Текст книги "Смерть за наследство"

– А надо любовницу выбирать с умом, – на мгновение подняла голову Варвара. – Понял, Котов?

– Ты мне эту рыжую дуру всю жизнь вспоминать будешь? – вяло возмутился Олег. – Тебя это, кстати, вообще не касается, ты мне не жена, никогда ею не была и не будешь, так что качество моих баб не твое дело. Сереге голову морочь.

– Я тебе старший товарищ. – Варвара открыла журнал учета, заполнила строчку и развернула журнал к Котову: – Распишись за флешку. А Сережа и так осторожный сверх меры, ему бы, наоборот, взбодриться немного не помешало бы.

Олег коротко хохотнул, расписываясь:

– Ага, осторожный! А на ведьму запал!

– Что? – Она резко захлопнула журнал. – Какая еще ведьма? Откуда?

– Чего? – одновременно с ней взвился Сергей. – Ты за базаром-то следи.

– А ты что, думал, я не заметил, как ты на ясновидящую косился? Серега, я слишком давно тебя знаю, и знаю, как ты на девчонок реагируешь…

– Знает он! Это я знаю, как ты…

– Так. – Варвара хлопнула ладонями по столешнице. – Перестали орать, оба! Сели! В глаза смотреть!

Мужчины послушно замолчали и плюхнулись на стулья, преданно уставившись на нее.

– Теперь коротко, четко, по делу. Сергей, о какой женщине идет речь?

– А что ты у меня спрашиваешь? Это Олегу примерещилось невесть что, вот его и допрашивай! А я… а у меня… мне с клиентом встретиться надо, вот! Алейников в больнице, должен же я проверить, как он там?

– Так волнуешься за его здоровье? – поднял бровь Котов.

– А как же! Он мне еще счет за работу не оплатил, только аванс выдал. Кстати, Варя, ты, чем с этим болтуном языками чесать, лучше бухгалтерией займись – подбей бабки, оформи все аккуратненько, чтобы никаких вопросов не возникло.

– Угу, поучи меня еще, как отчет клиенту составить, – проворчала Варвара, внимательно глядя на брата. А когда он скрылся за дверью, перевела такой же внимательный взгляд на Олега: – Ну?

– Варюша, не надо на меня так смотреть. На самом деле ничего плохого, для ведьмы она вполне приличная женщина. Это сначала она мне не понравилась, а то, что Серега рядом с ней терся, – ты же сама понимаешь, что это ничего не значит. Может, он по делу…

– Олег! Я просила: коротко, четко и по делу. Тебе объяснить значение этих слов?

– Варь, ну что ты сразу! Я же отвечаю. – Котов достал из кармана блокнот, перелистал страницы. – Ага, вот: речь идет о некоей Решетовской Елизавете Петровне. Тридцать два года, разведена, есть дочь двенадцати лет, муж шесть лет назад переехал в Германию. Индивидуальный предприниматель, на нее оформлено предприятие «Дамское рукоделие».

– Оформлено или она реально в деле?

– Реально. И предприятие ее реально действующее – вышивка, вязанье, фигня разная декоративная. Я посмотрел ее сайт – ну, не ее, а этого «Дамского рукоделия», отзывы хорошие, и вещи они очень красивые делают. Но цены – извините-подвиньтесь. Я понимаю, ручная работа, но я у них могу только носовой платок прикупить, и то не вдруг. У них на сайте каталог на тридцать страниц, если хочешь, посмотри.

– Посмотрю. А почему она ведьма?

– Потому что. – Олег помрачнел. – Очень неприятная женщина. Она мне при первой же встрече таких гадостей наговорила!

Почему-то упоминание о гадостях, сказанных в адрес Олега, развеселило Варвару.

– Какие именно? Мне очень интересно, чем эта ведьма тебя могла обидеть.

– Не собираюсь повторять ее домыслы. Я бы вообще к ней не пошел, да мне зять вашего клиента соврал, что она может что-то о пропаже его дочери знать. Ему она, кстати, тоже сразу не понравилась.

– В свете текущих событий то, что эта ведьма не понравилась Соломину, характеризует ее как раз с положительной стороны, – справедливо заметила Варвара. – А то, что она не понравилась тебе… Учитывая твой неординарный вкус и то, каких зараз ты имеешь привычку к себе домой притаскивать, женщина, которая не поленилась наговорить тебе гадостей, уже вызывает у меня симпатию. А что ты там говорил насчет Сережи? Он действительно на эту барышню глаз положил?

– Ну, ты же ее видела на записи. И видела, как Серега на нее поглядывал.

– Нормально мы запись только с Соломиным и Мережковой смотрели, а остальное на быстрой перемотке – что я там могла разглядеть. Но девочка вроде симпатичная.

– Она не девочка, она вполне себе взрослая тетенька. Я же говорил тебе, у нее дочери двенадцать. Хотя выглядит она, конечно, вполне, вполне… ну, не в моем вкусе, конечно, в Серегином.

– Ладно, я тебя поняла. Надо мне самой наведаться в «Дамское рукоделие» и на эту ясновидящую посмотреть.

Пока Маша была в школе, Лиза решила проведать Алейникова. Виктор Петрович обрадовался:

– Лиза! Как хорошо, что вы пришли! Как вы себя чувствуете?

– Да я-то что, у меня все нормально. – Она устроилась на неудобном жестком стуле и положила на тумбочку пакет с апельсинами. – Как вы, что врачи говорят?

– Что они скажут, эскулапы, – отмахнулся Алейников. – Инфаркта нет, и слава богу. Прорвемся.

– Сколько вам в больнице оставаться? Неделю, две? Может, вам что-то привезти надо? Одежду или книги? Компьютер?

– Да бог с вами, Лиза, ничего мне не надо. И знаете, даже странно, никогда я госпиталей не любил, всегда старался домой побыстрее – дома, знаете, и стены помогают. А сейчас все равно. Спокойно здесь, тихо… я даже не спрашивал у врача насчет выписки. Боюсь я домой… как представлю, что там никого нет, пусто совсем… в общем, буду в больнице, пока меня здесь держат, а там посмотрим. Но вам я очень рад, посидите со мной, если время есть.

– Конечно, посижу. Хотите, апельсин вам почищу?

– Только если вы половину съедите. Целый я сейчас не осилю. В ящике тумбочки ножик есть и тарелка. И расскажите, что там было дальше после того, как меня в больницу сплавили?

– Ничего интересного. Помощники Котова еще при вас набежали? – Лиза срезала с апельсина шкурку непрерывной тонкой полоской (втайне она гордилась своим умением чистить апельсин «не отрывая ножа»).

– Да. Один даже успел меня немного допросить.

– А потом они дружно немного допрашивали всех остальных. Честно говоря, – она огляделась, не нашла корзинки для мусора, сложила апельсиновую кожуру в пакет и спрятала в сумку, – это было очень долго и очень скучно. А потом надо было все это прочесть. И знаете, они пользуются такими чудовищными словесными конструкциями… вы можете себе представить, что я сумела бы выговорить: «Будучи опрошена как свидетель, к вышеизложенному ничего по существу дела добавить не могу».

Лиза аккуратно разделила апельсин на дольки и протянула тарелку Виктору Петровичу:

– Угощайтесь.

– Спасибо. – Он взял один кусочек, положил в рот. – Вкусный. Попробуйте тоже.

– Обязательно… люблю апельсины. В общем, разошлись мы уже ближе к полуночи. Я думала, такси придется вызывать, но Сережа… в смысле Лихарев сам нас отвез. Сначала вашего зятя домой забросил, потом меня. Вот, собственно, и все.

– Вот и все. – Виктор Петрович рассеянно разглядывал очередную дольку апельсина. – Лиза, вот вы умная женщина, скажите: чего ему не хватало? Жена, дочь, дом – полная чаша. Да, я его не любил, но и не гнобил же! Маришке слова про него плохого ни разу не сказал! В банке он – начальник отдела! Неужели, кроме него, никого на эту должность не нашлось бы? Нет, он, конечно, справляется, неглупый парень и старательный, но вы же понимаете, – он поморщился и вернул дольку на тарелку, – что и потолковее нашлись бы работники на эту должность.

Лиза молчала. А что она могла ответить? «Так в жизни случается»? Впрочем, Алейникову и не нужны были ответы, ему было важнее высказаться самому.

– Главное, я не понимаю: зачем? Он ведь действительно все это ценит – благополучие, состоятельность, возможность причислять себя к среднему классу. Вот именно, средний класс, это как раз про него – во всем средний. Средний человечишко, но хорошо устроенный, а перспективы еще лучше – я ведь не вечный. Помер бы, и действительно все им осталось бы. И всем этим пожертвовать? Родную дочь к смерти приговорить? Лиза, вы можете это объяснить?

– Не могу, – неохотно ответила Лиза, с трудом проглотив кусок ставшего вдруг совершенно безвкусным апельсина. – Но Лену он не убивал. Он в ту ночь с вами был.

– Даже если так, Маришку-то он своими лекарствами до клиники довел. Она у нас, конечно, нервная была, но нормальная! Обычная впечатлительная девочка, добрая.

– Мне показалось, что он сам не знал, что ей дает, честно думал, что успокоительное.

– Да что вы его защищаете все время! Вы же мне сами сказали, чтобы я сыщика нанял, за ним присмотреть!

– Потому что почувствовала какой-то след нехороший. Но я же не ясновидящая. Если бы я могла знать, что он находится под полным влиянием этой женщины…

– И что бы это изменило? Все равно с него все началось, он эту тварь в нашу семью пустил! Я только понять не могу, зачем? Неужели все наши жизни – ладно, моя не в счет, но жизнь Маришки, а главное, Леночки, неужели они так мало значили? Даже если бы… если бы у него все получилось, если бы Котов ничего не нашел, если бы их не заподозрили, ну чего бы он в результате добился? Марина в больнице и неизвестно, когда выйдет, да и выйдет ли? Я бы его, конечно, не выгнал, пусть живет, но и баб в своем доме посторонних не потерпел бы. То есть я бы с него, конечно, верности Маришке не требовал, но что-нибудь одно: или ты ее муж и живешь в ее доме, или у тебя любовь на стороне, так будь добр, к этой самой любви и отправляйся.

– Пузырек с красной наклейкой, – напомнила Лиза. – Не знаю, что там было, но сейчас разработано достаточно много лекарств, подавляющих волю. Месяц, например, регулярного приема – и вы переписали бы на зятя все свое имущество. Так что если иметь в виду материальную составляющую, то смысл был.

– Ходил в примаках, а тут – получил от спятившего тестя наследство и стал сам себе хозяином? – недовольно хмурясь, сформулировал Алейников. – Может, в этом что-то и есть. Но… мне казалось, что Андрей в нашем доме вполне счастлив. Они ведь хорошо жили с Маришкой, действительно хорошо. Не так, знаете, когда рядом муж и жена просто потому, что квартира маленькая и деваться некуда. Нет, они жили именно вместе! Это же видно, по мелочам каким-то, по пустякам… вот, например, Маришка всегда ему завтрак готовила. Я раньше встаю, и с утра люблю спокойно, на пустой кухне, покушать, без лишних разговоров. А Маришка с Андреем всегда завтракали вместе, и им это нравилось! Нравилось вечером куда-то пойти, не обязательно в клуб там или в ресторан – а к друзьям заглянуть или в театр, или даже просто по парку прогуляться! А уж Леночка… он, конечно, не слишком много ею занимался, больше так: «покажи дневник, смотри, учись хорошо, иди играй»! Но она же его дочь, он ее из роддома забирал, даже фотография в альбоме есть. Лиза, вы не представляете, какая у него там физиономия глупая. Глупая и счастливая. И я не могу понять именно этого: у него был целый мир, а он этот мир разрушил. Ладно, получил бы он все мои деньги, спровадил меня в могилу, избавился от Маришки и зажил бы с Людмилой в моем доме… и что? Каким должно быть счастье, если за него такая цена заплачена? Вот скажите, Лиза, как вы это понимаете?

– Мне сложно вам ответить, Виктор Петрович. Но если все и было так хорошо, то только пока не вмешалась Мережкова. Мне показалось, что ваш зять человек не самой сильной воли…

– Да слизняк он, – отрезал Виктор Петрович. – Полный и окончательный.

– Вот и я о том же. Господи, да когда он пришел, чтобы запугать меня, чтобы я с вами не общалась, то даже этого не смог сделать! Выпил, как я понимаю для храбрости, понес какую-то чушь – так все это нелепо было! Вы бы видели, как он пытался кресло поднять и в стенку кинуть… Не скажу, что я совсем не занервничала, все-таки посторонний мужчина в доме, да еще пытается мебелью швыряться, это как минимум неприятно. Но и страшно, честно говоря, не было.

Она убрала тарелку с апельсином на тумбочку и протянула Алейникову влажную салфетку, другой салфеткой вытерла руки сама. И продолжила задумчиво, словно просто рассуждала вслух:

– Слабый человек, полностью довольный своим способом существования, не умеющий отстаивать собственное мнение… не могу себе представить, что он сумел разработать довольно сложный план, требующий уверенности в своих силах, спокойствия, жесткости и даже жестокости. То есть качеств, которых у Андрея просто нет. А ведь именно для него никакого существенного улучшения жизни не ожидалось. Да, он избавлялся от тестя, который, допустим, мог быть в меру деспотичным, но особо жить не мешал – я ведь видела вас вместе, когда вы все трое приходили ко мне, и могу точно сказать, что он вас раздражал гораздо больше, чем вы его. И к Марине он относился с искренней заботой и нежностью, не думаю, что он мечтал заменить ее другой женщиной. И уж совсем не могу представить, что Андрей хотел избавиться от дочери. Значит, получается, что он или великолепный артист, сумевший обмануть и меня, и вас, и многих других людей, или… или его слабую волю подавил другой, намного более сильный человек.

– Людмила Мережкова? – задумчиво произнес Алейников. – Людмила – дама крепкая, согласен. Наверное, она способна на многое, но я все равно не понимаю. Как, чем можно воздействовать на человека, на мужчину, на отца – чтобы он поднял руку на собственную дочь? Я, как подумаю, что мы тогда, ночью, все вместе искали, по улицам бегали, звонили подружкам, классному руководителю, с полицией разговаривали… и он что? Он все это время был рядом с нами и знал? Видел, как Марина с ума сходит, сам плакал и… знал? Знал, что она там, на даче, что сейчас ее убивают? И после этого он нам в глаза смотреть может? Жить может? И даже как-то оправдываться, объяснять что-то?

– Мне кажется, что про Лену ваш зять и не знал ничего. По крайней мере, когда вы ко мне приходили… да, я заметила что-то неправильное в его поведении, да и сам он показался мне довольно гадким, но… я не знаю, как вам это объяснить. Гниль какая-то была, словно запах тухлятины, мерзость, но смерти рядом с ним не было. Он честно за дочь переживал и надеялся ее найти. Это все Мережкова. И решение она принимала, не посоветовавшись с Андреем.

– Но зачем? Ладно, я понимаю, если бы она на Марину напала – мало ли, жена может развод не дать, из-за имущества судиться и все такое! Но дочь? Девочка? Ребенок? Если Людмила решила мужика из семьи увести, чем ей Леночка могла помешать?

– Кто же знает. Вот арестуют Мережкову, она расскажет. Но, скорее всего, Лена просто узнала об их связи. Дети, особенно девочки, они такие приметливые. И Лена, с детским простодушием и максимализмом, могла потребовать, чтобы Мережкова прекратила встречаться с ее отцом. Иначе она, например, расскажет об этом вам. А как вы отнесетесь к измене зятя и как поступите…

– Этого я сам не знаю. Может, выгнал бы придурка и со двора, и из банка. И Людмилу тоже уволил. А может, пожалел бы Маришку, ничего ей не сказал бы, но посадил бы Андрея на короткий поводок, сам следил бы. А Людмилу все равно уволил бы. И на всякий случай, чтобы никаких рецидивов не было и вообще… нечего на чужой каравай рот разевать.

– В любом случае Мережкова теряла слишком много. Девочка не понимала, насколько все серьезно, не знала, что одним своим словом может разрушить столь тщательно выстроенные и так далеко идущие планы. Не думала, что Мережкова, защищая уже такое близкое и такое счастливое будущее, зайдет настолько далеко.

Алейников потер лицо ладонями.

– И все равно не понимаю. Убить ребенка ради денег? Ну, сколько их у меня? Я же не миллиардер какой-нибудь долларовый. Да, мы не бедствуем, ни в чем таком серьезном уже много лет не приходилось себе отказывать, но по сравнению с жизнью это же такая малость!

– А что не малость? – печально усмехнулась Лиза. – Тот же миллиард долларов? Вот вы бы за миллиард согласились убить? Пусть даже не ребенка, какого-то незнакомого вам человека? Не благополучного, не симпатичного, бомжа какого-нибудь? О котором не пожалеет никто, даже не вспомнит через месяц? Да что, Виктор Петрович, этот бомж все равно сам скоро помрет – напьется зимой и замерзнет в сугробе, а тут против этой никчемной жизни миллиард долларов? А? Это же так просто, он ведь даже сопротивления оказать не сможет – тюкнуть его железкой по виску… Решились бы убить?

– Положим, мне такие вопросы задавать немного странно. Я, если вы помните, кадровый офицер, и в разных местах пришлось побывать, и всякое бывало. Но я понял, о чем вы. Я не убийца, тем более не наемный убийца. А уж на ребенка руку поднять, хоть за миллион, хоть за миллиард…

– Об этом я и говорю: вопрос не в сумме, а в человеке. Один и за пятак убить не погнушается, а другому и за миллиарды душа не позволит.

Сергей вошел в палату и почему-то совсем не удивился, увидев там Лизу. Только замер на мгновение, загляделся, залюбовался восхищенно. А вот она явно смутилась – затеребила ручку сумки, одернула халат, быстро пересела со стула на краешек кровати, потом посмотрела на Сергея и вдруг успокоилась.

– Доброе утро, Лиза, – очнулся Лихарев, – хорошо выглядите. – И, с некоторым усилием переведя взгляд на Виктора Петровича, повторил: – Доброе утро. Хорошо выглядите. Э-э-э… бодро.

«Испугался, – немного опечалилась Лиза. – И мы снова на „вы“. А ведь там, на даче, на адреналине, как-то незаметно на „ты“ перешли…» А вслух спросила:

– Вы просто проведать Виктора Петровича пришли или у вас разговор важный? Я могу уйти, если какие-то секреты.

– Какие от вас могут быть секреты, – улыбнулся Сергей, устраиваясь на освободившемся стуле. – Вы, кажется, больше нас знаете.

– Мережкову арестовали? – спросил Алейников о том, что его интересовало больше всего.

– Пока нет. Но это дело двух-трех дней – не тот у них уровень, чтобы дольше от полиции прятаться.

– У них? То есть она не одна?

– Кхм, – неловко кашлянул Сергей. – Давайте я вам все по порядку расскажу. Вы ведь помните, я камеры в вашем доме ставил…

Когда он закончил короткий рассказ, Виктор Петрович помолчал немного, потом слабо улыбнулся:

– Что ж, Лиза опять оказалась права. Примерно так она мне и объяснила.

– А еще говорите, что не ясновидящая. – Сергей сам не мог бы сказать, чего в этих словах было больше – шутки или упрека.

– Это просто разумный взгляд. Вы ведь тоже не сомневались, что Андрей непричастен к смерти дочери.

– Сначала, признаюсь, была у меня мысль, что он действовал заодно с Мережковой. Но потом… вы правы, слабый он человек.

– А я все равно считаю, что именно он в первую очередь во всем виноват, – тихо, но уверенно вмешался Алейников. – Если бы Андрей не затеял эту нелепую интрижку, все было бы… я не знаю… как прежде? Все были бы живы и счастливы.

– Все были бы живы и счастливы, – эхом повторила Лиза. – Кажется, это самое грустное, что я слышала в жизни.

Резко распахнулась дверь, и в палату влетела Ася Семеновна.

– Витя! – громко воскликнула она. – Все-таки довел себя до больницы! Совести у тебя нет, вот что я скажу, нашел время по больницам валяться! Маринка про тебя спрашивает, а я и не знаю, что ей ответить…

– Что?! – приподнялся на кровати Алейников. – Ася, ты была у Марины?

– Конечно. И с врачом ее поговорила, с Розенбаумом. Очень приятный человек. Он заверил меня, что Марине значительно лучше, и прогноз самый благоприятный.

– Но как?.. Он же сам вчера утром мне говорил…

– А я, кажется, понимаю, – тихо сказала Лиза. – Марина перестала принимать капли, которые дала Андрею Мережкова, вот состояние и улучшилось сразу.

– Улучшилось, но все еще очень неустойчиво. – Ася Семеновна отмахнулась от Сергея, который встал со стула и попытался предложить его пожилой женщине. – Бедная девочка волнуется, она не очень хорошо помнит, как оказалась в больнице, а я ей, естественно, ничего объяснять не стала. Просто сказала, что ты сам все расскажешь…

– И на том спасибо, – проворчал Алейников и спустил ноги с кровати. – Сергей, будьте добры, найдите моего лечащего врача. Я хочу поговорить насчет выписки.

Лихарев шустро шмыгнул за дверь. Лечащий врач нашелся быстро, и, к всеобщему удовлетворению, он легко согласился с тем, что Виктору Петровичу можно вернуться домой, если тот, разумеется, будет выполнять все предписания и аккуратно пить лекарства. Алейников, не моргнув глазом, пообещал, а Сергей, так же не моргнув глазом, заверил, что проследит за этим. Врач посмотрел на него с сомнением, то тут вперед выступила широко улыбающаяся (почему-то при взгляде на эту улыбку Лизе пришла на ум довольная, очень довольная акула) Ася Семеновна:

– Все будет как нужно, не сомневайтесь, доктор. Контролировать буду я!

Доктор вздрогнул, несколько раз быстро кивнул и ушел оформлять документы на выписку.

А Ася Семеновна занялась сборами. Притом что Алейникова забрали в больницу, можно сказать, с улицы и вещей у него с собой никаких не было, сборы эти были удивительно шумными и суетливыми. Сергей и Лиза предпочли удалиться в коридор. Лиза – чтобы не мешать старшей подруге получать удовольствие, а Сергей – из чувства самосохранения. Он всегда восхищался такими целеустремленными энергичными женщинами, но старался держаться от них подальше. Ему было вполне достаточно энергичной целеустремленной сестры. Когда Лихарев уже прикрывал за собой дверь палаты, Ася Семеновна крикнула:

– А вы, молодой человек, не исчезайте! Отвезете нас сначала к Вите домой, он переоденется, побреется, и тогда уже мы к Мариночке, в больницу!

– Конечно, обязательно, – торопливо согласился Сергей и обернулся к тихо хихикающей Лизе: – Ну вот. Я хотел вас домой подбросить, а теперь… вы же не согласитесь с нами кататься?

– Не соглашусь, – подтвердила она. – И вообще, вы у меня из доверия вышли. Вы ведь меня уже два раза обманули.

– Обманул? Как? Когда? – искренне не понял Лихарев.

– Обещали сегодня утром на кофе заглянуть, и что? Обманули. Это второй раз было. А первый позавчера – это же вы Андрея от нас выпроваживали. Вы сказали, что вернетесь, Маша чайник поставила, мы ждали, а вы не пришли. Обманули.

Лиза уже не хихикала, а откровенно смеялась. А Сергей смутился:

– Вы меня узнали?

– Догадалась. У вас иногда прорываются интонации того громилы: «Ты поэ-эл, братан!» Это было ужасно. Я вас испугалась больше, чем Андрея.

– Извините. – Сергей рассеянно взял ее руку, поднял, все так же рассеянно поцеловал, потом, спохватившись, отпустил. – Действительно, глупо получилось. Лиза, а почему мы снова на «вы», как чужие? Мы вроде там, на даче, уже перешли на «ты»?

Она улыбнулась.

– Не знаю. Наверное, вам так удобнее. Или тебе?

– Тебе, – твердо ответил он. – И вообще, утром не получилось, днем, похоже, меня тоже ангажировали, а вот вечером… ты позволишь все-таки заглянуть на чашку кофе? Загладить, так сказать?

Лиза прыснула, потом состроила серьезную мину:

– Позволяю. Приходи, мы с Машей будем ждать.