Текст книги "Недостаточность человека. Социально-философская повесть"

* * *

Сегодня торжественный день – день заключительного эксперимента. В зал приглашены экспертная группа, что создало в лаборатории некоторый ажиотаж. На улице итоги эксперимента ожидали и журналисты. Откуда они прознали об этом событии? Итак, в середине просторной комнаты на возвышении стояло кресло, на котором, как на царском троне восседал Умар Талипов в большом пластмассовом шлеме, с которого множество разноцветных провода шли к многочисленным приборам, стоящим по обе стороны кресла. Напротив кресла на стене висели три больших выносных широкоформатных экрана телевизора. Подготовительный этап заканчивалась, каждый сотрудник поочередно докладывал профессору о готовности.

– Кубат Бакирович. Можно начинать, – подсказала Айнура Асанбековна – управляющая проектом. – Можно начать отсчет времени?

– Да, начинайте, – сказал профессор, устраиваясь поудобнее в своем кресле.

Загорелось табло с обратным отсчетом времени. Умар весь превратился вслух. На первом экране, на сплошном зеленном фоне появился текст художественной книги. Та была известная книга О. Бердника «Путешествие в антимир». Курсор текста, вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее начала отчитывать число строк. Скорость чтения быстро увеличивалась. Присутствующим, кроме испытуемого, уже не доступно было даже улавливать слова из текста. В это время включился второй экран, где на сплошном синем фоне, вначале медленно, а затем все быстрее замелькали специализированные медицинские тексты. Та была обстоятельная монография М. Бехтеревой, посвященная тайнам мозга.

Постепенно скорость чтения с обоих экранов достигла высочайшей скорости. В это время загорелся третий экран, где на сплошном красном фоне появился текст. Та была известная монография Марка Раулендса «Философ на краю Вселенной» о философии познания. И здесь также вначале был медленный текст, а затем предельных скоростей течения. Присутствующие в зале уже не успевали заметить даже отдельные слова из трех экранов. Как, каким образом испытуемому удавалось поглощать такого объема информации за эти секунда? По всем трем экранам шел тройной текст сплошным цветным ковром – зеленным, синим и красным. Однако Умар сидел в своем кресле без единого признака напряжения.

В команде профессора Каракулова работали два системных программиста – Сабит и Эсен. В их задачу входило создание оптимальной модели нейрокомпьютера. Тот самый нейрокомпьютер, которую он изобрел, имел не только максимальную производительность, но и максимальный объем оперативной и дисковой памяти в совокупности со специализированным программным обеспечением. Разумеется, его детище уступал системе Intel ASCI RED, объединяющий в себе сотни процессоров Пентиума, огромный объем оперативной памяти и общую производительность в три тысяча двести миллиардов операций в секунду. В активе суперкомпьютера синтез многих материалов, а также пара научных открытий.

Нейрокомпьютер имел преимущество за счет использования принципа параллельной обработки данных. Различают два способа параллельной обработки: собственно, параллельную и конвейерную. Идея конвейерной обработки заключается в расчленении операции на отдельные этапы. Каждая ступень, выполнив свою работу, передает результат следующей ступени, одновременно принимая новую порцию входных данных. Получается очевидный выигрыш в скорости обработки. К примеру, операции обобщения данных можно выделить пять микроопераций в один такт работы нейрокомпьютера. Скажем, сто пар аргументов обработается за двадцать тактов.

С согласия программистов и самого Каракулова, мне удалось поближе познакомиться с работой этой секции. Внутри секции нейрокомпьютеринга было прохладно, благодаря работающим кондиционерам. Практически все свободное пространство занимали металлические шкафы, внешне похожие на холодильники.

– Вся внутренняя начинка нейрокомпьютеринга упрятана в прочный непроницаемый ящик, – рассказывает Эсен.

– А степень защиты от взлома? – спросил я.

– Нам это не грозит, – просто ответил Сабит. – Существует специально созданная система защиты информации. Каждый сотрудник работает под своим личным шифром и для каждого существует своя среда – оболочка.

– А банальное занесение вируса? – не унимался я.

– Никто не полезет в настройки самой системы. У нас очень строго по части сохранения секретов, – ответил Сабит.

– А сбои, – не унимался я, – ведь идеальных компьютеров не бывает.

– Без ложной скромности скажу, что наш нейрокомпьютер очень близок к идеалу, – отметил Эсен.

В это время поступил сигнал о скором начале эксперимента. Сабит и Эсен подошли к своим столам, на которых стояли большие жидкокристаллические мониторы и, удобно устроившись в креслах, начали активировать компьютеры. Загрузка пошла сразу после нажатия кнопки. За считанные секунды на экранах появились таблицы и графики. Хотелось задать им пару вопросов, но видя, что они уже с головой ушли в программные дебри, не стал этого делать и тихо вышел из комнаты.

Итак, непрерывный эксперимент продолжался два часа. Затем, после получасового отдыха эксперимент также продолжался два часа. После двухчасового перерыва на обед эксперимент продолжили. Во все сеансы эксперимента Умар без малейшего напряжения прочитывал десяток книг самого разного толка. Причем, согласно методике эксперимента, подбирались тематические книги, то есть соблюдался параллельное чтение художественной, специализированной и философской литературы. В это время память откладывала и откладывала все новые и новые знания в долговременную память. Все знания подлежали вспоминанию по необходимости.

Вот так «нейрокомпьютерный конвергент» доказывал эффективность параллельных памятей по аналогии принцип сосуществования памятей ЭВМ. В последующем, как мне рассказали, со временем память будет по необходимости восстанавливаться, но уже в консолидированной форме, начиная от простого, то есть художественного, заканчивая сложнейшей памятью в виде философского обобщения и осмысления, через концептуализированное знание.

Разумеется, к концу эксперимента, все это «конвергированное знание» еще не достигнута. Весь вопрос в том, конвергенция знаний и консолидация памяти произойдет при необходимости, в процессе работы мозга над той или иной тематикой. И вот тут многое зависит от дисциплины ума, кругозора, то есть от личности подвергнутого эксперименту. Безусловно, важен исходный объем знаний и умение потом, в процессе консолидации, отобрать и закрепить в памяти то, что нужно.

Не знаю, сколько времени прошло с момента начала эксперимента, но вот, все было закончено. По выражению лица и общему поведению всех научных сотрудников эксперимент удался. Умар без всякого напряжения пополнял свои знания, память, добиваясь невообразимой сложности осмысления полученных знаний, трехпоточная память не мешая друг другу, «переваривали» информацию, полученную на ежедневных экспериментах. Профессор не раз убеждался в том, что эксперимент удался.

Я тихо приоткрыл дверь компьютерной комнаты, Эсен откинулся на мягкую спинку стула и нажал на «ввод», отправляя программу на исполнение. Пошла запись на принтере…

– Вот и все. Теперь будем читать произведение «нейрокомпьютерного конвергента», – с облегчением сказал Эсен, попивая кофе. По его настроению было видно, что он уверен в надежности своего сценария или плана, согласно которому была сделана сегодняшняя программа.

– Пожалуй, я пойду, – сказал я и, попрощавшись, пошел к выходу из кабинета. Я шел по коридору и, меня не покидало чувство восхищения увиденным, услышанным. Боже мой! С одной стороны, семьдесят процентов воды, пятнадцать процентов жира, белки, гидрат калия и соль, а с другой – современный компьютер огромной мощности. Вот и всё. А что же получилось? Всего на всего самое удивительное и сложное явление во Вселенной – супермозг.

Вспомнился рассказ Каракулова о том, что на десятом форуме «Беседы о будущем» известные личности, специалисты и футурологи поделились своими прогнозами о том, что к 2030 году люди станут полноценными киборгами из органических и неорганических фрагментов. А к 2045 году футуролог обещает «полную сингулярность» – человечество и компьютеры сольются воедино, причем мощь искусственного интеллекта будет значительно превосходить мощь человеческого.

Лишь потом, после эксперимента, после распечатки мыслительной продукции Умара, я обратился к нему с таким вопросом: – Умар. Что сейчас произошло?

– Я привычно задействовал «нейрокомпьютерный конвергент». Визуальные данные поступали прямиком в мой мозг, соединённый сейчас с искусственным интеллектом машины в одно целое. Сдержанное торжество неукротимой мощи. Охват происходящего и контроль над ним.

– Что ты сейчас чувствуешь? Как ты расцениваешь самого себя?

– Я видел мир гиперзрением всего лишь несколько минут. Но это врезалось в память навечно. Не верю, что это можно забыть. Ошеломляет уже сам момент перехода. Такое впечатление было бы у человека, уткнувшегося носом в допотопный телевизор, если бы маленький экран внезапно превратился в огромную стереопанораму современного объемного и цветного кино. Угол зрения резко увеличился, и все, что я увидел через это распахнутое в мир окно, было ясным до мельчайшего штриха, до тончайших цветовых оттенков. Как будто кто-то протер запылившуюся картину, вынес ее из полутемного подвала, установил в светлом зале – и вспыхнули, заиграли живые краски. Я знаю неизмеримо много любого ученого, в любой области науки, – сказал он.

Умар, отвечая на сложнейшие вопросы, выдавал огромную мыслительную продукцию, причем, самого глубокого характера и обоснования. Не каждый величина в философской науке мог с ним поспорить. Причем, на любую тему. Умар почти молниеносно выдавал безукоризненно отточенную мысль. А каково было скорость мыслительных операций. В этом отношении Умар запросто мог состязаться с искусственным интеллектом. Такая перспектива окрыляла эту группу исследователей. Все они верили в то, что они открыли нечто сокровенное для всего человечества. Теперь, гениев можно создавать. У любого подготовленного человека хватит сил и на самое широкое освоение науки. Простой расчет. Человек воспринимает не более двадцать пять битов информации в секунду. За восемь десять лет напряженной работы (по восемь часов ежедневно) мозг получит 4,2х10 битов. Это – в пределе. Практически много меньше. Между тем человеческий мозг теоретически имеет емкость свыше тысяча битов. Мы используем лишь одну миллионную наших возможностей.

Чем быстрее развитие науки, тем чаще должны сменяться гипотезы. Наука мыслит гипотезами, а у Умара их в кратчайшие сроки сотни разных гипотез, находящихся на разной дистанции к истине. Примечательно то, что «нейрокомпьютерный конвергент» способен проанализировать гипотезы и принять самую близкую к истине. В этом случае, конечно же, ошибки и неожиданности маловероятны. Вот почему у Умара появились величающие возможности ученого, за короткое время сделать многократно больше, чем кто-либо из ученых-современников. А я, как ученый и очевидец произошедшего, тут же сел за статью под названием «Гениями не рождаются – гениями теперь становятся».

Ночью мне не спалось. Из головы не выходили идеи и первые итоги экспериментальной обкатки «Нейрокомпьютерного конвергента». Наступило утро и я не мог не приехать в лабораторию. Уже с утра вся лаборатория радостно гудела, потому что эксперимент удался. В лаборатории толпились ученые, просматривая вывешенную на обозрение мыслительную продукцию «нейрокомпьютерного конвергента».

Спустя часа два терпение Каракулова лопнуло.

– Уважаемые коллеги! Сейчас рабочее время, вы мешаете работать нам, в конце концов!

Когда за журналистами и посетителями закрылась дверь, он накинулся на своих сотрудников.

– Зачем было оглашать результаты эксперимента. Нужно еще перепроверить заключение «нейрокомпьютерного конвергента» на логичность. Вам что, заняться нечем? – возмущался Каракулов, – Вы не имели права предоставлять результат без согласования со мной.

Пока я разговаривал с научными сотрудниками, к Каракулову уже вновь начали приходить корреспонденты. В то утро дверь в кабинет профессора, вопреки обыкновению была приоткрыта.

– Добрый день, Кубат Бакирович.

– Добрый день, – откликнулся профессор и, машинально поправив очки, обернулся к посетителю.

– Я из агентства новостей и зовут меня Аркадий Романов.

– Очень приятно, – сказал профессор, вставая с кресла. – Чем могу быть полезен?

– Тут мне подсказали, что удалось завершить долгожданный эксперимент, – ответил корреспондент.

– Да, вчера закончили. А что?

– Ну, знаете, – удивленно протянул корреспондент и признался: – Результаты все ждали как сенсацию.

– Да, никакой сенсации нет, а есть лишь распечатка мысленной продукции нашего человеко-машинного интерфейса, – сказал профессор. – Уверяю вас – пока нет сенсации.

– А когда будет? – спросил корреспондент.

– А почему такая уверенность в том, что сенсация обязательно будет? – удивлялся профессор. – Еще нужно проверить ту самую мыслительную продукцию на логичность, цельность. Каракулов, не вставая с крутящегося кресла, подъехал к компьютеру и распечатал ту самую мыслительную продукцию.

– Вот текст, – передал бумаги корреспонденту. – Пожалуйста. Можете прочитать.

Корреспондент пробежал глазами несколько страниц и присвистнул:

– О, Боже! Неужели это творение нейрокомпьютера? – удивлялся корреспондент. – Что дальше?

– А дальше отчет передадим экспертам, затем в Комитет по этике, патентный отдел и далее.

На следующий день Каракулов собрал сотрудников лаборатории.

– Надеюсь, все прочитали текст? Итак, ваши замечания и предложения?

Первым слов взял Умар, который сказал, что вот эта… – Короче говоря, предложение такое…

В лаборатории сидит Умар, высокий и тощий, уже почти три часа, в глазах режет, но он упрямо читает текст, выданный нейрокомпьютером, в то время как мысли его блуждают свободно и как-то художественно, почти не занимая оперативную память мозга, ибо, текст как-бы исходит от него самого.

Мозг Умара начинает подсовывать ему четкое совпадения его мыслей с текстом, и тогда он понимает, что это запись его собственных мыслей. Умар с грохотом вскакивает, чуть не упав и разлив чай на бумагу, которую он держит перед глазами, и лучшие его ожидания оправдываются в полной мере – Это его собственные мысли. Всё это в совокупности настолько подняло ему настроение, что он даже начал присвистывать любимую мелодию. Сердце застучало от выброса адреналина в кровь. Невероятным усилием справившись с собой, он зашел к Каракулову.

– Кубат Бакирович. – Все получилось, – бодро отрапортовал он. – С логикой все нормально. Ни одной зацепки. – У меня есть идея.

– Какая?

– Нужно подавать материалы на научное открытие.

– Не рановато ли?

– Нет.

Умар поднялся, сунул ручку в карман и пошел к выходу. Каракулов заметил, как на пороге он оглянулся и сказал: – Завтра сяду за оформление. В его мозгу уже слагался план.

Триумф разработки

Перед Каракуловым лежал распечатанный текст той самой мыслительной продукции Умара. Разумеется, он уже провел доскональную экспертизу. Логических ошибок нет, структура оптимальная, текст и формула научного открытия выверены, теория сформирована по всем правилам, зацепок нет. Прочитав лишь формулу научного открытия: «Теоретически установлена неизвестная ранее закономерность постепенного формирования и устойчивого изменения состояния научно-мировоззренческой культуры индивида, заключающейся в том, что нынешнее состояние научно-мировоззренческой культуры зависит от стратегий постнеклассической научной рациональности, характера диалектической взаимосвязи и динамической трехфазности таких основных компонентов научно-познавательной стратегии, как „популяризация науки“, „концептуализация науки“, „философизация науки“, определяющих адекватность наращивания знания и благоприятность фона науки, а также от рефлексивно-рекурсивной процессуальности и диалогичности познания, определяющих целостность научно-познавательной стратегии, составляющего основу и сущность научной теории формирования и циклического развития современной научно-мировоззренческой культуры», он положил распечатанный текст в папку.

Итак, вот он результат многолетних исследований, а также последовательного утверждения, вначале научной идеи, затем выдвижение и последующее доказательство научной гипотезы. И, вот, наконец, текст, положение которых «нейрокомпьютерный конвергент» оценил как состоявшуюся научную теорию со всеми научными принципами, несущие положения научного открытия. Это была победой. Для автора научной теории появился новый повод для внутреннего самоутверждения. А тут, новая тень неуверенности в себе…. Каракулов вновь и вновь заставлял Умара и всех своих сотрудников перепроверять положения научной теории. Нет ли ошибок, просчетов? Многие дни и ночи профессор думал над вопросом: разумно ли уклоняться от официальной заявки на научное открытие? Нужно ли отпускать свою научную теорию на суд присяжных? И каких! Нужно ли страшиться их оценки. Будут полемики, запросы, справки. Будут недоумения, поправки, крушения, вопросы…. В один из дней он решился. Вот так, возможная тень неуверенности в себе начал сокращаться. Спустя несколько месяцев, он вызвал к себе Умара Талипова и поручил ему подготовить необходимые материалы и заявку на научное открытие в Международную академию авторов научного открытия, находящегося в Москве.

Заявка была отправлена, потекли томительные дни и недели ожидания. Спустя два месяца поступили письма, просящие уточнить те или иные положения теории. Таких писем-обращений было множество, на всех, как положено и в срок были отправлены пояснения и ответы. И вот спустя полгода из Москвы пришла телефонограмма: «Просим прислать точную дату и источник опубликования для отражения приоритета научной идеи, научной гипотезы и научного открытия в соответствующих документах». Это была самая желанная весточка из Москвы, свидетельствующая тот факт, что Президиум Российской Академии естественных наук, Международной академии авторов научных открытий, Международной ассоциации авторов научных открытий совместно сказали «да» его теории.

Спустя еще два месяца на имя Каракулова пришло приглашение в Москву для участия в церемониях вручения Дипломов о научных открытиях, традиционно организуемых Президиумами вышеприведенных трех Академий. В своем ответном письме, Каракулов извинялся за то, что не может приехать на торжество в виду болезни. Итак, торжества в Москве прошли без его участия, а вручение Диплома о научном открытии и Свидетельства на научную идею были перепоручены Академии наук.

Наши дни. Очередная годичная сессия Общего собрания Академии наук. Научная элита в лице членов академии в очередной раз собрались обсудить свой годовой отчет. Актовый зал постепенно заполняется до отказа. Члены академии неторопливо рассаживаются по своим привычным местам, обмениваются впечатлениями о проводимых мероприятиях, о погоде, о здоровье, о наступающей весне. Высокие гости рассаживались в Президиуме. После обычной процедуры уточнения кворума и повестки дня собрание открыл президент академии Сарматов.

– Уважаемые члены Академии! Позвольте начать нашу работу с приятного события.

В отчетном году актив нашей Академии наук пополнился еще одним научным открытием, – начал Сарматов, – член-корреспондент Каракулов совершил научное открытие. Кстати, это четвертое по счету научное открытие в нашей стране, а также первое научное открытие в области гуманитарных наук, – напомнил Сарматов и продолжил: – Все четыре научных открытия, как вам известно, совершены в нашей Академии», – непримнул сказать президент.

Он обратил внимание Общего собрания на то, что указанный автор зарегистрировал не только научную теорию, но и научную идею, и научную гипотезу. То есть вначале была научная идея, которая переросла в научную гипотезу, а затем оформилась в полноценную теорию, – сказал он. Что странно, как и научная идея и научная гипотеза, сообщение о научном открытии Каракулова было встречено присутствующими сдержанно. То есть, полный зал не дрогнул от аплодисментов. Единичные рукоплескания, но ни возгласов удовлетворения, ни одобрительных реплик. Создавалось впечатление, что такие научные открытия в Академии наук свершаются чуть ли три раза в день.

Традиционно слово для выражения признательности за внимание и поздравление предоставили автору. Мне, как журналисту, показался глубоко ироничным слова, произнесенные автором открытия с трибуны.

– «Уважаемые коллеги! Первое. Что побудило нас к исследованию проблемы формирования научно-мировоззренческой культуры? Наверное, недоумение тем, что многие ученые, оказывается, одновременно верят и своему разуму, и Богу. Очевидно, прав Питер Карл Гольдмарк, который считал: «Раздражение – мать открытия».

Второе. Признаемся в том, что просто оказались более усидчивыми, чем наши коллеги. Всегда будет прав Георг Лихтенберг, который говорил: «Научное достижение обеспечивает не только верхние полушария, но и нижние». Однако, считает он, «Чтобы увидеть что-то новое, нужно совершить что-то новое».

Третье. Альберт Эйнштейн как-то сказал: «Все должно быть изложено так просто, как только возможно, но не проще». В этом аспекте, открытый нами закон, как бы он ни был бы простым, заслуживает непростой своей теории. Помнится, Ричард Фейнман писал: «Если бы я мог разъяснить суть своего открытия каждому, оно бы не стоило Нобелевской премии». Разумеется, наша теория не ответить на все вопросы даже в кабинете следователя.

Ничего не скажешь – четко и лаконично, – восхитился я, – да и с глубоким подтекстом. Ай да молодец, Каракулов!

Признаться, я все эти годы продолжал находиться в состояние растерянности. На мой взгляд, именно такое состояние характерно для начала любого дела, в том числе, как на моем примере – журналистского расследования. А вызвана была эта растерянность подчеркнутым равнодушием к работе профессора большинства ученых. В чем причина? Тогда же в кулуарах академического собрания произошло и другое мое знакомство. Профессор Ташев был автором научного открытия в области геологии.

– Как вы расцениваете научное открытие профессора Каракулова? – спросил я.

– Ну, знаете ли, – замялся Ташев, – одно дело зарегистрировать научное открытие в области естественных или технических наук. Но…. Когда речь идет о гуманитарной науке, какая здесь может быть научное открытие в принципе. Тут же не будет четких критериев и параметров для того, чтобы признать работу научным открытием, – сказал он и быстро попрощавшись, поспешил к выходу.

Проявляя настырность, я обратился с этим же вопросом к автору другого научного открытия – профессору Орлову.

Орлову явно не хотелось давать интервью. Всячески хотел уйти от прямого ответа в микрофон. Однако, видя мой настрой, он сказал следующее: – В области гуманитарных наук научных идей пруд-пруди. Практически они никогда не «доживают» до уровня научной гипотезы либо, что еще очевиднее, научного открытия. Потому, что невозможно доказать декларируемую закономерность. Если в области естественных или технических наук можно доказать закономерную связь между явлениями, понятиями с помощью экспериментов, то в области гуманитарных наук, этого невозможно сделать. А потому считать научным открытием, работу, сделанной на кончике пера – это, по крайней мере, несерьезно.

– С естественниками и технарями понятно, – подумал я при себя, – а что же скажут ученые-гуманитарии? Ведь, по сути, научное открытие Каракулова сделано в области гуманитарных наук. Вот с этой мыслью я направился к академику Кокнарову – ведущему философу. Я застал его, выходящим из своего кабинета. Он собрался домой.

– Агай! Скажите, пожалуйста, несколько слов об открытии профессора Каракулова, – чуть ли не взмолился я.

– Ну, пройдемте в кабинет, – предложил он. Сев на свое кресло академик сказал следующее: – По большому счету, для философии, автор научного открытия является «пришельцем», так как, действительно, в философскую науку он «завалился» из медицины. Однако, известно, что новые результаты в науке появляются именно в русле таких концепций, как концепции «пришельцев».

– Что значит «пришелец»? – спросил я.

– Во-первых, это человек, который приходит в философию из другой области науки.

– То есть это специалист, не связанный с философскими традициями?

– В отношении Каракулова нельзя сказать такое в буквальном смысле, так как он еще и доктор философских наук.

– И все же он является непрофессиональным философом? – не унимался я.

– В какой-то мере, да. Но, скажу так: – Этот специалист сделал то, чего не смогли сделать профессиональные философы, так как он, несомненно, обладает знаниями и опытом выявления, так называемого «философского факт».

– В случае с Каракуловым, что за «философский факт»?

– Наверное, прежде всего, психология пополнения знаний, – отметил Кокнаров и продолжил: – Во-вторых, это специалист привносит в новую область исследований какие-то методы или подходы, которые для философской науки не характерны, но помогают профессионально, то есть компетентно осмыслить тот самый «философский факт» и предложить на этой основе новое решение соответствующей проблемы. В русле сказанного, Каракулову удалось сформировать свою теорию формирования и развития научно-мировоззренческой культуры. И все это, благодаря тому, что он, как специалист-медик, как естественник досконально знает самого человека, его психологию, его познавательную биологию. По сути, его открытие имеет важное научно-практическое значение.

Для полной ясности, я напросился на прием и к ученому-философу Даникееву. Вот его слова: – Да, гуманитарии обожают абстрактные рассуждения, в отличие от естественников и технарей, которые обожают логику. Но, а что делать, если сам мир нелогичен, что живой мир не укладывается в логические построения? Зная этот парадокс и вероятные суждения своих коллег из лагеря естественников и гуманитариев, Каракулов поступил очень грамотно: он описал свою теорию языком логики, принятым у естественников и технарей. Ведь он, найденную ими закономерность смог выразить даже математическим уравнением. А потому, одно дело просто игнорировать теорию, другое дело попытаться вникнуть, но не понять.

Когда эти эпизоды встречи с авторами научного открытия, я рассказал Каракулову. – Да, – подтвердил он, – спору нет, что в области гуманитарных наук параметры научного открытия не так ясны, как в естественных и, тем более, в технических науках. Но, согласно Женевской Конференции, приняты определенные параметры и критерии научного открытия в области гуманитарных наук. Во всем мире, признание научного открытия в гуманитарной сфере идет уже с 1992 года.

Спустя недели учениками Каракулова был организован научный симпозиум, посвященный этому научному открытию. В конференц-зале лаборатории собрались ученые разных специальностей. Здесь были и нейробиологи, и нейрофизиологи, и специалисты по информационным и компьютерным технологиям. Были и психологи, педагоги, философы, социологи, культурологи. На это собрание приехали ученые из различных уголков страны. Встречу транслировали и по телевидению. Передачу рекомендовалось просмотреть всем ученым независимо от возраста, студентам вузов, старшеклассникам средних школ. То, чего ученый добился, было важно и интересно всем. Зал постепенно наполнялся.

Наконец, симпозиум начал свою работу, слово для выступления предоставляют автору научного открытия. Каракулов сдержанно, даже скупо сообщает о сути научного открытия. Его формулировки четко выверены, строго логичны, иногда осторожны, а иногда и категоричны, выводы он предоставляет сделать другим, но всем становится ясно, что речь идет о важном научном открытии. После целого потока вопросов, участники приступают к обсуждению. Обсуждение не менее бурное и продолжительное. Каждый хотел подчеркнуть исключительную значимость исследований автора, его научного открытия. Председательствующий подводит итоги. В его выступлении говориться о том, что тема исследования Каракулова, его теории, заставляли задуматься о будущем, об образовании, науке и культуре.

Но перед заключением председателя, по традиции слово предоставили автору научного открытия для заключительного выступления. Каракулов говорил, что еще в детстве видел перед собой множество загадок. Он сдержал слово, которое дал себе еще в детстве о том, что, когда станет взрослым, будет серьезным ученым и серьезно займется этими тайнами.

– Когда я докладывал научную идею, было очевидным то, что ученым не понравилась моя теория. Наверняка, они посчитали ее слишком закрученной, малопонятной. Пожалуй, в этом я их не виню, потому что сам зачастую теряюсь в положениях и принципах своей же теории, – смеется Каракулов. – Ясно одно, теория – это результат моего огромного труда по выискиванию и сопоставлению свыше ста двадцати элементов. Помните, когда я доложил свою научную идею? Так вот, в тот день, конечно же, выйдя из зала психанул. Слишком уж близко к сердцу принял подчеркнутое равнодушие моих коллег к моей научной идее. Но, а потом свыкся с таким отношением.

Как бы то ни было, ученый не забрасывает своих исследований, более того, такое отношение, как правило, лишь мотивирует твой дальнейший научный поиск. Идей – было куча, потенциал был и есть, время – найду, – решил я тогда. Уже вскоре после этого случая я уже закончил делать наброски идеи, которую обдумывал весь последний год. В процессе добавилась пара интересных деталей, но над ними ещё стоило поразмыслить. Бумаге такие вещи пока доверять было нельзя, а вот компьютеру – можно было. На всякий случай взял за правило хранить каждую копию материала исследований впрок. Ещё немного поработал над набросками, на этот раз, на бумаге.

Подвел итоги, на этот раз работы над доказательством научной гипотезы. И опять же холодное равнодушие своих коллег. Помнится, этот нервный стресс перенес уже намного легче. Потому, что я был уверен в том, что иду по правильному направлению и истина где-то недалеко. Продолжал работать. Уже вскоре нашел кое-что интересное, которого, по крайней мере, не стыдно было показать своим коллегам. Думаю, они тогда достаточно хорошо оценили перспективу. Кое-чего, однако, по-прежнему не хватало. Самого главного…. Не хватало четко выверенных научных принципов. В конце концов, решил и эту проблему.

– Вот так шла работы, – подытожил Каракулов. – Если бы не холодного и безучастного отношения к моей научной идее, как мне думается, не было бы и научной гипотезы. Если бы не было бы почти безразличного и отрешенного отношения ученых к моей научной гипотезе, как мне кажется, не было бы и настоящего научного открытия, – с грустью в голосе сказал он. – А потому, позвольте всех поблагодарить за соучастие в моем научном открытии. Оно состоялось, благодаря Вам.