Текст книги "Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды"

Боль почти отпустила, точнее, дошла до сверхвысокой, тонко вибрирующей ноты, свиваясь в клубы образов, мерцание вспышек цвета на грани чувствительности. Пошевелиться Вала по-прежнему не мог, скрученный удушливым туманом.

– Ну объясни же наконец, в чем дело?!

– Разговаривать – так? – Манвэ невольно усмехнулся.

– Ты сам виноват – не надо было дерзить. Почему ты перестал Меня слушаться? Ты не веришь Мне?

…Верить… Эонвэ, не верящий своему сотворившему уже две эпохи по меньшей мере, страх, жирными, клейкими клочьями сажи облепивший Блаженные земли, кровь на снегах Таникветиль, волна над Нуменором, провалы вместо глаз, летящий вниз золотой вихрь и взорвавшиеся кровавым болезненным смерчем алые капли мгновение спустя… Курумо, которому не придумать наказания хуже жизни…

Во что верить?

Кому верить?

Острые, тонкие лучи пронзили голову, нащупывая сгустки мыслей. Когда читают – тебя, это всегда так больно?.. Впрочем… что же, читай!

Безумная, бредовая мысль: вдруг – поймет? Они ведь понимали друг друга… Или и тогда это лишь казалось?

Какое участие в голосе:

– Бедный, бедный… как же тебе досталось от вражьей лжи…

– При чем тут он? – Сознание размывается, плывет, все затягивается туманной кисеей…

– Я верю, ты справишься с ним и с его наваждениями, – ты же сильный, Я знаю, и Мое благословение пребудет с тобой.

– Благословение… Да, я его чувствую… – Ехидство все еще не покинуло Повелителя Айнур…

– Лекарство бывает горьким и лечение болезненным… но ты исцелишься – разрушив вражеские козни…

– Пока я правлю, больше никогда из-за разницы во мнениях не прольется кровь. Никого не сбросят с Таникветиль, никого не лишат памяти…

– Зло проникло в них… И тебя коснулось его дыхание, отравив душу. Сильны враг и насланная им ложь…

– Ложь? – Снова резкая боль, вспыхнувшая раскаленными остриями, – или это языки пламени? Вот они опали, прохладное дуновение разогнало рой жалящих искр…

– Конечно, ложь. Ничего этого не было – только мир и справедливое возмездие…

Кровь на склоне Тагшкветиль бледнела, розовея, как восход. Сейчас взойдет солнце, все заиграет звенящей радугой…

– Все будет хорошо. Бедный Мой мальчик – как ты устал…

Не расслабляться, не поддаваться этому искушению – соскользнуть в нежно-серебристое беспамятство. В забвение… Забыть – все?

– Ты сын Мой возлюбленный, ты всегда был близок ко Мне, Моя воля – твоя воля…

– Но… Круг?

– Все исправится, не беспокойся. Все будет хорошо… Хорошо… Хорошо…

Словно скользишь по гладкому ледяному склону, и дыхание слетает с губ стаей белых мотыльков… Скольжение – почти полет… Полет?! Ты – не летаешь – уже три эпохи! Потому что небо – светлое, чистое, как дыхание юной Арды – не для исполнителей, чьи руки в крови детей – пусть искаженных… Пусть ты и верил, что лишь тонкая грань, незаметный шаг отделяет их от орков, и дивный облик – лишь видимость…

* * *

Перед блистающими тронами в Маханаксар стояли пленники – Перворожденные и Сотворенный, Искаженные и Исказивший. Те, кого не должно быть… Прекрасные облики, а за ними – Тьма. Не может быть иначе, если они столько времени провели во власти Того, Кто Искажает…

Прозвучало обвинение – может, они покаются? Может, самый воздух Блаженных земель уже начал целительную работу в их сердцах?

Но они молчали, и в их глазах не было раскаяния. Страх – был, живой, естественный – но не тот, убивающий мысль, перемалывающий душу…

– Мы выбрали… – произнес высокий эльф, обнимая прижавшуюся к нему подругу, и в его взгляде было – решение. Как и у остальных – они были единым целым, неразрывно спаянным одной верой…

Они мгновение смотрели в глаза друг другу – Владыка Арды и пораженные Злом эльфы, и Владыка прочел в горячечном сумбуре их мыслей: жить иначе они не смогут – и не будут. Изменения слишком сильны… И стоящие в Круге поняли – им не жить.

Прозвучал приговор, и упал на колени, каясь во всех грехах разом, тот, кто сделал их несовместимыми с Замыслом, изначально обрекая на гибель. Отчаянно надеясь спасти, не понимая, что изменил их необратимо и жизнь – иная – им не нужна.

Лучше пусть убьет их – сам, наиболее безболезненным для них образом – это последнее, что могут дать Мятежнику Могущества Арды…

Нет. Прав тот эльф, говоривший о выборе, умолявший теперь своего Учителя встать с колен и прекратить бесполезное унижение. Ничего нельзя сделать…

Окончательный приговор они выслушали, смеясь; вполне понятно – слезы излишни. Выйдя когда-нибудь из Мандоса, они забудут этот кошмар, начиная новую жизнь, – осталось лишь перейти эту грань, за которой искалеченные души обретут исцеление. Души, прекрасные даже сейчас. Что же, если Мелькор не в состоянии помочь им сделать этот шаг…

В глубине сознания раздалось тихо, но отчетливо: «Дай им еще одну возможность раскаяться и отречься – они не должны умереть быстро; может, боль и близость смерти отрезвят их и они успеют спастись – не проходя Залы?»

Темнели фигуры на склоне Таникветиль, ветер шевелил волосы… Он видел их глаза, слышал их мысли, сплетающиеся в одну: «Мы не сможем жить – так…»

Он потянулся к ним, пытаясь понять, боль хлестнула, не давая сосредоточиться, но главное он уловил – выбор. Окончательный. В последний раз их взгляды встретились – и понимание искрой скользнуло меж раззолоченным троном и белоснежным склоном высочайшей горы Арды. Они не могут жить – и не будут.

Кажется, о чем-то просила Ниэнна, что-то сказал Мелькор… Он не слышал. Его мысль дотянулась до кружащих в небе орлов, его сотворенных, его свидетелей:

«Убить. Быстро. Сразу».

И крылатые тени ринулись к замершим на склоне фигурам… Они умирали – почти мгновенно, и неестественным глянцем алела на снегу кровь сонных артерий.

«Спасибо…» – донеслось до него вместе с почти затуманенным взглядом. И в то же мгновение взвился стеклянно-огненный смерч над Мелькором, раскололся кровавыми каплями, и жизнь покинула тех, до кого не успели долететь орлы.

Огромные птицы долго чистили клювы, погружая их в алмазную пыль и дробя лед…

«Зачем ты убил их? К вечеру они бы раскаялись… Твое нетерпение…»

«Прости, Отец, я виноват… Я не смог – они не покаялись бы, и… им было слишком больно…»

«Тогда все же покаяние было возможно… Ладно, что уж теперь… Впредь будь терпеливей».

«Накажи меня, Отец…»

«Я.прощаю тебя – но впредь будь тверже, дабы не пострадала Арда от твоих чрезмерных мягкости и впечатлительности…»

Он вышел на площадку – самую высокую во дворце, готовясь взлететь и нестись – бешено, не разбирая дороги, и пусть ветер сметет этот день…

Воздух привычно подхватил его и… – он понял все. Резко. Окончательно. Он никогда не взлетит. Небо больше не для него – исполнителя, отдавшего приказ убивать.

В бесконечно-недоступной вышине прощально звенели недосягаемые – навсегда – звезды…

* * *

– Ты поступил правильно, ты во всем прав… Ты – свет, хранящий все сущее, тяжела твоя ноша, но не опускай рук – в них Арда… Я помогу тебе.

Ласковые прикосновения, нежно, осторожно размыкающие остывающий обруч… Неужели – простил, и все будет хорошо? И боли – не будет!.. И – памяти?!

– …Только покой…

– …Только покой…

Не быть. Зачем? – нечего хранить. И так уже ничего не осталось…

– Ты исцелишься – спи, забудь…

…Как тепло и легко… Уснуть. Забыть. Не быть.

– Манвэ! Брат, очнись… вернись! Обжигающе-холодные прикосновения вырвали из мягкого тумана, словно клинками вспоров уютный кокон, почти скрывший все, бывшее прежде доступным зрению.

Зачем? Еще немного, и его бы не было…

Не было?! Нет, был бы – иной, снова послушный Высшей Воле, исправленный, исцеленный – от боли, от горечи, от мучительных воспоминаний… Безупречный исполнитель – без страха и упрека. Стал бы – наново заточенный инструмент, которым еще можно пользоваться. Стал бы таким, каким и видит его Валинор уже почти четыре эпохи… А любовь? Но он любил бы отныне то, что дозволено любить… И расправился бы с теми, напомнившими, что он не просто орудие?! Нет!

Собрав остатки сил и воли, Манвэ рванулся, но стальные путы, покрывшиеся было чуть ли не нежным и мягким пухом, крепко держали. Ах, так?! Воспоминания снова накатили бешеным валом, и словно резкий порыв ветра разметал клочки нежного тумана…

И он услышал голос – тот же, что так ласково уговаривал забыть, теперь звенящий от ярости и обращенный не к нему:

– Наглец! Как ты посмел встать на Моем пути?!

– Это не в первый раз – ты удивлен? Оставь Манвэ в покое!

– Я дам ему покой – без твоих советов!

– Покой беспамятства?

– Не тебе указывать, что лучше для Моих сотворенных! Всюду, где ты появляешься, ты сеешь смуту и разлад, искажая творение, опутывая ложью тех, кто услышал тебя!

– Ты знаешь, что я не лгу.

– Ты несешь зло и смерть, ты не в состоянии даже понять, что делаешь. Ты посмел совратить того, кого Я благословил, чтобы хранить Свет от твоего лиха!

– Дорого обошлось ему Твое благословение!

Спор, разыгравшийся в его сознании, мучительно отдавался в висках, сотрясая, казалось, все существо. Ничего не сказать – беззвучие оглушало, сжав в своих мягких, цепких лапах, бесшумно стиснувших горло… Знают ли спорящие, что он слышит?

– Тебе-то что за дело до него?!

– Он мой брат.

– Вот как? Вспомнил? Что же ты раньше это не вспоминал, разрушая то, что творили под его руководством другие твои братья и сестры?!

– Мы не смогли договориться – и в этом не только и не столько моя или их вина…

– А сейчас ты просто боишься, что он, стряхнув твое наваждение, низвергнет тебя с твоими прихвостнями туда, откуда по недоразумению вытащил.

– Нет, не боюсь – представь себе. Меня трудно уже чем-то запугать.

– Так в чем дело? Куда и зачем ты лезешь?

– Я же сказал – он мой брат. Младший. И мне не нравится, когда с ним так обращаются.

– Ах, брат?! Ах, не нравится? А как он с тобой обошелся, тебе правилось? По чьему приказу ты триста лет отсидел в Мандосе? По чьему приказу ты был скован цепью и не мог снять наручники?

– Так он теперь снял их…

– Снял… Спятил или – каприз. Я еще докопаюсь в подробностях, с чего он так поступил и кто там еще в это замешан…

– Попробуй…

– Справлюсь. А тебе все неймется – тебя отпустили, и ты уже братом готов его называть. Благородного из себя строишь? И думаешь, он от этого растает? А он-то тебя братом считал?

– Он не отрекался от этого.

– Не отрекался? А помнил он, что ты ему брат, когда приказал истребить совращенных тобой Перворожденных? Думаешь, ему не правилось, как ты перед ним на коленях ползаешь?

Мелькору показалось, что дыхание перехватило латной рукавицей. Манвэ – почему он молчит? Не может ничего сказать? Не хочет? Попытался дотянуться – мгла…

– Ты спроси его, спроси, как он свою власть утверждал, как Валинор к рукам прибрал! А еще спроси, о чем он думал, когда приказал – ослепить тебя!

Мелькор невольно зажмурился, вспомнив алый шип у глаз, мертвое лицо Курумо, сжавшегося в комок Ауле и страшные глаза Манвэ, застывшего у наковальни подобно изваянию изо льда.

– Кто его заставлял? Я? Причудливые сочетания памяти? Ну что? Не знаешь, что сказать? Так Я скажу: он всегда ненавидел тебя, боялся, что ты отнимешь его власть, и всегда завидовал тебе. Да-да, завидовал – твоей силе и разнообразию даров, Мной, между прочим, тебе данных.

– Да чему там завидовать было?

Мелькор почувствовал, как крошечный червяк завозился где-то в глубине сердца, – сосредоточился, чтобы не дать ему продолжать работу, – он же знает, что это не так… ну не совсем так… нет, не думать об этом!

– Ты ведь не можешь не признать Мою правоту? Он всегда считал тебя соперником. Думаешь, он Варду к тебе не ревновал? Ты ведь сильнее, да и она тоже хлебнула той отравы – так что ж она его выбрала? Из-за власти! Вот он и оберегал свою корону.

– Да, он любит Варду, – зло отрезал Мелькор.

– Он и любить-то не способен, любил всегда только себя – и власть. Не поморщившись, своего сотворенного с Таникветиль скинул, только бы самому на неприятности не нарваться.

– А от кого неприятности? – едко поинтересовался Черный Вала.

– Я требую соблюдения Замысла. А если ему все это так тошно было, что ж он раньше не отказался? С роскошью Ильмарин было не расстаться! Да просто струсил! Еще в начале, когда Ауле получил но заслугам!

Манвэ скорчился, не в силах сказать хоть что-то, хотя каждое слово Творца жгло, как капли раскаленного металла. Может, Единый прав, а все эти мысли о долге и защите – просто попытка оправдаться перед собой же, трусливое бегство от остатков совести. А разве не так?! Разве ничего этого не было? Разве он не тиран, задавивший все и вся там, где смог дотянуться, а руки у него и впрямь длинные… А Варда? О какой отраве говорил Эру? А если она выбрала его, Манвэ, только потому, что поняла, что с Мелькором пропадет? Предпочла корону – изгнанию? Нет, она же любит, ее слезы – зачем было так притворяться? Как он смеет так думать – о ней, Элентари? А во всем остальном…

Меж тем задушевная беседа шла дальше:

– Продолжить? Ты, наверное, еще многого не знаешь о своем братце…

– Полагаю, мы как-нибудь сами разберемся, без посторонней помощи!

– Будете прокляты и изгнаны – оба! И еще познаете величие Замысла и мощь его – на своей шкуре! Ты еще поймешь, из-за кого лезешь на рожон! Причем без толку – что ты сделаешь? А Я сделаю с ним и с кем угодно то, что сочту нужным!

– Посмотрим!

Ярость захлестнула Манвэ. Да, он инструмент, негодяй, трус наконец, но торжествовать Отец собрался рано. Он изо всех сил рванулся к Мелькору и почувствовал, как до предела натянулись и трещат стальные путы. Ледяной огонь сквозь безвременье ринулся навстречу ему, тиски взорвались под этим двусторонним напором. Двусторонним? Серебряно-звездные нити звенели, как голос Варды, отыскивая меркнущий разум, и настойчиво пробивался шорохом осенних листьев призывный шепот Ирмо… Путы лопнули, обруч впился, словно впитавшись в кожу, послышалось: «Передохни, еще получишь свое», и начали возвращаться обычные ощущения…

* * *

Что-то холодное течет по лицу, заливает глаза, касается губ – кто-то пытается осторожно разжать стиснутые зубы, это холодное, безвкусное льется в рот – нет, не безвкусное, солоноватое – почему?

– Манвэ, очнись! – Чья-то прохладная, легкая рука проводит но лбу, расправляя слипшиеся пряди. Память вернулась окончательно, надо взять себя в руки, встать… Вернулась способность видеть – глаза залил слепящий свет. Не разглядеть ничего, только неистовая пляска цветных пятен. Постепенно из них начали вырисовываться лица: резко осунувшееся – Варда, измученное – Мелькор, устало-растерянное – Ирмо… И выше – недоуменный и чуть укоризненный взгляд Ульмо.

Сильные руки приподняли голову – он скорее почувствовал, чем разглядел Тулкаса. Из-за плеча Мелькора выглядывали расстроенные Аллор и Эльдин. Майэ по-детски закрыла рот рукой, глядя на Короля Мира.

Манвэ встретился взглядом с Мелькором и отвел глаза. Слова Творца не были ложью – почти не были… насколько?

«Мелькор, ты слышал, что сказал Эру…» «Успокойся, у меня своя голова на плечах пока еще есть. Полуправда, полуложь – о, как известный лжец я должен в этом разбираться!» Манвэ поморщился.

«Мы еще поговорим об этом – потом, если понадобится. А ты ему веришь, что ли? Насчет того, что я боюсь…»

«Но это ведь не так? Впрочем, какая разница?» – Манвэ криво усмехнулся.

«Потом, брат. Разберемся». – Мелькор улыбнулся, коснувшись руки Манвэ.

Повелитель Валинора скользнул взглядом по лицам тех, кто был рядом. Чуть дальше он разглядел остальных Феантури, увидел Эонвэ и Златоокого, горестно вглядывающихся в его лицо поверх плеча Варды. Он попытался улыбнуться как ни в чем не бывало, и робкие, неуверенные улыбки затеплились ему в ответ.

Манвэ привстал, пытаясь сесть, Тулкас поддержал его. Владыка повернулся к пристально глядящему на него Ульмо. Тот покачал головой.

– Говори, Ульмо, я отвечу. – Собственный голос показался ему глухим и хриплым.

– Как понять твое падение? – невесело усмехнулся Повелитель Вод.

– Погода нелетная, – пожал плечами Манвэ. Ульмо с плохо скрытой иронией кивнул:

– О, разумеется. Как ты себя чувствуешь?

– Превосходно! – Владыка покосился на родник, фонтанчиком бивший из земли рядом с ним, – раньше на Маханаксар родников не водилось.

– И то ладно. А теперь, если можно, давай по-честному. Мне всегда казалось, что мы друзья… Так что «все в порядке» оставь для ваниар. Извини за резкость, – смущенно добавил Вала.

Манвэ кивнул:

– Ты тоже извини. Просто не хотелось еще кого-то впутывать.

– Еще кого-то? «А те, кто сейчас рядом, что знают? А то мы так вот говорим…» – Ульмо перешел на безмолвную речь.

«Все по-разному…»

«Так может, всем присутствующим сразу и объяснишь? Тем более что часть так или иначе что-то знает, если я правильно понял. Или, если хочешь, действительно поговорим с глазу на глаз в Ильмарин, но мне как-то тревожно и я не в силах ждать. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не хочешь еще кого-то впутывать?»

«А как ты думаешь?»

«Скажи прямо – ты поругался с Эру?»

«Да, поругался». – Манвэ утвердительно прикрыл глаза.

«И никого не хочешь в это втягивать? Не получится – я так думаю. Так что давай вслух». – Ульмо устроился поудобнее, перебирая пальцами струи ручья.

– Прошу прощения за паузу, мы продолжим вслух, – обратился Манвэ к окружающим. Те придвинулись ближе.

– Значит, Эру объяснил тебе, что ты не прав, выпуская Мелькора, – все ведь из-за этого? – Ульмо покосился на Черного Валу, тот опустил глаза.

– Я поступил по закону.

– А что за поединок, о котором говорилось? Я только слухи уловил.

– Долго рассказывать, скажу лишь, что победил защитник Мелькора, и почему Всезнающий Отец проглядел это и допустил такое безобразие, вопрос к Нему.

– А зачем вообще было устраивать поединок?

– Я сам его вызвал, – кивнул в сторону Мелькора Тулкас, – а то, что Аллор вышел вместо него и поединок потом перешел в личный наш с ним бой, – так нечего было Нуменор поминать… Извини, кстати, зря я сказал, сгоряча. – Вала протянул руку нуменорцу, тот пожал ее, тонкая кисть утонула в могучей длани Астальдо.

– Принимаю, мы в расчете. – Аллор улыбнулся Тулкасу, тот кивнул. Эльдин наклонила голову, в свою очередь улыбнувшись Вале.

– Ну так что тебе делать было, как не отпустить? – продолжил Ульмо, разведя руками.

– Есть Закон, а есть – Воля, – прищурился Владыка.

– И что теперь делать? – почти одновременно спросили Ульмо, Тулкас и Ирмо.

– Не знаю. Решение принято, отвечаю за него я – и отвечу. У каждого есть свой предел, и я до своего дошел.

Ульмо нахмурился:

– И что же с тобой будет? Если Единый против твоего решения…

– Не знаю, Ульмо, – видишь сам, как Он объясняет.

– Ты решил идти до конца? – проговорил мрачно Повелитель Вод.

Астальдо сдвинул брови, его сотворенные приблизились, внимательно вслушиваясь в беседу. Ирмо нервно стиснул руки. Подошедший Ауле невольно прикрыл глаза.

– Я уже не смогу вернуться к прежнему. И не хочу. Да буде я даже смирюсь, верность придется доказывать – а на ком? И так до Второго Хора?

Ульмо вздохнул:

– Я понимаю. Ты лучше сгинешь. А что с Ардой будет – без тебя? И вообще – что будет?

– Если бы я знал… – прошептал Манвэ.

– Собственно, мы же ничего особенного не делаем, – пробормотал Ирмо, – за что тут все крушить? Ему что, Арды не жаль?

– Ну вот разве что Арду пожалеет… – протянул Владыка. Покосился на Аллора, поймав на себе его взгляд. Майа виновато опустил глаза.

«Прости, Манвэ, если сможешь, – я не думал, что все так обернется. Более всего я не хотел бы неприятностей для тебя – а теперь ты все это расхлебываешь…» – безмолвно обратился он к Королю.

«Теперь это уже неважно – решение-то мое. Мог бы сразу всех обратно за Грань отправить… И хорошо, что вышло так – а то я сам себе давно уже опротивел… Лучше дай закурить – у тебя-то точно есть…»

Аллор поспешно достал из футляра самокрутку и протянул Манвэ. Извлек из деревянной, покрытой изнутри сталью коробочки тлеющий бутон железного цветка и поднес Владыке. Тот глубоко затянулся и улыбнулся майа. Потом все же попытался встать. Тулкас осторожно подхватил его и поставил на ноги. Манвэ, пошатнувшись, невольно вцепился в его руку. Огляделся – часть Валар разошлась, Феантури стояли неподалеку. Вот и хорошо.

– Надо идти, – проговорил Манвэ. – Каждый из вас может сам решить, что делать. Я действительно не хочу, чтобы еще кто-то навлек на себя немилость Творца. Если вы полагаете, что я творю сейчас зло, можете поступить соответственно. Думаю, Отец оценит преданность, – не удержавшись, едко добавил он.

– Когда-то Эру объяснил мне, как именно Мелькор намерен пакостить моей стихии, – сказал Ульмо, – но лед и снег не так уж и плохи… Мелькор, конечно, поступад, как считал нужным, не сообразуясь с нашими деяниями, – и не помню, чтобы мне приходила в голову мысль допустить, что в чем-то он может быть прав… А теперь, даже если Эру не ошибается в том, что большинство его творений и деяний обратились в зло для Арды, – то все равно это было давно. И я не вижу даже с такой точки зрения, – он бросил взгляд в сторону Мелькора, тот пожал плечами, – необходимости лишать его еще одной возможности примириться с нами – раз уж так сложилось. Наказание должно служить исправлению, иначе оно бессмысленно. И потом, вы все же братья – если тебе, Мелькор, небезразлично, что Манвэ впал в немилость, освободив тебя, хотя ты был изгнан навечно, и ты не оставишь его – я не против твоей свободы. Потому что в первую очередь Манвэ – мой друг и никогда не переставал им быть, а дружбой не разбрасываются – уж больно редкая это вещь. Сильмариллы ей в подметки не годятся… – Ульмо замолчал, чтобы перевести дух – давно не говорил он столь длинно, затем продолжил: – Проще говоря, Манвэ, я не собираюсь от тебя отрекаться, и если Эру думает, что кто-то из нас будет орудием твоего наказания, то это не ко мне. И мне кажется все же, что сейчас ты прав. Я сказал.

Ульмо осторожно пожал руку Манвэ – уж слишком хрупкой она казалась…

– Спасибо, друг, – прошептал Владыка, неожиданно смутившись.

Варда благодарно улыбнулась Вале Вод, потухшие было звездные глаза заблестели.

Мелькор протянул в свою очередь руку Ульмо:

– Спасибо – за Манвэ. И обещаю, что тебе не придется разочароваться во мне: я не хочу раздора между Валар. Надеюсь, мы сумеем наконец понять друг друга – и нам не смогут помешать. Хотя… если выбор будет между покоем Валинора и Арды и моей свободой – я готов уйти. Это не красивый жест – просто я слишком устал быть причиной раздора и гибели. На мне и так много жертв…

Гортхауэр в ужасе смотрел на сотворившего – что это? Как он может – почему он должен приносить себя в жертву? Майа чувствовал безмерную усталость Валы – ни гордости, ни горечи – почти равнодушие.

«Тебе что, все равно, что с тобой будет?» – отчаянно потянулся Гортхауэр мыслью к Учителю.

«Нет, Ортхеннэр, мне не все равно – иначе я не совался бы в этот спор… Но зачем Он так?!!» – вырвалось у Мелькора.

«Что Он тебе наговорил? Не слушай, не бери в голову – Он просто хотел пнуть побольнее…»

«Именно – словно грязью облили… Впрочем, мог бы и привыкнуть… Ладно, об этом потом, Ученик. Успокойся». – Мелькор прервал разговор.

Тулкас поджал губы: одолеть Врага в битве – это одно, но когда он не сопротивляется… И вообще ситуация какая-то поганая – в душе Вала-Воитель ощущал, что у Манвэ гораздо больше оснований освободить Мелькора, чем только исход поединка, – хотя и этого, по его мнению, было достаточно. Если Эру такое не по вкусу, не допускал бы победы недомайа. А Манвэ Тулкас верил всегда, да и сотворенный Короля, Эонвэ, был лучшим его учеником. А собственные сотворенные – дошло же до того, что они ему ни на грош не верят – и поделом. А ведь в них не было лукавства – как он, сам чуждый каких-либо уловок, мог вложить в майар это? И они встали на сторону Мелькора… А вдруг тот и впрямь не такой страшный Враг? Если уж Манвэ так решил…

Король опирался на его руку – Вала почти не чувствовал этого, столь невесомым было прикосновение. Тулкас знал, что Манвэ, первый из Аратар, сильнее его – но сейчас он ощущал лишь предельную опустошенность Владыки. «Досталось же ему…» – сочувственно подумал Астальдо, ловя себя на том, что если раньше бессилие не вызывало у него ничего, кроме презрения, то сейчас… Неожиданно бережно он положил свободную руку на плечо Манвэ:

– Ты поступил по закону. И я присягал тебе, когда пришел на Арду. Мы многое сделали вместе – не мне отрекаться от тебя. – Он тряхнул огненными кудрями. – И если Мелькор тебе больше не враг, то и мне – тоже. «А битву выиграл не тот, кто не получил ран, а чей дух оказался сильнее. Истинному воину не пристало стыдиться временного бессилия», – закончил он мысленно.

Манвэ вскинул на него глаза: такого понимания он не ожидал.

– Спасибо, Астальдо, – сказал он вслух и мысленно повторил: «Спасибо…»

Тулкас молча кивнул. Он сказал свое слово. И Единому, буде тот соблаговолит обратиться к нему, он повторит то же самое.

Пора было удаляться в Ильмарин. Встал вопрос, стоит ли пользоваться услугами орлов – вдруг Всевышнему понравилось развлечение? Но пешком – пристало ли это Владыке? Да и есть ли у него силы самостоятельно взойти на Таникветиль?

Орел, на котором летел Король, виновато покосился на него, почувствовав взгляд, попытался даже сунуть голову под крыло. Манвэ провел рукой по блестящим перьям:

– Это не твоя оплошность.

– Я не смог поймать, – пробормотала птица, – ты теперь не станешь летать на мне…

– Меня не так легко испугать, – усмехнулся Владыка.

– Ты что, собрался лететь? – прошептала Варда, тревожно вглядываясь в лицо Манвэ.

– А ты думаешь, я теперь со страху буду на Таникветиль пешком бегать? То есть летать-то он у меня охоту давно отбил, но орлы тут ни при чем.

– Наверное, ты прав. – Взгляд у Варды стал жестким. – Полетели.

Эонвэ решительно приготовился к перемене облика:

– Полечу ниже – и поймаю, если что. По второму разу не выйдет.

Мелькор пощупал свое крыло – лететь он сможет и подстрахует Эонвэ.

– Я своим ходом скоро доберусь, – проговорил Тулкас. Покосился, выглядывая Нэссу, – но та давно, сразу после окончания Круга, покинула Маханаксар. И к лучшему.

Ульмо согласно кивнул:

– Я тоже приду – надо держаться вместе.

Ирмо бесшумно приблизился. Айо, успевший сразу после Круга переброситься парой фраз со Златооким, которому Эонвэ вручил цветок-привет, стоял рядом с Валой.

– И я зайду – ты ведь не против? А Намо и Ниэнна останутся у себя – к ним, глядишь, за разъяснениями побегут, так они найдут, что ответить.

Манвэ кивнул – оказывается, даже если бразды правления выпадут из некстати ослабевших рук, все наладится и, в крайнем случае, справятся без него. А то, что раскрошился ледяными сколами образ всесильного, непреклонного Владыки, – что же, пусть так. Плевать…

– Может, не надо, Ирмо? Я ведь не знаю, что случится, еще попадет тебе ни за что.

– С чего ты меня беречь решил? Если Владыка не идет в Лориэн, Лориэн приходит к Владыке, – усмехнулся Мастер Грез. – Есть вещи, с которыми я неплохо справляюсь… Мы придем, – закончил он не допускающим возражений тоном и переглянулся с Айо. Златоокий не смог сдержать улыбки.

Манвэ, грустно усмехнувшись, махнул рукой:

– Милости просим. Буду рад видеть тебя, Ирмо. Взялись тут оберегать хором… – пробормотал он.

– Значит, такова НАША воля, – улыбнулся Ирмо и направился к Ойлоссэ.

Ильмаринский двор начал полет.