Текст книги "Дневники Сигюн"

– …Он сказал нам: «Смиритесь!» Но она не смирилась. Она взвалила тебя мне на руки и пошла вместе со мной в Мидгард, и там тебя спасли от смерти, которая в Асгарде была бы неминуема. И вот что, Локи, я тоже не смирюсь.

Отчаянно жестикулируя, Тор мерил нашу гостиную огромными шагами. Я оглянулась на Локи, замершего возле окна. Он ответил мне выразительным взглядом, который был красноречивей любых слов, и вновь отвернулся, словно вид за стеклом полностью поглощал его внимание. В смятении скрестив пальцы, я поднесла их к дрожащим губам.

– Но что ответил тебе отец? – обратилась я к Тору.

– Отец… – Тор остановился, покачал головой. – Что он мог мне ответить? Начал говорить всякую чушь, призывал меня успокоиться… Я почти его не слушал. Ни слова по делу. Нари – свидетель.

Я перевела взгляд на сына, до сих пор молча сидевшего в дальнем углу.

– Один Всеотец говорил, что смерть – это не болезнь, которую можно лечить, – отозвался он. – Мидгардцы рождаются, чтобы умереть.

– Я продлевал её жизнь, насколько мог. – Локи оторвался от созерцания заката и посмотрел наконец Тору в глаза. – Больше я не в силах ничего сделать.

– Поэтому я и просил отца послать за Идунн! – воскликнул Тор, и глаза его сверкнули. – Её яблоки дают асам вечную молодость, они помогут и Джейн. Я верю тому, что ты говоришь, Локи, но твоя целительная магия исчерпала себя. Время испробовать другой способ.

– Впервые за долгое время я согласен с Одином. – Локи покачал головой. – Кроме того, яблоки Идунн созданы для асов, Джейн опасно будет их употреблять.

– И ты смеешь говорить об опасности для Джейн?! – Тор одним прыжком очутился возле Локи, его кулаки сжимались. – А ты думал об опасности, когда согласился на откровенную авантюру и потащил Джейн в Асгард?

Нари вскочил, стремительный, как распрямившаяся пружина, но я успела удержать его за локоть. Он замер рядом со мной, готовый, однако, вмешаться в конфликт в любую секунду: ноздри раздуваются, тело напряглось, зелёные, как у отца, глаза возбуждённо сверкают.

– Я учитывал возможный риск, поверь мне. – Локи даже не повысил голос, стоял, прямой и тонкий, перед нависающим над ним, как глыба, Тором. – И если бы у меня были хоть малейшие сомнения в том, что Джейн выживет, я бы не повёл её сюда. Ей здесь не место, но… она умела быть упрямой тогда. Равно как и сейчас.

– Сейчас я знаю лишь одно: опасно наше бездействие! Я должен попробовать привести Идун, Локи, я должен дать Джейн этот шанс!

– Это эксперимент, на который не осмеливался ещё никто! И он может окончиться для неё плачевно!

– Не всё ли равно, Локи? – Глаза Тора сузились, он отвернулся, отошёл в сторону. – Джейн умирает. Она погибнет, если я ничего не предприму для её спасения. Я должен испробовать все возможности спасти её. Я не могу сидеть сложа руки. Если яблоки Идунн окажутся для неё ядом, я лучше сам поднесу ей этот яд, нежели буду сидеть и молча смотреть, как она угасает. Скажи, Локи, разве ты не поступил бы так же?

– Тогда почему ты всё ещё здесь, а не на пути к замку Идунн? Нет, Тор, не может быть! Из-за запрета Одина?

– И весьма категоричного, – вмешался Нари. – Всеотец сказал, чтобы дядя и думать забыл о яблоках Идунн.

Воцарилась гнетущая тишина. Мне стало непереносимо душно, и я покосилась на пылающий камин. Локи заметил это и приоткрыл окно. Влажный ветер оттепели ворвался в комнаты. Пахло весной и… вы когда-нибудь вдыхали запах умирающего снега?

– Однажды я уже дорого заплатил за ослушание! – закричал Тор, и я вздрогнула всем телом. – Я потерял свою силу, стал смертным и едва не погиб… Это меня кое-чему научило.

Я с ужасом наблюдала, как побелевшие пальцы Локи, вцепившиеся в подоконник, крошат его полированную поверхность, превращая камень в песок.

– Ты упал в Мидгард, а я – в пропасть между мирами, – свистящим шёпотом произнёс он. – Никто, слышишь, никто и вообразить себе не может, что я чувствовал в тот миг. Говоришь, ты потерял силу? Я потерял ВСЁ. Я смотрел, проваливаясь в клубящийся мрак, как ты держишь Сигюн в своих объятиях, и хотел одного: умереть. Но смерть – привилегия мидгардцев.

– Я готов был пойти против воли отца, и Один понял это! Я думал, никому на этом свете не остановить меня, но… Когда я сказал Джейн о своём решении, она взглянула на меня… и не произнесла ни слова, Локи, но я сел на пол возле её ног и понял всё, что она хотела сказать мне этим взглядом. Она ведь может вот-вот уйти от меня… навсегда. – Тор отвернулся, отошёл на середину комнаты. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы справиться с собой, но прошло полминуты, прежде чем он смог продолжать, хотя голос его звучал всё ещё сдавленно. – Локи, я ни на секунду не усомнился бы, идти или не идти к Идунн, но дорога займёт как минимум два дня в одну сторону. Я боюсь покинуть Джейн на столь долгий срок. Я не могу оставить её одну сейчас. Если настанут её последние минуты, я должен быть рядом.

Я видела тогда в первый и последний раз, как плачет от собственного бессилия большой, сильный, привыкший быть победителем Тор. Он задрал голову, будто надеясь, что слёзы скатятся обратно, но они продолжали струиться по щекам помимо его воли.

Мы с Нари переглянулись. Локи молча наблюдал, как догорают на багровом небе золотые чёрточки лёгких облаков. Темнота наступала стремительно; в комнатах пора было зажигать светильники, но мы медлили, стояли, не двигаясь, в полусумраке наступающей ночи.

– Я не сделал бы этого ни для кого, Тор, даже для тебя. Хоть ты и брат мне, а может быть, именно поэтому. Твои действия опрометчивы, неразумны и бесполезны. Ты даёшь Джейн ложную надежду, хотя надежды нет и ей лучше бы приготовиться к неизбежному. И вот ты приходишь ко мне и ждёшь от меня, чтобы я нарушил запрет Одина, ибо знаешь: больше никто в Асгарде не осмелится на это.

– Локи, я ничего не жду и почти ни на что не надеюсь, – перебил его Тор. – Я лишь хочу, чтобы совесть моя была чиста. Чтобы я мог самому себе сказать, что сделал всё, что мог, использовал все возможности. Поэтому я здесь и я прошу… Локи, нет, я умоляю!

– Ты опять меня не дослушал, – досадливо поморщился Локи. – Я сказал, что не сделал бы этого ни для кого из асов, включая тебя. Но я отправлюсь в путь ради Джейн. Услуги, которые она оказала Асгарду, неоценимы. Любовь, которую она дарила тебе неизменно день за днём, вначале удивляла меня, а потом начала восхищать. Она так мало думала о себе… Пора мне отдать ей долг чести и уважения. Кроме того, мы с Сигюн так давно не путешествовали вдвоём.

– Так ты поедешь?.. – Тор схватил брата за руки, и лукавый взгляд зелёных глаз, брошенный на меня, оказался слишком мимолётным, однако и этого хватило, чтобы сердце моё забилось, едва не выпрыгивая из груди.

– Велю седлать лошадей, как только ты отпустишь меня, – был ответ, и теперь уже зелёные смеющиеся искорки принадлежали мне всецело.

В глухую полночь, выждав, пока луна зайдёт за горизонт, мы покинули Вальяскьялв, обернув тряпками копыта лошадей, чтобы их шаги были беззвучны даже на мощёных улицах столицы. Мы ехали шагом, таясь в тени зданий, и подолгу замирали, прислушиваясь, перед каждым поворотом дороги. Локи хотел быть полностью уверен, что ни одна живая душа не заметит нашего отъезда.

Наш путь лежал на север, и мне чудилось, будто ледяное дыхание Ётунхейма, вошедшее в Асгард и разлитое в ночном воздухе, мелкими иголочками покалывает мои лёгкие при каждом вздохе. Ночью зима вновь вступила в свои права, овладела застывшим миром, и оттепель казалась сейчас лишь неуместным воспоминанием. С лёгким хрустом ломалась под ногами лошадей тоненькая корочка льда, покрывшая лужицы по обочинам.

Мы миновали предместья, а за ними потянулись поля, перемежающиеся перелесками. Дорога стала каменистой и, извиваясь под нависающими то слева, то справа скалами, начала карабкаться вверх. Локи спешился и размотал тряпки с копыт лошадей, отбросил их подальше в колючие заросли куманики. Мы обогнули заросшие буковым лесом склоны и очутились в долине, неширокой, зажатой с обеих сторон почти отвесными каменными стенами. Минуя узкое горло, дорога тоже сужалась, превращалась в тропу, по которой могли проехать только два всадника в ряд, да и то почти вплотную друг к другу. Воспользовавшись этим, Локи наклонился ко мне, перехватив поводья моей лошади:

– Устала, Сигюн?

– Немного…

Бархатное небо, усыпанное крупными сверкающими звёздами, казалось таким близким, что протяни руку – и можно будет коснуться его кончиками пальцев. Я откинула с головы капюшон, вслушиваясь в ночь, но ни звука не доносилось из окружившей нас темноты. Стоял самый глухой и чёрный час перед рассветом, когда в мире всё замирает, объятое сном. Лошади всхрапывали и вскидывали головы, скашивая друг на друга глубокие ультрамариновые глаза. Охваченная очарованием ночи, внимая её безмолвию, я думала о том, что в городе никогда не бывает так темно и тихо, обязательно откуда-нибудь да донесётся какой-то звук: тявкнет спросонья собака, захлопает крыльями напуганная птица, разнесётся по пустынным улицам дробный перестук каблуков запоздалого прохожего.

Мы ехали шагом, мерное покачивание в седле убаюкивало. Глаза слипались, тяжелели веки, будто наливались свинцом… Тихая грусть, как голос одинокой скрипки, зазвучала в душе. Воспоминания о Ванахейме, далёком, полузабытом, начали оживать передо мной. В такие ночи, как эта, на глади моря серебрится лунная дорожка, а волны, сонные и ленивые, накатываются на берег и нехотя возвращаются назад. Разбуженная огромной луной, глядевшей в мои окна, я поднималась с постели и сбегала вниз по ступеням, выбитым в камне утёса, или просто следовала прихотливым изгибам тропы, петляющей между огромными валунами. В одной из бесчисленных бухт, протянувшихся чередой на многие мили вдаль, уютных и уединённых, встречались мы, дети ванов, чтобы до утра кружиться в танце на кромке между морем и песком или петь песни, дошедшие до нас из глубины веков, смысла которых мы порой не могли полностью понять. С первыми лучами солнца мы, переполняемые восторгом бытия, бросались в море, взбивая легкую и радужную пену своими горячими юными телами, и ныряли в гроты, и играли в прятки между заросших зелёными водорослями, облепленных ракушками, наполовину погружённых в море скал, отделяющих одну бухточку от другой. И заводилой в играх всегда оказывалась я; кинувшись в холодные утренние волны, я первой доплывала до одинокой скалы, которую называли у нас Чайкой: так похожа она была на птицу, раскинувшую крылья, едва касающиеся воды. Под этими каменными крыльями я любила проплывать, хотя море там отчаянно бурлило, свивая течения в водовороты, но меня лишь забавляла эта круговерть, которая подхватывала и несла меня по прихоти своей, а перед моими глазами мелькали поочередно зелёная прозрачная глубина, синее ослепительное небо и на нём лёгкие белые облака, слегка розовеющие под рассветными лучами. Я возвращалась; ходуном ходила грудь, гудели руки и плечи, и я с размаху бросалась на каменную скамью, чтобы перевести дыхание, а там к тому времени уже весело гомонила стайка юношей, вечно увивавшихся вокруг сестры моей Фрейи, золотоволосой и легконогой, чей звонкий и радостный смех разносился по округе, сливаясь с утренними птичьими трелями.

– Сигюн! Приехали, Сигюн.

Локи осторожно снял меня с седла и, подхватив на руки, понёс.

Я обхватила руками его шею. Тёплое дыхание Локи совсем рядом с моей щекой. Я губами осторожно сжимаю мочку его уха.

– Люблю тебя, Локи, – шепчу я, и сон борется во мне с желанием.

Он плечом распахивает дверь и вносит меня в бревенчатый дом.

– Я сейчас, Сигюн, любимая.

Он укладывает меня на прохладные свежие простыни и накидывает сверху покрывало из лисьего струящегося меха. Я сворачиваюсь уютным клубочком и наблюдаю, как он разжигает огонь в камине. Отсветы начинают плясать на потолке, свиваются в прихотливые, мгновенно меняющиеся узоры. По стенам развешано старинное оружие: кожаные щиты, украшенные перьями, обоюдоострые мечи с закруглённым навершием, боевые топоры и длинные ножи – всё в идеальном состоянии.

Треск поленьев за каминной решёткой да однообразное стрекотание сверчка где-то в углу, а кругом всеобъемлющая тишина. Весь мир замер, уснул, и мы одни в целой Вселенной, затерялись в пространстве и во времени, и я хочу, чтобы так было всегда. С тихим шуршанием опустился на пол плащ с его плеча, едва слышно звякнули застёжки на одежде. Локи лёг рядом со мной под одеяло, и я одним мягким движением скользнула к нему, положила колено на его бедро. Медленно-медленно поднимаются его пальцы по моей ноге, а язык щекочет впадинку за ухом. Я прижимаюсь к нему всем телом, изнемогая, лоно моё наполняется сладостным томлением, но он не спешит, его губы движутся вниз, лаская каждый сантиметр моей шеи, ключиц и, наконец, охватывают сосок на моей груди, а рука продолжает играть у самого входа в сокровенную глубину моего тела.

– Локи, Локи… – только и могу простонать я, выгибаясь ему навстречу.

Он чуть заметно вздрагивает, когда я расстегиваю его брюки и чувствую капельку влаги на самом кончике его великолепного копья. Я нежно сжимаю его в ладони, начинаю двигаться вверх и вниз, всё убыстряя движение, и стон срывается с его горячих губ, а тело вытягивается как струна.

– Сигюн, – жарко шепчет он, изо всех сил сдерживая страсть, прежде чем войти в меня, вначале едва-едва проникая и выскальзывая обратно, а потом на всю глубину, а я раскрываюсь ему навстречу, стремясь, чтобы он вошёл ещё, ещё глубже, и тогда наслаждение достигает своего пика, я начинаю двигаться синхронно его движениям, ритм их ускоряется, и, теряя чувство времени, находясь на грани сознания, я слышу, как он кричит, и слышу свой крик, сливаясь с ним в полном экстазе.

…Не сразу возвращаемся мы к реальности. Постепенно в мире вновь возникают звуки, и я начинаю слышать, как потрескивают догорающие в камине дрова, и вижу, что непроглядная темень за окнами начинает сереть. Локи поднимается, чтобы подбросить в огонь поленьев, и я любуюсь гибкой грацией его обнажённого тела.

– Ещё пара часов до восхода, – говорит он, вернувшись и крепко обнимая меня, – время есть. Спи, любимая.

Я устраиваюсь на его груди и закрываю глаза. Я проваливаюсь в сон почти мгновенно и во сне вижу, как солнечные зайчики играют, отражаясь на поверхности моря в летний полдень. Когда мы вернёмся в Асгард, говорю я себе, надо будет нарисовать их. Кажется, я сильно соскучилась по морю. А потом я нарисую охотничий домик, затерянный в горах, и то, как светится крохотный огонёк среди огромной зимней ночи…

Уже полностью рассвело, но солнце пока не показалось из-за вершины горы.

– Сигюн, надень своё ожерелье из соколиных перьев.

Одевшись, мы наскоро глотаем обжигающий напиток из душицы и чабреца и готовимся к отъезду.

– Но, Локи, разве мы не спешим? – пробую возразить я.

– Не настолько, чтобы я не дал тебе возможности ощутить, как прекрасен полёт на рассвете нового дня, – отвечает Локи, беря меня за руку.

Мы выходим из дома и останавливаемся на пороге. Я кладу ладонь поверх ожерелья, как учил меня Вали. Серые лёгкие пёрышки, трепещущие на ветру, словно оживают от моего прикосновения.

– Один шаг, Сигюн, поначалу, для разбега, и – вверх! Представь, что ты оттолкнулась от земли, но опора не ушла у тебя из-под ног, что тебя подхватил попутный ветер, восходящий поток, уносящийся прочь от земли, и ты возносишься вместе с ним!

Моё сердце отчаянно забилось, и Локи, почувствовав это, крепко стиснул мою руку:

– Ничего не бойся, слышишь? Я всегда буду рядом и подхвачу тебя.

Толчок и – ввысь! так стремительно, что я не успеваю удержать равновесие. Я словно споткнулась о невидимую преграду, но Локи наготове: он ловит меня и смеётся.

– Смелее, Сигюн! Летать намного легче, чем ходить по земле, ты почувствуешь это!

Опираясь на его раскинутые руки, я балансирую в невесомости. Под ногами уносящаяся прочь земля, но я стараюсь не смотреть вниз, иначе начинает кружиться голова. Я испуганно прижимаюсь спиной к его груди.

– Движения не должны быть резкими, слышишь? Полёт – как танец, в нём главное – уверенность и плавность. Попробуй ещё раз… Наклонись чуть-чуть вперёд!

Я делаю всё, как он объясняет, терпеливо повторяю раз за разом свои неумелые попытки, и – о, Небо! – приходит миг, и моё тело начинает слушаться меня. О, как легко, даже легче, чем плыть! Поворот головы, мановение кисти – и я, подхваченная неведомой, но могучей силой, устремляюсь навстречу рассвету, вверх, вверх! Чувство невероятной, никогда прежде не испытанной мною свободы охватывает меня; это движение, ликование, восторг без границ, потому что в воздухе – не то что на земле – стремительность и скорость, не ограниченные ничем, парение на одном месте или самые невероятные пируэты – всё возможно, всё допустимо и разрешено, и я не могу понять на самом деле: как я могла до сих пор жить, не испытывая потребности в полёте?

Краем глаза я вижу, что Локи, устремившись за мной, повторяет все мои манёвры. Это – игра: я ускользаю – он догоняет. Я хохочу и уворачиваюсь от его рук, но от не отстаёт. Лучи восходящего солнца бьют мне в глаза. От неожиданности я зажмуриваюсь, и Локи, воспользовавшись мгновением моего замешательства, заключает меня в объятия и, развернув к себе, целует так крепко, что у меня перехватывает дыхание.

Мы достигли границы утра; в пустоте под нашими ногами, в долине, которая выглядит сейчас, с этой головокружительной высоты, глубоким ущельем, все ещё царит ночь, а здесь плещется золотое море, и мы стоим по колени в нём, замерев от счастья, переполненные любовью. Нет таких слов, и нет таких красок, и даже музыка тщетна выразить всю полноту бытия, что я чувствую в этот миг. Есть только имя твоё, которое я выкрикиваю в охватившем меня упоении: «Локи!!!», – и в нём воплощается и отражается всё, что я чувствую, всё, чем я живу.

– Но ты ведь знаешь, Локи, знаешь лучше других, что эта попытка заранее обречена на провал. К тому же я никогда не выезжаю. Асы, которым требуются мои яблоки, сами приходят сюда.

– Мой брат, Тор, послал меня за тобой, несмотря на мои возражения, – пожал плечами Локи. – То, что сейчас говоришь ты, Идунн, я сказал ему почти слово в слово ещё в Вальяскьялве. И всё же я здесь. Пойми, Тор в отчаянии. Он готов ухватиться за соломинку. Однако, если таков твой ответ, я передам его брату слово в слово и не стану больше злоупотреблять твоим гостеприимством.

Идунн опустила длинные тёмные ресницы. На её полудетском лице отразилась вся гамма испытываемых ею чувств: сомнение, неуверенность, жалость…

– Ты ведь присылаешь свои знаменитые яблоки в Вальяскьялв на пиры, – попыталась вмешаться я. – Почему же сейчас мы не можем просто взять несколько штук и отвезти их Джейн?

– Они предназначены для асов, а Джейн – смертная из Мидгарда, – возразила Идунн. – Но даже если бы она была асиней… Яблоки не продлевают молодость сами по себе. Без моих рун, которые я читаю, срывая их с дерева, яблоки сморщатся и не принесут пользы никому. Я должна написать руны специально для неё, только тогда, возможно, – я говорю, возможно, но вовсе не обязательно! – плоды дадут ей новые силы и новую жизнь.

– Джейн не в том состоянии, чтобы прийти к тебе. – Я осторожно взяла Идунн за руки. – Пожалуйста, я очень тебя прошу, поедем с нами! Всего один раз нарушь свой обычай!

– Обычаи создаются не по нашей прихоти. – Идунн была близка к отчаянию. Из её огромных голубых глаз, казалось, вот-вот покатятся слёзы. – Я подчиняюсь Одину Всеотцу, который повелел мне неотлучно находиться возле яблони, ухаживать за деревом и собирать с него плоды…

– Путешествие не будет долгим. – Локи присел на корточки перед креслом, на котором сидела Идунн. – Полтора, максимум два дня – и ты в столице. Что может случиться за столь малый срок? Идунн, я и сам не слишком-то верю в целительную силу яблок для Джейн. Но Тор хочет, чтобы были использованы все возможности… Она умирает. Для него смерть Джейн будет страшным ударом. Но куда страшней раскаяние, длящееся вечно.

Идунн хотела возразить ещё что-то, но только покачала головой и махнула рукой.

– Едем! – сказала она, резко выдохнув, как пловец перед броском в ледяную воду. – Будь что будет… я отправляюсь с вами в столицу.

Замок Идунн был расположен на вершине густо поросшей буковым лесом горы. Пока слуги седлали для Идунн её гнедого скакуна, я немного прогулялась поодаль от дороги, ведущей к подъездному мосту. Открытая всем ветрам, возвышающаяся над всеми окрестными горами, вершина, в свою очередь, позволяла обитателям и гостям замка в упоении любоваться раскинувшимися насколько хватало глаз бескрайними просторами лесов и долин. Конечно, я понимала, что жилище Идунн построено здесь не ради прекрасных видов, но из соображений безопасности. Кто бы ни подъезжал к замку, он был виден как на ладони на расстоянии многих миль. Появиться перед замком внезапно было практически невозможно. И всё же, присев на скамейку возле ограды, я невольно представила себе, насколько неповторим будет вид этой местности осенней порой, когда лес окрасится золотом и пурпуром увядающей листвы, а воздух станет прозрачным, звенящим, как хрусталь. А здешние закаты, пожалуй, посоперничают в красоте со знаменитыми закатами Асгарда. Тёплым летним вечером лучи цвета червонного золота окрасят стены замка в приглушённые оттенки розового и багряного, затуманив даль разогретым за день июльским маревом. Сумерки засинеют под пологом сомкнувшихся над дорожками сада древесных крон и придадут таинственность укромным уголкам дивного яблоневого сада. Аромат зреющих на ветках золотых плодов перемешается с тонкой горечью лаванды, которую донесёт откуда-то издалека заблудившийся ветер, и пронзительная грусть окутает душу, внезапно осознавшую себя мимолётной странницей на вечном пути…

Они напали в узкой горловине на выезде из долины, где дорога, стиснутая между нависшими над ней скалами, превращается в тропу, по которой лошади вынуждены идти, выстроившись вереницей друг за другом. Идеальное место для засады. Там они ждали нас.

Всё произошло настолько внезапно, что я даже не поняла, что случилось. Было ощущение, будто сверху обрушился на меня огромный валун и вышиб из седла. Я упала на землю, оглушённая ударом, а что-то, навалившееся мне на грудь, стиснуло горло, не давая дышать. Сквозь звон в ушах я услышала чьи-то крики и попыталась разжать пальцы, душившие меня… Бесполезно! Проще было бы сломать железный обруч.

– Брось её, слышишь? Хватай Идунн!

– Нет, отец, если я её уничтожу, он станет моим!

– Он и так станет твоим, глупая девчонка! Если мой план удастся, Асгард будет лежать в пыли у моих ног. Брось эту чёртову ванку и хватай Идунн!!! Скади! Ты слышишь меня? Я приказываю тебе, немедленно!

Сквозь красноватый туман, застилавший мне глаза, я различала прямо над собой искажённое злобой лицо женщины, мёртвой хваткой вцепившейся мне в горло. В висках оглушительно стучал колокол, все звуки мира начинали тонуть в его звоне. Теряя сознание, я из последних сил вцепилась ногтями в лицо нападавшей, сумела выпрямить руки, оттолкнув её голову от себя… С воплем она отшвырнула меня прочь. Я пролетела несколько метров по воздуху, ударившись спиной о камни, и упала на четвереньки. Руки дрожали, голова кружилась, но это было неважно. Я снова могла дышать, жадно, до боли в груди, втягивая в себя воздух. Он был холодный, влажный и сладкий… Он врывался мне в лёгкие живительный волной, а вместе с ним возвращалась ясность сознания. Надсадно и хрипло кашляя, я уцепилась за камень, возле которого упала, и, хватаясь за него, начала подниматься на ноги.

Я увидела, что Идунн, развернувшись, во весь опор скачет прочь, то и дело пришпоривая гнедого коня, но это было бесполезно: Скади настигала её с каждой секундой. Распущенные белые волосы Скади летели позади неё как снежная метель; подобно валькирии, неукротимой и яростной, она набросилась на Идунн, схватила её и бросила поперёк седла:

– Готово, отец!

Я медленно, как во сне, повернулась…

Огромный ётун, размахивая длинным мечом с отливающим синевой лезвием, наступал на Локи. Вне себя от ужаса, я закричала: клинок со свистом рассёк воздух в каком-нибудь сантиметре от головы моего мужа. Локи увернулся, изогнувшись всем телом, вспрыгнул на камень, но ётун не отставал, наступая с методичностью боевой машины, круша всё на своём пути. Улучив момент, Локи швырнул в него сгусток бело-голубого огня, который выбил меч из рук ётуна.

Оружие отлетело далеко в сторону, упало на дно расселины, зазвенев о камни, но ётун только хрипло захохотал, продолжая наступать. Он даже не пытался уклониться от нападения, просто шёл, покачиваясь, когда перемешивающиеся потоки белого пламени и ледяных струй, срываясь с пальцев Локи, били ему в грудь, оставляя на ней отметины, но не причиняя никакого видимого вреда. Он схватил Локи за горло и поднял над землёй, со всего размаху припечатав к стволу гигантской сосны, росшей на краю распадка.

– Ты стал слишком слабым, колдун! – загремел его голос, показавшийся мне подобным раскатам грома. – Ты размяк, потерял сноровку, и магия теперь тебе не поможет… Всё из-за женщины, Локи! Любовь изнежила тебя, сделала уязвимым, и теперь ты умрёшь из-за неё!

Всё это время, пока они бились, я, изо всех сил цепляясь за острые края камней, спускалась на дно расселины, куда упал меч. Ётуну и в голову не пришло обернуться. Он как раз замахивался, чтобы нанести Локи удар своим чудовищным кулаком, когда я опустила меч на его затылок. Меч был слишком тяжёл для меня, да и голова ещё кружилась после схватки со Скади, так что удар получился скользящим, плашмя, однако ётун упал как подкошенный.

– Ты и представить себе не можешь, идиот, насколько сильным делает любовь, – пробормотал Локи, перешагивая через ётуна.

Дробный перестук копыт за спиной заставил нас оглянуться. Скади неслась к нам во весь опор, размахивая боевым топором. Локи крепко схватил меня за руку и потянул за собой:

– Скорее, Сигюн, нам надо отсюда уходить, и немедленно. – Он уже открывал вращающуюся воронку.

– Но как же Идунн? – запротестовала я.

– Я не смогу ей помочь сейчас. Тьяцци, отец Скади, вот-вот придёт в себя, и тогда нам несдобровать… Я должен защитить тебя. За Идунн я вернусь позже, но сейчас любая моя попытка обречена.

Мы шагнули в тоннель как раз в тот момент, когда Скади метнула в нас свою секиру. Локи быстро вытянул вперёд ладонь, воронка схлопнулась, однако широкое асимметричное лезвие топора успело войти внутрь. Странное это было зрелище: стремительный полёт оружия на глазах замедлялся, будто, войдя в вязкую и плотную среду, секира совершила двойной оборот вокруг своей оси и упала к нашим ногам, плавно, как падает невесомый осенний лист. Я наклонилась, чтобы её поднять…

…Скади, маленькая девочка с белыми, как первый снег, косами, венцом уложенными вокруг головы, прячется за дверью спальни. Огромная комната, стены которой сложены из грубо обтёсанных булыжников, а в углу в очаге полыхает огонь, кое-как согревающий этот вечно холодный дом. У стены слева от входа широкое ложе, покрытое набросанными в беспорядке бурыми медвежьими шкурами вперемешку с рыжими с проседью шкурами лисиц. На ложе мужчина и женщина… Дверь приоткрыта, и Скади, закусив губу и привстав на цыпочки, подсматривает за тем, что видеть ей не положено. Её зрачки расширяются, дыхание становится взволнованным и частым… Мужчина встает с ложа и направляется к двери. Скади отшатывается и прячется за деревянным сундуком, втискиваясь в узкий промежуток между ним и заиндевелой стеной. Мужчина выходит из спальни и плотно притворяет за собой дверь. Он высок, строен и изящен, у него длинные чёрные волосы и удивительные изумрудно-зелёные глаза. Он подходит к кадке, разбивает черпаком тонкую корочку льда, которой подёрнулась налитая в кадку вода, и долго и жадно пьёт стылую воду. Пар вырывается у него изо рта. Потом он садится на скамью у стены и, опустив голову, обхватывает её, стискивает обеими руками и надолго замирает в такой позе. Скади осторожно высовывает голову и пожирает глазами его обнажённое тело…

…Скади уже подросла, и она упражняется в метании боевого топора на поляне возле каменного дома. С крыльца сбегает тот же черноволосый мужчина, вскакивает на вороного коня и пускается с места в галоп. Его подбитый мехом темно-зеленый плащ летит за ним по ветру. Скади поднимает взгляд. В окне второго этажа, где находится спальня, она видит свою сестру, которая, прижавшись к стеклу, смотрит всаднику вслед…

…Скади тщательно убирает свои роскошные белые волосы, приглаживает так, чтобы ни одна прядь не выбилась наружу. Она ещё раз оглядывает в зеркале свою высокую статную фигуру в темной одежде, перехваченную в талии широким узорчатым поясом, на котором удобно пристёгнут кинжал с изогнутым лезвием в бархатных ножнах. Потом глубоко вздыхает и решительно набрасывает поверх широкий, ниспадающий мягкими колышущимися складками балахон, полностью скрывающий очертания её тела, и надвигает поглубже серый капюшон…

– Локи, о, Небо, Локи! Я видела… Я поняла.

Секира Скади выскальзывает из моих рук и практически сразу же исчезает в круговерти тоннеля.

Локи встревоженно заглядывает мне в лицо, теребит меня, потому что я не сразу прихожу в себя. Ему приходится остановиться, что в вечном движении вращающейся воронки не так-то легко сделать.

– Скади была там, в Железном лесу Ангрбоды. Она видела вас, наблюдала за вами. Ты знал, что у Ангрбоды есть младшая сестра?

Локи хмурится, припоминая:

– Кажется, да… Маленькая девочка, которую иногда присылал её отец пожить в гостевом доме. Я не обращал внимания.

– Зато она обращала внимание на тебя, Локи. И чем дальше, тем больше вожделела тебя.

– Нет, невозможно! Я почти её не помню…

– Но она помнит тебя. И её страсть к тебе не угасла с годами. Скади пришла в Асгард, назвавшись Вёльвой. Но это только предлог. Она пришла за тобой.

– Поэтому она нанесла тебе удар, едва появившись в Вальяскьялве. Поэтому набросилась не на Идунн, а на тебя…

– Да. Она считает меня соперницей, которая стоит у неё на пути.

– Ерунда! – Локи досадливо машет рукой. – Она может воображать себе всё, что ей вздумается. Не она опасна сейчас, а её отец, Тьяцци, во власти которого оказалась Идунн. Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Асы останутся без её золотых яблок, продлевающих жизнь и вечную молодость. А когда они одряхлеют…

– Да! Захватить Асгард станет легче лёгкого. Не надо армий, сражений, воинов… Всё произойдёт само собой. Тьяцци станет повелителем Асгарда. И всё, что ему нужно, это просто выждать время. Отличный план! Я бы и сам не мог, пожалуй, придумать лучшего!