Текст книги "Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!"

– А ответь мне, Кузя, как там с цементным делом у нас работа идет? Готовят ли порошок, какой нужен? – спросил я поручика.

– Да еще с осени, почитай, начали, как ты и велел Дмитрию. Мастеров с Москвы пригласили, да вот времени все равно мало…

– Не жалеешь, что за дело взялся столь кропотливое? – спрашиваю поручика.

– Нет, что ты, ваше высочество, хоть какое-то разнообразие. Да и столь нужное производство необходимо в секрете держать, я-то это понимаю, в отличие от остальных. Они ведь не военные, могут и сболтнуть чего лишнего.

– Тут ты прав. А что, если назначить на твое место когонибудь, кому ты доверяешь? И себе руки развяжешь, и производство в сохранности, ведь нас все равно не хватает для всей губернии? – интересуюсь у Кузьмы.

– Думал я об этом, да вот только решил сам все сначала наладить: как-никак, первое дело должно на мне быть. А вот местечко, про которое мы условились, нашли почти сразу же; не говорили, правда, о нем, по той причине, чтоб все как следует проверить да разузнать, – признался Кузя.

– И что, все разузнали, что хотели?

– Да, ваше высочество, местечко это рядом, в паре верст вниз по Оке.

Сама затея цементного завода появилась не на пустом месте, правда, к сожалению, не так рано, как мне хотелось бы. Даже при первых моих посещениях строительных работ в корпусе я не думал о том, как облегчить труд строителей, попутно обретая возможность обзавестись деньгой. Что делать, увы, я человек, и думать о десяти делах одновременно попросту не могу, поэтому и получилось у меня так. Мысль о создании цементного завода подоспела только к осени 1708 года, когда ряд важных дел был сброшен на плечи моих соратников.

В сентябре вместе с мастером-строителем Андреем Вартынским, сухим, жилистым мужиком, не первый десяток лет занимавшимся строительством каменных и деревянных построек, мы с Кузьмой, взявшимся за столь перспективный проект стальной хваткой, смогли изготовить более-менее «цепкий» раствор цемента.

Естественно, мне самому пришлось подыграть друзьям – навести на мысль, так сказать. Я вспомнил, что раствор цемента, точнее сам цемент, можно изготовить без особых проблем прямо на месте, если, конечно, создать для этого необходимую базу. Что, естественно, сразу же и сделали, тем более глина и известь, основные составляющие цемента, на берегах Оки были не таким уж и редким материалом. А уж сам процесс создания мне был знаком если не в совершенстве, то уж точно на отлично: все-таки пока ты студент, можешь получить не одну специальность, а десяток разных, в зависимости от того, где работаешь на каникулах.

Так что, я думаю, уже к лету мы получим надежный и относительно дешевый строительный материал для постройки зданий и дорог. Ведь на цементном заводе можно будет делать не только саму смесь, но и те же бетонные плиты, пускай и много меньшего размера – так сказать, поменять асфальт на тот материал, который есть под рукой. А в перспективе можно будет и железобетонные плиты делать – конечно, когда добыча железа будет соответствующей.

– Ваше высочество! – оторвал меня от мыслей окрик.

Встрепенувшись, я увидел, что моего коня держит под узды один из дворовых людей, а мне навстречу идет отец Варфоломей.

– И вам не болеть, – тихо сказал я приближающемуся ставленнику Божьему и уже громче добавил: – Рад видеть вас, батюшка.

– А уж как я рад видеть тебя, сын мой! – ничуть не смущаясь, ответил духовный наставник витязей. – Есть у меня к вам разговор особый, ваше высочество…

– Что ж, коли разговор сей потерпеть не может, то пойдем поговорим.

– Простите, что не даю вам отдохнуть, ваше высочество, но дело и правда зело важное!

– Тогда тем более пойдем ко мне в кабинет!

Не теряя времени, сразу же направился к первой казарме, в которой еще при постройке была сделана отдельная пристройка высотой с первый этаж. Именно в ней я работал и отдыхал, когда удавалось выбраться в Петровку.

– Итак, что же ты хотел мне сказать, Варфоломей? – сразу взял я быка за рога, усаживаясь в мягкое кресло перед рабочим столом.

Батюшка слегка смял руками подол своего облачения, вздохнул и с какой-то тяжестью во взоре сел напротив меня, положив руки на колени.

– Знаешь, ваше высочество, что меня мучает уже не первый день? – наконец спросил меня духовный наставник витязей.

– Откуда, батюшка? Ведь ты сам не говоришь об этом, – ответил я Варфоломею, откидываясь на спинку кресла.

– Много деяний, я вижу, хочешь ты свершить со своими друзьями…

– И с тобой, отец Варфоломей, – добавил я, перебивая его.

– Да-да, конечно. Но речь сейчас пока не об этом. Как я уже говорил, вижу я, что все начинания ваши на благо Руси направлены, и душа моя в радости. Но и плачет она одновременно. Не говори ничего! Я хочу сказать, что люди устали от войн и разорений, они хотят покоя не только в душе, но и мирской жизни. Но я понимаю, что этого нельзя получить сразу, поэтому хочу просить тебя дать им покой хотя бы внутри себя, дать им веру в себя и душу свою бессмертную.

– Так я разве забираю что-либо, батюшка? – удивился я такой странной просьбе. – Я, наоборот, стараюсь им дать все, что могу, и даже больше!

– Похвальны дела твои, но речь не об этом сейчас; я говорю о том, чтобы дать людям их веру!

– Что за ересь, батюшка? – тихо спросил я его. – У людей одна вера – православная…

– Ты что, думаешь, я не понимаю этого? Я хочу, чтобы люди немного по-другому поняли себя, – так же тихо ответил мне Варфоломей, поднимая на меня свои полные боли глаза, словно что-то упало и замерло внутри него, не в силах вынести той борьбы, которая сжигала его изнутри.

– Я не понимаю тебя, батюшка.

– Порой я и сам не понимаю себя, ваше высочество. Когда ты дал мне возможность вырастить у юнаков ростки веры и ее понимания, я понял, что у меня появился шанс – шанс, о котором я не мог и мечтать. Я говорил, рассказывал им всем, сам же все больше понимал, что тот путь, которым идут наши иерархи, губит все светлое в душе человека… – с горечью и обидой прошептал Варфоломей.

– Отчего же ты так решил, отец Варфоломей? Ведь народ ходит, причащается, молится, и он счастлив, пускай не всегда, но люди действительно счастливы! – сказал я.

– Ты про свою губернию говоришь. А видел ли ты, что творится на Руси? – подняв глаза, напрямую спросил меня батюшка.

Не знаю почему, но мне очень сильно захотелось, чтобы этого разговора никогда не было, но в то же самое время я понимал, что вера людская – это один из тех столпов, на которых держится все. А вот каким будет сам столп – рыхлым, как трухлявое дерево, или твердым, как гранит, – решает часто не сам человек, а те, кто ведет его по земному пути к Царству Небесному.

– Так чего же ты хочешь от меня? – словно бросаясь в пучину, спросил я духовного наставника витязей.

– Не знаю, – честно признался он.

– Тогда я не смогу тебе помочь, батюшка. Могу только одно сказать: как только решишься на что-то, сразу же найди меня и посоветуйся. А еще лучше – напиши все то, о чем ты мне сказал. Да так, чтобы я сам мог понять твои мысли, чаяния и надежды. Только после этого я смогу помочь тебе, отец Варфоломей.

Подойдя к склонившему голову батюшке, я положил руки на его плечи и, прежде чем выйти из кабинета, крепко стиснул их.

Выйдя из кабинета, я все равно чувствовал себя так, будто пропустил что-то важное, такое, что в будущем обязательно мне понадобится.

«В жизни неизбежны потери… – мысленно успокоил я себя. – Думаю, не стоит здесь задерживаться. Навещу кадетов, посмотрю на сюрприз Димы – и обратно в Рязань!»

– Наконец-то, а то я уже устал тебя ждать! – появился, словно черт из табакерки, Дмитрий, уволакивая меня в свои кулуары…

Пройдя какими-то полутемными комнатами, мы с Дмитрием вышли в просторное помещение, где посередине стояла большая тренога с накинутой на ней тряпицей, под которой что-то было. Словно заправский фокусник, Дима оставил меня наблюдать за представлением, а сам ушел к треноге.

Только после этого я наконец обратил внимание на то, что было в помещении кроме треноги. Слева от нее стояла наковальня, на которой лежала болванка, видимо, исполнявшая роль кузнечного молота. Эта болванка-молот прикреплялась к огромному квадратному стволу, уходящему вглубь треноги. После того как изобретатель скинул тряпку, скрывающую от моего взора агрегат, я увидел с двух сторон от треноги большие железные колеса – маховики, к которым крепились колеса меньшего диаметра. На них же были натянуты кожаные ремни, приводящие в движение прикрепленный к этим колесам шатун, который и двигал шток поршня с самим поршнем в цилиндре, сверху которого располагался регулятор пара – труба с золотником, из которой, по идее, должны были выходить излишки пара.

Но это было в теории, а сейчас я вживую увидел механизм сделанным и доработанным. Вот только работающим ли? Пока я не стал заострять на этом внимание и стал наблюдать за Димой, возящимся с паровым котлом.

– Все, теперь ждем пять минут, – довольно сказал Кулибин, вытирая руки о какую-то видавшую виды тряпицу.

– И что должно произойти?

– Увидишь, – улыбнулся мне Дима.

Заинтригованный, я стал наблюдать, как из небольшой трубы, выходящей из печи, стал валить белесый дымок, через минуту заполнивший все помещение.

– Блин, забыл! – хлопнул себя по лбу Дима, убегая к стене возле входа.

Покопавшись на каких-то стендах, он энергично стал махать рычагом вверх-вниз, а еще через пару секунд в центре крыши поплыла кровля, открывая большой проем для воздуха. Морозец, весело защипавший щеки и нос, не заставил себя долго ждать и вместе с дымом забрал последнее тепло из помещения. А между тем тренога со всеми механизмами, не теряя даром времени, вошла во вкус и весело выпускала на свежий воздух новые клубы дыма.

– Хм, это все? – разочарованно спросил я Диму.

Не успел тот ответить, как прикрепленные к шатунам валы заходили, а болванка, лежащая на наковальне, приподнялась на десяток сантиметров и с грохотом опустилась, сотрясая наковальню под собой. Прошла пара секунд, и грохот вновь повторился.

– Как тебе это удалось, Дима? – спросил я нашего изобретателя после десятиминутного тестирования паровой машины.

– Вместе с парой кадетов сделали по тем чертежам, которые ты год назад показывал мне, плюс немного доработал от себя маленькие детали, – гордо ответил Дмитрий.

– Ты просто золото, но не жди, что теперь я буду ценить тебя на вес оного, – смеясь, искренне похвалил Диму, прекрасно понимая, что значит создание парового двигателя для России. Хотя в мире паровые машины были известны еще в середине XVII века, распространения они не получили, так как лорды и графы не были в состоянии оценить и сотой доли преимуществ, получаемых при помощи пара.

– Ну так как, доволен? – спросил меня Дима, видя, как я с восхищением осматриваю паровую машину.

– Еще бы! Ты даже не представляешь, как я рад! – честно признался я. – Что ж, вижу, что ты действительно гений! Причем с большой буквы, Дима, с очень большой буквы.

– Да ладно, глупости, ты же сам чертежи мне дал, а сделать по ним машину оказалось проще пареной репы…

– Ну, конечно, говори мне теперь.

– Тебе понравилось?

– Еще бы, это что-то необыкновенное! Готовь своих кадетов к наградам, лично награждать буду, как героев сражений. А сейчас извини, Дима, но мне надо к себе идти. Дел много…

– Конечно-конечно, – тут же отвлекся он, убегая к паровой машине.

Больше не тревожа Дмитрия, я вышел из лаборатории и, не теряя времени, отправился к себе в кабинет, благо надо было еще дописать пару важных моментов для брошюры витязей.

«Ничего себе! – ахнул я, увидев, что на дворе полная темень. – А я-то думал, еще удастся пройтись по казармам. Что ж, тогда отложим до завтрашнего утра».

Как я и хотел первоначально, пошел к себе в кабинет, где и просидел пару часов за писаниной. Благо свечи на моем рабочем месте стояли большие, что позволяло освещать его как раз настолько, чтобы я мог различать буквы на серой бумаге, производимой здесь же, в Петровке. М-да, не лампочки дневного света, конечно, но что поделаешь, хоть так-то.

Закончив с главой о противодействии кавалерии противника малыми группами, с чистой совестью отправился спать.

* * *

Февраль 1709 года от Р. Х.

Воронеж

Ночь окрасилась в багровые цвета, всполохи огненных цветков ослепляли сонных людей. В центре Воронежа, в доме одного из купцов, загорелся склад, да так быстро, что огонь тут же перекинулся на стоящие рядом со складом постройки. Дворовые люди бегали и мельтешили, стараясь усмирить разошедшуюся стихию, но все их потуги привели только к тому, что сбитый около земли пожар поднялся вверх и теперь нещадно пожирал все, до чего мог дотянуться.

Посередине двора за огненным маревом наблюдал одетый в меха хозяин дома. Еще вчера его вежливо попросили покинуть город, но он отказался, и вот уже ночью его имущество горит, уничтожая все то, что так долго и тщательно создавалось и собиралось.

– Прав был царевич, дюже прав, – то и дело повторял купец, не отрываясь глядя на летающие в ночи алые искры огромного кострища.

Челядь, не замечая ступора хозяина, старалась спасти все, что можно было, вынося на улицу утварь и мебель.

– Да сделай же что-нибудь, Боря! – крикнула в лицо купцу уже зрелая, в годах, женщина, с ужасом взиравшая на то, как прекрасный дом превращается в кучу угля.

– Успокойся, Аннушка, мы уже ничего не сделаем, – спокойно ответил купец, продолжая глядеть на пожар.

– А как же наш дом? Ты что, так и будешь стоять? – не верила своим глазам купчиха.

– Да, буду стоять, и ты будешь! Потому что я тебе уже сказал, что ничего нельзя сделать! – не выдержав, крикнул на жену купец.

В памяти Бориса Лоханькова всплыла декабрьская беседа с его высочеством царевичем Алексеем Петровичем…

Люди весело переговаривались, на время забросив все свои дела, в том числе и хозяйственные. Из дворца по велению царевича выкатили бочонки с пивом и медовухой, бесплатно угощая всех желающих. На центральную площадь города – Соборную – вынесли столы со снедью, закармливая нехитрой пищей любого желающего буквально на убой.

Между столами бегала и веселилась детвора, по площади гуляли, развлекая народ, скоморохи. Также для веселья на площади приготовили разнообразные конкурсы, от лазания по обледенелому столбу до перетягивания каната. Последний день Торгового сбора был объявлен праздничным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Весь город стоял на ушах, и только в резиденции наследника Российского царства было относительно тихо и спокойно. В темных нишах дворца беседовали между собой купцы, обсуждая новые идеи, озвученные на сборе.

Но, как и везде, после сбора появились недовольные, ведь та политика, направление которой задал царевич на этом сборе, была ориентирована на развитие среднего звена с возможностью тесного сотрудничества с наиболее богатыми и влиятельными родами купечества. Не всем купцам понравились эти идеи, ведь большинство монополий, включая государственные (соль и табак), приносили огромные деньги владельцам, а конкуренция, как известно, в таких делах не нужна совсем: это невыгодно частному лицу, но зато выгодно государству. Так что толчок к развитию частного сектора был дан, но будет ли развиваться схема отношений «человек – государство – человек» – вот в чем вопрос.

Большинство купцов, которые видели чуть дальше своего носа, поняли, что пришло новое время для торговли. Пускай пока еще только в Рязанской губернии, но все же пришло. Да-да, именно губернии.

Еще в середине осени государь Петр Алексеевич публично огласил указ о создании девяти губерний, которые делили между собой всю территорию Руси. Во главе восьми губерний стояли воеводы, а во главе девятой – наместник, царевич Алексей. Каждая из губерний делилась на провинции; те в свою очередь – на уезды, полностью подчиняющиеся воеводе или наместнику. Нельзя сказать, что Рязанская губерния была большой, нет, скорее самой маленькой из всех девяти, но зато в подвластной царевичу губернии имелись не только богатые земли и полезные ресурсы, но и умелые руки…

За сравнительно недолгое время наместничества в Рязанской губернии резко сократились нападения на караваны. Быть может, из-за того, что на обочинах дорог появились виселицы с телами работников ножа и топора, которых удалось взять живыми. В Рязани появилась надежная защита от ограблений, а также вдвое снизились пошлины. При наиболее развитых и богатых мастерских стали открываться ремесленнические школы.

Наместник, как мог, содействовал этим начинаниям, предоставляя такие условия, при которых мастер-ремесленник, при должном старании, почти не платил налогов. А это, скажу я вам, очень серьезный стимул для того, чтобы к открытию данных школ стремились и остальные ремесленники.

Все эти изменения были видны невооруженным взглядом, а особенно это замечали приезжие купцы, видящие столь разительные изменения сразу целиком…

– Купчина, тебя требует к себе его высочество! – сказал кто-то громко за спиной воронежского купца.

Повернувшись, Борис увидел, что перед ним стоит один из гвардейцев царевича, с нетерпением переминающийся с пяток на носки.

– Я весь в распоряжении его высочества, – сказал купец, чувствуя, как противно заныло под ложечкой.

– Иди за мной, – сказал гвардеец, поворачиваясь спиной к купцу.

Собираясь пройти в приемную залу, купец чуть было не пропустил поворот, в который свернул царевич, проигнорировавший находившуюся впереди дверь в приемный зал. Пройдя по полутемному коридору пару десятков метров, Борис оказался возле открытой двери, за которой находилась небольшая комната, ярко освещенная лучами солнца, беспрепятственно проходящими сквозь стеклянные окна.

– Садись, Борис. Я думаю, у нас найдутся общие темы для разговора, – глядя на купца с какой-то непонятной иронией, сказал царевич.

– Спасибо, ваше высочество, – поблагодарил купец.

– Знаешь, о чем я думаю сейчас, Борис? – спросил хозяин дома.

– Нет, ваше высочество.

– А думаю я о том же самом, о чем думал и раньше, Борис. А точнее, о проблеме голода в наших городах…

С каждым словом купец бледнел все больше и больше, не зная, чего ожидать от царевича.

– Да не трясись ты так, Бориска, я не собираюсь копаться в твоем прошлом, я хочу предложить тебе руку помощи, если, конечно, можно так сказать. Я хочу попросить тебя кое о чем, – успокоил купца наместник рязанской области.

– О чем, ваше высочество? – тихо спросил купец, чувствуя, как по телу проходит легкая дрожь, а к горлу подкатывает противный комок.

– Ты знаешь, что наш государь привез из своей поездки в Европу много всего нового, – начал царевич. – В том числе он привез семена одного растения, которое называется «картофель».

– Да, ваше высочество, я что-то слышал о нем, но говорят, что этот картофель ядовит, и к тому же на нем нет того, что можно есть, – скептически сказал купец.

– Да, на нем нет, никто и не говорит, что картофель надо собирать сверху. Все, что необходимо с него собирать, находится под землей, Борис, как у репы, только репа одна, а картофеля много, и находится он немного глубже под землей, чем репа, – пояснил купцу царевич.

– Не знаю, ваше высочество, картофель – это ведь не по старине, – с сомнением проговорил купец.

– А вот это, Борис, уже не твое дело. Ты должен взять на себя обязательство не только вырастить столько картофеля, сколько я скажу, но и распространить его в тех деревнях и селах, на которые я укажу. При этом они должны знать и понимать, как его выращивать, – улыбнулся царевич.

– Но, ваше высочество, как я смогу все это сделать, если даже в глаза его не видел, этот картофель…

– К вам на время будет приставлен один из тех крестьян, которые уже начали выращивать картофель и знают, как и что делать. От вас же потребуется одно – поддержка его начинаний и облегчение распространения картофеля в народе.

– Допустим, я возьмусь за это дело, ваше высочество, но как я смогу получить выгоду от всего этого, если люди не знают, что этот самый картофель можно есть? – спросил купец.

– Я от своего имени буду выплачивать тебе ту сумму, на которую ты вырастишь картофеля – проще говоря, я буду скупать его у тебя целиком и полностью. Скажу сразу: в деньгах ты нуждаться не будешь. Да и прочий люд не будет тебя обижать, – сказал царевич Алексей.

– Как же так, ваше высочество? – спросил Борис Митрофанович. – Я ведь в Воронеже живу.

– Для того чтобы заняться этим делом, тебе надо будет перебраться сюда, в Рязань, – ответил царевич.

– Но я не могу так сразу ответить вам, ваше высочество, – растерянно прошептал купец, ничего толком не понимая.

– Я все прекрасно понимаю, Борис, поэтому и не жду ответа прямо сейчас. Даю тебе три месяца на то, чтобы дать мне окончательный ответ, – спокойно сказал Алексей Петрович. – Но помни, что рядом со мной тебе будет безопасно, да и, чего скрывать, сытно. Не подумай, что я угрожаю, ни в коем случае, просто ты сам знаешь, что еще совсем не так давно в Москву пришлось вводить войска, чтобы выгнать оттуда ворье и разбойников. И это в столицу! А что может твориться в остальных городах Руси-матушки, я могу только догадываться. Так что думай…

– Да, пожалуй, царевич действительно был прав, – вновь повторил свои слова купец, замечая, как падает прогоревший этаж дома.

Постояв около суетящейся прислуги, Борис Митрофанович пошел к куче вещей, много выросшей с первых минут пожара. Покопавшись в ней, купец достал маленькую аккуратную шкатулку, сделанную каким-то умельцем из малахита, и открыл ее единственным ключом, всегда носимым с собой на шее. Алые отблески огня осветили небольшие бумажные свитки, сложенные внутри шкатулки. Здесь лежало все богатство купца – то, что не пропадет от пожара и не сломается, то, что так легко можно потерять в случае утери этой шкатулки…

От мыслей Бориса Митрофановича отвлек громкий крик в паре кварталов от его дома, следом за которым раздалась пара выстрелов, тут же сменившаяся чередой ругани и угроз.

– Да, определенно, царевич был прав, – в третий раз повторил купец, убирая шкатулку под шубу.

В ночи, освещенной пожаром, завыл одинокий волк, неизвестно как оказавшийся вблизи Воронежа…

Середина марта 1709 года от Р. Х.

Лесной хутор близ Рыльска

Полтора года прошло с тех пор, как шайка Корзня напала на какого-то дворянина, а потом едва ушла от погони, словно банный лист к одному месту прицепившейся к работникам ножа и топора. Немногим удалось пережить тот месяц: из более двух десятков подчиненных у Корзня остались только семеро, из которых трое были сильно ранены. И только один из этих троих смог выкарабкаться с того света, остальным же повезло много меньше, поэтому их тела так и остались в паре верст от лагеря разбойников. Благородство и забота о ближнем своем не в чести у людей данной профессии.

Но как бы то ни было, работодатель не обманул старого десятника, и тех денег, которые он получил после хорошей взбучки за фактический провал своей задачи, хватило на то, чтобы на полгода залечь на дно и зализывать раны, попутно подбирая новых подчиненных. А спустя шесть месяцев в халупу Корзня вошел до боли знакомый лакей его светлости, принесший от своего хозяина письмо, запечатанное плохоньким сургучом.

В отличие от многих людей, Корзень прекрасно понимал, что начальные навыки письма и чтения нужны и от них отказываться не только глупо, но и опасно для жизни. Ведь встречаться часто со своим влиятельным информатором и покровителем ему было нельзя. Поэтому еще на заре своей разбойничьей жизни главарь шайки разбойников пару месяцев изучал премудрости грамоты с присланным к нему лакеем его светлости, который впоследствии и стал тем связующим звеном, которое передавало наводки по караванам и проезжим купцам.

Вот и за прошедший год банде Корзня повезло пощипать тройку купчин и один небольшой караван. Правда, большую часть добычи пришлось отдать своему покровителю, но и того, что осталось, хватило шайке на безбедную жизнь чуть ли не на весь год, да и разрослась она за год чуть ли не до четырех десятков человек. Конечно, часть из них постоянно «меняется» в силу специфики разбойничьей жизни, но ведь пополнение рядов банды Корзня происходит постоянно.

Сейчас глава разбойников сидел в полутемной комнате своего дома и размышлял о том, что если через недельку не появится возможность «заработать» денег, то вполне возможно, что его прирежут в собственной постели. Раньше такие прецеденты уже были, правда, в других бандах, но ведь мысли у разбойничков очень даже схожие.

«М-да, так меня самого к дереву скоро привяжут», – грустно усмехнулся Корзень, смотря, как догорает лучина на окне. Недавно один из пришлых человечков попытался организовать переворот, за что и поплатился. Участь привязанного зимой на морозе к стволу дерева охладила ненадолго пыл зарвавшихся разбойников, но если так дела пойдут и дальше, то попытка переворота может и удаться, а это для Корзня чревато одним – смертью.

– Пошли вон, дети шелудивого пса! – раздраженно крикнул в дверь Корзень, услышав, как кто-то ругается в прихожей его дома.

Тихонько постучав в дверь, к атаману вошел молодой слуга из новеньких.

– Голова, там к тебе человек какой-то пришел, к тебе пройти хочет, – почтительно сказал прислужник.

– Какой еще… – не понял сначала главарь банды. Но потом до него дошло, кто мог к нему прийти в столь неурочное время. – Зови!

– Привет, Корзень, давненько не виделись, – поприветствовал главаря банды вошедший человек.

– И тебе не хворать, Ерема. Как здоровьице? Не болеешь? А то ведь в твои-то годы по лесам шастать не с руки, – улыбнулся Корзень щербатым ртом.

– Спасибо за заботу о животе моем, все хорошо. А про годы ты зря упомянул: я, как-никак, помоложе тебя буду, так что насчет шастанья по лесам тебе самому надо вопросик задать, – возвратил улыбку гость вожака банды.

– Так зачем ты сюда пришел, Еремей? Ведь не для того, чтобы я тебе здоровьица пожелал, – перешел к делу Корзень.

– Да, не за этим. Хозяин послал, весточку тебе передать, – усмехнулся Ерема, критически оглядывая жилище хозяина дома.

– Так давай послание и присаживайся, не стой столбом, – протянул Корзень руку к посланнику.

– Пожалуйста, – отдал запечатанное письмо Еремей, усаживаясь в подобие кресла напротив главаря.

– Так, хм… интересно… Даже так?.. Ага, ага… А вот и дело…

Читал Корзень не шибко быстро, да к тому же каждое прочитанное предложение сопровождал своими комментариями, будто вел до крайности скудный разговор с неизвестным собеседником.

– Что передать хозяину? – поинтересовался у главы банды посланник.

– Все как обычно, Ерема, как обычно, – задумчиво сказал Корзень, поглаживая густую бороду. – Только передашь, что по выполнении поручения нам столько же причитается.

– Передать-то передам, да вот согласится ли он? – неуверенно спросил Ерема: все же такое наглое, по его мнению, требование не могло просто так быть принято.

– Ты, главное, передай, а там увидишь, – хитро ощерился Корзень, довольно поглаживая бороду.

– Хорошо, я передам, – сказал Еремей, вставая с кресла. – Прощай, Корзень.

– И тебе не хворать, Ерема, – попрощался с посыльным своего покровителя главарь.

Как только слуга его светлости ушел, предварительно проследив за тем, как главарь шайки сжег письмо, Корзень окликнул своего слугу.

– Зови ко мне Косого, Дрозда и Чахлого! – приказал он вошедшему прислужнику.

Предстояло основательно приготовиться к предстоящему делу…

* * *

14 марта 1709 года от Р. Х.

Дорога в Воронеж

Алексей Петрович

Отголоски весны, уже вовсю хозяйничающей на юге Руси, добрались и до моей вотчины, да так не вовремя, что я даже поругался чуток по этому поводу. А все дело в том, что ехать придется по распутице, когда снег еще не сошел, а веселые ручейки талой воды так и норовят передать тебе свое радужное настроение. А каким способом может это сделать вода? Самым радикальным и быстродействующим – купанием. Вот только когда на улице лежит снег, купаться большинству людей, и мне в том числе, не очень хочется. Я все же не морж, чтобы испытывать на себе чудеса закалки человеческого организма.

Но увы, природа сама себе хозяйка, так что за день до моего отправления в Воронеж, на встречу к государю, давно собиравшемуся наведаться в город для проверки верфей, так распогодилось, что дорога превратилась в одно сплошное приключение. Хотя, как по мне, так еще недельку морозец мог бы и продержаться, все же тащиться по распутице не самое приятное занятие.

Хотя весна и не вступила в свои права до конца, однако, передвигаясь в карете, я вынужден был каждый час останавливаться для вытаскивания застрявшей или провалившейся в талый снег передней оси, при этом иногда сотни метров пробираясь по пояс в воде. В такие минуты я матерился так сильно, что самому неудобно становилось; правда, я ругался про себя: негоже царевичу выказывать простолюдинам свои истинные чувства. Если они, конечно, не соответствуют данной ситуации.

Так что середина марта нас очень «порадовала», и теперь уже вторую неделю мы путешествуем в таких «замечательных» условиях, что хоть вешайся!

– Стой!

– Что опять? – спросил я у капитана Нарушкина, едущего рядом с моей каретой.

– Впереди два воза сцепились, ваше высочество, гвардейцы помогают их растаскивать. Обычное дело, сейчас все стараются на торг весенний успеть.

– Какой торг, капитан? Сейчас такая распутица начнется (да какое там – уже началась!), что только гонцы да безумцы вроде нас отправятся в путь!

– Ну не скажите, ваше высочество, к примеру, купцы в любую погоду и в любое время года ездят по Руси.

– На то они и купцы: оттого, как сторгуются, у них, можно сказать, вся жизнь зависит.

– Вот как раз одни из таких сейчас впереди и сцепились. Видно, один из них дорогу не уступил другому, вот и мучаются теперь.

– Розог бы им выписать!

– Это приказ? – встрепенулся капитан, уже готовый отдать команду стоящим без дела гвардейцам.

– Нет, Михаил, не надо, пока не надо. Но прикажи передать, что если в течение двух минут возы не уберутся с дороги, то всех купцов ждет кара…

– Есть, ваше высочество, – тут же бросился исполнять приказ капитан.

– Да подожди ты! Наверняка о розгах подумал?

– Так точно, ваше высочество, о них, родимых.

– Нет, передашь им, что на них будет наложен штраф в размере ста рублей с каждого!

– ???

Удивленные глаза капитана готовы были вылезти из орбит. А удивляться было чему, ведь на данную сумму можно было купить стадо коров числом в сто голов или деревеньку в десяток подворий.

– Да-да, так и передашь. Сам же проследи за временем. Мне почему-то кажется, что дорога враз станет проезжей.

– Есть, ваше высочество!

Через минуту в голове моего кортежа раздался зычный и сильный голос командира гвардейцев, в точности передавший мои слова. И интонации голоса были такие, что капитан буквально хотел, чтобы эти злосчастные возы с товаром задержались хоть на секундочку на колее дороги.