Текст книги "Дневники Сигюн"

– А как насчёт тебя, Сигюн? Ты тоже фигура на его шахматной доске?

– Если я скажу «нет», я солгу, потому что за этот год узнала о Локи многое, чего не знала раньше, и, оборачиваясь назад, яснее вижу мотивы его поступков и свою роль в его играх. Если же отвечу «да», я также покривлю душой, потому что искренность и взаимное доверие – это единственное, в чём мы поклялись друг перед другом. Однако ничто не изменит сущность Локи – он игрок, и я приняла это, потому что люблю его.

– И я люблю Тора, и хочу быть с ним. Моя натура не такова, чтобы сидеть сложа руки. Я буду действовать, даже если это покажется ему самому авантюрой.

– Значит ли это, что Тор не знает, что ты задумала?

Она отрицательно покачала головой.

– Но ты ведь поделишься с ним своими планами?

– Он сочтёт их слишком рискованными. И велит мне ждать, пока он сам всё устроит. А я не могу ждать. Тор забывает, что у меня впереди нет вечности и даже её половины.

Я отвернулась и следила за проплывающими в аквариуме рыбками. Они то гонялись друг за другом, то прятались в зарослях или забирались под днище глиняного парусника с пробоиной по правому борту, который лежал, зарывшись кормой в разноцветные камни.

– Я силюсь понять, но не понимаю тебя, Джейн, – наконец собралась с духом я. – Позволь мне быть с тобой откровенной без опасений, что ты обидишься… Я вижу, что ты очарована Тором, и не удивляюсь этому: никто из смертных не устоит перед асом. Но подумай: что ты можешь ему дать?

– То же, что и ты даёшь Локи: свою любовь, свою поддержку, всю свою жизнь.

– Но твоя жизнь так мимолётна! Сколько лет у тебя в запасе? Тридцать? Пятьдесят? Это мгновение по сравнению с тем, что отпущено ему!

– Нет ничего вечного, ничего, что было бы постоянным, не подверженным изменениям ни в одном из девяти миров. Ты тоже об этом знаешь, но мы, люди, чувствуем это особенно остро, потому что смерть постоянно стоит рядом с нами. Я отдаю ему всю себя. И всё время, которое у меня есть.

Я не возразила ей, но, вздохнув, поднялась и протянула к ней руки. Мы обнялись.

– Мне пора, Джейн, – сказала я. – Локи вот-вот проснётся. Я должна быть рядом.

– Ты поговоришь с ним? – с надеждой спросила она. – Пожалуйста…

Я смотрела на неё и не смела ни обнадёжить, ни оттолкнуть.

– В Асгарде Локи называют Богом Обмана.

– Я знаю. Ты поговоришь?

– Я попробую. Если ты настаиваешь.

Я повернулась и пошла к своей палате, думая о том, насколько эгоистична любовь. Джейн подарит Тору мгновение счастья, пока будет жива, и бездну горя, когда умрёт. Я сказала Локи, что не позволю ему умереть, потому что моя жизнь без него будет невыносима. Выходит, любя, мы думаем только лишь о себе? И та высокая любовь, воспеваемая нами и мидгардцами в прекрасных стихах, имеет под собой лишь инстинкт выживания, только закон самосохранения?

Где-то хлопнула дверь. По коридору пронёсся порыв ледяного сквозняка, заставив меня поёжиться. Какой всё-таки неприветливый этот мир, Мидгард! Надо побыстрее отсюда выбираться.

Капельницы и уколы сменяли друг друга. Локи воспринимал их почти равнодушно, только морщился всякий раз, глядя на синяки, остающиеся на руках, и едва слышно вздыхал. В первые два дня после процедур он почти всё время спал, а я либо дремала с ним рядом, либо стояла у окна и смотрела вдаль, но и там не было ничего, только одна улица, на которой очень редко появлялись случайные прохожие. Улица обрывалась на краю пустыни. Я пыталась зарисовать её прихотливый изгиб, раскрывающийся навстречу невыразимо одинокому пространству. Ночная сиделка, которую я про себя называла теперь не иначе, как своим хранителем, принесла мне несколько книг из больничной библиотеки, и у меня было время надолго погружаться в уже знакомые, а также абсолютно новые миры, созданные одной лишь силой воображения кого-то из мидгардцев. Я думала о странных перипетиях судеб, открывающихся мне с книжных страниц, и о таинственных путях авторов и персонажей, переплетающихся между собой, встречающихся и играющих свои непредсказуемые роли в драме с названием «жизнь».

Доктор Адамс, приходя по утрам, с довольным видом сообщал мне, что Локи удивительно быстро идёт на поправку. Об этом говорила кровь, которую брала из его вены бело-розовая девушка, называющаяся медсестрой. Я кивала, делая вид, что понимаю, как цифры на бумаге, которые показывал мне доктор, могут свидетельствовать о том, что Локи выздоравливает. Для меня всё было ясно без цифр: Локи ел с аппетитом, и мне больше не приходилось его кормить – он сам приподнимался и садился в постели, а наутро третьего дня попытался встать и пройтись по комнате. По ночам он прижимался ко мне и начинал ласкать. Ему не было никакого дела до людей, проходящих мимо по коридору, бросающих взгляды сквозь прозрачную дверь. Тело его больше не горело в болезненном огне и отзывалось на малейшую мою ответную ласку. Однако сил у него было ещё мало, и он засыпал на полуфразе, пальцы замирали на моей груди, а губы – на моих губах, и я видела в приглушённом свете ночника, как бродит по его лицу счастливая улыбка. И не было для меня большей награды, чем смотреть, как он спит рядом со мной.

Вечером третьего дня мы отправились на прогулку. Локи хотелось выйти наружу, снова вдохнуть полной грудью воздух свободы, окинуть взглядом бескрайний горизонт вместо опостылевших больничных стен, почувствовать биение пульса жизни, который отчётливо слышен для выздоравливающего, возвращающегося в мир человека повсюду, даже в этом маленьком Богом забытом городке.

Я шла с ним рядом, держа его за руку. Мы двигались медленно, часто останавливаясь, обогнули здание и сели на уединённую скамейку за поворотом дорожки, с которой видны были горы на горизонте, теряющиеся в золотом мареве угасающего дня. Мне с утра нездоровилось, мёрзли ноги, и по плечам пробегал зябкий холодок, кроме того, ныла поясница, будто я провела всю ночь в какой-то не слишком удобной позе. Я откинулась на спинку скамейки и прижалась к плечу Локи, кутаясь в коричневый больничный плед. Стало немного лучше, и я замерла, наслаждаясь покоем и вечерним теплом.

– Вот вы где! – раздался знакомый голос. – А я уж было испугался, что вы сбежали из больницы, никому ничего не сказав!

Тор! Сердце у меня упало. Надежды на спокойный вечер улетучились мгновенно. От дурных предчувствий у меня мучительно заболел низ живота.

– Здравствуй, Локи. Разрешишь присесть? Привет, Сигюн.

Не дожидаясь ответа, Тор плюхнулся на скамейку рядом со мной.

– Рад, что тебе значительно лучше, – продолжал он, перегибаясь через меня, чтобы поймать взгляд Локи. – Доктор Адамс сказал мне, что ты поправляешься стремительными темпами и что он в своей практике никогда такого не видел. Ещё бы! Да если бы он знал, кого лечит, он бы просто раздулся от гордости! – Тор захохотал, довольный собственной шуткой.

– Надеюсь, у тебя хватило ума оставить его в неведении, – фыркнул Локи. – Благодаря твоей заботливости на мне тут живого места не осталось – всего утыкали проклятыми иголками!

Тор наклонился, рассматривая синяки на руках Локи, и, кажется, смутился.

– Это оттого, что у тебя ещё с детства была тонкая и чувствительная кожа, – проговорил он, выпрямляясь. – Помнишь, как мы обучались верховой езде? Мама потом каждый вечер тайком от отца приходила к нам в спальню и растирала тебя целебной мазью. У тебя все бока и весь зад были лиловые!

– Спасибо за приятные воспоминания, – скривился Локи. – Можно подумать, на твоём теле не оставалось ни царапины!

– А я к тому времени уже довольно хорошо держался в седле. И вообще мне было наплевать на эти падения, – беспечно улыбаясь, заявил Тор.

У меня опять заныла поясница, и я заёрзала на скамейке, пытаясь устроиться поудобнее.

– Но я пришёл не только проведать тебя, но и сообщить тебе прекрасную новость: ты прощён и можешь возвращаться в столицу, в свои покои в Вальяскьялве. – Лицо Тора сияло, его переполняла гордость. – Я поговорил с отцом, рассказал ему о твоей роли в истории с каменщиком, о том, как ты признал и исправил свои ошибки, и отец согласился со мной, что наказание, которое ты понёс, было более чем достаточным. Он отправился со мной в ваш домик на берегу и счёл, что подобное жилище конечно же не подобает принцу Асгарда и принцессе ванов. В тот же день он забрал оттуда Хель и Фенрира, а Слейпнир понравился ему особенно: отец сам заявил, что он лучший конь среди коней и что, когда жеребёнок подрастёт, а растёт он очень быстро, он будет удостоен чести носить на себе Одина Всеотца…

Я видела, как с каждым новым словом Тора всё больше бледнеет лицо Локи, и он медленно выпрямляется на скамье, стискивая кулаки. Спазм, начавшийся внизу моего живота, пополз вверх, к пояснице, пронзив меня болью, от которой я согнулась, тяжело дыша. Несколько глубоких вздохов – и боль чуть-чуть отпустила, и тогда я попыталась приподняться, чувствуя, как по внутренней стороне бёдер заструилось что-то тёплое.

– Ты… Как ты мог додуматься до этого, идиот? Кто, чёрт тебя раздери, просил тебя делать всё это? Ты припёрся в мой дом второй раз за пару дней, хотя я ещё вначале велел тебе убираться вон, так теперь ты ещё и Одина с собой притащил! – заорал Локи, теряя всякий контроль над собой и размахивая кулаками возле самого носа Тора. – Что, вдвоём интереснее копаться в чужом белье?

Искренне изумлённый, Тор попятился назад.

– Я думал, ты будешь рад, – пробормотал он. – Тебе разрешили вернуться… Ты заслужил прощение…

– Я заслужил? Ты что, в самом деле думал, что я пытаюсь заслужить прощение? Идиоты из Асгарда заставили меня расхлёбывать последствия их собственной авантюры, при этом я был вынужден рисковать жизнью и едва не умер, а теперь они милостиво прощают мне… что? Что благодаря мне Асгард укреплён лучше, чем когда бы то ни было, а они сами могут и дальше вести свою привычную жизнь, устраивая пиры и почивая на лаврах? Нет, Тор, человек не может быть таким дураком, ты просто умело им прикидываешься!

Новый приступ боли согнул меня пополам.

– Локи, – позвала я, тщетно стараясь выпрямиться. Братья стояли прямо надо мной, готовые вцепиться друг в друга, абсолютно не замечая и не слыша меня.

– Ты совсем обезумел от своей непомерной гордыни! – Побагровевший Тор перешёл в наступление. Он схватил Локи за отвороты больничной пижамы и с силой встряхнул. – Ты развязал войну в двух мирах, из-за тебя я был вынужден разрушить Биврёст, от твоих козней исходит постоянная угроза всем, кто рядом с тобой находится, ты неоднократно пытался убить меня, и после всего этого что делаю я? Я на руках тащу тебя в Мидгард, да, заметь, именно в Мидгард, который ты едва не разрушил и в котором тебе спасают жизнь! Ты хоть знаешь, кто оплачивает твоё пребывание и лечение здесь?! Да, Локи, ты совершенно прав: другого такого дурака, как я, ещё поискать!

– А кто низвёл меня до такого положения, что я, законный царь Асгарда, вынужден прибегать к помощи смертных в этой Богом забытой дыре?

– Ты что, винишь в этом меня?

– Заткнитесь вы оба!!! – завопила я во всю силу своих лёгких. Братья, вздрогнув от неожиданности, одновременно обернулись. Видимо, выглядела я не очень, потому что оба кинулись ко мне, столкнулись головами и отпрянули друг от друга, потирая лбы и чертыхаясь. Смотреть на них со стороны было просто уморительно, только вот мне было в тот момент не до смеха. Боль нарастала, я зажмурилась, хватая ртом воздух, а в висках пульсировала и стучала одна мысль: «Началось…»

– Сигюн? Сигюн, ты слышишь? Обопрись на меня.

– Ты с ума сошёл? Ей надо лечь.

– Я могу взять её на руки и отнести в больницу, а ты ещё сам едва стоишь на ногах…

Боль понемногу отпускает, и я открываю глаза. Локи расстилает плед и поднимает мои ноги на скамейку, помогая мне лечь поудобнее. Я устраиваюсь на боку, подтянув колени к животу, но тянущая боль разлита по пояснице, бёдрам и низу живота, и я не могу найти той позы, в которой могла бы чувствовать себя комфортно. Локи держит мою голову у себя на коленях. Я стараюсь дышать глубоко и размеренно, но у меня это не слишком получается.

– Что ты стоишь? Позови сюда этого чёртова мидгардского лекаря! Скажи: моя жена рожает, и, если он промедлит хоть минуту, он заплатит мне сполна за каждый её стон!

Где-то в глубине меня снова рождается горячая упругая волна. Она растёт вширь, распирает, и мне кажется, волна давит на меня с такой силой, что вот-вот разорвёт изнутри. Я стискиваю руку Локи вмиг вспотевшими пальцами. Его рука – это единственное, что связывает меня с реальным миром. Я ослепла и оглохла от боли. Как сквозь вату доносится до меня голос Локи, но я не сразу могу понять смысл произносимых им слов, однако ровная и спокойная интонация его придаёт мне уверенности и возвращает к действительности.

– Подожди, малыш, потерпи ещё немного…

Интересно, к кому он обращается – к ребёнку или ко мне?

Я снова могу дышать. Локи наклоняется и целует меня в мокрый от пота лоб, одновременно круговыми движениями гладя мой живот. Я ловлю его взгляд, он ободряюще улыбается мне, но я вижу, как дрожат его губы.

– Я в порядке, Локи. – Я пытаюсь сесть, но он мягко и всё же настойчиво удерживает меня.

– Конечно, в порядке. Главное, не волнуйся. Смотри, они уже приехали за тобой.

Я чувствую, как чьи-то руки перекладывают меня на каталку, слышу чьи-то голоса, ласковые и спокойные. Они обращаются ко мне, но я не хочу говорить ни с кем, кроме Локи. Он идёт рядом и держит меня за руку. Перед тем как меня накроет новой волной, я хочу сказать ему, как я его люблю, но не успеваю.

– Вам сюда нельзя, мистер Лафейсон, с ней всё будет хорошо, я вам ручаюсь… Нет-нет, у вас свои процедуры, у вас капельница, нельзя нарушать режим, вы должны вернуться в палату…

Я цепляюсь за него кончиками пальцев, но не могу удержать, пальцы выскальзывают из его руки. Я вижу, как появившийся откуда-то Тор удерживает Локи за плечи. И вот тут на меня накатывает настоящий ужас.

– Локи! – кричу я вне себя.

Я вижу, как он рвётся ко мне, сбрасывая с себя Тора и ещё двоих мужчин, и, наклонившись надо мной, целует в губы. Если я не отпущу его, будет новая мидгардская война.

– Иди, Локи, пожалуйста, иди. Я справлюсь, – шепчу я, собирая всю свою волю в кулак.

– Я не могу… – его горячий шёпот у самого моего лица и неподдельная паника в глазах, – я не могу оставить тебя.

– Я люблю тебя, Локи. Мы встретимся очень скоро. Все втроём, мы и наш малыш. А сейчас пусть всё идёт своим чередом. Позволь им сделать тебе укол и поставить капельницу. Просто ляг и постарайся поспать. Представляешь, как будет здорово – ты откроешь глаза, а я уже рядом.

Я стараюсь улыбнуться, несмотря на то что чувствую приближение новой схватки. Только бы удержать на лице улыбку, пока он уйдёт.

Я смотрю ему вслед. Тор, стоящий на пороге, подходит к нему, что-то говорит, но Локи только досадливо отмахивается от брата, оборачивается и смотрит мне вслед сквозь стеклянную дверь. Они скрываются за поворотом коридора. Я отворачиваюсь к стене и стискиваю зубы. Мидгардцы не увидят моих слёз.

– Сигурд, – знакомый и почти родной голос моего хранителя. Я оборачиваюсь и встречаю её глаза, лучащиеся светом и добротой.

– Ты пришла…

– Конечно. Разве ты могла подумать иначе?

– Ты мне поможешь?

– У меня семь внуков, девочка. – Она гладит меня по голове. – Я приняла в своей деревне столько родов, сколько не снилось ни одному врачу из этой больницы.

Снова, как в ту ночь, самую чёрную из моих ночей, от звучания её голоса снисходит на меня благодатный покой.

…Я не знала, сколько времени прошло. Я очень устала и умудрялась засыпать в промежутках между схватками, которые всё учащались. Боль рождалась в глубине моего тела, заставляя выныривать из призрачной дрёмы, я открывала глаза и видела за окнами непроглядную темень ночи. Сколько ещё осталось до рассвета? Почему-то мне казалось, что всё разрешится, стоит забрезжить над пустыней первым солнечным лучам.

Я в очередной раз открыла глаза и увидела перед собой Локи. Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове, была: я всё ещё сплю и вижу чудесный сон. Нарастающая боль окончательно вернула меня к действительности. Он пришёл и приволок за собой капельницу на стойке. Я улыбнулась и потянулась к нему рукой, но он словно прирос к месту.

– Прости меня, – заговорил он срывающимся голосом, – это из-за меня ты проходишь сейчас через эту муку, если бы я раньше знал, что ты будешь чувствовать, я бы ни за что на свете не обрёк тебя на такие страдания!

Ошеломлённая, я в первые секунды даже не поняла, о чём он говорит. Но он склонился надо мной, глаза его были близко-близко, и я увидела, как на дне его зрачков возникло моё собственное отражение. Я стояла на коленях, глядя в закатившиеся глаза вороной лошади.

– Я был последним эгоистом. Ты дарила мне себя, всю себя, без остатка, и я принимал это как должное, наслаждаясь тобой, и ни на миг не задумался, какова будет цена этого наслаждения для тебя!

– Локи, не смей думать так, слышишь? – зашептала я, косясь на окруживших нас акушерок. – У меня обычные нормальные роды! Я хочу этого ребёнка, я всегда его хотела, в этом моё предназначение как женщины. Это не имеет ни малейшего отношения к тому, через что пришлось пройти тебе!

– Но это длится так невыносимо долго… Я готов на всё, лишь бы ты не мучилась! Сделайте же что-нибудь! Этот ребёнок, он… он убивает мою жену!

– Успокойтесь, мистер Лафейсон. – Одна из акушерок подошла к Локи, хотела взять его за локоть и отвести в сторону. – Всё идёт очень хорошо, Сигурд молодец, она идеальная пациентка, роды идут по классической схеме, просто можно делать видеоиллюстрацию к учебнику!

Он её не слушал, пытался отстранить от себя и подойти поближе ко мне, заглядывал мне в лицо умоляющими перепуганными глазами. Между тем схватки прекратились, я почувствовала сильное давление на низ живота, и на несколько мгновений мне стало не до Локи. Обе акушерки бросились ко мне, но мой хранитель опередила их.

– Ну вот, моя милая, пришла пора потужиться, – заговорила она, ласково улыбаясь. – Смотрите-ка, у нас здесь уже прорезается головка…

Кажется, я закричала, вкладывая в этот крик все свои усилия, а потом откинулась назад на подушки, глубоко и часто дыша.

– Молодец, молодец, а теперь ещё раз… Ну, давай, славная девочка!

Слева от меня раздался громкий стук упавшего тела. Я буквально подпрыгнула от неожиданности и, обернувшись, увидела Локи, без чувств лежащего на полу.

– Локи! – завопила я, чуть не соскочив с родильного стола, чтобы броситься к нему.

Мой хранитель едва сумела меня удержать.

– Ох уж эти мужчины, вечно с ними так, – укоризненно покачала она головой, – стремятся присутствовать при родах, а чуть дело доходит до потуг, через одного падают в обморок. Иди, Элейн, – обратилась она к одной из медсестёр, – приведи мистера Лафейсона в чувство, а мы уж тут сами справимся, правда, Сигурд?

Испугавшись за Локи, я больше не кричала, я вообще не издала ни звука, и в последующие пятнадцать минут в комнате были слышны только ободряющий монолог моего хранителя да не слишком понятные мне реплики акушерок. Всё это время Локи просидел на кушетке сбоку от меня, прислонившись к стене в совершеннейшем изнеможении. Элейн принесла ему стакан воды, который он осушил в два глотка, едва не разбив его об пол, так как поставил стакан мимо стола.

Боль закончилась вместе со схватками. Теперь от меня требовалось уже не ждать и терпеть, но напрягать все силы, чередуя эту работу с краткими промежутками отдыха, когда я, поддерживаемая с двух сторон заботливыми руками медсестёр, могла отдышаться и набрать полную грудь воздуха для нового усилия. И настал момент, когда я вдруг ощутила непривычную лёгкость, даже пустоту в своём теле и одновременно невероятное облегчение. Почти в то же мгновение я услышала громкий младенческий крик.

– Ну, мистер Лафейсон, – хотите обрезать пуповину? Вот так… Видите, какой хороший малыш? Покажем его маме… Сигурд, взгляни, кто у нас родился?

Какие маленькие пальчики, сжатые в кулачки. Какие пухлые щёчки, крохотный ротик и мокрый пух спутанных чёрных волос на макушке. Открой глаза, мой мальчик, взгляни на меня! Впервые я так жажду чьего-то ещё взгляда, забыв о взгляде Локи.

– Возьмите его на руки, мистер Лафейсон. Подержите своего сына. Он настоящий красавчик!

Локи держит младенца на руках и смотрит на него с непередаваемой нежностью. Он прижимает его к груди так бережно, но кому, как не мне, знать, насколько крепки и надёжны в этот момент руки моего любимого! Я могу теперь расслабиться, могу забыть все свои тревоги и просто любоваться на двоих самых лучших на свете мужчин.

– Дай мне подержать его, Локи…

Он кладёт ребёнка мне на живот, и влажные розовые губки начинают причмокивать, ища мой сосок.

– Нари, долгожданный!

Первый луч восходящего солнца бьёт мне в глаза, заставляя зажмуриться. Но Нари не обращает на рассвет ни малейшего внимания. Он слишком занят. Он проголодался после своего первого путешествия навстречу свету и теперь навёрстывает упущенное.

Через неделю мы возвращаемся в Асгард. Локи уже достаточно окреп, чтобы пройти одному ему известными путями, минуя Биврёст, и мы выходим из вращающегося туннеля в непосредственной близости к Вальяскьялву. Я держу Нари на руках. Всю дорогу он благополучно проспал, лишь изредка крутя головой и недовольно кряхтя, если я прижимала его к себе слишком плотно.

На белых широких ступенях, ведущих в парадную приёмную, собралось немало людей, и Один вместе с Фригг встречал нас, стоя в самом центре толпы.

Мы приблизились почти вплотную, остановившись у подножия лестницы.

– Добро пожаловать в Вальяскьялв, Локи Лафейсон! Войди и будь равным среди равных!

– Благодарю за тёплый приём, Всеотец. – Голос Локи лишён всякого выражения. Мы начинаем подниматься по ступеням.

– Здравствуй, сынок! – вполголоса произносит Фригг, когда мы поравнялись с ней. – Я скучала по тебе. И по тебе тоже, Сигюн. Можно зайти к вам в ближайшее время и полюбоваться на малыша?

– Конечно, Фригг, – киваю я, чуть заметно улыбаясь. После рождения Нари мною полностью овладело чувство вселенской любви. Я готова обнять и расцеловать её прямо сейчас, но сдерживаю себя.

Золотые ворота распахнуты, и на пороге нас дожидается Тор. Он шагает навстречу Локи, протягивая ему руку:

– Добро пожаловать домой, брат. – Густой бас его разносится под гулкими сводчатыми арками между колонн.

Локи смотрит Тору прямо в глаза. Секунды падают в вечность, напряжение растёт в длящейся тишине. Я замираю, и мне кажется, замирают все, кто собрался в этот час у входа в Вальяскьялв. Локи поднимает руку, пожимает протянутую ладонь, но Тор не ограничивается этим. Он сгребает Локи в охапку и стискивает в объятьях.

– Я рад, что вы оба наконец-то вернулись, – говорит он.

На площадке лестницы мы поравнялись с неразлучной четвёркой друзей во главе с Сиф.

– Что ж, Локи, всё возвращается на круги своя, – бросила она, глядя на нас вполоборота. – Ты снова здесь, несмотря ни на что. Наслышаны, что тебе пришлось немало потрудиться, чтобы это возвращение стало возможным. Ты ведь буквально переродился за время своей ссылки.

– Поздравляю с прибавлением в семействе, – ввернул Фандрал. – Кстати, тебе ведь уже сообщили? Один просто в восторге от Слейпнира.

– Локи, можешь подержать Нари одну минуточку? Я только перерву им глотки…

Локи сжимает мой локоть, чуть отодвигает меня так, чтобы я стояла позади него.

– Если ты так пристально следишь за моей жизнью, ты должен знать, что я только что вернулся из Мидгарда, – говорит он, глядя на Фандрала с усмешкой. – У них там есть неплохая поговорка: собака лает – ветер носит. Тор, – он поворачивается к брату, следующему за нами, – если ты в самом деле рад нашему с Сигюн возвращению, уйми своих шавок. Они вольны грызть кости, падающие с царского стола, сколько им угодно, но ни я, ни моя жена не желаем слышать эту грызню.

Побагровевший Фандрал бросился бы на Локи, но Вольштагг и Огун удержали его. Сиф смерила нас обоих надменным взглядом, но не проронила ни слова.

– Здравствуй, отец, – донёсся сверху взволнованный девичий голос.

Хель сбежала по ступеням и бросилась Локи на шею. Он крепко прижал её к себе, целуя в лоб и глаза.

– Ты растёшь не по дням, а по часам, моя девочка. – Он с улыбкой оглядел её, любуясь. – Клянусь, неделю назад ты была ещё совсем крохой…

– Я знаю, папа. – Она смущённо отстранилась, машинально оправляя платье, рукава которого выглядели коротковатыми. – Пришло время перемен… для всех нас.

Она спустилась на несколько ступеней, ища взглядом кого-то в толпе.

– Я знаю, что ты здесь, светлый Бальдр. – Голос её зазвучал с необыкновенной силой, наполненный горделивой властностью и сознанием своего величия и достоинства.

Я, как и многие в этом зале, содрогнулись при звуках этого голоса, ибо не успели привыкнуть к голосу иной сущности, хоть и исходящему из уст Хель. В рядах собравшихся возникло движение. Бальдр пробрался вперёд и подошёл к Хель.

– Я здесь, госпожа, – он склонился, учтиво целуя её руку.

– Говорил ли ты с Одином Всеотцом, как обещал мне в прошлой нашей беседе?

– Да, Хель, дочь Локи Лафейсона, – раздался негромкий надтреснутый голос, в котором мне послышалась тщательно скрываемая от всех усталость.

Один приблизился и остановился рядом с Бальдром:

– Мой сын говорил со мной. Он передал мне то, о чём ты просила.

– Тогда сообщи мне о решении, которое ты принял. – Хель медленно повернулась к Одину, вперив в него немигающий взгляд. – Время настало. Я здесь, чтобы даровать покой тем, кто его жаждет. Я пришла, чтобы вести тех, кто пойдёт за мной.

– Что ж, я готов дать тебе и твоим спутникам земли в Нифльхейме, отделённые от остального мира потоком Гйоль. С тем условием, что ты останешься там с ними навеки и никогда и никто из отправившихся туда за тобой не будет иметь возможности вернуться назад. Ты станешь царицей в этом мире, наречённом отныне Хельхейм, и никогда не вернёшься в Асгард.

– Одумайся, Хель! – закричал Локи, бросаясь к ней и хватая её за плечи, рывком разворачивая к себе. – Нифльхейм – земля вечных туманов, тоски и одиночества! Никто из нас, слышишь, никто не сможет даже навестить тебя там! Один загоняет тебя в ловушку, потому что даже он боится твоей всё возрастающей мощи!

Она склонилась к отцу на плечо, прижавшись к нему, и по щекам её покатились слёзы.

– Я слышу призыв тех, кто нуждается во мне, – сказала она спустя несколько минут, вытирая лицо и выпрямляясь. – Вся моя жизнь была подготовкой к тому, что должно сейчас свершиться. Я знаю, что исполняю этим своё предназначение. Не печалься обо мне – твой голос будет звучать для меня громче всех остальных голосов, и его я услышу всегда. Я люблю тебя, папа.

– Я согласна на твои условия, Один Всеотец, – произнесла она, поворачиваясь вновь к Одину и Бальдру. – Но есть одно условие и у меня. Раз в сезон я буду приходить в Вальгаллу, чтобы забрать с собой нуждающихся во мне.

Один молчал, размышляя. Он словно колебался, не говоря ни да ни нет.

– Позволь ей это, отец, – вмешался Бальдр, – я буду сопровождать Хель в Вальгаллу и лично прослежу, чтобы всё было исполнено в точном соответствии с твоим повелением.

Лишь однажды я видела, чтобы Один обернулся и взглянул на Фригг, прежде чем принять окончательное решение. Но она стояла, прижав руки к горлу, глядя куда-то в одной ей ведомую даль, и не ответила на его взгляд.

– Да будет так, – произнёс Один, а Бальдр подошёл к Хель и протянул ей руку.

– Идём, моя госпожа, – сказал он, – я вижу, что твоя душа исполнена сострадания, как и моя. Отныне я буду стараться помогать тебе на твоём нелёгком пути.

Я уложила Нари спать и вышла из детской, потихоньку притворив за собой дверь. Локи стоял у окна, и закатные краски, щедро разлитые гаснущим солнцем по сумеречному небу, золотыми бликами бродили по его лицу. Я подошла сзади и положила руки ему на плечи, всем телом прильнув к его спине. Он обернулся, накрыл мои пальцы ладонями и улыбнулся, но улыбка вышла грустной.

– Она была моим первым ребёнком, Сигюн. И единственной дочерью. И вот теперь она будет жить в такой невероятной дали, а я так привык, что она всегда рядом.

– Дети уходят от нас, избирая свой путь. Что мы можем с этим поделать? Мы лишь попутчики друг для друга. Наши дороги идут какое-то время параллельно, а потом… потом они расходятся.

Он поворачивается и смотрит на меня долгим и пристальным взглядом.

– Так случится со всеми нами? – спрашивает он шёпотом, и в его глазах дрожат, догорая, сполохи умирающего дня.

– Нет, Локи, не со всеми. Я буду с тобой всегда.

Он раскрывает мне свои объятия, и я могу замереть, уткнувшись в его плечо, и больше уже не плакать.

Ночью мне снится сон, в котором впервые не образы превращаются в картины, но слова складываются в строки. Выскользнув из постели, я потихоньку зажигаю свечу, чтобы записать их. Тишина вокруг, только скрипит перо по бумаге. В окно заглядывает узенький серп месяца. Мои босые ноги мёрзнут на полу. Я бегом возвращаюсь под одеяло, прижимаюсь к тёплому сонному телу Локи. Он обнимает меня, и, засыпая, я смотрю, как он улыбается во сне, мне хорошо и спокойно, а стихи… они всё еще звучат во мне на грани полуяви-полусна:

 
Дома больше нет, дом покинут навек, я ушла за тобой.
И конца дороги не будет, приюта ты не обещал.
Я люблю того, кто любви не хотел, но безмолвно о ней кричал.
Что же мне остается? Искать для тебя далекий причал,
О который бьется, дыша и волнуясь, извечный прибой.