Текст книги "Недостаточность человека. Социально-философская повесть"

Беседа двух академиков продлилась далеко за полночь. В ту ночь Раззаков уносил с собой грусть и щемящую тревогу от прогноза будущего человечества. Сколько было затрачено всем человечеством, чтобы создать справедливый мир, основанный на человечности, совести, морали и этики. Сколько было пролито крови и пота на то, чтобы отвоевать у животной части человека территорию гуманности, взлелеять, вырастить, распространить. А теперь что? В условиях трансгуманизма у нас не будет выбора?

Вспомнился академик Ч. Айтматов, который накануне своего восьмидесятилетия пришел в Академию наук для встречи со своими коллегами по цеху наук. Что примечательно, прежде чем переступить порог Академии он низко поклонился. Так он делал всегда, когда ему приходилось бывать в Академии наук. Настолько он ценил это учреждение – главного интеллектуального центра страны. В свои восемьдесят он выглядел в соответствии со своим возрастом. Глаза его, по-прежнему, оставались выразительными, высокий лоб, седые волосы, аккуратно зачёсанные назад. Настоящая глыба кыргызской истории, литературы, философии. К сожалению, он покинул этот, так и оставшейся не совсем правильным, наш мир. А ведь более полвека эта светлая и гениальная личность был глашатаем борьбы за мир и гуманизм во всем мире.

В честь его девяностолетия прошли многочисленные научные форумы, в том числе очередной «Иссык-кульский форум», которого он учредил когда-то. Его труды вдоль и поперек проанализированы, он навсегда останется в памяти людей в качестве великого гуманиста. Лишь в выступлении профессора Каракулова прозвучала мысль о том, какая же трансформация произойдет во взглядах людей касательно сюжетных линий гуманизма, человеческих ценностей, морали и совести, когда миром будет править трансгуманизм? Пожалуй, никто и не обратил внимание на такое суждение профессора. Все говорили о гуманизме в его разных проявлениях и пониманиях. А Каракулов, решившийся на такое публичное суждение, ожидал испытать что-то посущественнее. Ведь человечество на пороге каких-то переломных моментов. Куда мир катится? Может быть и были те, кто понимал, что и гуманизму в свое время не останется места в этом мире. Неужели будет предан забвению великие гуманистические идеи и призывы Великого Айтматова? Какова будет будущая судьба его книг, литературного и философского наследия?

Журчание речки, пение птиц, прохладный свежий воздух, лёгкий шёпот листвы, благоухание жасмина – блаженство. «Вот как выглядит рай!» – подумал Раззаков, засыпая, убаюканный ласковым шепотом речки, доносящимся из открытого окна. Занавеска слегка танцевала под струйками прохладного ночного ветерка, дующего с гор, а в ночном небе медленно плыли луна, заливая серебром дачи, реки, горы. Он провалился в крепкий и глубокий сон.

Ташеву, наоборот, поспать не удалось. Его мучала бессонница. Его мучали те же вопросы – человеколюбие, милосердие, бескорыстность, готовность к пожертвованию. А оказывается само человечество сыто по горло этим человеколюбием. Всю жизнь честно трудился во имя человечества, мира и благополучия людей. Окружение было таким же, люди, желающие жить по правилам справедливости и жертвенности, гуманизма и милосердия. А здесь? Неужели нельзя оставить всё как есть? Он подошёл к окну, в его глазах читалось многое. Трудно сказать, что именно, но было ясно, что его обуревает внутренняя тревога за судьбу будущего человечества. Он посмотрел на пейзаж, виднеющийся за окном. Силуэты гор, накрытые серебром лунного света. Ему было невдомёк, что такие же мысли обуревали и других своих коллег по цеху Академии наук.

В обед, супруга Ташева – Майрам-эже накрыла в беседке богатый стол. Все, как обычно, не сразу разглядишь среди тарелок с салатами, чучуком, казы-карта, дольки апельсинов, кружочки банана, пирожные. В стороне тарелка с кусками нарезанного арбуза и дыни. Широкий пластиковый стол как будто для такого пиров и предназначен. Сытно пообедали.

Раззаков смеется, что от еды отяжелел – не доберётся даже до своей дачи. Все смеются. Два академика садятся на кресла, расставленные в углу дачи. Им было о чем поговорить, даром что с утра до ночи работают, выбираясь на дачу лишь по выходным, да и то не всегда.

– Наши предшественники были молодцы – какое место для дачи выбрали! Вон с той горы ты глядел когда-нибудь? Там, в густых травах птицы вскрикивали – не поют, как в самом начале лета, а только окликают его с гнёзд: «Что, ходишь, чего тревожишь нас, мешаешь высиживать птенчиков?». А внизу такая красота, такой простор, даже теряешься куда и смотреть!

Над креслами, на которых развалились два академика, свисали ветки, полные яблок – и красных, и розовых, и жёлтых. Чуть подальше вишни и сливы. Вечерело. Было видно, как за горой опускалось солнце. Когда вышли на улицу, поднял голову – небо чистое, звёздное. И все звёзды как будто тихую песню поют – мало ли странных звуков услышишь летом на даче, в ночи. Над головами карта звёздного неба. Невольно на память приходит восторг Иммануила Канта о звездном небе над собой.

* * *

На соседней улице, неподалеку от дач Ташева и Раззакова проживали по соседству еще два академика – биолог Сариев и автоматик Набиев. Эти академики также тесно дружили и, как Ташев и Раззаков частенько коротали выходные дни на своих дачах. Голубое, с зеленоватым отливом небо, было чистым, без малейшего облачка. Вокруг горы, покой, щебетание птиц, благоухание трав и цветов. Всё утопало в зелени и цветах. Настоящий рай. Обед, накрытый в беседке академика Сариева, был скромным, но сытным. Время от времени он задавал вопросы, касающиеся жизни в Академии наук.

– Бакыт Алимович! Что нового в Академии?

– Новый президент затеял реформу академической системы. Однако, много шуму, а драки нет. Как-то буднично, тихо, мирно. А ведь Вы помните, что Академия в свое время была очень боевитая. Академики в борьбе за правду не чурались и кулачных боев.

– Да, было время, – усмехнулся Сариев и продолжил: – Бакыт Алимович. Вот вы специалист по информатике и автоматизации, всю жизнь налаживаете систему автоматического управления и информационного обеспечения. Мне интересно ваше мнение об искусственном интеллекте.

– Если вы помните, один из самых знаменитых футурологов современности – американский ученый Рэй Курцвейл прославился футурологическими прогнозами, учитывающими появление искусственного интеллекта.

– Аа-а, тот, который дал научное определение технологической сингулярности? – спросил Сариев.

– Да. Тот самый. Этот автор выдвинул идею о феноменально быстром НТП, основанного на разработке и внедрению мощного искусственного интеллекта. В 2012 году увидела свет его книга «Как создать разум: секрет человеческого мышления раскрыт», в котором он предсказывает ошеломляющие технологические достижения. Например, уже в наши дни мощность суперкомпьютера сравняется с мощностью человеческого мозга, а к середине 2020-х годов того же достигнут персональные компьютеры.

– Вот те самые обычные компьютеры, чем мы сегодня пользуемся?

– Не совсем. Речь идет о компьютерах, только что появившихся на рынке.

– То есть компьютеры нового поколения?

– Да. Прогнозируют, что нанороботы, а они, кстати, используются, произведут сканирование мозга человека, позволяющее понять детали его работы. Любопытно то, что люди будут взаимодействовать с компьютерами не с помощью клавиатуры, а посредством речи и жестов, что постепенно приведет к стиранию различия между человеком и компьютером.

– Поразительно! – воскликнул Сариев. – Наконец все это случится. Как долог был путь от сомнений, что когда-то машинное и человеческое мышление уравняются, до окончательного слияния человека с компьютером.

– Прогнозируют, что уже в ближайшем завтра появятся нейроимплантаты, улучшающие память, обучаемость и интеллект. И самое интересное то, что в 2029 году, компьютер сможет пройти тест Тьюринга, доказывая наличие у него разума. Представляете?

– В это, действительно, трудно поверить.

– К концу столетия системы искусственного интеллекта получат равные права с человеком.

– То есть разница между человеком и машиной исчезнет?

– Более того, системы искусственного интеллекта, существующие только как компьютерные программы, превзойдут по численности естественных людей и последние смогут общаться с ними только с помощью мозговых имплантатов.

– Следует ли это понимать так. Системы искусственного интеллекта могут мгновенно загружать новые знания, не тратя время на обучение?

– В следующем веке такая технология станет почти рутинной.

В тот день Сариеву открылось многое. Из уст Набиева он услышал прогнозные высказывания знаменитого футуролога, писателя-фантаста Станислава Лема.

– Нур Мамытович. Станислав Лем в своей книге «Сумма технологий» писал: – Будет сконструировано устройство, которое по желанию сможет понизить или повысить интеллект любого человека, – сказал Набиев и, обратившись к Сариеву, спросил: – А знаете, какой спрос людей при этом преобладал?

– Разумеется, спрос о повышении интеллекта, – ответил Сариев.

– А вот и нет. Как раз, наоборот, увеличился спрос понизить интеллект, раз утверждают, что самые счастливые – это идиоты, – рассмеялся Набиев. – А вы задумывались над таким вопросом того же автора: почему человека не пугает машина, которая в тысячу раз сильнее его, но ужасает мысль о машине, которая многократно превосходит его интеллектом?

– Вопрос законный. Впору задаться ими, причем, всерьез, – сказал Сариев.

– Есть еще один каверзный, по сути, вопрос Станислава Лема: «То, ЧТО мы думаем, всегда менее сложно, нежели то, ЧЕМ мы думаем». Есть все основания, что нейрокомпьютеры очень даже поумнеют.

– Если их правильно учить? – вставил Сариев.

– Да. Точно подмечено. Все дело в учителях.

Далее разговор зашел о нейрокомпьютерах, их возможностях. Разумеется, разговор шел и о новых методах «обучения» нейрокомпьютеров.

Набиев рассказывал о том, что сегодня в общих чертах известно, как работают клетки человеческого мозга – нейроны. Каждый нейрон получает несколько входных сигналов, суммирует их и формирует единственный выходной сигнал, который, в свою очередь, попадает на вход следующего нейрона. Причем, таких параллелей бесчисленно, образуя нейросеть – множество соединенных нейронов, способные очень быстро обрабатывать большие потоки информации.

– Получается, нейрокомпьютеры – это не «монстры», в которых соединены компьютерные технологии и нервы человека?

– Нет, обычные компьютеры, управляемые программой, которая могла и хотела самообучаться. Но важно понимание того, что нейрокомпьютер за счет обучения достигают уровня человеческого интеллекта.

– Вот оно как, – удивился Сариев. – Нур Мамытович. Вот вы только что сказали такую фразу «Все дело в учителях». Что вы имели в виду?

– Понимаете, для получения качественных результатов нейрокомпьютер нужно «обучать» на специально отобранных и подготовленных данных, отражающих основные закономерности в исследуемой области. Предварительная подготовка обучающих данных и выяснение ключевых закономерностей – очень трудоемкий процесс.

– То есть нейрокомпьютеру необходимо знать, прежде всего, закономерность?

– Да, а потом уж иметь достаточно обширную базу данных, – сказал Набиев и продолжил: – Профессор А. Галушкин из Научного центра нейрокомпьютеров (Москва) и профессор А. Резник из Института кибернетики (Киев) заявили, что им удалось добиться весьма существенного прогресса в «обучении» нейрокомпьютеров, благодаря специальной организации памяти компьютера, исключающей повторы в «обучающих» данных.

– Бакыт Алимович. Если сказать откровенно, уже сейчас нейрокомпьютеры наиболее продвинутых моделей намного умнее человека и могут делать такое, что становится очень неуютно. А знаете почему?

– Почему? – искренне заинтересовался Сариев.

– Просто. Их создают люди по своему образу и подобию. Вот, к примеру, есть так называемые роботы-обманщики. Да-да, не удивляйтесь, самые настоящие обманщики. Программисты уже научили роботов обманывать и хитрить. К тому же, сами роботы проявили чудеса изобретательности за счет самообучения, путем просчетов, проб и ошибок.

– То есть роботы ведут себе как люди, приспосабливаются, выворачиваются, не гнушаются ничем? – удивленно переспросил Сариев.

– В том то и дело. А вот есть и роботы-шизофреники, – продолжал Набиев. – В свое время учёными Техасского университета у компьютера было сымитировано психическое заболевание. Ими была воссоздан механизм, который стоит за шизофренией. Речь идет о гиперобучении, когда мозг шизофреника сохраняет и обрабатывает чересчур много информации, перегружая свою память. Учёными была создана эмуляция шизофрении у искусственного интеллекта.

– Да это же преступление против человечества! – воскликнул Сариев.

– Как сказать, – ответил Набиев и продолжил. – Программисты, загрузили компьютер огромной информацией. Затем они перепрограммировали его запоминающее устройство, заставив его фиксировать всю вложенную информацию огромного объема. Речь идет о запредельной нагрузке компьютера.

– И что в итоге? Он, что, спятил? – недоумевал Сариев.

– Совершенно, верно. Компьютер заработал расстройство личности. Прям, как у шизофреника, когда в результате огромной информаци, личность человека раздваивается, появляется болезненное воображение.

– Ну, чудеса, – удивлялся Сариев.

– Бакыт Алимович. Чудеса в другом, – безмятежно продолжал повествовать Набиев. – У нейрокомпьютера появляется собственное высокоорганизованное сознание, и даже склонность к творчеству. Ученые обнаружили, что нейрокомпьютер может даже разработать свою собственную концепцию того или иного явления, объекта, предмета.

– Постой, постой! Получается, исходя из базовой концепции, что нейрокомпьютеров создают люди, которые по своему образу и подобию кроят нейрокомпьютерные мозги, а бывают и другие роботы, наделенные человеческими, скажем, не способностями, а слабостями? – переспросил Сариев.

– Ну, да. Вот, к примеру, хитрые и злобные роботы.

– Как, как? Хитрые и злобные? А что есть и такие? – удивлялся Сариев.

– Ну, да. Нескольких роботов поместили в одну комнату с условными источниками «пища» и «яд». Роботы проявили чудеса изворотливости и злобности в борьбе за «пищу».

– Слушай, Нур Мамытович. Получается, если они затеют войну между собой, не факт, что у них хватит времени и на нас.

– Не факт, не факт, – кивал головой Набиев. – Расскажу еще об одном проекте. Американцы разработал самообучающийся суперкомпьютер. В его базу заложили все новостные материалы, касающейся социальной ситуации в странах Ближнего Востока. И что же вы думаете. Нейрокомпьютер предсказал протесты Арабской весны.

– Ну, дела! – не переставал удивляться и восхищаться Сариев.

Вот так пролетел еще один летний денек. Утро выдалось прохладным. По небу мчались темные облака, обещая дождь.

На этот раз собрались у Набиева. В траве, под разлапистым кленом располагалась скамейка, а рядом круглый столик, на котором были разложены тарелки с фруктами, закусками, стоял графин с остатками янтарной жидкости. Чувствовалось, Сариев был настроен разговаривать в такой момент.

– Как спалось Нур Мамытович! – спросил он.

– Если, честно, не спалось во все.

– А что?

– Всякие думы о вчерашнем, – с волнением произнес Набиев. – Куда мы катимся? В возникшей тишине это прозвучало звонко и тревожно.

– Я тоже всю ночь думал над всем, что было сказано вами. Я бы даже сказал, что только об этом и думал, ведь только полная концентрация сознания может привести в туннельное виденье, в потоковое состояние, без которого невозможно удержать внимание над всеми вопросами, которые мы с вами вчера обсудили, – сказал Сариев.

Произнесенная фраза будто сорвала камень с вершины горы, из уст ученых посыпались как из рога изобилия идеи, предположения и факты. Оба они чуть ли не потрясали руками и хватались за голову, поддавшись эйфории момента. Затем они несколько успокоились, а чуть позже надолго замолчали, молча раздумывая каждый о своем.

Вот такие дебаты происходили в эти дни на дачах академиков. Если составить общую картину наших настоящих ученых, то они имеют такие формы лица, голоса и разума, что им изначально никто кроме психонеадекватных личностей не верит. Но ведь они собираются, обсуждают, то есть собирают вокруг себя таких же. Между тем, не далеко от этих академиков через речку проживал на своей даче и профессор Каракулов. Это его самого, а также его теорию обсуждали соседи-академики.

Ученый в поиске новых путей повышения уровня мировоззрения людей

К обеду зарядил дождь. Каракулов с детства любил проливной дождь. Дождь… Казалось бы обычное явление природы, но как же оно двойственно и противоречиво, – говорил он. Отношение к дождю во все века было и есть неравнодушное… Не потому, что в жару и засуху ждут дождя, а когда длительное время идут дожди и, кажется, что все в мире стало сырым и мокрым, ждут его завершения, желая тепла и света.

Каракулову невольно вспомнилось давнее событие школьных лет. Тот еще возраст, когда тебе кажется, что все впереди, что вес мир у тебя под ногами. Шли последние уроки десятого класса. Из головы не проходили треволнения, куда пойти учится? К чему готовится во взрослой жизни? Лето, весь день стояла жаркая и сухая погода. В классе духота, шел нудный урок по географии. Неожиданно для всех на улице пошёл дождь… Несмотря на окрик преподавателя, выскочил на улицу. О, это было чудное мгновение, очаровательное видение природа. Все вокруг засияло, засверкало, засеребрилось от дождевых капель. Дождь падает на лицо, капли стекают по лбу, по щекам, а далее за шиворот. Дождь пел какую-то свою, понятную только ему песню, стуча каплями. Ты, как опьяненный, радуешься, счастлив. А почему бы нет. Ты молод, свободен, у тебя все впереди, ты никому не обязан, ты обязан только быть собой. Невольно слезы потекли по щекам, но никто вокруг не догадывался, что я плачу. Видимо сказались те самые сомнения, тревоги, волнения перед взрослой самостоятельной жизнью. На душе стало легко и просто. Помнится, тогда, не только мой класс, но и вся школа через окна смотрели на тебя, то ли удивляясь, то ли завидуя тебя, то ли радуясь вместе с тобой.

С тех пор, когда случается летний дождь Каракулов бросал все и выбирался наружу. Ему до сих пор нравится часами гулять под дождем без зонта, когда на неприкрытую голову падают дождевые капли, текут по лицу и никто не догадывается, что по щекам льется не только дождевые капли, но и слезы отчаяния или благодарности, радости или печали. А как приятно после дождя видеть, как из земли идет пар, всюду вокруг воцаряется парная погода, теплая как молоко. Вот и на этот раз, Каракулов сквозь дождь поднялся в гору, шел легко и непринужденно. Стало удивительно легко и просто. Вся тяжесть мыслей, обид и сомнений улетучилась в одночасье, все смыло дождем.

Весь промокший, но счастливый возвратился к себе на дачу. Переодевшись в сухую одежду, он сел у окна и предался своим мыслям. Взгрустнул, вот и старость накатила. Оглянусь назад и понял, сколько времени и возможностей упущено зря! Сколько раз, оказывается, проходил мимо своего счастья и думал, что я его уже нашел. Или все-таки это оно и есть, а я упустил его? Потерял… А теперь невидны горизонты, неважно настоящее, мечта в будущем… А где же место жизни?

За окном низко шли черные тучи, почти цепляясь своим брюхом за башни моей крепости. Ветер истошно выл в узкие щели окон, мешая думать. Ему думалось, что не зря затеял дискуссию о научно-мировоззренческой культуре. Несмотря на злобные выпады, оголтелую критику, большинство ученых все-таки восприняли теорию с достоинством. И это его радовало и утешало. Спасибо уже за то, что они пробудили в нем страсть поиска выхода из создавшейся ситуации. Вначале у него было чувство полной безнадежности, безысходности, но затем появилось чувство бескомпромиссного негодования. В нем вновь начала просыпаться жизнь. Ненависть перешла в благодарность, знания в понимание, а затем в принятие и, только после этого, в бесконечные рассуждения и поиски самого себя.

Каракулову вспомнилась давняя беседа с Султановым на счет глобализма.

– В век глобализма люди должны научиться говорить на одном языке, то есть понимать, договариваться, объединятся и обладать даром убеждения, – мыслил Каракулов. – Есть необходимость и возможность создания квази-бульона, в котором может родиться новая форма. Она высока, только тогда, когда будет создан надлежащая научно-мировоззренческая культура.

– А у нас есть ее модель? – спросил Султанов.

– Будет! – воскликнул Каракулов. – Это будет историческим событием, когда каждый человек предстанет блоком большой нейросети.

– То есть миллионы людей станут высококультурными в смысле научного мировоззрения?

– Да. Портрет человечества, картина мира, безусловно, изменится, человек уже не будет бракованной платой процессора.

– Чего же вы – Кубат Бакирович, достигли в этом аспекте?

– Скажу так, Марат Султанович. По крайней мере, стало возможным, сжато и быстро наполнить знаниями мозги, создавая заготовку научно-мировоззренчески культурного человека. Теперь можно заполучить этот статус в более молодом возрасте, а не к зрелости и старости, как это было ранее в силу недостаточности традиционного набора знаний по принципу «Век живи – век учись» или «учение через всю жизнь».

Что же получается?

– А получается то, что ничто не может остановить распространение «нейрокомпьютерного конвергента», – вполне категорично сказал Каракулов и продолжил: – Разумеется, не желающие модернизации так и останутся пассивными или активными наблюдателями. Это раньше нас учили останавливать мозг, чтобы он не перегревался. Тогда я не понимал, зачем этого делать. Наоборот, я требовал, насколько это позволяют технологии, увеличения скорости работы мозга.

– Но в машине должен быть и газ, тормоз, ещё руль. Руль – это и есть выбор. А что значить научно-мировоззренческая культура?

– Все люди мира в той или иной мере являются заложниками друг друга. По сути, человечество – это большая фрактальный сеть, наполнение и сущность которой зависят от того, быть зрителем или режиссёром, преактивным, активным или нейтральным – это выбор людей. Но в любом случае бездействие либо мелкая суета, непонимание и раздор ведет к катастрофе, так как не оптимизирует процесс самоосмысления. Без самоосмысления нет и научно-мировоззренческой культуры, а когда ее нет – это всегда раздоры, хаос, катастрофа.

– Ну, а вы сами что предполагаете? Что нужно сделать? – не унимался Султанов.

– Пожалуй, сейчас нужно формировать адекватную нашему времени научно-мировоззренческую культуру, а это означает разработку навигации в виду квантовости и пластичности человеческого сознания, – размышлял Каракулов. – Очевидно, без нейрокомпьютерной карты сознания, запросто можно пропустить нужный поворот, что в лучшем случае повлечет потерю времени и скорости, а в худшем случае приведет в тупик, из которого выйти никто не гарантирует.

– Ну, а по-вашему, где выход? – усмехнулся Султанов.

– Если раньше мы возили на техобслуживание наши автомобили и компьютера, то сейчас наступили такие времена, когда нужно вести самих людей на техобслуживание. Любые отклонения в нейросети мозга нужно вовремя отремонтировать или трансформировать. В этом отношении перенастройка своего квантового, то есть мозгового компьютера – это забота с гарантированным результатом.

– Но, а каковы ожидания? – напорствовал Сулатнов.

– Пожалуй, это формирование новой современной научно-мировоззренческой культуры, как открытие портала для новых возможностей по обнулению всех догм, стереотипов, заблуждений, ухищрений, неправды, под действием которых человек живет и действует. Именно диссонанс и противоречия в логике, в сознании, в знаниях, в поведениях и действиях приводит к сбою человеческой системы в целом. Решение столь масштабной задачи в беспотоковом пространстве невозможно, так как без изучения системы невозможно ее контролировать. Вот почему нужна цельная теория формирования и изменения состояния научно-мировоззренческой культуры. Такова была логика рассуждения профессора.

– Проблема – это закапсулированое время, – убеждал меня Каракулов. – Когда подчеркивают тот факт, что в мире очень низкая научно-мировоззренческая культура, то на память приходить изречение одного программиста, говорил он: – «Мне видится, что сейчас мир, как нейросеть и один головной мозг – болеет раком четвёртой степени». К сожалению, девяносто пять процентов людей не то, что не думают самостоятельно, у них даже нет собственного сознания.

Становилось понятным, пока же ни у кого нет надежной технологии формирования научно-мировоззренческой культуры. В этих условиях, вырастая, человек принимает за истину каждое слово, идею, верование, концепцию – не имея возможности самостоятельно её проверить на правоту и жизненность. Вот откуда столько вероучений, мировоззрений, религий, сект, знаниевых убожеств. Очевидно, что природа не создаёт уродов, но случается. А вот квантовость сознания, если прислушаться к Каракулову, предотвращает и это. И что из того? Как известно, блокчейн-технология, как составляющая искусственного интеллекта, это новая нейросеть, вынесенная за рамки своей нейросети с надеждой на решение проблем машинной логикой.

Каракулов, как-то признавался, что ему не дает покоя то, что, по сути, человечество расписывается в своём бессилии, решить проблему своим живым интеллектом, так как ум обесценивался, как мешающий слышать голос интуиции и в этом главное заблуждение. В этом отношении гений-пассионарий – это независимое сознание без условностей мира, как ограничений сознания, – утверждал профессор.

Действительно, гений не имеет пределов в просторах своего ума – он непрерывно штурмует метафизические горизонты, открывая новые горизонты смыслов, – думалось Султанову.

– Что же в будущем? На что надеяться, и на что нужно решаться? – спросил он у Каракулова.

– Как утверждают футурологи, человек и компьютер настолько сольются друг с другом, что, в конце концов, нам ничего не останется, как признать наличие у искусственного разума не просто интеллекта, но и сознания! Вот что важно! – воскликнул Каракулов.

– Ну, а далее?

– С этого момента граница между роботом и венцом творения природы начнёт размываться. И тогда, без соответствующего уровня научно-мировоззренческой культуры наши потомки могут превратиться в совершенно бездушных, неэмоциональных, теряющих способность к рефлексии и самокритике «домашних животных».

Вот такие невеселые мысли обуревали Каракулова – автора нашумевшей теории формирования и изменения состояния научно-мировоззренческой культуры индивида.

Вышел на балкон. Уже чувствовалась прохлада ветерка с гор. Каракулов стоял, заложив руки за спину, уставился на небо отсутствующим взглядом. Мысли его были далеки, далеки от суетного. Он отличался классической рассеянностью ученого, и ученая рассеянность его происходила, конечно, от большой внутренней сосредоточенности. Он вечно что-нибудь обдумывал про себя, потому и не замечал ничего, что происходит вокруг него. – Не замечал и нас – живых людей, своих учеников, – обижались иногда его ученики. Но они признавались в том, что мозги шефа набита знаниями под самую черепную крышку.

Предзакатное небо уже оделось в яркое золото. На нем – за рекой – четко вырезался скалистый хребет. На гребне хребта обрисовывались очертания фантастических фигур. Прекрасны были горы, окутанные легкой разноцветной дымкой заката. Дикой силой, несказанной красотой дышала вокруг него первобытная природа, рождая в душе тысячу мыслей, видений и безотчетных чувств. Но всё-таки главным в тот тихий вечер оставалась тишина. Особенная какая-то тишина: слишком уж беззвучная и, может быть, потому – тягостная. Казалось, звенит воздух. Вечер был на редкость тих: даже птицы приумолкли, и Каракулов ощутил какое-то напряжение – непонятное и тягостное, точно рядом кто-то затаил дыхание и уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но, задыхаясь, ни слова не может вымолвить. Неужели причиной такого состояния были неутихающие разговоры о нем и его работе его соседей по даче и коллег по цеху науки? Ведь говорят, когда у человека без причины горят уши, считают, что о нем сейчас говорят, сплетничают, хвалят либо, наоборот, ругают.

Мне по душе горы, – признавался Каракулов, – речки, тропинки, скалы, пещеры. Мне нужно большое пространство, где я чувствую себе лучше, чем в замкнутом пространстве. Самосовершенствование и происходит в большом пространстве. Самосовершенствование не бесконечно, у каждого пути есть терминальная стадия, апофеоз, после которого само понятие движения вперед в какой-то мере теряет смысл. Меня всегда интересовала логика таких философов, как Юм, Юнг. По их мнению, реальность существует лишь в нашем сознании. Странная, необъяснимая логика? Отнюдь.

Иногда мне кажется, что впадаю в какой-то транс. Такое состояние ощущалось и сейчас. За окном тишина, в комнате тепло и уютно. Мысли в голове затихают, постепенно убаюкивает дремота. Сквозь щели собственных глаз я вижу полутемную комнату, обставленную немногочисленной мебелью. Вот передо мной стоит стол с лежащей на нем стопкой книг. Сквозь матовые стекла пробивается мягкий свет, отбрасывая мягкий отсвет на стены. На самом деле, что я вижу? Я вижу только отражения их на своей сетчатке? Мои глаза получают сигналы от окружающего мира, а мой мозг устроен так, что проецирует результат их обработки вовне. Неужели, так или иначе, мы имеем дело с голограммой собственной нервной деятельности? Вот и сейчас, я вижу не столько реальный окружающий мир, сколько проекцию вовне моих собственных нервных паттернов? А если так, то, что «Я всего вещь в себе»? Получается, то, что я вижу вокруг, на самом деле существует только в моем сознании. На мою сетчатку падает свет, а мой мозг кодирует его таким образом, что я вижу стены, пол, книги? Получается, на самом деле образы, возникающие в моем сознании, не имеют никакого отношения к этим вещам.

– О Боже! Какая чепуха. К черту такие размышления. Почувствовал облегчение от того, что вовремя вспомнил про границу между реальным миром и миром образов и идей. Можно сойти с ума. А что если….. Уже много лет приучал самого себя к мысли о пустоте и нирване. Они стали для меня комфортной и привычной. Что это означает? У меня по спине пробегает холодок – похоже, что мы и правда подходим к самому главному. А что, если вот сейчас, в сию минуту нет никаких сигналов извне. Нет никакого света, падающего на сетчатку, никакого мира вокруг. Ты сам его создаешь. Ты один в своей голове…