас никогда не удивляло, что прабабка ничего не получила от предков?