Текст книги "Орден Ранункулюс"

***

Ромка безумно расстраивался, когда проигрывал. В карты ли, в домино, в лото, в шашки. В шахматы играть принципиально не учился – знал, что в ближайшее время отца ему не переиграть. Зачем же тогда заранее и попусту расстраиваться? В тот вечер он всухую продулся Петьке в переводного дурака – пять раз залезал под стол и кричал «кукареку!». Совершенно подавленный поражением, Раман ввалился в квартиру и даже не заметил поначалу ботинка с пятачком. Потом обрадовался – Арнольдий в гостях! Судя по детским туфелькам и папиным башмакам, родители тоже вернулись домой. Значит, сегодня его ждет что-то вкусное и интересное! И точно – Колавна стояла спиной к кухонной двери и отбивала на подоконнике антрекоты – блюдо для неожиданных гостей. Грохот стоял такой, будто тетка собралась выколотить из подоконника душу. Только бы мясо не сильно испортила. Появление племянника Колавна не услышала. Дверь в большую комнату была закрыта, но слышался разговор:

– Как Зоя? – спросил Юхан Захарович и отхлебнул чай.

– Да все так же – великолепно! – отвечал Арнольдий, помешивая ложкой сахар. – Ремонт собралась делать. Второй этаж создавать.

– Ой, это же так муторно, – вставила мама, – разрешения получать, согласовывать…

– Да, да… – рассеянно согласился археолог. – Юхан Захарович, не могу молчать… Я к тебе, как к человеку опытному и надежному, хочу обратиться с очень необычной просьбой.

– Мне выйти? – спросила мама.

– Нет, нет, Женечка, оставайся, если хочешь. – Сухарев откашлялся. – Ты, Юхан Захарович, меня знаешь хорошо и давно. И для тебя не новость, что золото я не люблю. С него одни проблемы и неприятности.

Ромка навострил уши.

– Тут совсем недавно, в мае, в Феодосийском заливе работали водолазы. Один из них, молодой и зеленый, уцепил юным взглядом монетку и заныкал ее… С кем, как говорится, не бывает… К тому же речь идет о презренном металле, который и с более опытными людьми играет в такие игры, что и говорить порой не хочется. А водолазик-то наш (руки ему поотшибать) пришел домой и давай монетку чистить. Чуть ли не наждачкой или кислотой, а когда понял, что имеет дело с ценным экспонатом, то испугался. Куда теперь с ней? В скупку не отнесешь – это тебе не золотой червонец, который прабабушка в наследство оставила. К барыгам тоже – и сдать могут, и опасно все это. Как милиции объяснить наличие блестящего византийского солида?

– Что, серьезно византийский солид? – подал голос Юхан. – Откуда он в Феодосии?

– Откуда – дело третье. В Крыму и не такое при желании и изрядной доле везения найти можно. Я не большой специалист, но испорченная монета еще сохранила черты солида… Нумизмат нужен.

Арнольд Иванович замолчал. Антиквар тоже не подавал голоса, и сквозь удары молотка по подоконнику Раман слышал тиканье берлинских часов – выходил занятный ритмический рисунок.

– Просьба у меня к тебе будет, Юхан Захарович… помню, был у тебя некто Филонов, если я не путаю, такой крученый-верченый человек по монетам. Я к нему через тебя пару раз обращался. Вот ему бы солид показать, а еще лучше пристроить. Себе ничего не прошу. Весь интерес – твой.

Отец отбивал сильные и слабые доли пальцами по столешнице. По размеру походило на «Тореадор, смелее в бой!».

– Скажите, Арнольдий, – наконец нашелся антиквар, – а почему вы взялись решение этого скользкого вопроса? Сколько вас знаю, вы этими… ну, делами, балансирующими на грани, не занимались. Не думаете, что и вас могут подставить?

– Это муж Зоиной любимой племянницы Ариадны, – грустно ответил Арнольд.

– Я все понял, – по-военному четко ответил отец. – Монета с вами? Я сегодня же свяжусь с Геной Филоновым. Сколько вы будете еще в Москве?

– Огромное тебе спасибо, Юхан Захарович. У меня до отъезда целая неделя.

– Арнольдий, – спросила мама, – а можно на монету посмотреть?

– Да, конечно, я вам ее оставлю.

Раман понимал, что папины занятия не всегда согласуются с общепринятыми нормами, но в свое время ему объяснили, и жизнь каждый раз только подтверждала услышанное, что Закон предусматривает не все аспекты обыденности. Он прекрасно работает на одном направлении, но буксует на другом и даже имеет бреши. Иначе говоря – требует доработки. Она опаздывает, а время идет своим чередом и ждать не будет. «Поэтому, – объяснял отец, – надо просто разумно использовать свое положение. А что это значит? Трезво оценить ситуацию. Взвесить риски. Не жадничать и держать язык за зубами». Про самого себя хромой Юхан говорил так: «На мне греха нет. Вот Джотто, великий Джотто, тот, да – нарушил библейскую заповедь и занимался ростовщичеством. Кто я по сравнению с Джотто? Комар! И дело мое комариное – сводить одних нужных людей с другими. Что наши законы по сравнению с библейскими? Перечень правил. И не моя вина, что наша правовая система несовершенна». Именно о правовой оценке сложившейся ситуации взрослые вели уже дальнейшую беседу.

– А как вы на самом деле думаете, Арнольдий, – спрашивала мама, – что, Зоиного родственника действительно за эту монету могли бы посадить?

– Да кто ж его знает, Женечка, – отвечал археолог. – Как гласит буква закона? «Все, что находится в недрах… принадлежит государству». И дальше встает вопрос трактовки. Если бы нашел и принес в милицию в установленный срок – не то что не посадили, а грамоту бы дали! Но у водолазика изначально имелись другие планы. Зачем две недели держал монету? Интересовался, как можно почистить, кому продать… Начал чистить и понял, что влип. Опять сидит, думает… Допустим, принесет он ее, блестящую, с повинной – и здесь уже на кого попадешь. Посадят? Не уверен, но крови попьют. Это к гадалке не ходить. Все-таки испортил ценный экспонат, в основе поступка – корыстная цель и желание обойти закон… Тут включается человеческий фактор. И потом, мы же многого не знаем. А ну как у какого-нибудь нумизмата в Херсоне или Ставрополе месяцев шесть назад украли ценные монеты, а среди них золотой византийский солид? А?

– Ой, и точно…

– То то и оно. Если бы не Зоя – в жизни бы не взялся за такое дело. Родственник-то ее со страху плавить монету собрался! Ничего святого! Как так можно с артефактами обращаться? Одни деньги на уме. Что за народ…

– Ромка, подслушиваешь, поросенок? – прошептала за спиной Колавна и схватила племянника за ухо.

– Ой! – пискнул Раман.

– Оставь его в покое, Колавна, – ответил отец из-за двери. – Я знаю, что он тут уже минут пятнадцать как уши греет, мерзавец. Пусть заходит…

– О! – обрадовался Арнольд Иванович. – Раман Юханович, собственной персоной и не на даче!

– Здравствуйте, Арнольд Иванович, – пробурчал Ромка, опустив глаза долу, – я не специально…

– Конечно, не специально! – зашелся в гневе отец. – Сколько раз я тебе говорил, что подслушивать подло?!

– Ну мне же интересно стало! Все монеты находят! Петька находит, водолазы находят, Раулькиной маме их вешают на шею, а я мимо кассы! Мне тоже хочется!

– Какой Петька? Какие монеты? – оживился археолог. – Юхан Захарович? Почему я про это не знаю?

– А! – пренебрежительно махнул рукой антиквар. – Дружок его закадычный, этажом ниже живет. Говорит, что чутье на металл имеет.

– Чутье на металл? – еще больше возбудился Арнольд Иванович. – Правда?

– Угу, – кивнул Ромка, все еще не решаясь поднять глаза на гостя.

– А каковы его планы на лето?

– Да какие у него планы? – ответил посрамленный сын Юхана. – Все лето торчать в Москве – лагерь у него обломился…

– Раман! Что за выражения?! – возмутилась мама. – Да, но в лагерь Петя, действительно, в этом году не попадет. А наш благородный рыцарь двери и замковой скважины… – мама сделала паузу, и Ромке стало совсем пакостно, – в солидарность с другом отказался ехать на дачу.

– Прекрасно! – воскликнул Арнольдий. – Просто великолепно! А ты, Раман, говоришь, что тоже хочешь монеты находить?

– Хочу.

– Очень хорошо… очень хорошо. – Сухарев встал и прошелся несколько раз вперед-назад. – А что, Юхан Захарович, ты мне скажешь, если я твоего сына в наказание за подслушивание в рабство заберу? Вместе с другом? Петьке-то своему он точно про солид византийский расскажет. Вот чтобы оба они молчали и занимались делом, я бы взял их к себе через неделю в экспедицию под Феодосию.

– Что?! – радостно подпрыгнул Ромка. – Правда?! На настоящие раскопки?!

– Помолчи! – грозно осадил сына Юхан. – Тебя здесь никто не спрашивает! А что, детей берут?

– Я беру! – гордо ответил Арнольд. – Каждый сезон пару-тройку активистов из своего кружка при музее летом с собой в обязательном порядке. В этом году один мальчик заболел, а второй по семейным обстоятельствам не сможет. Едет только староста кружка. Так что два места свободны.

– И вы, Арнольдий, – с иронией спросил отец, – станете утверждать, что это все легально?

– Абсолютно нелегально! – радостно отозвался гость. – Детей оформляем на родителей. И под мою ответственность.

– Пап… пожалуйста… – Ромка так разнервничался, что от волнения начал задыхаться.

Юхан уже набрал воздуха в грудь, чтобы дать отповедь, но, увидев лицо сына, медленно выдохнул и, сдвинув брови, произнес:

– Я не против, но пусть мать решает.

– Арнольдий… – взволнованно начала Женя. Вопрос-то уже был решен, и отсылка на ее окончательное слово – не больше чем реверанс. – Скажите, а их там может кто обидеть? Ну, я к тому, что…

– Не волнуйся, Женя. У меня с этим строго. Даю слово.

– Ну, тогда… – голос мамы подрагивал, – тогда я согласна, если Глинский поедет. Только при условии, что поедет Глинский. Юхан, ты слышал?

– Какой такой Глинский? – Арнольд Иванович в изумлении приподнял левую бровь.

– Так это друга моего, Петьки, фамилия такая. Глинский.

– Ну надо же! – снова восхитился Арнольдий. – Глинский! Чего только не бывает! Тогда он просто обязан ехать!

Почему человек с фамилией Глинский должен ехать на раскопки, археолог не объяснил. А если бы и рассказал, то информацию ту вышибли подзатыльник и последующий нагоняй, коими отец наградил Рамана после того, как гость ушел. За подслушивание.

***

Сколько лет было Геннадию Филонову, Ромка не знал. Для него все, кто старше шестнадцати, казались уже большими. Геннадия от всех взрослых отличала вызывающая внешность: одежда, прическа, манеры. «Пижонистый кобелек» – называла Филонова Колавна. Он, как и Юхан, работал в скупке, специализировался по металлу, но имел серьезное увлечение – нумизматика. По монетам Гена сходил с ума и мог рассуждать о них часами, называя «малышками», «крошками», «толстячками», «красавцами» и прочими одушевленными эпитетами. Сам Арнольд услугами Филонова пользовался исключительно ради предварительной оценки находок. Он передавал нумизмату фотографии. Отношение к деньгам, к современным ли, к старинным ли, у археолога сложилось одинаково чистоплюйским: не твое – не бери. Иные под предлогом показать специалисту, клали в карман несколько монет, но возвращать иногда забывали. Чего уж там… в горсти медяков пары-тройки недосчитаться. Никто и не заметит. Арнольдий себе такого позволить не мог. Если начинало «переть золото», и Арнольд Иванович этого очень не любил, вызвали людей в пиджаках. Они делали опись, составляли протоколы. Все как положено. Но случалось, что и при их опосредованном участии в раскопках не все золотые монеты доезжали в Гохран. До Сухарева докатывались слухи о некоем Гене из Москвы, который «все устраивает чисто и лучшим образом». Ген в Москве, безусловно, много, но чутье подсказывало Арнольду, что они с хромым антикваром знакомы с чистым Геной.

Тем же пятничным вечером, в который Ромка получил заслуженный подзатыльник, Юхан позвонил Геннадию, и пижонистый нумизмат в белых брюках и красном батнике уже в одиннадцать утра стоял на пороге квартиры Садо.

– Здравствуйте, Евгения Романовна. Юхан Захарович! – возбужденно крикнул Гена, проводя руками по вискам: на левой руке тонкий золотой браслет, на мизинце правой руки – золотая печатка. – Я вам этого никогда не прощу! Как вы позволили себе до сих пор молчать? Вот Евгению Романовну, как женщину, я очень хорошо понимаю! Я бы на ее месте тоже молчал! Но вы! От вас я такого не ожидал! Знаете, что я не женат, и скрывали от меня такую красавицу! Я чуть ли с лестницы не упал!

– Это он про Венеру, Юхан, – улыбнулась Женя входившему в коридор мужу.

– Боже мой, какое красивое имя! Настоящая Венера! Венера Милосская! Познакомьте, умоляю!

– Боюсь, Геннадий, эта Венера Милосская будет вам не по карману. – Юхан Захарович прислонился к стене. – Чтобы удостоиться ее взгляда, нужно иметь по меньшей мере белую «Волгу», блат в Большой, пропуск в ресторан Дома киноактера, ну и так, по мелочи… Ваши «Жигули» не котируются.

– К тому же, – добавила Евгения, – у нее есть сын. Придется принять и его.

– ЭТО ее сын?! Ужас! – с не меньшим воодушевлением вскрикнул Гена, снимая белые кроссовки. – Видел я его! Как глянул на меня своими прозрачными глазами – брр! Клянусь – в душу холодными руками залез! Нет уж! Увольте! Волчонок!

– Ну что вы, – миролюбиво ответила Ромкина мать, – чудесный на самом деле мальчик. Очень умненький. И похож, если сравнивать, скорее на лайку…

Геннадий прошел к коллеге со специальным кейсом. В чемоданчике лежала куча всего интересного: измерительный циркуль, линейка, весы с малюсенькими гирьками, налобный фонарик, школьный микроскоп, коробочка с реактивами, зубоврачебные зонд и элеватор, лупа круглая и лупа в картонном «стакане», как у часовщиков, бархотка, пинцеты и несколько книг. В этот раз Ромку допустили до действа и Филонов не возражал.

– Меня тоже отец с малолетства к монетам приучал, – одобрительно кивал нумизмат, раскладывая инструмент по сторонам рабочего стола. – Нумизматика – одно из самых древних на Земле хобби! Своими корнями уходит в Древний Египет!

– А у вас папа тоже нумизмат? – спросил Ромка, разглядывая содержимое чемодана.

– А как же! Ну-с, приступим! – И Филонов, вставив картонный стакан в правый глаз, протянул руку. – Так, Юхан Захарович, давайте показывайте, какой вы мне подарок приготовил ко дню рождения.

– У вас сегодня день рождения?

– Нет, послезавтра, в понедельник!

Юхан проковылял к столу и вытащил из внутреннего кармана домашнего клетчатого пиджака начищенный солид.

– Что?! – вскрикнул Гена, выронив из глаза картонку. – Что?! – И схватил круглую лупу. – Варвары! Вандалы! Что они с ним сделали?! Да за такое расстреливать надо!!! Дайте мне тех людей! Я их этими руками удушу!

– Я предупреждал вас, Геннадий, – соблюдая спокойствие, проговорил хозяин, – в деле могут обнаружиться досадные недоразумения.

– Что?! Какие недоразумения? – Нумизмат чуть ли не плакал. – Они убили его! Понимаете ли вы это? У-би-ли! Такого красавца!

– Это действительно византийский солид? – ровно спросил Юхан Захарович.

– Хуже! Точнее, лучше! – Гена с досадой шлепнул ладонью об стол. – Это старинная подделка под византийский солид!!! Она стоит дороже оригинала! Сволочи! Они ее царской водкой1515
  Царская водка – смесь соляной и азотной кислот. Растворяет золото.


[Закрыть] и наждаком чистили! Убийцы!

– Почему дороже оригинала? – прошептал Рома.

– Потому что золотые монеты редко когда подделывают! Это не медь и даже не серебро! Это старинная подделка старинной монеты!

– А может, не такая уж и старинная? – робко поинтересовался антиквар.

– Старинная! – Геннадий чуть ли не взвизгнул. – Стал бы тот вандал ее чистить! Золото золотом, но тысяча лет под водой… И вот еще – след от зуба – на подлинность проверяли. Значит, была в обращении!

– Так, может, все-таки не подделка?

– Подделка! Подделка! Подделка! – раскачиваясь в стороны, скулил нумизмат.

– Как вы это поняли? Можно полюбопытствовать?

Ромка прильнул к отцу – ему тоже было интересно.

– Любопытствуйте, – обиженным голосом, будто солид был испорчен лично семейством Садо, откликнулся гость. – Смотрите сюда: диаметр девятнадцать миллиметров против двадцати плюс. Вес, соответственно, ниже нормы. Солиды в среднем весят четыре с небольшим. Гурт гладкий, значит, монета не обрезана. Но главное – монетная легенда! То, что от нее осталось… Теперь это почти что кусок металла…

– Интересно… кому потребовалось делать подделки золотых монет тогда, в Византии? – Юхан сидел напротив Геннадия и в задумчивости водил указательным пальцем вдоль нижней губы.

– Хотел бы я знать. – Филонов уже начал собирать свои приборы в кейс. – Но это однозначно был очень богатый и авантюрный человек. У него был свой монетный двор. Какого красавца загубили!

На Геннадия было жалко смотреть – так расстроился из-за монеты. Захарович решил его немного взбодрить:

– Не печальтесь, у вас же скоро день рождения! А у Рамана есть волшебный друг. Он монеты находит, – по-отечески начал Юхан. Таким голосом он начинал когда-то сыну сказку на ночь. – Вот через недельку они с Рамой поедут на раскопки в Крым. Младоархеологи Глинский и Садо вам с десяток таких красавцев найдут. Правда, Раман?

– Ага.

– Найдут, как же… – Геннадий Филонов отвел глаза в сторону и кисло улыбнулся.

Дальше Ромку попросили уйти из комнаты – разговор подходил к финансовой стороне вопроса, и мальчику этого слышать не следовало. Раман покорно покинул квартиру. Он и в мыслях не держал подслушивать – его ждал Петька. Обсуждать, по сотому разу, их поездку в Феодосию!

***

Билетов на поезд уже не было, и Арнольдий купил для себя и трех юных археологов билеты на самолет. За день перед вылетом Сухарев зашел к Садо забрать мальчишек, чтобы поутру всей компанией выдвинуться в аэропорт с улицы Герцена1616
  Ул. Герцена – ныне ул. Большая Никитская.


[Закрыть], где жил Арнольд Иванович.

– А староста? – спросил Петька. – А он как поедет?

– Не он, а она, – ответил Арнольд, – ее зовут Люда Лютаева. Она будет вашим начальником в случае моего отсутствия. И живет она в пяти минутах ходьбы от моего дома. Я сегодня ее пригласил зайти к нам в гости – заранее познакомиться.

– Фу, девчонка! – бросил Глинский.

– Самая замечательная девочка на свете, – улыбнулся Арнольдий и приказал: – А ну, открывайте чемоданы, закатывайте рукава и брюки. Будем проводить инспекцию.

Суеверность археолога была поистине всеобъемлющей. Ромка лишился наручных часов – «на раскоп в часах не ходят!», красной футболки и трусов в красную полоску – «красный цвет на копе – жди пожара!». У Петьки выбросили из чемодана красные носки и отправили домой за белой рубашкой – «раскоп начинаем в чистой, глаженой белой рубахе». По дороге к себе Арнольд Иванович засыпал парней археологическими приметами и премудростями. Друзья как ни старались, но запомнить смогли только следующее: запрещено плевать в раскоп – удачи не будет, нельзя показывать пальцем в небо – накличешь дождь, «лопатазаболела» – не диагноз, а «киркудай» не существительное, а глагол. Причем в повелительной форме.

Они заскочили на минутку в Музей Востока, а затем переулками вышли к зданию ТАСС1717
  ТАСС – Телеграфное агентство Советского Союза (Тверской бульвар, д. 2).


[Закрыть]. Петька глянул на огромные овальные окна «смелого архитектурного проекта», как называли штаб-квартиру телеграфного агентства, ткнул приятеля в бок и шепнул на ухо:

– Смотри, а там тетки сверху ходят!

– И что? – рассеянно спросил Ромка, провожая взглядом симпатичную девушку.

– А то, будь юбки у них чуток покороче – трусы было бы видно!

Оба расхохотались.

На стороне центрального входа в ТАСС, там, где глобус, на улице Герцена, по-царски расположилось роскошное здание с коваными балконами, мелкой «кафельной» облицовкой и головами «теток» на фасаде. Не тех, что ходят по коридорам агентства.

– Какие же это тетки? Это речные русалки, – объяснил Арнольд Иванович, – и кладка – не кафелем, а глазурной плиткой. О! Нам повезло! Папа уже дома! Значит, он нас и накормит!

– Как вы узнали, что папа дома? – спросил Раман.

– А вы прислушайтесь!

Сквозь городской шум, шуршание шин, лай собак, «бряцание» троллейбуса, цоканье каблуков, ребята отчетливо услышали веселое пение птиц! Откуда? Вокруг ни одного дерева! Лица друзей изменились, и они уставились в четыре глаза на провожатого. Тот улыбнулся:

– Взгляните наверх.

Ребята задрали головы: и действительно, за щуплыми, пусть и украшенными листиками с цветочками, решетками балкона второго этажа разместились клетки с птицами.

– Да, мой папа разводит лесных птиц: щеглов, варакушек, свиристелей, зябликов, малиновок, – пояснил археолог. – Когда папа дома, он выносит птичек «погулять».

– А кто такие варакушки?

– Вот у папы и спросите. Зовут его Иваном Андреевичем. Айда домой!

Садо и Глинский хоть и выросли в городе, но в настоящих, а не панельных домах находились впервые. Здание, в котором жил Арнольдий, поразило их взращенное на стиле хрущевок и общаг воображение: огромный подъезд оказался парадной. Действительно, хочешь – парады проводи, хочешь – на велосипеде катайся. Между входом и дверью в парадную вполне могло уместиться кресло. На площадку первого этажа поднималась парадная лестница, а освещал это великолепие огромный белый шар молочного стекла. На широких подоконниках (хоть ноты раскладывай) стояли горшки с цветами, а еще:

– Как у каждого уважающего себя здания, – с гордостью заявил Арнольд, – здесь имеется черный ход. Для челяди и любовников. Ну, это вам еще знать рано…

Но больше всего пацанов поразили… перила! Вот бы домой такие! Длинные, умеренно покатые и с гладким боковым желобком. Как объяснил Арнольдий – это не желобок, а выемка для большого пальца. Чтобы руку удобнее было класть. И правда! Размещаешь кисть в выемке и катишься, катишься, катишься! Красота!

Папа Арнольда, Иван Андреевич, угощал гостей жареной картошкой со «свиными копытцами».

– Берете сосиску, – вещал Иван Андреевич, – и разрезаете на три! Части. По торцам каждой из частей делаете крестовые! Надрезы. Так вот… Затем опускаете в кипящую воду или кладете на сковородку. Кому как нравится. Получается «свиное копытце».

– Скажите, – пробубнил Ромка набитым ртом, – а кто такие варакушки?

– О! – обрадовался пожилой человек. – Варакушеньки! Совершенно замечательные птички. Вот, давайте, молодые люди, я вам ее покажу. Да, сидите, сидите, я сейчас принесу клетку сюда.

Арнольдий сидел на диване, держал на коленях канцелярскую папку с завязками, делал записи в бумагах и с умилением улыбался. Было видно, что он очень любит отца.

– Вот! – Папа археолога водрузил на стол клетушку с малюсенькой неприметной птичкой. – Знакомьтесь! Варакушка! Между прочим! Родственница соловья! Очень неприхотлива! А голос! Чудо, а не голос!

– А почему вы занимаетесь лесными птицами, – Петька наколол вилкой «свиное копытце», – а не… там… попугаями, канарейками – на них спрос же больше! Я на Птичьем рынке сам видел – один попугай большой ста рублей стоил!

Иван Андреевич улыбнулся, и по лицу разбежались лучики-морщинки.

– Молодой человек, я же не ради денег! Я для души птичками-то занимаюсь. Ну и отчасти в память о традициях старой! Доброй, уже уходящей Москвы…

Выражение «уходящая Москва» Ромка постоянно слышал от отца. Только откуда и куда она уходит, спросить не удосужился. А жаль. Сейчас бы блеснул знаниями – старик ему очень понравился, и Раману хотелось вызвать ответные чувства.

– Каких традициях?

– Разных, – многозначительно начал птицевод. – Например, был в Москве такой обычай – на Благовещенье выпускать! Птиц из клеток на волю. Так и говорили: «Благовещенье – птиц на волю отпуще́нье!»

– А! Так это в старину!

– Ну как вам сказать… – Иван Андреевич сделал важное лицо, – я еще мальчишкой застал этот обычай. Мы с матушкой! Покупали, как правило, московок! Это черные! Синицы. К Москве их название не имеет никакого отношения. Их еще масковками называли – из-за черной шапочки и белых! Щечек. На маску похоже. Так вот, про Благовещенье. Мы всей семьей выходили на гулянье. Каждый со своей клеткой. И одновременно! Открывали решетки! Птахи взлетали в небо… Только жуликами они были! Птицеловы те! Перед тем как продать, учили птах обратно к хозяевам возвращаться. Так по несколько раз за день! Одного и того же жаворонка или подорожника! Могли продать. А еще забавный случай был. Хотите?

Парни кивнули, а довольный, что обзавелся собеседниками, хозяин откинулся в кресле и потер ладони:

– Случай был, значит. До революции. Подгуляли купчишки в Благовещенье в ресторации. Время уже к полночи близится! А ни одну птицу на волю они так и не выпустили! Вспомнили! Выбегают из кабака – глянь! Ни одного! Птичника. Они туда! Они сюда! Что делать? И тут навстречу идет бродячий циркач. С обезьяной! Продай, говорят! Захристаради, макаку свою! Уговорили. Продал. А купцы-то, выпившие, давай рассуждать. Главное – что? Живую душу на свободу выпустить. Вот взяли и выпустили того обезьяна в ночи на волю! Вот потеха была так потеха! Городовой лично пытался снять! С дерева обезьяну.

Раздался звонок в дверь.

– Арнольд! – обратился к сыну отец. – Мы кого-нибудь ждем?

– Да, папа! Люду Лютаеву.

– Ах, Лю-у-дочку! – нежно пропел Иван Андреевич и засветился от счастья. – Прелестная! Прелестная девочка! Ну, так открывай же! Быстрей!

– Уже иду.

Прелестная девочка Людочка весила килограммов сто. Нет, конечно, не сто, но семьдесят точно. Тем не менее, несмотря на сильно избыточный вес, у нее четко проглядывалась талия и имелся основательный бюст. Получались такие огромные песочные часы на толстых, лишенных икр ножках. Люда Лютаева, Лютаева Людмила… Мальчишки тотчас, не сговариваясь, дали толстушке прозвище – Люта. У нее были темные волосы крупного, упругого витка, который она пыталась упорядочить удлиненной стрижкой; синие, блестящие, вечно улыбающиеся глаза плюшевой игрушки и капризный детский рот.

– Лютаева Люда. – Девочка протянула неожиданно изящную для такого массивного тела кисть.

– Глинский. Петр, – холодно представился Петька, не вынимая рук из карманов. Сразу стало ясно, что девица не в его вкусе.

– Людмила. Лютаева. – Пальчики Люты коснулась Ромкиной руки.

– Раман Садо. Можно Роман.

– Айсор?

– Как ты узнала?

Ромка был обескуражен. Сколько он себя помнил, кем его только не называли! Армянином – само собой, затем евреем, дальше, после паузы выгарцовывала квадрига: ингуши, караимы, кабардинцы, мегрелы. Один раз, за окончание фамилии на «о», назвали даже украинцем. Но Люта! Какова! Сразу определила.

– Как ты узнала? – повторил Раман.

– Очень просто, – с совершенно серьезным лицом ответила девочка. – По фенотипу лица, несмотря на возрастной онтогенез, и семитским пропорциям черепа.

– Э? – Раман только и нашелся что из себя выдавить.

– Да ладно! – Люта махнула рукой и шкодливо прищурилась. – За углом стоит будка. В ней обувь чистят и гуталин продают. Там работает дяденька. Его тоже зовут Раман. Он айсор.

Выпалив все в одну строку, девчонка хлопнула в ладошки и расхохоталась от всей души. В тот момент Люта была похожа на довольного совершенной проказой карапуза. Даже ямочки на щеках у нее оказались малышовые!