Текст книги "Русские простонародные праздники и суеверные обряды"

В праздничные дни у финнов совершаются разные суеверные обряды, частью остатки от времен католицизма, например, в Егорьев день (23 апреля), который празднуется песнями, играми и попойками, в Екатеринин (25 ноября), всех Святых. Как у велико-россиян в день Бориса и Глеба, так у финнов в день св. Олова (29 июля) не занимаются сельскими работами, чтобы не лишиться плода оных. Христианские праздники отправляются у финнов со многими увеселениями и играми; на Святой они приготовляют пресные лепешки из муки (mammi), об Рождестве Христове в честь грома пекут большой хлеб, выставляемый накануне сего праздника и хранимый до весеннего посева, во время коего он раздается всем домашним. Рождество (Joulu) почитается величайшим в году торжеством; на третий день оного (27 декабря, память св. Стефана) молодые мужчины, ходя со двора на двор, спрашивают: дома ли Стефан? Ответом служит угощение пивом и вином. В Саволаксии, особенно в Карелии и северной Остроботнии, день всех Святых (Kekri, Кбугу) есть большой праздник жатвы, совершаемый со многими суеверными обрядами и песнями. Во вторник на Маслянице по всей Финляндии едят блины и другие жирные кушанья, катаются на санях и лыжах по горам, а на Святой неделе, подобно русским, качаются на качелях. В весенние и летние праздники бывают хороводы, кои прежде важивали старухи.

Как литовская мифология и эортология представляют нам многие черты, общие со славянорусскими и древнепрусскими, то, прежде чем приступим к сличению оных, скажем о самом значении литвы. Под словом литва разумеются два разных племени, именно: 1) Литва означает Великое княжество Литовское в наибольшем его распространении; а как собственная Литва, говорящая своим особенным языком, составляла самую малую часть народонаселения, то под Литвой разумели россиян, или русинов, Великого княжества Литовского; 2) литва – народ отличного от славян племени, говорящий языком неведомого происхождения и известный в Виленской губернии под именем жмуди. У польских писателей Литва часто употребляется вместо Литовской Руси и вместо жмуди или самогиции. В отечественных летописях литва называется поганою, вероятно, по приверженности оной к по-ганским, то есть языческим, обычаям.

Литовская мифология подвергалась сильному влиянию римских переселенцев, германцев и славян. Между великими и малыми богами и богинями оной встречаются сходные с римскими и греческими¹³⁰. У литовцев Perkunas, как у славян Перун, почитался богом грома, которым они клялись; самое слово на литовском значило громовой удар. Когда гремит гром, то и доныне литовцы говорят: Перку и едет на своей колеснице. У литовского города Ромове стоял огромный вечнозеленый дуб, посвященный Перкуну, предприяти коим теплился неугасаемый огонь. Вместе с городом истреблен и дуб Гедемином в XIV веке. К имени Перу и придавалось у первых Dewas, или Div, то есть бог. Литовский Gurko, известный также под именем Ziemienikas, по мнению Бандке¹³¹, соответствовал славянскому Горовиду, а может быть, и горке, преобразившейся в уменьшительное от имени Георгия: Гурко был богом земным урожая хлеба. Богиней, матерью святого огня, была у литовцев Praurime, сходная с римской Вестой. Ладо, как выше заметили мы, известна была у литовцев, у которых дни с 25 мая по 25 июня посвящались сему божеству, коему приносили в жертву белых петухов, в честь его певались девицами на лугах песни с припевами, какие и в русских есть песнях: Lado, Lado, Lado, didie musu dewe, то есть Ладо! великая наша богиня! Простолюдины величали ее золотой Ладой, которая, по-видимому, то же была, что у обдорцев Золотая баба, имевшая храм свой на Оби. Мать перунов и молний именовалась Perku-natele, разделявшая с Перуном владычество на земле им на небе; в жмуди давалось сие прозвание Пресвятой Богородице: Ponna Marya Perkunatele, или Perkunija. В Виленской губернии 2 февраля празднуется Преев. Богородице Марие громнице (Gromniczey Nayswietssey panny Maryi), во время богослужения народ стоит в церкви со свечами, кои называет gromnicy¹³². Русская литва в поговорках и песнях своих упоминает богиню Dola и Pilwis, сходную с римской Fortuna и славянскими Дажба, Дажьбог. Известная в сказаниях и поговорках русского народа мать земля соответствует литовской Zemmes mahti, подземной богине, пребывшей в середине земли. Что у россиян на юге русалки, то у литовцев Dukna, у жмуди Gudelka, а на Украине мавки — особенный род русалок. Свадебный божок Lubleniczu, Lubicz, происходящий от русского глагола любить, есть литовский Гименей. Посредники между людьми и богами, похожие на русских домовых, у литовцев были Siemi dewas, Koboli, постень — Ajtwaros, злыдни – Zlydni, кои завсегда делают пакости и разорение. Где они водворятся, там спорынью съедают (oni spor zjadają)¹³³. Подобно славянам русским, литовцы благоговели к камням, кои назывались Gamaheu, Gamaheus lapis, к горам (katnar), к священному огню, Зничу¹³⁴, сходно с индейцами к рекам священным, святым озерам, и из дерев, почитаемых священными: бузине, дубу, липе, сосне, вербе, вязу, под коими у них совершались в известные дни года особые обряды языческого происхождения¹³⁵.

В Волынской летописи упоминается о крещении Миндовга в XIII веке, что оно было «лестиво; жря бо богом своим втайне: првому Нонадееви, Телявели и Деверикзу, заечему богу, и Медеину; егда же выехаше на поле и выбежаше заец на поле в лесорощения (рощи), не вхожаше в ну и не смеяше ни розги уломиши; и мертвых телеса жьжигаше»¹³⁶. Примета сия о перебежании зайцем дороги, существовавшая у древних римлян, – общая у литовцев с русскими. Известно, что в Литве, долго по принятии христианской веры, оставались в народе старые суеверия, с коими он не хотел расстаться, как бы с наследственной святыней, и часто углублялся в дремучие леса совершать оные.

Литовцы с глубокой древности делили время на часы (валунда) денные и ночные, по двенадцати в каждой половине; долгота оных в разные времена года нам неизвестна. Седмицу, или неделю нашу, они называли Septinin diem, семидневие, начиная счет с пятницы, которая была днем покоя, как наше воскресенье, и почиталась праздником Перкуна. Жрецы их измеряли время по течению светил небесных, знали зодиак, делили год на месяцы (Мёпуо) с одного новолуния до другого; годы их были лунные и, в сравнении с солнечными, имели более двенадцати месяцев. Еще считали они время девятью периодами (кругами), заимствованными от скандинавов. Мифологический их год начинался с апреля, голубиного месяца, посвященного Мильде, богине любви, оканчивался же мартом (Кавас), который посвящен был богу войны. Имена прибавочных месяцев нам не известны. Латыши вернее сохранили память месяцев по счислению от одного новолуния до другого, и потому их месяцы не совпадают с нашими календарными. Из празднеств литовских, коих память дошла до наших времен, известны следующие, более или менее сходные со славяно-русскими¹³⁷.

1. Новомесячия. Каждая первая пятница по новолунии праздновалась более других.

2. Первый день (Swięto Wiosny) в году торжественно праздновался в честь богини Пергрубы, литовской Флоры и весны, он приходился на первый день апреля (по новому стилю – 22-е), который доныне празднуют в южной Литве по селам: девушки босиком в легкой одежде выбегают за село до восхода солнца и при первых его лучах поют, что идут встречать весну, – так бывает и в южной России на Веснянке¹³⁸. Прибежав к концу села, возвращаются обратно, скачут и с песнями и рукоплесканием пробегают по всему селению; потом в одном доме находят готовую пирушку, где, собравшись, молодежь долго веселится. Стрыйковский, очевидный свидетель остатков сего праздника языческого, описывает нам, что в это время приносили жертвы богам первостепенным, особливо Пергрубе. Несколько сел, сделав складку хлебом на пиво и кушанье, собирались в один обширный дом, где Вуршайт (жрец) за кружкой пива, стоявшей на столе, читал молитву, начинающуюся словами: «О госпоже наша богиня Пергруба, ты прогоняешь неприятную зиму, возвращаешь любезную весну, зеленишь рощи и леса! молим тебя, умножай щедро хлеб наш посеянный, дабы он рос колосисто, а весь куколь вытопчи», и т. д. После молитвы, приносили жертвы одну за другою: Пергрубе, потом Перкуну, чтобы «он отвратил от земли Литовской грады, молнии, громы, ливни, бури и всякий вредные воздушные перемены», и наконец ублажают Свайстикса, бога света, чтобы «он ясным и милостивым лицом озарял нивы, луга, огороды», и богиню Пильвиту, чтобы помогла наполнить житницы плодами.

3. Литовское Секмине, сходное с Зелеными Святками, но не имеющее никакой связи с христианским праздником Троицыным и Духовным днем, явно языческое, мифическое, хотя и впадает в оный. Это праздник пастухов, которые воспоминают своего божка Гонигля, литовского Велеса, богиню Ладу и Солнце¹³⁹. И теперь еще сохранились остатки оного в некоторых селах, а прочее – в преданиях. В этот день пастушки с пастухами, нарядясь в праздничные платья, с венками на голове, утром ходят по всему селу от одного дома к другому, где их дарят и потчуют; в полдень на пастбище разводится большой огонь, вокруг коего делается пирушка – избранный старик из пастухов или за неимением его старуха распоряжается оною. Между тем играют на свирелках и трубах, пляшут и поют, вспоминая Гонигля. Так пастухи коров поют: «Гонигле божек, паси мою коровку, паси моего бычка, не допускай вора волка!» Хор пастухов овец: «Пасу, пасу овцы; тебя, волк, не боюсь; ибо солнцевласый бог верно не допустит тебя». Оба хора вместе: «Ладо, Ладо, солнце», и пр. Громада (мир), или волость, собравшись в одну пространную стодолу (ригу), приводили туда козла и посреди оной раскладывали огонь, а женщины замешивали тесто из пшеничной муки. Когда все было готово, тогда жрец (вейдалиота) садился на возвышенном месте, по произнесении речи, выводил козла на середину и, призвав богов, возлагал на него руки. Потом подняв козла кверху, как очистительную жертву, известную у евреев, пели священную песнь и, наконец, закалали его и кровью его окропляли народ. Между тем, пока варилась пища, пекли калачи, перебрасывая через огонь; начиналась пирушка, во всю ночь продолжавшаяся. Поутру рано выходили в поле для жертвоприношения подземным богам, которое состояло в зарывании в землю костей и всех останков от сей трапезы. По наблюдениям открывается, что торжество сие с обрядами и жертвоприношениями, более или менее сходными, было общим не токмо по всей Литве, но и в Литовской Руси¹⁴⁰. В южной России, по свидетельству Г. Срезневского¹⁴¹, пели следующую песню, которая изображает жертвенный обряд, похожий на литовский:

 
За рекою, за быстрою, ой калиодка!
Леса стоят дремучие,
Во тех лесах огни горят —
Огни горят великие,
Вокруг огней скамьи стоят —
Скамьи стоят дубовые,
На тех скамьях добры молодцы —
Добры молодцы, красны девицы —
Поют песни калиодушки.
В середине их старик сидит;
Он точит свой булатный нож.
Возле него козел стоит.
 

4. Накануне св. Иоанна Предтечи, 23 июня (или Ивана Купала), в Литве отправлялся праздник росы (Rassa), по-старопрусски Кекирис, в честь Ладо. Начиная от праздника пастухов до праздника росы продолжались между работами сельскими песни, игры, забавы, в эту пору и теперь литовские поселяне вообще веселятся. Из этого, может статься, летописцы и заключили, что праздник Ладоны продолжался целый месяц; но он в самом деле начинался накануне 24 июня: эта ночь, собственно, называлась Роса, которую праздновали почти все северные народы; ибо почитание богини Ладо было у них общее. Праздник Росы на Руси известен под именем Купала, в Литве – Купайла, а в Польше – Соботки от глагола собить, собина, приспособить, как бы день, приготовляющий к полевым работам, ибо в теплейших странах праздник этот почти сходится с сенокосом¹⁴². Литовцы по селам и городам празднуют Ивановскую ночь. Поздно вечером всегда собираются они на известном месте, избранном и освященном исконными обычаями: там на оболоньи (поляне) ставятся палатки и шалаши, песни, музыка, танцы и разведенные огни продолжаются во всю эту ночь. Доныне в Вильне народ вечером 24 июня сходится в лес за город – пить, есть и веселиться, это называется у них: идти на росу. В Ивановскую ночь, по мнению народному, цветет для счастливцев папорот (раргос), которой известен во всей Белостокской области, на Волыне. Сходбище на одном месте народа называется стадом (stado), а пляска – коркодоном. В литовском язычестве этот праздник имел свои религиозные обряды, до нас не дошедшие, кроме перескакивания через огонь и ношения факелов и фонарей. Следующий день почитался святым; тогда собирались травы для врачевания скота, также для чарования или колдовства, что делалось и на Руси. Мифологи замечают, что сей праздник, у славян слывущий Купалой, соединяем был с молитвами рекам и источникам. Вероятно, и литовцы, которые святили свои воды текучие и стоячие, в этот день приносили им жертвы, бросая их в воду. Даже, может быть, назван он праздником росы вследствие мнения древних, что реки суть дети моря, родящиеся от испарений морских, от коих бывает и роса. Замечательно, что оный тем отличен от других, что не оканчивался поминовением усопших.

5. Когда солнце вступает в знак Льва, тогда, при начале жатвы, совершается у литовцев праздник Зажинок (Papiumene). По описанию Ласицкого, сам хозяин, сжав первый снопок ржи, приносил его в дом и ставил в переднем углу; на другой день начиналась жатва. Во время язычества, вероятно, этот снопок нужен был для каких-нибудь религиозных обрядов, отправлявшихся в доме. Прусские летописцы основывали весь этот торжественный обряд на общем пире всего села, где вкушали новый хлеб. Ныне в Литве при этом случае остались только следующие обряды. Жница, при самом начале жатвы, как скоро захватит и отрежет серпом первую горсть ржи, откладывает ее в сторону; между тем работа продолжается с особенными песнями, поющие жницы сменяют одни других. По окончании дневной работы первая жница, украшенная цветами, несет первенца жатвы впереди всех жниц на барский двор, где угощают ее с сотрудницами. Все время жатвы в Литве услаждается пением и весельем, оно делается непрерывным празднеством. У древних этот праздник назывался Praorsiae, а у простолюдинов – Praeacturiae, и отправляем был с некоторыми духовными обрядами. Толока (Тłока) известна везде в Литве, где, как в Киевской и других губерниях, на полевую работу приглашаются охотники за хорошее угощение, сопровождаемое песнями и увеселениями.

6. Последний день жатвы, празднуемый в Литве каждым земледельцем, называется Dapiumeno, коего следы есть в Великой, Малой и Белой России. Из последней горсти сжатого хлеба жнецы сплетают венок, украшенный цветами и травами, из среды своей они выбирают молодую вещательницу и по окончании работы идут на барский двор. Избранная предшествует им с оным венком на голове, шествие сопровождается громким пением; хозяин встречает венок с хлебом и стаканом пива на блюде, и в горнице принимает от жницы венок как божий дар. В старые времена кроме такого частного празднования у всякого хозяина бывало общее торжество для всего селения и жертвоприношение богам, какие описывает Груновий, свидетель оных в XVI веке.

7. В сентябре, по окончании полевых работ, когда в Великой России праздновался Семен день, Семеина неделя, бабье лето, Аспосов день; в Литве отправлялся великий праздник, который называет Стрыйковский главнейшим, в честь Земенника. В это время приносили на жертву множество домашних животных, самцов и самок, вероятно, в честь отечественных богов и богинь. По свидетельству позднейших летописцев и по преданию народному, на этот праздник собирался народ из всей общины в одно место, принося каждый по достатку свою часть в складчину. В обширнейшем здании посередине накрывался стол столешниками под скатертями; на четырех углах оного ставили большие чаши (цебры) с пивом, приносили туда связанных попарно тельца и телицу, барана и овцу, козла и козу, борова и свинью, петуха и курицу, гуся и гусыню и т. д. Жрец, прочитавши молитву над сими животными, начинал бить их палкой, а присутствовавшие добивали с такими словами: «Это тебе, о Земленик, боже наш, жертвуем и кланяемся, что в минувшее лето ты нас сохранил в здравии, обилии всякого добра и в достатке, соблюдал от огня и меча, от моровой язвы и от всех врагов». Таким образом побив зверей и птиц без пролития крови, варили, жарили мясо, приготовляя кушанья для пирушки, которая сопровождалась игрой на трубах. Сей праздник у пруссов оканчивается при храме Швенте (святыне, ныне святая секира), где находился кумир бога Курко, или Семенника, обрядом сокрушения оного и приготовления нового.

8. Торжественные поминки, или Родительская, в Литве известна под именем Хавтурей (Cliauturas) от Chau – хов, смерть, отсюда chowai – хоронить, погребать: она представляла посмертные дары и потчевание покойников. Поминки сии Дедины и Осенины (Οςια?) отправлялись в октябре почти в то же время, как у нас бывает Дмитриевская суббота, в память усопших родителей, родственников, друзей и благодетелей. У латышей день сего благоговейного обряда назывался Deewa deenos, то есть Божий день, или Welli, то есть праздник богини вечности Веллоны; в древности, обряды в честь нее напоминали будущую жизнь и трудный путь в вечности. Древнейший этот обычай, общий с Литовской Русью, в западной Руси слывет Dziady – деды, нищие, которым в это время раздается щедрая милостыня, или, по объяснению Мухлинского, это торжество совершалось в память душ усопших предков, которое прежде называлось пиром козла, где первенствовал козляр, гусляр, жрец и песнопевец¹⁴³. Тогда пекли лепешки (Sikies wellonia pamixlos), это был род русских блинов, печеных на сковороде, на коих изображался знак пемикелиос — кружок, а над ним подобие креста, или ключ мифический. Такие блины употребляются еще при поминках у татар литовских под названием Джамы, кои на персидском значат образки. Подобный праздник у римлян известен был под именем circum-potatio, круговая чаша, а у древних славян – стыпа, или страва, на польском и доныне stypa значит похороны, a strawa – харч, корм. Радуница, празднуемая в Великой и Белой России во вторник на Фоминой неделе, в Рязанской губернии называется наской, иди навий день, что сходно с литовским словом navie – мертвец¹⁴⁴, ибо в этот день собираются на могилки на кладбище – поминать родителей. Местом заупокойного пира у литовцев бывает или кладбище, или дом близ оного. При погребении усопших литовцы употребляли причитания, сходные с русскими простонародными, например: «Для чего ты умер? Разве у тебя не было пищи и питья? Для чего ты умер? Разве у тебя не было красной молодицы?» и пр. У них также в третины, девятины, сорочины делались поминки пиршествами¹⁴⁵. Достойно примечания, что обыкновение делать пиршества в честь усопших было почти общим у всех языческих племен, даже и у народа Божия, как видно из Пророка Иеремии (XVI, 6, 7) и других.

9. Ильги (Ilgi) – долгий праздник в начале ноября, неизвестный в России, продолжался две недели; по свидетельству летописцев, состоял из великих жертвоприношений Перкуну, бесед, игр (гуслярств). Литовский летописец говорит, что самогитяне учредили долгий праздник по такому именно случаю. Когда крыжаки (рыцари креста), овладев всею Самогицией, везде имея свои усадьбы и долго держа природных жителей в неволе и угнетении, вывели их из терпения грабежами и насилием, тогда самогитяне, сговорившись тайно, 3 ноября 1281 года вырезали всех своих утеснителей и потом, пируя две недели сряду, приносили благодарственные жертвы богам и в воспоминание этого события учредили долгий праздник.

10. На третий день после предыдущего отправлялся праздник Вайжганта; для оного избиралась в селении прекрасная, дородная и ловкая девица, которая с венком на голове, в белом платье и с передником, наполненным блинами и оладьями (sikies), вводилась в стодолу, или обширное здание, где приготовлялось пиршество, соединенное с особливыми обрядами. Стоя на одной ноге на скамье, а другую несколько приподняв, с лицом, обращенным к дверям, она держала в левой руке длинную ленту, а в правой стакан пива, и произносила следующие слова: «Божок Вайжгантос, уроди нам день такой долгий, как я; не допусти, чтобы мы нагие ходили!» Троекратно повторив сие, она сперва выпивала разом пиво, потом лила его на левую сторону скамьи своей и затем бросала стакан на правую сторону. Наконец бросала из фартука все блины вверх: упавшие направо съедались присутствовавшими при этом обряде, упавшие налево обращались в собственность земли и богов подземных, а потому и глубоко зарываемы были ею в землю. Ежели сия девица, род жрицы, не могла устоять во все продолжение обряда на одной ноге, теряла равновесие или падала со скамьи – из сего заключали о неурожае льна. Затем следовали пляски вокруг скамьи: девушки взявшись за руки, скакали, припевая: «Возьмем веретены, сделаем кудели, уставим красны! Вайжгантос будет милостив до нас, ибо банюта, прекраснейшая девушка нашего села, исправно простояла на одной ножке!»

11. В феврале месяце совершается праздник Рагута попойкой. В определенное на это время, через восемь дней, народ в Литве предавался разным увеселениям и пьянству в честь северного Бахуса, коего болван, или нечто похожее на него, возили на санях, запряженных пестрыми быками, из деревни в деревню, как в некоторых местах России по Маслянице. Поезд сопровождался масками и толпой народа. У древних литвинов этот праздник назван: Kurzeemi, или Kurzumi.

12. Коледой (Okkaat-gimimas) у них оканчивался старый год, который, по новому римскому календарю, приходился почти в половине марта, то есть на исходе луны сего месяца. Впоследствии, при перемене календаря, сей праздник выпадал уже на 25 декабря и отправлялся в честь бога Оккапирмоса, с ворожбой и загадыванием, примирением с врагами и приготовлением себя к жизни добродетельной в новом году, для сего соединены были с этим празднеством угощения, навещания и поздравления. Такой праздник известен был почти всем древним народам. У литовцев накануне Кол еды бывал вечер колодок, которые они таскали из селения в селение, перескакивали через оные и потом сжигали их с разными странными обрядами и песнями. Латыши до сих пор помнят Блокковой, или вечер колодок, который бывал о рождественских Святках. В Киеве и даже во всей почти Малороссии доныне женатые привязывают к ногам холостых колодку, от коей последние откупаются угощением и деньгами. Это на Маслянице называется – волочить колодку. По наблюдениям Нарбутта, в окрестностях Бовска, по сожжении старой колоды, показывали новый болван из дерева, убранный лентами, который вырывали женщины и куда-то прятали с песнями и криками. По-видимому, это должен быть символ возрождения Оккапирмоса, литовского Сатурна. Накануне Рождества Христова был у них род земледельческого пиршества, на коем были варева из разных хлебных зерен и овощей (кроме бобов), приправленные медом: это варево и теперь в Литве называется кутьей (kucya). В Украине в это же время приготовляется подобная кутья, или кутя, и ставится на покути, то есть в углу под образами: в одном горшке – пшеница, в другом – яблоки, сливы, груши, вареные в меду, оба горшка ставятся в сочевники. В ночь на новый год, по верованию литовцев, являлись духи, они гадали о будущем литьем воска и олова, как у нас в Васильев вечер. О чертях, упырях, вурдалаках и оборотнях в Литве утвердилось верование из старинных преданий¹⁴⁶. Между свадебными обрядами у литовцев вечер перед венчанием начинается обрядом, известным под именем кунигования, который состоит в том, что невеста сопровождается с песнями к господскому дому, где, минув первую дверь, бросает подарок в угол каждой комнаты. Подарки сии состоят из шерстяных поясов, ей окрашенных, из платенец или кусков холста. Несколько раз поклонясь господину в ноги, она возвращается домой с песнями в сопровождении взрослого парня, называемого ее братом. В этом обряде виден род окупа за девицу, выходящую замуж; он известен был во всей Европе под названием: Cunagium, Panienskie, или Kunica, девичье, а на Руси: куничное, свадебная, венечная куница¹⁴⁷. В Костромской губернии доселе поют в свадебных песнях:

 
А попу-то – куницу, куницу,
А попадье-то – лисицу, лисицу;
А попову-то сынку —
Бумажечку синю.
 

Славяне в танцах своих верно имели что-нибудь торжественное и религиозное. Когда собиралось стадо Господне, тогда с девичьей горы сходили будущие невесты рыцарей, пригожие молодцы, замужние и женатые, старики и дети, хлопая в ладоши и крича Ладо, Ладо! среди танцев и песен шли к городищу, где приносились жертвы и совершались обряды¹⁴⁸. Как в Северо-восточной России вождение танцев или тонков именуется хороводом, так Русь и Литва танцы свои прозывают короходом (korohod), говорит Гвагнин, верно, скороходом, при коем хлопают в ладоши и поют Ладо. Соботки представляют тоже древние танцы, а следы стада Господнего (stado boze) едва уже нашел Ходаковский. Литва почитается гнездом поверьев славянорусского язычества, нынешняя Самогиция носила имя Святой земли. При сличении же мифологии и эортологии литовцев со славянскими открывается, что они ближе к римским и греческим, чем славянские, и что они мало имели связи с польскими мифами и праздниками, исключая те обряды, кои были общими почти всем языческим народам¹⁴⁹. В чем же сходствуют божества, поверья и обряды славяно-русские с индейскими, греко-римскими, в том и литовские с ними почти тождественны, например: вечный огонь, благоговение к водам, превращения, прорицания, колдовства, жертвы и даже самые названия богов и духов.

Как о язычестве россиян и чехов, так равно и поляков в IX и X веках дошло до нас мало сведений, какие сохранились у Длугоша, М. Меховского и Бельского, но сведения сии, замечает Бандтке¹⁵⁰, так перепутаны с римскими мифами, что трудно отделить одни от других, ибо сии историки нередко называли польские и славянские божества именами греческих и римских. Кроме господствовавшей мысли о едином творце неба и земли, приводимые Длугошем и его последователями божества встречаются сходные с божествами народов, соплеменных полякам, например: Перун (piorun, гром), Белый и Черный бог, Даждьбог, или Дашуба, Чур, бог пределов, Коляда, Купало, Ладо, или Лада, Хоре, или Корша, один из киевских богов, также Макошь, или Мокошь, Волос, Прове, или Прово, Стриба, или Стрибог, Посвист, или Похвист, и прочие. В преданиях, сказках, поговорках и песнях у поляков и русских упоминаются Кикиморы, Дубыни, Горыни, Полканы, Волоты, Кащеи. Русалки в Польше называются, по Неману и Свитезю, то немнянками, то свитезянками. Меховита замечает, что как в России припевают Лада, Лада, так мазуры восклицают Дана, Дана, Дада, Дада. Гванин говорит, что поляки, развеселясь, восклицали: Lelum polelum, сходное с русским: Ай, люли-лю-ли! От этого и поговорка: Lelum polelum, swistum poswistum. Леля и Позвиста Войцицкий почитает за языческие божества в Польше. Длугош утверждает, что божества сии имели капища и требища, вероятно, что они, как велось у славян, чтимы были в заповедных дубравах и на холмах, где совершались торжественные обряды и праздники, на кои, по свидетельству Длугоша, в определенные дни сходились мужчины и женщины с детьми для принесения жертв и исполнения обетов. В честь божеств учреждались игры, сопровождаемые соблазнительными песнями, плясками, скачками и рукоплесканиями, о коих упоминают и домашние наши писатели. «Остатки сих игрищ и обычаев у поляков, – продолжает Длугош, – существуют доныне и по истечении пяти веков их христианства, так, например, ежегодно в дни Пятидесятницы повторяется игрище древних языческих суеверий, которое называется у них Стадом (Stado); ибо народ, разделясь на толпы, празднует попойками, криком и неистовыми плясками». Стадо это сходно с нашей Тюльпой, или толпой (turba?), какая бывает на Семицкой или Троицкой неделе¹⁵¹. Праздник смерти зимы и возобновления весны (Umorzona zima) сопровождается в Великой Польше и Силезии тем, что топят в воде Маржану, убравши чучело в виде женщины. Этот обряд совершается в марте месяце, о коем пословица гласит, что Miesiąc Marzec zwykł starych straszy ć marami, то есть месяц март привык морочить (стращать марами, мечтами) старых. В Польше, как и в России, известно Marcowe piwo, мартовское пиво, которое варится к этому празднеству. Нарушевич говорит, что Маржана, или Марана, у поляков, силезцев, лузатинов, сорабов и даже семиградцев, имела божеские почести как богиня смерти, ибо и в Индии Марана значит смерть¹⁵². Мартын Бельский в Хроиике своей говорит следующее о происхождении сего торжественного обычая: «Мешко слепорожденный после отца своего избран на царство. У него было семь любовниц, от коих не имел детей, что и печалило его; и потому уговаривали его некоторые христиане, чтобы он крестился, если хочет иметь потомков. Он послал к чехам за дочерью короля Болеслава, что убил брата Вацлава, именем Домбровку. Король чешский на это согласился с тем, если примет святое крещение. Мешко принял это условие и крестился в лето от Рождества Христова 965 в Гнезне, там назвали его Мечиславом от славы доброй, а прежде именовался Мешко от замешательства в государстве и от того, что родился слепым. Он приказал богатым и бедным креститься седьмого марта, ввергши в огонь деревянных болванов и побросав в воду каменных. Оттого и ныне еще тот обычай в Великой Польше и Силезии, что седьмого марта топят Маржану, нарядив ее женщиной, и, вышедши из деревни, припевают: «Смерть вьется по заборам, ища хлопот». Ибо незадолго пред тем они почитали планеты, Погоду, Погвизда, Гелу, Ладу, Дзиваиу, то есть Диану, Маржану и многих других. В продолжение Хроники М. Бельского, изданной его сыном Хоакимом в 1597 году, подтверждается это следующим свидетельством: «Поляки, приняв христианство, перебили изображения болванов, в коих почитали чертей за богов, везде по городам и деревням, а других сожгли, также уничтожили все языческие мольбища, назначив для сего известный день, седьмое марта. Таковые болваны видел Меховита позолоченные в церкви св. Троицы в Кракове, где они долго валялись на земле. Во время того же Мешка, в Кракове над Вислою, где ныне женский монастырь св. Агнешки, было греческое капище, из коего также Мешко повелел выбросить чертовские болваны и на место оных поставить изваяния страстей Христовых. На моей еще памяти велся у нас по деревням тот обычай, что в белую неделю после поста топили болванов, сделав из снопа или конопли подобие человека и нарядив его в одежду, провожали до озера или лужи, куда бросали его, сняв одежду, с жалобными припевами». Этот обычай, существующий в славянских землях, совершается и в Саратовской губернии, где при провожании весны делают также соломенное чучело, наряженное в кумачный сарафан и убранное цветами, с чуплюком (кокошником) на голове, с ожерельем на шее. Накануне Петрова дни носят оное по всему селению, потом, раздев, бросают в реку.