Текст книги "Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды"

– Отчего же? – послышался тот же голос. – Я прощу тебя, снизойдя к неразумию твоему: если впредь будешь вести себя как подобает и перестанешь упорствовать в своих ошибках, уподобляясь твоему проклятому братцу. Ты что, разучился понимать Меня? Я же сказал – навечно! А ты что делаешь?

– Но… он же уже не опасен, у него нет сил, и – может, мы все-таки сможем договориться?

– Пока он не покается и не отречется – причем искренне, а не лживо – от своих заблуждений, пока не склонится перед величием Замысла – нет ему прощения и пощады. И не тебе менять предначертанное, которое ты не способен до конца уразуметь…

– Но… разве нельзя дать ему еще одну возможность быть вместе со всеми? Неужели он не достаточно наказан?

– Да как ты вообще смеешь со Мной пререкаться? Ты, чья власть только Моим именем держится? Получивший от Меня все милости, о которых только можно помыслить?!

– Милости… – Манвэ покрепче прижал к себе Златоокого и приподнял голову. – Спасибо… Я всегда помнил и помню о них, ибо они безмерны… – Он сделал над собой усилие, чтобы не расхохотаться.

– Так слушай же, – словно не заметив этого, продолжал Единый, – ты должен вершить Мою волю. Иначе, если ты не стряхнешь с себя паутину лжи, которой, похоже, Моргот оплел уже и тебя, ты будешь наказан и низвергнешься с престола своего – а кому как не тебе звать, как высока Таникветиль, – и участь Мятежника постигнет тебя, и даже худшая – ибо ты предал Мое доверие, будучи приближен ко Мне более всех Айнур. Но вижу Я, что ты не в состоянии внять голосу разума, ожесточив сердце свое, и бесполезно сейчас разговаривать с тобой, поэтому знай – если не смиришься, то на тех, кто близок тебе, отразится дерзость твоя, те, кто дорог тебе, пострадают от безумия твоего… И будешь просить пощады и милости, по глух буду Я к твоим мольбам. Ты понял меня?

Манвэ наклонил голову.

– Не слышу – повтори.

– Понял… – процедил Вала.

– Как ты отвечаешь своему Творцу?! Повтори как следует!

– Понял… Эру Единый… Илуватар… – прошептал Манвэ.

– Хорошо, если понял. Я даю тебе возможность исправить ошибки, но не медли, иначе у тебя будут все основания проклинать свое бессмертие. Поторопись!

Обруч сжал голову нестерпимо, словно взорвавшись тысячью слепящих болью сполохов, и повисла глухая тишина, в которой болезненно гасли последние вспышки. Манвэ вдохнул поглубже и выдохнул, пытаясь прийти в себя. Вгляделся в недвижно распростертого на его коленях Златоокого – майа прерывисто дышал, глаза были закрыты, а ногти судорожно сжатых в кулаки пальцев впились в ладони. Кровь сочилась тонкой струйкой, пятная одежду и покрытый изысканной мозаикой пол. Владыка тихо выругался сквозь зубы, недобро поминая столь сильную связь, привязанность, чувства и того, кто сотворил всю эту пакость. Положил руки на лоб и грудь Златоокого, пытаясь привести в чувство – время ползло издевательски лениво, наконец дыхание майа выровнялось, и он приоткрыл глаза. Попытался шевельнуться.

– Манвэ… – одними губами прошептал он. – Что это?

– Средство для охраны Замысла, – отрывисто бросил Манвэ. – Как ты?

Майа поморщился. Потом нехорошо прищурился:

– Так вот она, милость Творца? Воистину, Он благ и Его… Замысел – тоже… – Его лицо мучительно исказилось.

– Заткнись! – прорычал Манвэ. – Только хуже будет! Вот так это и действует – пока охота дерзить не пройдет, – зло закончил он, погладив Златоокого по голове.

– Не пройдет… – прошипел Златоокий, но продолжать не стал, а лишь спросил: – Ты всегда знал об этом?

Вала кивнул. Майа внимательно взглянул на него, прищурив золотой глаз: было ясно уже давно, что стояло за понятием «мир и покой Арды»…

– А сейчас – из-за Мелькора? – спросил он, помолчав.

– Можно сказать и так – а в целом за сознательное недопонимание высшей воли, – усмехнулся Манвэ.

– А в чем сейчас заключается эта воля? – поинтересовался Златоокий.

Владыка пожал плечами, слегка наморщив нос и скривив губы:

– Всего ничего – чтобы я отправил Мелькора обратно, куда его уже выдворяли, и, видимо, разобрался с теми, кого он прельстил своей ложью, – с гадкой ухмылкой закончил он.

– Но Мелькор никому не лгал! – возмутился майа, словно не заметив ехидства своего Валы.

– Лгал, лгал, ему положено: он же Враг. Так сказан Эру, а он лучше всех все знает, – назидательно сказал Манвэ, доставая самокрутку, и прикурил от стоявшего неподалеку светильника.

– Неправда! – упрямо повторил майа и примолк.

– Знаешь, Златоокий, мне до этого вообще нет дела. Я не знаю, что там – за Кругом, на Путях, я никогда не видел Тьмы – той, о которой он рассказывал. Кому я должен был больше верить – ему или Творцу? Просто надоело лгать – себе и другим. Убивать. Терять. Видеть страх и слышать ненависть. И еще многое, многое другое – впустую… – Вала выпустил струю дыма в окно, стараясь не попасть в майа.

Златоокий покосился на самокрутку, но промолчал.

– Так что теперь будет? С Мелькором… с тобой?

– С Мелькором, пока я правлю, ничего не будет: такова моя Воля…

– А с тобой? – не унимался дотошный майа. Манвэ зябко повел плечами:

– Хороший вопрос. То, что ты сейчас сподобился не только наблюдать, но и схлопотать из-за того, что у меня не хватило духу тебя своевременно вытолкать, – предупреждение. Обруч называется – в просторечии. Если не перестану… дерзить, то… не знаю. Сломает, изменит сознание, возможно, лишит памяти и воли… – «…или вообще истребит», – докончил он фразу мысленно, не желая окончательно сгущать краски. – А для начала, если не уймусь, займется теми, кто со мной! Да уже занялся! Какого балрога ты не ушел?! Довыступался… – Манвэ махнул рукой, блеснули перстни на тонких, холеных пальцах. – Может, еще что-нибудь хочешь спросить?

– Можно я все же останусь? – скорее утвердительно, чем вопросительно проговорил майа. Потом добавил: – А что, с этим обручем ничего нельзя придумать? Сорвать? Истребить? Сжечь… – Златоокий погрузился в размышления.

Манвэ наблюдал за ним, и мысли жгли хуже пресловутого обруча…

– Может, я справлюсь. Попытаюсь. Возможно, Мелькор сможет что-то подсказать: похоже, он прошел через это. Неважно. Ты же знаешь, что я не меняю своих решений… – Вала отвернулся, не в силах смотреть в золотые глаза, сверкающие сквозь медовые пряди волос.

– И не меняй! Мелькор справился, значит, и ты сумеешь! – Златоокий тряхнул головой, на щеках появился бледный румянец. – Ты же сильнейший из Валар, из Аратар!

Манвэ невольно рассмеялся подобному восхвалению из уст своего мятежного майа – самое забавное, вполне искреннему. Златоокий с легким недоумением покосился на него. «И что тут смешного? – говорил его взгляд. – Это же правда».

Отсмеявшись, Манвэ посмотрел на майа без тени улыбки:

– Ну спасибо на добром слове…

– А что – разве я не прав?

– Возможно. Наверное, надо верить – и все получится. «Только я давно разучился», – добавил Вала про себя.

«Надо идти к Мелькору: все совсем серьезно. Взять Златоокого с собой? Так он на ногах еле держится. А если опять выступать начнет? Или Эру захочет за мной проследить – мало ли что время дал, – а сколько? Лучше пусть майа все же спит – так спокойнее».

Впрочем, усыпить Златоокого еще только предстояло. Сделать это оказалось не просто – майа засыпал Манвэ вопросами про всех и все. Вала отвечал, изредка хмурясь – тяжело было говорить…

– А Мелькор как?

– Как и положено Вале, две эпохи отсидевшему за Гранью. Думаю, уже пришел в себя. Сейчас, наверное, у Аллора с Эльдин сидят, винцо попивают.

– Это кто?

– Есть тут такие, у Намо живут. Эонвэ даже какое-то сходство между вами углядел.

– Новые сотворенные?

– Можно и так сказать.

Манвэ понял, что беседовать так они могут бесконечно.

– Мы пойдем к ним? Сейчас? – оживился Златоокий.

– Ну вставай, – грустно усмехнулся Вала.

Майа попытался подняться и рухнул обратно на колени Манвэ. Клятый обруч вытянул и без того небольшие силы. Вала осторожно погладил его по голове и легко коснулся полуприкрывшихся век:

– Спи, отдыхай.

Майа дернулся было, обиженно пробормотал: «Ну зачем ты?..» – и затих, погрузившись в сон. Просто сон – глубокий, спокойный. Ни грез, ни мороков. Он повозился, устраиваясь поудобнее, положил по-детски кулак под щеку и свернулся в клубок на руках у Манвэ, как будто во всей Эа не было места надежней и уютней.

Повелитель Ветров осторожно подхватил его и перенес на ложе, где Златоокий спал последние две эпохи. Поправил подушку, потом снял плащ и укутал майа. Тот поворочался, завернувшись поплотнее, и улыбнулся чему-то во сне.

Манвэ взглянул на него еще раз и быстро вышел из комнаты. Поднявшись на одну из открытых площадок, кликнул орла и направил птицу к чертогам Намо.

* * *

Манвэ присел на ступеньку у выхода из Залов, обхватив колени руками.

– …так что хотелось бы сплавить его под твое покровительство.

– А ты сам?

– А я буду все это потихоньку разгребать.

– Так что ты решил?

– Соберу Круг и оглашу Указ – то же, что сказал в чертоге Ниэнны. Пока все проглотят, а там… Еще с Вардой придется поговорить…

Мелькор, нахмурившись, опустил глаза.

– Где она сейчас?

– В Лориэне – отдыхает.

– Понятно, – покачал головой Черный Вала. – А ты уверен, что не хочешь менять решение?

– А тебе сильно за Грань хочется? Мелькор поднял глаза к небу.

– Вот видишь, – преувеличенно мягким, вкрадчивым голосом проговорил Манвэ, – тебе за Грань не хочется, мне надоел этот театр… Все дракону под хвост! – Владыка закусил губу.

Мелькор неожиданно для себя обнял Манвэ за плечи.

– Выкрутимся как-нибудь. Ну что, двинулись? Манвэ позвал крутившегося неподалеку орла.

– Сейчас еще одного вызову. – Он взмахнул рукой, и темный силуэт огромной птицы словно соткался из воздуха, снижаясь.

– Может, я сам?

– А ты сумеешь?

– Попробую. А ты?

– Я не летаю больше. – Повелитель Ветров впился заледеневшими глазами в мягкую замшу ночного неба.

Мелькор сощурился, сжав кулаки. Потом все же сказал:

– Попробуй… Тебе же даже крыльев не надо было… В боязливом свете звезд лицо Манвэ выглядело совсем мертвым, искривленное застывшей улыбкой:

– Нет… Небо не для исполнителей… Мелькор отвел взгляд.

– Надо торопиться, время дорого, – проговорил Манвэ тускло.

Черный Вала направился ко второму подлетевшему орлу.

Глава 17

Эонвэ приземлился у самого Сада Грез и, вернувшись в обычный облик, вошел в переливчивый полумрак. Осторожно раздвигая мягкие стебли высоких трав, усеянные белозвездчатыми соцветиями, он вышел на поляну, кажется, ту самую, где полгода назад лежал, прощаясь с собой прежним… Пушистые мхи, от серебристых до густо-лиловых, пружинистым ковром улеглись перед ним. Эонвэ сел, подогнув под себя ноги, и огляделся. Странный зверек с интересом глядел на него круглыми желтыми глазами. Герольд протянул руку, чтобы погладить, но тот бесшумно скрылся в зарослях, взмахнув удивительно длинным хвостом.

Айо, наблюдавший из-за деревьев, разрывался между желанием расспросить, что все же происходит в стольном городе Валмаре, и наказом не высовываться. Мастер Иллюзий помнил, как Эонвэ приходил в Лориэн и как возился с ним Учитель. Сейчас лицо майа не было таким безнадежно отчаянным, но все же уж очень он был взволнован.

«Может, принять облик Ирмо?» – пришла в голову Айо шальная мысль. Любопытство победило. Он тихонько окликнул Эонвэ. Тот вскинул голову, озираясь.

– Ирмо?

– Здравствуй. Ты снова пришел – что-нибудь еще случилось?

– Нет… не знаю.

– А Мелиан куда утащил?

Эонвэ, не вдаваясь в подробности, рассказал о поединке и последовавшем за ним решении Короля.

– И что теперь? – спросил Айо.

– Не знаю, – раздраженно повторил Эонвэ.

– А почему Манвэ тебя сюда отправил?

– Если б я знал! С ним что-то непонятное творится, и я боюсь… за него боюсь. Ирмо, ты никому не расскажешь? – с тревогой спросил майа.

Айо стало совестно за свой розыгрыш, но теперь выходить из роли стало просто опасно. Эонвэ и сам, подобно своему Вале, мог открутить голову кому угодно, и не зря в Валиноре его побаивались немногим меньше. Так что Мастер Иллюзий почел за лучшее промолчать и только покачал головой. Потом все же спросил как можно мягче:

– А что с ним?

– Ничего. Просто таким спокойным я его давно не видел. И в то же время таким усталым.

– Как это?

– Так… Ты можешь представить, чтобы Вала выглядел на свой возраст? Не знаю, как это объяснить, – ты понимаешь меня?

– Кажется, да. – Айо-Ирмо поежился.

Ему стало совсем не по себе – услышать то, что для его ушей явно не предназначалось… Скорее бы Ирмо вернулся. Он-то уж точно разберется. А может, к Эстэ сбегать? Так там, на берегу Лореллина, спит Варда. Точнее, вот-вот проснется…

Эонвэ выжидательно смотрел па него.

В это время Айо почувствовал приближение Ирмо, причем ощутил, что Владыка Лориэпа взвинчен до предела. Надо было что-то срочно предпринимать. Лучше всего под каким-нибудь благовидным предлогом оставить Эонвэ и успеть рассказать все Ирмо – хоть напрямую, открыв память. А то не избежать конфуза.

– Я покину тебя ненадолго, – обратился Айо к герольду Манвэ. – Подожди меня здесь и никуда не отлучайся, хорошо?

Эонвэ безразлично кивнул.

Айо скрылся меж кустов и побежал навстречу Ирмо. Поймав его почти у входа в сад, он остановился, чтобы отдышаться.

– Что еще случилось? – мрачно поинтересовался Мастер Грез.

– Послушай, Учитель, тут опять Эонвэ пришел и такое рассказывает…

– Ты что, показался ему?! – всплеснул руками младший из Феантури.

– Нет… то есть… извини, Учитель, я принял твой облик, я же не знал, когда ты вернешься, ну и подумал, вдруг что-то важное или просто… как тогда, когда его Манвэ прислал…

– Ну ты даешь… – вздохнул Вала. – И что произошло? Он тебя раскусил?

– Нет, что ты… – В улыбке Айо скользнула еле заметно гордость, но тотчас исчезла.

– Ты услышал что-то, что для твоих ушей не предназначалось? – усмехнулся в свою очередь Ирмо.

Майа кивнул головой.

– Ну хоть расскажи, что там такое.

Айо, раскрыв память, передал Мастеру все, что поведал ему Эонвэ. Ирмо задумался. Становилось все неуютней, тревожней. В то же время он чувствовал, что у него просто нет сил вникать еще во что-то сию минуту. Хоть бы полчаса просто посидеть у того же Лореллина…

А там еще Варда. Судя по всему, ей действительно не стоит ничего говорить – если бы Манвэ счел нужным, он бы прислал своего герольда за ней, а не просто так…

– Айо, побеседуй с ним сам, ладно? Хоть в своем облике – может, и разговор иначе пойдет. В крайнем случае память ему почищу – не впервой. Или в моем облике оставайся, хотя это рискованно: он может в разговоре сослаться на что-то, лишь мне известное.

– Попробую в своем: в конце концов, что бы ни задумал Манвэ, высунуться придется. На сей раз со мной так легко не управятся, если что… – Нечто недоброе скользнуло в глазах майа, опасное даже…

– Хорошо. Только все же не очень нарывайся: Эонвэ и в расстроенных чувствах способен устроить окружающим веселую жизнь. – Ирмо устало вздохнул. – Если что, все же позови меня.

Мастер Грез повернулся и медленно побрел в направлении Лореллина.

Айо, проводив его глазами, вернулся к Эонвэ. Тот, увидев мятежного майа Ирмо, не выказал особого удивления. Герольд Манвэ знал о происходящем немногим меньше своего Повелителя.

– Здравствуй, Айо, – проговорил он. – Ирмо позволил тебе показаться?

Айо несколько смутило столь спокойное отношение. Впрочем, почему бы и нет? Не крик же на весь Лориэн поднимать? Мастер Иллюзий кивнул:

– Эстэ послала за ним. Так что я пришел вместо Ирмо. Учитывая то, что ты сказал…

Мысль о Едином не давала покоя мятежному майа – вот так все сошло? Хотя… Манвэ что хочет, то и воротит. Может, Единый давно уже на Арду внимания не обращает, а что Король ко всем своим указам добавляет «такова воля Эру» или «во имя Эру», так это так, для порядка… И с Мелькором он тогда расправился, ибо ему это самому важно было, а Единый тут постольку-поскольку. Но если тогда это была Воля Единого, то сейчас – можно ли ее исправлять? Ту, что высказана раз и навсегда: «НАВЕЧНО».

– Думаешь, он нарушил решение Творца? – проговорил Айо.

Эонвэ поежился, потом нахмурился:

– Решения Манвэ направлены ко благу Арды. Это не может противоречить Воле Единого, – сказал он сухо.

– Так мы не знаю до чего договоримся.

– Знаешь, – отрезал герольд Короля. – Но стоит ли продолжать?

– Может, и не стоит. Просто многое кажется ясным, и в то же время не ясно почти ничего… – Айо замолчал, задумавшись. Потом спросил, собравшись с духом: – А ты не знаешь, в таком случае, что со Златооким? Ты же помнишь его! – Глаза Мастера Иллюзий обрели непривычную жесткость.

– Он в забвении, – прищурился Эонвэ. – Возможно, Манвэ пробудит его. Может, поэтому меня и услал – чтобы под ногами не путался, – усмехнулся он.

– Но… вернется ли к нему память? – тревожно спросил майа Ирмо.

– Может, и нет. Зачем такая память? Я с моей-то, наверное, уже не подхожу для служения. А тут будет чистый лист. Получит иное имя…

Айо невольно зажмурился, замотал головой:

– Златоокий? Без памяти? Нет…

– А что такого? Зато не будет помнить всей этой грязи… Коситься не будет, таиться не будет. Не то что я.

– Да что ты, в самом деле? Манвэ же обещал прислать за тобой.

– Ага, не пройдет и… Не знаю. Словно специально все… Боюсь – что-то с ним случится.

– С кем, со Златооким?

– Да с Манвэ же! А Златоокий… Пусть спит…

Они сидели друг напротив друга в мягкой траве, складывая так и эдак мозаику сегодняшних событий, пытаясь восстановить связную картину.

Прошлое с новой силой ожило в памяти Айо. Эндорэ, замок Мелькора, выразительное лицо Златоокого… Мучительно хотелось увидеть тех, с кем был разлучен шесть тысяч лет. Неужели возможно? Воля Манвэ?.. Странно. Годы научили Айо подозрительности. Допустим, Эонвэ не притворяется, но можно ли это с уверенностью сказать о Манвэ? А уж Владыка точно в Лориэн не явится… Самому, что ли, посмотреть?

– Ты позволишь, я взгляну, что там стряслось? Я не собираюсь отсюда вылезать и рассказывать все и всем, – поймав настороженный взгляд Эонвэ, сказал Айо.

Герольд Манвэ прислонился к стволу серебристой ивы, чьи ветви упали на его плечи, смешавшись с золотыми прядями волос. Айо содрогнулся от давнего воспоминания – точно так же когда-то, в Предначальную, он погружал в сон своего ближайшего друга. Тогда он тоже хотел понять.

Перед Айо разворачивалась память Эонвэ: Манвэ, склонившийся над Аллором… Допрос в Ильмарин. Непроизвольный взлет пальцев к вискам, замерзший на полпути. Лицо, утонувшее в узких ладонях. Усталость в глубине крошечных льдинок зрачков. Тревожно, болезненно… Опасность. Мастеру Иллюзий стало не по себе в чужих грезах. Он осторожно вывел Эонвэ из сна.

– Манвэ не гневается на тебя, просто действительно хочет, чтобы ты держался от него подальше. По-моему, это он за тебя боится.

– За меня? Да ну, глупость какая! – фыркнул Эонвэ.

– Мне так кажется. Может, я и ошибаюсь. Но опасность просто сочится отовсюду…

– Ну и с какой стати я тут сижу?! Неужели ему и впрямь что-то грозит? Так я должен быть там, с ним!

Внезапно Эонвэ оглянулся по сторонам.

– А ты не знаешь, когда Варда проснется? Айо сверил время по цветам:

– Скоро – вот-вот.

– Я, пожалуй, все же пойду. А то выловит, начнет расспрашивать, еще наговорю что-то не то. Полечу обратно. Заберусь в дальнюю комнату и посижу там. А в остальном… Мне напомнить или сам помнишь?

– Никакое знание не выходит из Садов Лориэна, буде в этом не возникнет особой необходимости и важности для судеб Арды, – отчеканил Айо. – К тому же, Эонвэ, мне ведомо такое понятие, как честь целителя. – Вышло очень напыщенно, но Мастер Иллюзий начал закипать, и, хотя предосторожность Эонвэ была понятна, он с трудом сдерживался.

– Я понимаю, – ответил герольд Манвэ, – просто… ты много знаешь. Ты ведь, наверное, и тогда рядом был – когда я полгода назад здесь объявился? И все слышал? – Он нахмурился.

– Да, слышал! И видел! И еще много чего слышал, видел и чувствовал за все эти эпохи! У Ирмо уже давно сил нет в одиночку справляться со всем этим бредом! Кто его после вытаскивает?! Эстэ?! Какое там – она тело исцеляет, не душу. Или Мелиан, которую, когда не в запое, так хоть саму в забвение погружай?! Наелся уже этих мороков аж досюда! – Айо провел наотмашь указательным пальцем по горлу. – Ладно, иди уж, а то еще и впрямь на Варду нарвешься, – бросил он уже другим тоном.

Эонвэ встал, направился к выходу. Обернулся на краю поляны – Айо сидел, подобрав под себя моги, мрачно перебирая опавшие звезды цветов.

– Если я увижу Златоокого… прежнего… что-нибудь передать ему?

– Спасибо, наверное, ничего не надо. Разве только, что я здесь. Ну и… – Айо, наклонившись, сорвал бело-звездный цветок. – Еще это: все же памятка.

– Что это за цветок? – тихо спросил Эонвэ.

– В Эндорэ росли.

Эонвэ осторожно взял цветок. Потом, не оглядываясь, широко и решительно зашагал прочь.

* * *

Эстэ пробудилась у тихих густо-прозрачных вод Лореллина – сон был не самым удачным и оставил смутное ощущение беспокойства. Ей почему-то захотелось, чтобы кто-то погладил по голове и успокоил. Но Ирмо рядом не было, и, может, к лучшему – ее возлюбленному и так волнений хватает. Он последнее время словно истончается, сгорает изнутри, и каждый новый бред выпивает из него силы. А бреда все больше и больше, напряжение, усталость, безнадежность висят в слепящем воздухе Валмара, и в Лориэн уже вползают отголоски разрушения и тления. Задыхается хрупкий, обособленный мир…

Эстэ вздохнула, привычно ополоснула лицо водой Лореллина и огляделась. Недалеко от нее, на ложе из пушистых трав, укрытая невесомым, словно сотканным из росы покрывалом, спала Варда. Годы Арды оказались тяжелы и для нее, хранительницы Замысла, не знающей по определению боли и усталости. По крайней мере, в глазах всего Валинора…

Владычица Амана спала, золотые волосы струились в траве, руки свободно и расслабленно лежали вдоль тела – ослепительно красивая статуя. Веки слегка дрожали, и почти неуловимая улыбка, словно скачущий по волнам солнечный блик, скользила по лицу.

Лориэн лечил, утешал, баюкал то, давнее…

* * *

Приближаясь к Отцу, она чуть не столкнулась с Мелькором, огорченным и взволнованным. Испуганно посторонившись, она продолжила свой путь и предстала перед огненным взором, казалось, видящим ее насквозь. И что-то в нем еще было, то ли тревога, то ли горечь. Что опечалило Единого? Видимо, отлучки первого из Айнур… Как-то Мелькор начал рассказывать ей об увиденном, и все ее существо наполнилось тоской о невидимом и недостижимом, но желанном…

Она попыталась увидеть. С отчаянной решимостью предпринимала попытку за попыткой проникнуть за пределы светящихся чертогов, пока, рванувшись из всех сил, поглощенная одним желанием – услышать и увидеть ту, иную музыку, не оказалась – вне. На краю бесконечности, невозможно, невыносимо величественной и столь же подавляюще прекрасной. Бесчисленные миры, как искры и капли прозрачного света, кружились в такт Музыке – показавшейся щемяще, до боли знакомой – словно она слышала ее всегда. Ей захотелось самой лететь в удивительном танце, отдавшись на волю мелодии, но она только робко потянулась к мерцающим огням и выдохнула пришедшее откуда-то слово, которое было – всем этим: Эа!

Радость узнавания захватила Айни, словно она вернулась домой. Какое чудо… И им обязательно надо поделиться – с тем, воздушно-хрупким, насмешливым и задумчивым, непредсказуемым, – когда они рядом, казалось, все вокруг стихает и блекнет, боясь отвлечь, и становится до неясной боли светло – кажется, не выдержать невозможного, невыносимого счастья, не вместить…

Взглянув еще раз на искрящийся мир, она повернула назад. Путь ее пролегал через Чертоги Творца, и она решила рассказать – может, Мелькор объяснил как-то не так? Да и не было у нее никаких тайн от Сотворившего – наоборот, с кем еще посоветоваться, уловить очередную крупицу великой мудрости и вечного Света?

* * *

Взгляд Творца, обращенный к ней, был печален, но она вся сжалась от ощущения непреклонной Воли, исходящей от Него.

– Ты ходила по путям Мелькора, дочь Моя… – медленно проговорил Он.

– Да, Отец. И я видела то же, что и он, и… это действительно красиво, – прибавила она, робея, – то есть… мне показалось прекрасным… – еще тише произнесла она, смешавшись под пристальным и уже явно неодобрительным взором Эру. Впрочем, недовольство исчезло, осталось лишь знакомое сожаление, если не огорчение.

– Что-то не так, о Единый? Что огорчило Тебя в моих словах?

– Та красота, что ты видела, – обманчива. Во Тьме нет жизни – ибо она, жизнь, лишь во Мне. Мелькор не понимает этого, будучи одержим гордыней и нетерпением, и он принес оттуда Зло. И принесет еще, если не одумается. Но говорить с ним сейчас бесполезно, ибо ожесточил он сердце свое, и самонадеянность ослепила его. И не видит он ничего, кроме Тьмы. Но больно Мне, что, будучи Первым из Сотворенных и обладая силой и многими Дарами, прельстит он остальных Айнур, и все погибнет, и вы обретете лишь Пустоту – ибо ничего другого дать он не может… И обратитесь в ничто, пойдя по его пути, ибо Ничто и Я – несовместимы, а Пустота враждебна Мне, и лишь Мной вы живы…

Айни Варда испуганно внимала печалыю-ласковому голосу, за мягкостью которого читалась неумолимая Сила. Любовь и даже сочувствие к Сотворившему, столь искренне обеспокоенному судьбой своих творений, мешались со страхом, еще полуосознанным, но проникшим во все ее существо…

– Если пожелаешь, Эру, я не буду видеть, – повинуясь возникшему внезапно порыву, прошептала она. – Если это воистину Зло и это огорчает Тебя – я больше не буду.

– Вижу Я, что ты понимаешь Меня и тебе открыта Моя Воля, – милостиво прозвучал голос Творца, – посему Я прошу тебя помочь Мне… – Айни задохнулась от удивления – ее, сотворенную, просит о помощи сам Эру! – Ты должна помочь Мне противостоять лжи Мелькора. Я не теряю надежды, что когда-нибудь он исправится… – бесконечное терпение и всепрощение исходили от сияющего лика, – …но, пока не осознает он Истину, может немало бед сотворить… Ты будешь Моей помощницей, возлюбленная дочь Моя, – и дам Я тебе власть убеждать других, что нет ничего доброго во Тьме – вообще ничего там нет, и да не увидит никто того, что видели вы, ибо Мелькор уже сильно поражен Тьмой, и тебя коснулась ее разрушающая сила, но сила души твоей поборола соблазн. «Ничто» обманчиво принимает прекрасные образы, но гибельно оно для всего Живого.

А потому, дабы сохранить Жизнь и Красоту, которые суть Свет, Зло и Тьму должно уничтожить, – и да погибнут предавшиеся ей. Я вижу великую борьбу, и на тебя Моя надежда – ты и те, кто с тобой, охранят Замысел от Искажения, и с вами пребудет Милость Моя. И вне ее не сможет существовать никто и ничто, ибо Я – Единый, Начало и Конец, и нет ничего, что существовало бы без Меня…

Варда слушала, исполняясь благоговения, и в то же время что-то больно укололо душу – не рассказать – никому? Не поделиться пережитым – пусть это и дурной опыт – с ним, с тем, от кого у нее нет тайн? Их души открыты друг другу, они делятся всеми мыслями – и вдруг между ними встанет… ложь? – Она испугалась этого слова, поспешно даже в мыслях заменив его на «тайну», но легче не стало.

– Мне ведомы сомнения твои, дитя Мое, и они огорчают Меня, еще раз показывая, что Зло коснулось твоей души и оставило в ней след, от которого, надеюсь, у тебя хватит сил исцелиться… Ты никому не должна говорить о том, что видела, ибо Злу достаточно лишь упоминания. И тем более тому, кого нарек Я – Манвэ, «благословенный», ибо Я сотворил его братом Отступнику, но в душе его нет места Пустоте и Тьме, она открыта Слову Моему, и величием превзойдет он своего нерадивого брата – если не оступится… Великое зло произойдет, если его коснется своим нечистым дыханием Ничто, и гибелью обернется для него, если прельстит, ибо он горд и силен, и гибельно будет для иных его падение. Но надеюсь, что Зло не пристанет к нему, ибо он – совершенное Мое творение и нет в нем изъяна. И все же Тьма всюду ищет лазейку, и его необходимо охранить от нее – чистому все чисто, и он может не распознать Зла под прекрасной личиной, и погибнет прежде, чем поймет, что встал на неверный путь. Ты ведь любишь его, дитя Мое? А любовь, величайшее ее проявление – это жертва. И власть и величие, что Я дам вам, сделав Владыками Того, Что Будет, утешат тебя, и счастье ваше будет безмерно. И еще большей будет радость твоя от знания, что в тебе – его спасение и благодать. Поверь мне, Варда, – малая тайна между любящими лишь усиливает пламя любви, и ты обретешь еще большее обаяние в глазах его, и прилепится душа его к тебе – навсегда, и любовь ваша согреет все сущее. Хорошо ли ты поняла Меня, дочь Моя?

– Да, Отец. Я исполню Волю Твою, и я поняла, что ничего нет выше любви и превыше любви – верность, хранящая любовь. Да будет по слову Твоему… – И Айни Варда покинула блистающий чертог.

На пути ее возник Мелькор, радость мелькнула в его глазах, он спросил:

– Ну как, ты видела? – И остановился, натолкнувшись, как на стену, на ее взгляд.

– Это наваждение, Мелькор, – ровно произнесла Варда. – Ты обманут лживыми образами, которыми прельстило тебя Ничто. Обратись, воззови к Отцу нашему, дабы исцелил Он тебя от порчи.

Он отшатнулся, словно его ударили. Глаза потухли, взгляд стал горьким, отчаянно-молящим:

– Ты не веришь себе, своим глазам, своей душе? Ты можешь заставить себя не видеть?!

– Не только себя, но и других, дабы их не коснулось Зло, ибо такова Воля Творца. Он доверил мне защитить всех от гибели. – Она помолчала. – Покайся, Мелькор, обратись, пока не поздно, Отец благ, Он поймет, простит…

– Нет, не поймет, – неожиданно жестко сказал Мелькор. – Он не поймет и не простит того, кто выбирает сам. Кто хочет и может творить – сам, а не по указке. Не потерпит… – Айну вздохнул, потом горячо зашептал: – Подумай еще, Варда! Ты же лишаешь всех свободы выбора, ты…

– Я – выбрала. Я выбрала Свет и Любовь. И Жизнь. Ты тоже еще можешь выбрать. Пока.

– Я тоже – выбрал. И я не собираюсь отрекаться от себя – никогда.

– Ты погибнешь…

– Это мой путь – и будь что будет… А ты… делай, что должно, – бросил он и, резко развернувшись, направился прочь – черно-звездным вихрем.

– Одумайся! – крикнула она ему вслед, но он не оглянулся. – Да будет по слову твоему, – прошептала Айни Варда. – Да будет так.

Выбор был сделан…

* * *

Целебный, чуть влажный воздух Лориэна смягчал беспощадную четкость воспоминаний. В сотканном из видений мире все было хорошо: меньше было грязи и крови, да и то, что было, виделось отстраненным, нереальным. Или зыбкие кружева грез уводили в мир, населенный цветом, формой и музыкой – неясными и нежно-лукавыми… Порой же просто не было ничего, и теплая, густая вода, неспешно покачивая, уносила куда-то, все равно куда, и плыть можно было бесконечно.