Текст книги "Жуков. Маршал жестокой войны"

Немецко-фашистские части были застигнуты врасплох. Противник решил, что советская сторона сама перешла в наступление. Это, естественно, спутало его планы, внесло растерянность в ряды немецких солдат. Врагу потребовалось около двух часов, чтобы привести в порядок свои войска. Только в 4 часа 30 минут он смог начать артиллерийскую подготовку. Началась она ослабленными силами и неорганизованно.

В 5 часов 30 минут орловская группировка немецко-фашистских войск перешла в наступление на 40 километровом фронте всей полосы обороны 13-й армии и на примыкавших к ней флангах 48-й и 70-й армий.

В первый день наступления противник ввел в бой массу танков, в том числе «тигров», и тяжелых самоходных артиллерийских установок «фердинанд».

Наступление поддерживалось сильным артиллерийским огнем и ударами авиации с воздуха. До 300 бомбардировщиков, действуя группами по 50 – 100 самолетов, бомбили всю тактическую глубину нашей обороны, и главным образом огневые позиции артиллерии. В боевых порядках танковых групп следовала пехота на бронетранспортерах и в пешем строю.

Немецкое командование, видимо, рассчитывало повторить атаку, подобную той, которую оно предприняло летом 1942 года из района Курска в направлении на Воронеж. Однако враг жестоко просчитался: время было не то.

Наша артиллерия, минометы, «катюши» и пулеметы встретили наступавших сильным огнем. Орудия прямой наводки и противотанковые ружья в упор расстреливали вражеские танки. Активно действовала и наша авиация.

Завязались тяжелые, упорные бои. Попадая на наши минные поля, вражеские танки подрывались один за другим. Идущие за ними машины по их следам продолжали преодолевать заминированные участки. «Тигры» и «фердинанды» своим огнем прикрывали действия средних танков и пехоты.

Атакованные этой стальной лавиной, наши войска самоотверженно сражались, используя все средства поражения врага. Против танков применялись и 45-миллиметровые пушки. Броню «тигров» они пробить не могли. Стреляли с близкого расстояния по гусеницам. Саперы и пехотинцы под ураганным огнем подбирались к остановившимся вражеским машинам, подкладывали под них мины, забрасывали гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Стрелковые подразделения в это время своим огнем отсекали следовавшую за танками пехоту и контратаками истребляли ее.

К 11 июля фашистские войска, понеся огромные потери и не добившись успеха, прекратили наступление. За шесть дней непрерывных атак противнику удалось вклиниться в пашу оборону всего от 6 до 12 километров.

Таким образом, войска Центрального фронта выполнили задачу. Упорным сопротивлением они истощили силы врага и сорвали его наступление. Северной группе немецко-фашистских войск, наступавшей с Орловского выступа силами восьми пехотных, шести танковых и одной моторизованной дивизий при поддержке 3500 орудий и свыше 1000 самолетов, не удалось прорваться навстречу своей южной группе, пробивавшейся на Южном фасе Курской дуги.

Наш левый сосед – Воронежский фронт тоже остановил врага, которому здесь удалось вклиниться на 35 километров. Ватутину хорошо помогли резервы, созданные Ставкой. Войска Воронежского фронта постоянно усиливались частями из Степного военного округа, преобразованного 9 июля в Степной фронт. А затем этот фронт перешел в наступление и отбросил врага на прежние позиции.

Нам не понадобилось воспользоваться резервами Ставки, справились без них, потому что правильно расставили силы, сосредоточили их на том участке, который для войск фронта представлял наибольшую угрозу. И враг не смог одолеть такую концентрацию сил и средств. Воронежский же фронт решал задачу обороны иначе. Он рассредоточил свои силы почти равномерно по всей полосе обороны. Именно поэтому, на мой взгляд, враг смог здесь продвинуться на сравнительно большую глубину, и, чтобы остановить его, пришлось втянуть в оборонительное сражение значительные силы из резерва Ставки.

* * *

15 июля нашему Центральному фронту предстояло двинуться вперед своим правым флангом. В этой операции приняли участие и армии левого крыла Западного фронта – они наносили удар в южном направлении. Навстречу им на северо-запад, на Кромы, должны были наступать войска правого крыла Центрального фронта. Брянский фронт наносил два удара с задачей рассечения орловской группировки противника и охвата Орла с севера и юга.

Таким образом, замысел операции сводился к раздроблению вражеской группировки и уничтожению ее по частям. Но при этом не было учтено, что такие действия чрезмерно рассредоточивают наши силы. Мне кажется, что было бы проще и вернее нанести два основных мощных удара с севера и юга на Брянск под основание Орловского выступа. Но для этого надо было дать время, чтобы войска Западного и Центрального фронтов произвели соответствующую перегруппировку. В действительности же снова была проявлена излишняя поспешность, которая, по-моему, не вызывалась сложившейся обстановкой. В результате войска на решающих направлениях выступили без достаточной подготовки. Стремительного броска не получилось. Операция приняла затяжной характер. Вместо окружения и разгрома противника мы, по существу, лишь выталкивали его из Орловского выступа. А ведь, возможно, все сложилось бы иначе, если бы мы начали операцию несколько позже, сконцентрировав силы на направлении двух мощных, сходящихся у Брянска ударов.

Мне кажется, что недостаточно было учтено и то обстоятельство, что на орловском плацдарме немецкие войска находились свыше года и успели создать здесь прочную, глубоко эшелонированную оборону. В последнее время орловская группировка противника значительно пополнилась соединениями, переброшенными с других участков фронта и с запада. Правда, эти войска понесли тяжелые потери во время наступления, но даже в таком состоянии они значительно усиливали оборону плацдарма. Чтобы поднять дух своих солдат, гитлеровское командование объединило войска 2-й танковой и 9-й армий, занимавших Орловский выступ, под началом генерал полковника Моделя, который пользовался особым доверием Гитлера и слыл непревзойденным мастером обороны, особенно после длительных боев на ржевско-вяземском плацдарме. К нам в руки попал приказ этого генерала в связи с вступлением в командование. Приказ начинался так: «Солдаты, я с вами!»

Перейдя в наступление своим правым флангом, войска Центрального фронта стали медленно продвигаться вперед, преодолевая упорное сопротивление гитлеровцев, умело использовавших свои хорошо оборудованные рубежи.

Нам в буквальном смысле слова приходилось прогрызать одну позицию за другой. Противник применял подвижную оборону: пока одни его части оборонялись, другие занимали новый рубеж в 5–8 километрах. Враг то и дело бросал в контратаки танковые войска, а их у него оставалось еще достаточно. Широко применял он маневр силами и средствами по внутренним линиям своей обороны.

С трудом продвигались вперед и войска Брянского и Западного фронтов. Прорвать оборону противника на всю глубину им не удавалось.

Наступление развивалось медленно. Тем не менее мы и войска соседнего Брянского фронта упорно, шаг за шагом продвигались вперед.

По сведениям партизан, подтверждавшимся показаниями пленных, противник продолжал перебрасывать на орловский плацдарм все новые соединения с других участков. Особенно он усиливал свои фланги, способствуя этим планомерному отходу войск, оборонявшихся в вершине выступа.

Общими усилиями трех фронтов – Западного и Центрального, наносивших удары с севера и юга, и Брянского, наступавшего с востока, – орловская группировка вражеских войск была разгромлена. 5 августа дивизии Брянского фронта освободили Орел. А к 18 августа войска Центрального фронта во взаимодействии с Брянским фронтом изгнали гитлеровцев со всего Орловского выступа и подошли к мощному вражескому рубежу «Хаген».

3 августа перешли в наступление войска Воронежского и Степного фронтов. 5 августа был освобожден Белгород. В ознаменование освобождения Орла и Белгорода вечером 5 августа в Москве был произведен первый в истории Великой Отечественной войны артиллерийский салют. Родина славила войска Центрального, Воронежского, Брянского, Западного и Степного фронтов, доблестно выполнивших свои боевые задачи.

* * *

Подводя некоторые итоги оборонительного сражения на Курской дуге войск Центрального фронта, мне хочется отметить характерные моменты, о которых я и раньше упоминал, поскольку считаю их принципиальными и они меня всегда беспокоили. Первый из них – роль представителей Ставки. У нас был Г. К. Жуков. Прибыл он к нам вечером накануне битвы, ознакомился с обстановкой. Когда зашел вопрос об открытии артиллерийской контрподготовки, он поступил правильно, поручив решение этого вопроса командующему фронтом.

Утром 5 июля, в разгар развернувшегося уже сражения, он доложил Сталину о том, что командующий фронтом управляет войсками твердо и уверенно, и попросил разрешения убыть в другое место. Получив разрешение, тут же от нас уехал.

Был здесь представитель Ставки или не было бы его – от этого ничего не изменилось, а, возможно, даже ухудшилось. К примеру, я уверен, что если бы он находился в Москве, то направляемую к нам 27-ю армию генерала С. Т. Трофимова не стали бы передавать Воронежскому фронту, значительно осложнив тем самым наше положение.

К этому времени у меня сложилось твердое убеждение, что ему, как заместителю Верховного Главнокомандующего, полезнее было бы находиться в Ставке ВГК.

Второй важный момент – отношения Генерального штаба со штабами фронтов. Считаю, что с нашей стороны поступала достаточно полная информация. Но вот некоторые работники Генерального штаба допускали излишнее дерганье, отрывали от горячего дела офицеров штаба фронта, в том числе и его начальника, требуя несущественные сведения или выясняя обстоятельства того или иного события в не установленное планом время.

В самой напряженной обстановке Малинин (начальник штаба фронта) трижды вызывался из Генштаба к проводу для сообщения о занятии противником малозначащей высоты на участке одного из полков 70-й армии. Я бы постеснялся по этому вопросу вызывать к проводу начальника штаба дивизии, не говоря уже об армии.

Нередко из Москвы, минуя штаб фронта, запрашивались сведения от штабов армий, что влекло за собой перегрузку последних, поскольку им приходилось отчитываться и перед непосредственным командованием. Узнав о подобных фактах, я вынужден был вмешаться и в решительной форме потребовать прекратить вредную практику.

Представителям крупных штабов нужно понимать и учитывать сложность обязанностей офицеров штабов более низкого звена, а также их чрезмерную занятость, особенно во время напряженного боя, и не отрывать от работы по мелочам.

Установленная форма (кто, когда, кому и о чем доносит) должна соблюдаться и не нарушаться в первую очередь высшими штабами.

Упоминая о наблюдавшейся тенденции со стороны Генерального штаба управлять или добывать сведения от войск, минуя командование фронта, должен сказать, что в этом была погрешна и Ставка. На третий день боя меня вызвал к проводу А. М. Василевский и сообщил, что командующий 70-й армией Галанин болен, так как не мог ему членораздельно доложить об обстановке на участке армии. Доложив Василевскому последние данные о положении 70-й армии, я счел нужным выехать туда лично. Прибыв в армию, никакой «крамолы» не нашел. Нормальным оказалось и здоровье Галанина.

В этом тоже было проявлено определенное недоверие, о котором я уже говорил, к командующему фронтом. Все эти тенденции особенно проявлялись со стороны представителей Ставки, находившихся при том или ином фронте.

Считаю, что такие вопросы, как разработки крупной стратегической операции с участием нескольких фронтов или отработка взаимодействия между ними, целесообразно рассматривать в Ставке путем вызова туда командующих соответствующими фронтами. Кстати, впоследствии и делалось, что приносило существенную пользу.

Бросок за Днепр

Приказано готовиться к новой операции. Центральный фронт должен наступать в юго-западном направлении на Шостку, Бахмач, Нежин, Киев, форсировать реки Десну и Днепр и во взаимодействии с Воронежским фронтом овладеть Киевом. Разграничительная линия с соседом – станция Ленинская, Терны, Красный Колядин, Ичня, Киев.

Общий замысел Ставки – разгромить вражеские силы на южном крыле советско-германского фронта, освободить всю Левобережную Украину, с ходу форсировать Днепр и захватить на его правом берегу плацдармы. Выполнение этой задачи возлагалось на войска пяти фронтов – Центрального, Воронежского, Степного, Юго-Западного и Южного.

На подготовку нам дали десять дней. Срок, конечно, явно недостаточный. Но откладывать наступление нельзя: всякое промедление враг использует для усиления своих войск и создания прочной обороны. А у нас уже имелась данные, что гитлеровцы спешно оборудуют мощный рубеж по рекам Днепр и Сож – часть так называемого «Восточного вала». Белорусские и украинские партизаны сообщили, что на этом рубеже противник усиленно строит укрепления, подводит сюда войска. Значит, будет держаться крепко.

Мы ясно представляли себе, насколько трудна и ответственна задача, которую должны решить войска нашего фронта. А они еще не отдохнули после жарких боев на Курской дуге, не успели восполнить потерь. Надо было их обеспечить продовольствием, боеприпасами, фуражом и горючим…

26 августа Центральный фронт после некоторой перегруппировки начал наступление. Мы учитывали все трудности, но, откровенно говоря, упорство противника превзошло наши ожидания. Несмотря на ураганный огонь нашей артиллерии и непрерывные удары с воздуха, гитлеровцы не только не покидали позиций, но и предпринимали яростные контратаки. Десятки танков, сопровождаемые густыми цепями автоматчиков и целыми эскадрильями самолетов, устремлялись навстречу нашим войскам. Бои на земле и в воздухе не стихали ни на минуту.

Поскольку мы наносили удар на сравнительно узком фронте, противник имел возможность быстро усиливать свои войска на этом направлений за счет ослабления других участков, короче говоря, делал то же, что и мы в оборонительном сражении на Курской дуге. Надо было лишить его этой возможности. На второй день нашего наступления я приказал командующему 60-й армией генералу И. Д. Черняховскому нанести вспомогательный удар частями его левого фланга, собрав для этого как можно больше сил.

Черняховский сразу понял мою мысль. Очень быстро он сосредоточил в районе предполагаемого удара несколько наиболее крепких дивизий, смело идя даже на известное оголение участков своего правого фланга. И вот войска Черняховского устремились вперед. Если на главном направлении наши части в результате тяжелых боев за четыре дня наступления продвинулись всего на 20–25 километров, то умело организованный Черняховским удар сразу принес более ощутимые результаты. Не встречая сильного противодействия противника, войска 60-й армии продвинулись далеко вперед. Используя наметившийся на этом направлении успех, мы немедленно начали усиливать армию Черняховского фронтовыми резервами, придали ей авиацию.

Черняховский, развивая наступление, к вечеру 31 августа продвинулся уже на 60 километров и расширил прорыв по фронту до сотни километров. Его войска приближаются к Конотопу. Мы уже на территории Украины…

Мобилизуем весь фронтовой автотранспорт для переброски войск и техники в район прорыва. Снова помог опыт, приобретенный в оборонительном сражении под Курском. Научились мы быстро маневрировать силами. Сейчас это получилось у нас лучше, чем у противника. Немцы поняли, какую угрозу для них создает продвижение наших войск на конотопском направлении, и стали спешно перебрасывать сюда свои резервы. Но лавину наших войск враг остановить уже не смог.

Надо сказать, что немецко-фашистское командование стало все чаще допускать просчеты. Вот и сейчас оно не разобралось вовремя в обстановке и не успело парировать удар…

Войска 60-й армии, преследуя разбитого противника, сминая его части, пытавшиеся остановить наше продвижение, 6 сентября овладели Конотопом, еще через три дня – Бахмачом. Южнее этого города были окружены и после двухдневного боя разгромлены четыре вражеские пехотные дивизии. 15 сентября после короткого боя войска Черняховского освободили Нежин.

Дорога на Киев была открыта.

Я побывал у Черняховского после того, как его войска освободили Нежин. Солдаты и офицеры переживали небывалый подъем. Они забыли про усталость и рвались вперед. Все жили одной мечтой – принять участие в освобождении столицы Украины. Такое настроение, конечно, было и у Черняховского. Все его действия пронизывало стремление быстрее выйти к Киеву. И он многого достиг. Войска 60-й армии, сметая на своём пути остатки разгромленных вражеских дивизий, двигались стремительно, они уже были на подступах к украинской столице.

* * *

Каково же было наше разочарование, когда во второй половине сентября по распоряжению Ставки разграничительная линия между Центральным и Воронежским фронтами была отодвинута к северу, и Киев отошел в полосу соседа! Нашим главным направлением теперь становилось черниговское.

Следует заметить, что в это время правофланговые армии соседа слева – Воронежского фронта вели еще бои на рубеже Ромны, Лохвица, отстав от нашего левого крыла на 100–120 километров.

Я счел своим долгом позвонить Сталину. Сказал, что не понимаю причины такого изменения разграничительной линии. Ответил он коротко: это сделано по настоянию товарищей Жукова и Хрущева, они находятся там, им виднее.

Такой ответ никакой ясности не внес. Но уточнять не было ни времени, ни особой необходимости…

Наступление развивалось успешно. К концу сентября войска правого крыла Центрального фронта на всем протяжении достигли реки Сож и готовились к ее форсированию, а войска левого крыла к этому времени захватили и прочно удерживали плацдармы на западном берегу Днепра.

Задача, поставленная Ставкой, была выполнена полностью.

Быстрое продвижение войск нашего левого крыла на киевском направлении заставило противника поспешно отводить свои дивизии, действовавшие против Воронежского фронта. Это, конечно, сильно помогло соседу, И все-таки жаль, что нам не разрешили нанести удар во фланг и тыл вражеским войскам, используя нависающее положение частей 60-й армии. В этом случае мы смогли бы не только более эффективно помочь соседу, но и не дали бы противнику отвести войска за Днепр.

5 октября Ставка приняла решение о передаче 13-й армии Пухова и 60-й Черняховского с занимаемыми ими участками Воронежскому фронту.

В разговоре со мной по ВЧ Сталин сказал, что Центральный фронт свою задачу выполнил. Теперь наш фронт переименовывался в Белорусский и на него возлагались новые задачи.

Неудавшиеся попытки Воронежского фронта наступать с небольшого букринского плацдарма в излучине Днепра южнее Киева вынудили Ставку приостановить здесь боевые действия, чтобы дать войскам возможность лучше подготовиться к операции более широкого масштаба, чем только освобождение Киева. И это решение было абсолютно правильным. Войска прошли огромное расстояние, устали, сильно растянулись, тылы отстали. Ставка отвела время на перегруппировку сил, подтягивание тылов и техники, чтобы фронт лучше подготовился к новому наступлению.

Начали готовиться к решению новых задач и мы. Работа эта велась на ходу: войска не прекращали наступления. В связи с предстоящей передачей Воронежскому фронту 13-й и 60-й армий встал вопрос о фронтовых средствах усиления, которые находились на направлении действий этих войск, наносивших главный удар. Отдать мы их не могли, так как без них нельзя было приступить к выполнению новой задачи. С другой же стороны, было очень жалко ослаблять эти армии. Сейчас бы, не теряя времени на перегруппировки, использовать выгодное положение войск Пухова и Черняховского на западном берегу Днепра, подкрепить их танками и артиллерией и ударить по Киеву с севера, пока враг не успел подтянуть сюда большие силы…

Из Москвы позвонил генерал А. И. Антонов, сказал, что Ставка интересуется моим мнением: следует ли сейчас производить салют в честь войск фронта, форсировавших Днепр?

Я ответил, что, по-моему, с салютом надо подождать: незачем раньше времени настораживать гитлеровское командование. А вот об ударе на Киев не мешало бы еще раз подумать. Антонов порекомендовал мне доложить свои соображения непосредственно Верховному Главнокомандующему. Я тут же это сделал. Сталин ответил, что вопрос о действиях войск на киевском направлении, как известно, уже решен и пересматривать его поздно, фронтовые же средства остаются в нашем распоряжении, а Пухову и Черняховскому надлежит оставить лишь штатные средства, забота об этих армиях с момента их передачи возлагается на Воронежский фронт.

– Что же касается салюта, – сказал в заключение товарищ Сталин, – то тут вы правы – лучше будет его ненадолго отложить…

* * *

Войска нашего фронта уже вели бои на белорусской земле. Людей не надо было подгонять: все дрались самоотверженно, стремясь быстрее изгнать фашистских оккупантов за пределы родной страны.

А наступать было все труднее. После тяжелых боев части поредели. Пополнение мы получали из госпиталей – выздоровевшие раненые возвращались в свои части. Значительный приток людей давал также призыв в армию граждан, проживавших на освобожденной территории. Войска все лучше оснащались вооружением и техникой, но людей по-прежнему не хватало.

Между тем, наш сосед слева – 1-й Украинский фронт после трех неудачных попыток нанести главный удар с букринского плацдарма южнее Киева наконец отказался от этого и перегруппировал свои силы на плацдарм севернее Киева.

Начавшееся 3 ноября наступление с этого направления увенчалось победой. Столица Украины 6 ноября была освобождена. Развивая успех, войска 1-го Украинского фронта значительно продвинулись на запад, освободив много населенных пунктов, в том числе город Житомир.

Освобождение Киева и широкий размах операции по изгнанию оккупантов с Правобережной Украины были для нас радостным событием…

В связи со значительным продвижением войск нашего фронта мы перенесли свой командный пункт под Гомель. Разместились в небольшом поселке из одноэтажных, преимущественно деревянных домиков, сохранившихся в приличном состоянии. Это было редкое явление. Гитлеровцы почти полностью разрушили Гомель. Красавец город был превращен в груды развалин. Враг с какой-то звериной злобой уничтожал все здания и постройки. Во время боев на улицах города наши солдаты выловили множество факельщиков, имевших специальную задачу: поджигать уцелевшие дома.

Не успели мы обосноваться на новом месте – меня вызвал к аппарату Сталин. Он сказал, что у Ватутина неблагополучно, что противник перешел там в наступление и овладел Житомиром.

– Положение становится угрожающим, – сказал Верховный Главнокомандующий. – Если так и дальше пойдет, то гитлеровцы могут ударить и во фланг войскам Белорусского фронта.

В голосе Сталина чувствовались раздражение и тревога. В заключение он приказал мне немедленно выехать в штаб 1-го Украинского фронта в качестве представителя Ставки, разобраться в обстановке на месте и принять все меры к отражению наступления врага.

Должен сознаться, что это распоряжение меня смутило. Почему разбор событий на 1-м Украинском фронте поручается мне? Но раздумывать было некогда.

Важно сейчас как можно быстрее ознакомиться с обстановкой и принять решение, не допуская поспешности и соблюдая полную объективность и справедливость. Так я и поступил, прибыв на место.

Штаб фронта располагался западнее Киева – в лесу, в дачном поселке. Ватутин был уже предупрежден о нашем прибытии. Меня он встретил с группой офицеров управления фронта. Вид у него был озабоченный.

Н. Ф. Ватутина я знал давно: в Киевском Особом военном округе он был начальником штаба. Высокообразованный в военном отношении генерал, всегда спокойный и выдержанный.

Как я ни старался, дружеской беседы на первых порах не получилось. А ведь встретились два товарища – командующие соседними фронтами. Я все время пытался подчеркнуть это. Но собеседник говорил каким-то оправдывающимся тоном, превращал разговор в доклад провинившегося подчиненного старшему. В конце концов я вынужден был прямо заявить, что прибыл сюда не с целью расследования, а как сосед, который по-товарищески хочет помочь ему преодолеть общими усилиями те трудности, которые он временно испытывает.

– Давайте же только в таком духе и беседовать, – сказал я.

Ватутин заметно воспрянул духом, натянутость постепенно исчезла. Мы тщательно разобрались в обстановке и ничего страшного не нашли.

Пользуясь пассивностью фронта, противник собрал сильную танковую группу и стал наносить удары то в одном, то в другом месте. Ватутин вместо того, чтобы ответить сильным контрударом, продолжал обороняться, в этом была его ошибка. Он мне пояснил, что если бы не близость украинской столицы, то давно бы рискнул на активные действия.

Но сейчас у Ватутина были все основания не опасаться риска. Помимо отдельных танковых корпусов две танковые армии стояли одна другой в затылок, не говоря об общевойсковых армиях и артиллерии резерва РГК. С этим количеством войск нужно было наступать, а не обороняться. Я посоветовал Ватутину срочно организовать контрудар по зарвавшемуся противнику. Ватутин деятельно принялся за дело. Но все же деликатно поинтересовался, когда я вступлю в командование 1-м Украинским фронтом. Я ответил, что и не думаю об этом, считаю, что с ролью командующего войсками фронта он справляется не хуже, чем я, и что вообще постараюсь поскорее вернуться к себе, так как у нас и своих дел много. Ватутин совсем повеселел.

Свои выводы об обстановке, о мероприятиях, которые уже начали проводиться войсками 1-го Украинского фронта, и о том, что Ватутин, как командующий фронтом, находится на месте и войсками руководит уверенно, я по ВЧ доложил Верховному Главнокомандующему и попросил разрешения вернуться к себе. Сталин приказал донести обо всем шифровкой, что я и сделал в тот же день. А на следующее утро мне уже вручили депешу из Ставки с разрешением вернуться к себе на Белорусский фронт.

С Ватутиным мы распрощались очень тепло. Оба были довольны, что все окончилось так благополучно. Настроение свое Ватутин выразил в крепком-крепком рукопожатии. Из ответа, полученного из Москвы, я понял, что и Ставка считала, что я справился с ролью ее представителя.