Текст книги "Машинополис"

– Извините, конечно, за вот такое вторжение, – мужчина сложил ладони в области сердца, – но я просто не в силах поверить в то, что вы мне не снитесь.

Он как мог принижал свой природный фальцет, задача трудная, если учесть, что при этом старался говорить нежно.

Лиза огляделась. Поблизости никого не было. Лишь пара катеров пронеслась мимо, чтобы тотчас пропасть за скалами. Лизе стало неуютно. Она остро ощутила полную свою обнажённость, а, следовательно, и беззащитность перед этим одетым мужчиной. Увы, не красавцем-брюнетом. С каждым новым шажком мысли она всё больше и больше пугалась ситуации. Она не знала, что ей делать. Если бы она показала свой страх, думалось, то человек этот, злодей непременно, тотчас сделает что-то ужасное. Демонстрировать растерянность не следовало. Оставалось вести себя шаблонно, как должна действовать красотка при встрече с понравившимся ей мачо. Лиза фальшиво рассмеялась, кокетливо блеснув глазами, прикрылась полотенцем.

– И я не ожидала вас здесь встретить, – сказала с максимально возможной уверенностью, глотая предательскую дрожь.

У незнакомца как будто выросли крылья. Ответ Лизы он воспринял как согласие на все. Мужчина нагнулся к Лизе с непосредственностью старого знакомого.

– Меня зовут Альберт, – произнёс он томным голосом.

– А меня – Амалия, – Лиза тоже не решилась назвать истинное своё имя.

– И долго вы вознамерились здесь оставаться? – спросил Альберт, подразумевая: «Тут нечего делать, пойдём со мной».

– И что вы можете предложить? – Лиза решила выманить его в людное место, где уже не так страшно и где легче отделаться от приставалы.

– У меня есть заманчивое предложение. Вы когда-нибудь катались на катере?

Меньше всего Лизе хотелось оказаться в катере наедине с этим типом, в море, где исключены случайные свидетели.

– Скорее, я проголодалась, – произнесла она скованным ужасом ртом, ожидая, что он станет настаивать, а, получив отказ, нападёт на неё прямо здесь.

– Не хотите – не надо, – махнул рукой Альберт, – но учтите, я не намерен вести вас в роскошный ресторан. Вы, видать, привыкли к богатству и всему прочему. А я беден как церковная мышь.

– И у меня нет карточки. А украшения – копеечная бижутерия, так что зря вы приняли меня за богачку.

Лиза лгала во спасение. Ведь знай Альберт истинную цену её кольцам, браслетам и цепочкам, составлявшим в тот момент всю её одежду, приступил бы к убийству тотчас, а также вынул бы глаза, чтобы снять уйму денег с бескарточных банкоматов, определявших клиентов по рисунку глазной сетчатки. И зачем она их надела? Правда, загорать они нисколько не мешали, какой загар под вечер. Тогда зачем она разделась? Ведь и купаться не собиралась. Женское поведение не постигается прямой логикой.

– Ах, перестаньте, такой человек как вы, Альберт, не должен быть беден. Но я согласна пойти за вами куда угодно, лишь бы вкусно кормили, – пропищала Лиза.

От собственного жеманства ей стало дурно. Она до такой степени не переносила фальши в людях, что собственная неловкая игра раздражала её пуще игры Альберта.

– Ну, пойдём, я знаю места, сказал Альберт и тактично отвернулся, дав ей возможность спокойно одеться.

Лиза с Альбертом пересекли пустой, холодный и уже тёмный, а потому опасный, пляж. Альберт взял её ладошку себе в руку. Рука была влажной, выдала волнение хозяина, и это успокоило Лизу. Он уже не казался ей хладнокровным маньяком. Успокоило её и то, что теперь она была одета и на ногах, а не сидела обнажённая под ним стоявшим, что вокруг уже сияла иллюминация, гуляли люди. А после того как Альберт рассказал ей действительно смешной анекдот и рассказал его действительно смешно, Лиза испытала к нему даже симпатию. Она подумала, что воистину проголодалась, что ей не по душе идти куда-то одной, что отделаться от Альберта она может и после ужина с ним и что, вообще, хочется ли ей отделываться от Альберта? Лизе стало хорошо, весело, её страхи растворились, заменились радостью.

Улицу с домами только на одной её стороне, открытой морю, наводняли кафе и ресторанчики примерно одного уровня. Цены в них не сильно разнились между собой, но значительно отличались в сторону завышения от таковых в других городах. Считалось, что коли на отдыхе легче расставаться с деньгами, то грех этим не пользоваться. Этот город жил за счёт туристов, и неплохо.

Альберт замешкался перед полным равнозначием выбора. Но, в отличие от буриданова осла, застывшего около одинаковых стогов сена на равном расстоянии от каждого, он двигался и приблизился к одному из кафе достаточно, чтобы его выбрать. Они сели за круглый пластмассовый столик в пластмассовые кресла. Сделали заказ и в ожидании уставились друг на друга. Лиза открыла для себя высокий лоб и волевой раздвоенный подбородок нового знакомца. Эти две черты стоили невзрачности остального облика.

– Чем вы занимаетесь? – спросила она.

– Я? Сижу в кафе с видом на черноту. Если бы мы сидели здесь днём, то это был бы вид на море, – Альберт улыбнулся. – Шучу. Я – инженер. Разве это не заметно?

– А должно быть заметно?

– Конечно. Представьте меня на заводе, в униформе. Неужели я буду похож на рабочего?

Лиза представила. Альберт в виде рабочего смотрелся ничуть не менее естественно, чем в виде инженера.

– Ну что вы! Какой из вас рабочий?! – воскликнула Лиза. – Вы создаёте впечатление настоящего инженера.

Надо отметить, что как рабочие, так и инженеры, по крайней мере, на крупных заводах, мало чем отличались друг от друга. Всю работу выполняли механизмы, а инженеры и рабочие следили за их работой. Одни за процессом, другие за самими механизмами, причём посредством других механизмов. Разве, на инженера надлежало дольше учиться.

Принесли заказанные блюда. Своеобразность местной кухни оставалась для Лизы непостижимой. Она не представляла, как людям нравится есть такую пищу. Все блюда, за исключением сладостей, сдабривали огромным количеством приправ, чтобы жгло рот и приходилось каждый кусок запивать водой или, что предпочитало большинство, вином. Сладости, наоборот, были слаще сладкого, до отвращения. Лиза подумала, что ей неудобно есть при Альберте, что она с горящим куском во рту будет выглядеть непривлекательно. Но есть хотелось тоже. И Лиза стала есть маленькими порциями в напряжённо сжатые губы. Один раз ей попалась маленькая косточка. Лиза не решилась выплёвывать её хотя бы на вилку – Альберт смотрел на неё в этот момент – и проглотила. Ей показалось, что от внимательного взгляда Альберта это не ускользнуло, и она вспыхнула красным по всему лицу.

– Скажите, Амалия, – продолжал беседу Альберт, – вы всегда такая красивая?

– Нет, только по средам и пятницам.

– Сегодня суббота. Значит, мне ещё предстоит увидеть пик вашей красоты.

– Это зависит от вас.

Весь ужин велась беседа ни о чем, изобиловавшая комплиментами, часто прямыми, иногда завуалированными. Альберт знал, как вести себя с женщинами.

Лиза понимала, что приближался момент, когда ей надо будет сделать выбор варианта дальнейшего продолжения ситуации. Её обуревали сомнения. Альберт же всеми силами давил на свою чашу весов и приподнимал противоположную. Его устраивал только один исход, иначе он зря терял этот вечер и часть небольших своих средств. Если капля точит камень, имея на то много времени и мало сил, то Альберт имел мало времени, но много сил и боролся не с прочным камнем, а со слабой женщиной. К концу ужина Лиза согласилась посетить квартиру Альберта с целью просмотра собрания произведений искусства. Оба понимали, что предлог стар как мир – второе место после распития кофе, однако идти пить кофе из кафе, где этот кофе навязывался целой стеной названий и рецептур, выглядело бы уж слишком прямолинейно.

Альберт жил не близко. Весь путь до его дома они прошли пешком, занятые беседой, и не заметили, как пролетел час. Им интересно было вместе. У Альберта на самом деле оказалась коллекция дешёвых репродукций, подобранных со вкусом для демонстрации гостьям. Квартира состояла из двух комнат. Одна, совмещённая с кухней, считалась гостиной, другая, где стояла широкая кровать – самая крупная трата в жизни Альберта, должная называться спальней, если бы предназначалась в первую очередь для сна, задумывалась для гостей, милых и ласковых.

Сколько их побывало здесь? Лиза попыталась почувствовать это. Много мелких, незначительных по отдельности деталей вместе образовывали картину жизни Альберта, той её части, которую он не стремился показывать новым своим трофеям. Постель выглядела безупречно, особенно на фоне общего беспорядка. Дорогие шёлковые простыни – непозволительная роскошь для человека скромного достатка – не казались неуместными, в них читался смысл существования Альберта. Темно-вишнёвый цвет их был, во-первых, эротичным, а во-вторых, немарким, скрывал пятна от пролитого вина, и стирать такие простыни можно было реже. Но Альберт регулярно стирал и гладил их, зная, что женщине будет приятней лежать в свежей постели, не думая о своих предшественницах, всякий раз, замечая аромат чужих духов. Знание это пришло к нему с опытом ряда отказов.

Они сидели в гостиной, пристально рассматривали пейзаж, зимний лес, следуя словам Альберта о возможности полного погружения в шедевр, когда Лиза ощутила на своей руке ладонь, тёплую, мягкую. Лиза растерялась. Она ждала этого, ждала большего, а тут от лёгкого прикосновения впала в ступор и оставалась в нем и в объятиях, и унесённая во вторую комнату, до тех пор, пока жаркие ласки не разбудили её чувственность.

Лиза не помнила, как уснула, вино знало свою работу. Поутру её растолкал Альберт:

– Вставай, тебе пора.

Он не выглядел галантным кавалером, каким был вчерашним вечером. Уставший и сердитый он желал одного – выпроводить Амалию-Лизу из своего дома. Она больше не нужна была ему. Он прибавил ещё одну единичку к счету своих побед. Он оставил ей в памяти свою метку. Он не хотел тратить на неё своё время. Ему надо было отоспаться, чтобы вечером во всеоружии выйти на тропу охоты за одинокими скучающими курортницами. Он поцеловал её и вымученно улыбнулся на прощание, всё, на что его хватило.

Лиза брела в гостиницу. Утреннее поведение Альберта оставило в её душе неприятный осадок. Она не строила иллюзий в отношении этого человека, но мог же он притворяться влюблённым до конца. Она не глупа, не стала бы преследовать его, ей достаточна одна чудесная ночь. Лиза думала, что её без особых церемоний вытолкали за дверь, а значит, ночью ею воспользовались, воспользовались практически бесплатно, за пару бутылок дешёвого вина. Она чувствовала себя грязной и потому ещё, что не умылась, не почистила зубы. Ей хотелось скорее оказаться в гостинице, принять душ. Но скорее не получалось. Система транспорта в этом городе была иная, непонятная ей. Она не умела заказать такси, боялась автобуса. Оставалось идти пешком, благо прямые улицы города и видимое отовсюду море не позволяли заблудиться.

Спустя долгий час мучительной ходьбы Лиза вошла в гостиницу. В номере она увидела спящего Ивана. Он лежал на кровати одетый, в неловкой позе, из угла рта вытекала тонкая струйка слюны. Комнату наполнял тяжёлый запах перегоревшего в желудке спиртного. Всё указывало на то, что Иван пьян, пьян давно и сильно. На столе стоял пустой бокал, другой валялся около кровати. Бутылки нигде не было видно, значит, бокалы внесли в номер уже наполненные. Из пепельницы торчал окурок тонкой дамской сигареты. Мучительная ревность навалилась на Лизу, закрыла путь воздуху. Она не желала думать об этом, но сознание помимо воли рисовало ей картины одна ужасней другой. При этом Лиза знала, что подспудно щадит себя, и что действительность должна превосходить самые худшие её представления. Она встала под душ, теша себя воспоминаниями ночи с Альбертом, от этого ей становилось как будто легче.

Иван проспал ещё несколько часов. Всё это время Лиза боролась с желанием наброситься на него. Сдерживала себя, поскольку Иван мог быть ещё слишком пьян, и не принято было у них будить друг друга. Всегда наоборот, берегли сон любимого. Лиза сама бы с радостью прикорнула, если бы не Иван, лечь рядом с которым не давала ревность.

Наконец, Иван проснулся, перевернулся на спину, закинул руки под затылок и улыбнулся, глядя из щелей опухших век.

– Ты вернулась, я так счастлив.

– А я нет! – выкрикнула Лиза. Я так страдала, думала только о нем, и что я вижу?! Ты без меня зря времени не терял!

– Не кричи. Всё пустяки, – сказал Иван. – Да, здесь была женщина. Мы просто говорили. Ты зря заводишься.

– Зря?! Ты приводишь к нам других женщин и говоришь мне: пустяки!

– Тише, люди услышат.

– А мне плевать! Пускай слышат, пускай все знают кто ты такой!

– Перестань. Сама-то где пропадала? Что-то мне говорит, что ты повеселилась получше меня.

– Я не желаю говорить на эту тему, – выдавила Лиза сквозь подкатившее к горлу рыдание. – Не думай, что нападение – это лучшая защита.

– Кто ещё из нас защищается? – теперь ревновать наступила очередь Ивана.

Минутная растерянность в облике, во взгляде выдала Лизу. Иван читал её как раскрытую книгу. Ну и пусть, он не должен ревновать. Лиза считала, что её приключение не имеет никакого значения для их отношений. Ведь это было просто развлечение. Её сердце принадлежало Ивану. Навсегда. Лиза пыталась объяснить это, тронуть Ивана, обрадовать его своей любовью. Он же не радовался, а сердился, требовал подробностей происшедшего с Альбертом, пуще гневался, получив желаемое.

– Как ты могла?! – кричал он, тряся бессильными кулаками у Лизиного лица. – Ты же всё испортила!

– Как ты, так и я, – поджимала губы Лиза. – Ты сам во всем виноват. Не надо было расходиться вчера, не надо было приводить женщину. Я чувствовала, что ты всё затеял специально.

Иван мучился, страдания души вызывали в нем физическую боль, читавшуюся на лице. В моменты, когда в поле зрения попадали бокалы, окурок, Лиза открывала самые интимные подробности общения с Альбертом, злорадствовала, видя, как тяжело воспринимает их Иван. В эти минуты ей было легче самой. Ревность Ивана, превосходившая её собственную, как будто заглушала её. Лиза понимала, что нельзя было говорить всё это, что сейчас они как никогда близки к разрыву, но не способна была остановиться, сама терзаемая ревностью.

Иван был близок к сумасшествию. Он хватал Лизу за одежду, замахивался на неё и, в конце концов, повалил на кровать, обхватил шею пальцами с тем, чтобы убить. На счастье, номер был оборудован особой системой, издававшей зычный сигнал в случае опасности для жизни кого-то из постояльцев. Иван оттолкнулся от Лизы, зарылся лицом в подушку и горько заплакал. Слезы несли облегчение, заплакала и Лиза, прижалась к Ивану. Так лежали они и плакали, в очередной раз прощая друг друга.

Назавтра они вдвоём пошли к морю. Стояла жаркая солнечная погода, неизменная в середине лета в этом городе. Всё население, и постоянное, и временное, скопилось на пляжах. Лиза увлекла Ивана туда, где позавчера встретила Альберта. Ей хотелось, чтобы Альберт был там, чтобы увидел её счастливую, с лучшим в мире мужчиной, чтобы пожалел, что обошёлся с ней так бестактно. Но Альберта на пляже не было, ведь просыпался он ближе к вечеру, и вечер был ему утром, а утро – вечером. И был он бездельником, перебивавшимся случайными заработками, а не инженером, журналистом или лётчиком, как обычно представлялся.

Иван плавал, Лиза лежала с видом загоравшей. Она покрыла тело защитным кремом, и теперь лежание под солнечными лучами не имело практического смысла. Лиза смотрела в бездонную голубизну неба, иногда ей казалось, что она падает ввысь и тогда, пугаясь, вжималась спиной в песок.

Иван купался уж очень долго. Лиза обеспокоилась, не нашёл ли он там симпатичную незнакомку. Ей, как ревнивой, вероятность того, что он утонул, казалась минимальной и среди других возможных причин его долгого отсутствия наилучшей.

Лиза встала и посмотрела в море. Десятки людей купались в нем. У берега толпились дети, взрослые подальше, сильные мужчины, к которым причислялся Иван, ещё дальше, у самых ограничительных буйков. Там же крутились легкомысленные блондинки с надувными вспомогательными средствами. Издали среди голов Ивана было не узнать, зато он увидел Лизу и помахал ей. Лиза убедилась, что рядом с ним ни одной блондинки, успокоилась и легла дальше нежиться под солнцем.

Иван тоже лежал в воде. Он взял с собой особые поплавки, надевавшиеся на щиколотки. С ними можно было лежать на спине сколько угодно долго и не тонуть при этом. Иван удивлялся Лизиной способности находиться на берегу в такую жару. В воде было легко и комфортно. В голове крутились разные мысли, большей частью тоже лёгкие и комфортные, до тех пор, пока не спотыкались об Альберта. На нем мысли вязли, застревали, не хотели менять объект. Иван с усилием ломал их течение. Думал о больших морских змеях, чей укус смертелен. Он не знал, где они водятся, и не исключал вероятности нахождения такой твари, а ещё акулы и многих других животных прямо под ним. И только этот страх отгонял размышления об измене супруги.

Для Лизы воспоминание об Альберте, а она тоже думала о нём, были неприятны только в части её ухода из его дома. Время от времени она приподнималась и оглядывала пляж, надеясь увидеть его. Тщетно.

Настал час обеда. Иван вылез из моря. Он вполне отдохнул, и ему надоело купаться, наскучил этот пляж. Он намеревался погулять по городу, а заодно и поесть. Что касается Лизы, то она, не такой деятельный человек, готова была лежать бесцельно до самого вечера. Но она пошла с Иваном, поскольку отпускать его одного было нельзя, и встреча с Альбертом без него теряла смысл.

Лиза заманила Ивана в то самое кафе, где ужинала с Альбертом. Ивану острая кухня нравилась – неприятное открытие Лизы, верившей ранее в общность их вкусов. Он съел заказ полностью, и половину Лизиной порции тоже, посчитал, что этого мало, заказал ещё и съел это всё. Пока он ел, Лиза томилась одиночеством, ожиданием. Мало вещей тоскливей, чем смотреть на то, как твой спутник всецело занят чем-то или кем-то другим, и ждать, когда он уделит толику внимания тебе. Иван ел с аппетитом, не следуя этикету. Откусывал очень большие куски, тут же шумно запивал. Так едят или слишком голодные, или невоспитанные люди. Лиза отметила, что Иван так ел всегда. Другое дело Альберт, от него веяло аристократизмом и за столом. Лиза поймала себя на моменте неприязни к Ивану и испугалась этого.

Потом гуляли по городу. Но скучно им было гулять. Исчезло то, что давало им радость друг от друга только, сгорело как будто, вчера сгорело, изменило их. Хотелось увидеть, почувствовать что-то новое, необычное, а то мир становился всё скучнее и скучнее. Развлечения, которые предлагал город, были либо непонятны им, либо неинтересны, либо многократно испробованы прежде. Иван попытался завязать беседу, но споткнулся об отсутствие желания напрячь мозг в поисках темы. Душа его съёжилась вокруг комка горечи, который, как он полагал, не рассосётся никогда, лишь высохнет, чтобы колоть временами.

Раньше они часами бродили взявшись за руки, не видя ничего вокруг, не чувствуя течения времени. Теперь тяготились друг другом. Они немного ещё погуляли, утомившись от этой прогулки, и вернулись в гостиницу.

– Наверное, мы отдохнули, – предположил Иван, – оттого так невесело.

Лиза хотела было сказать, почему по её мнению невесело, напомнить ему об окурке и бокалах, но вспомнила об Альберте, которым Иван не преминул бы попрекнуть в ответ, и промолчала. Иван тоже подумал об Альберте, но не сказал вслух, боясь вызвать гнев Лизы. Весь день Лиза закатывала глаза, сжимала кулаки и кричала на Ивана, стоило тому вернуться к обсуждению её приключения. Иван не переносил её такого настроения и предпочитал не затрагивать щекотливые темы.

– Поедем домой прямо сейчас, – предложил Иван.

– Да. Поспим в машине. На ходу.

Обратный путь показался короче. Может быть, потому что нового и прежде неведомого уже не ожидалось, а скорее всего, из-за того, что большую часть его они проспали. До дома добрались к вечеру следующего дня, в течение которого продолжали дуться друг на друга.

Но в привычной обстановке своей квартиры всё переменилось. Путешествие и приключение в нем казались далёкими, сродни просмотренному фильму.

– Я соскучился по тебе прежней, – сказал Иван, – по доброй и радостной.

– А я по тебе, – ответила Лиза. – Ты был таким несносным.

И они обнялись. Их ладони истосковались по теплу, по нежной ладошке одной и сильной другого. Они долго сидели, взявшись за руки, с мокрыми от слез глазами, радуясь сами не осознавая полностью чему, чему-то огромному, бесконечному. Чему-то всегда их сопровождавшему, много более сильному, чем простая любовь.

– Пошли, скорей пошли к ним, – прошептал Иван. – Надо сказать им о нашем счастье. О нашем с ними счастье.

Они стояли рука в руке у гранитного прямоугольника, могильного памятника, на котором были написаны их же имена. Они верили, что души с небес спускаются сюда, к прежним своим вместилищам, и говорили с ними. Им было, о чем говорить. Ведь были они не просто точными копиями тех, кто уже много лет покоился под этим камнем, носителями их памяти, их характеров. Были они ими самими, которые, однажды заснув, проснулись назавтра молодыми и здоровыми, чтобы остаться такими навечно, чтобы перенести в вечность свою любовь, что однажды дожила с ними до глубокой старости, не угасла со временем, а разгорелась ещё пуще. И поклялись они себе прежним, из смертной плоти, что сберегут эту любовь каждый в себе и каждый в другом, как клялись всякий раз, приходя сюда. Не заботила их клятва ни раньше, ни теперь, простой ритуал. Всё равно, что дать клятву дышать. Только кольнуло слегка в груди Ивана, кольнуло и растаяло.