Текст книги "Русские простонародные праздники и суеверные обряды"

В этом сочинении мы ограничиваемся только праздниками и обрядами Великой России, кои здесь при общем обзоре рассматриваем сравнительно с другими, с нею сходными по внешности или сущности; в следующих книжках предложим каждый праздник особенно, с его подробностями и с относящимися к нему песнями.

6. По отношению к месту народные праздники также могут быть разделены на сельские и городские. В древности, в эпоху языческую, они не имели такого различия; в первые же века, при постепенном переходе язычества к христианской вере в России, они стали разниться своим содержанием и целью, кои изменялись в эпохи наращения: греческую, восточно европейскую или азиатскую и западно-европейскую.

Религиозные древние праздники и обряды, истекши из внутренней, семейной жизни, развились и образовались вместе с развитием и образованием общества, сперва в селениях, потом в городах, где празднества, сопряженные с торговлей, судьбищем и гостеприимством, служили средствами не только к соединению единоплеменных, но и к сближению с разноплеменными народами. Вышеприведенное нами место из отечественного летописца – игрища меж селы — доказывает, что они начались вместе с началом общин, когда удовлетворены были главные потребности жизни. Потому вероятно, что села имели свои средоточия, где бывали требища, мольбища, игрища, тризнища. Погосты и городища составляли такое средоточие, где в назначенное старейшинами селений время собирались мужи и жены для совершения богослужебных обрядов, кои сопровождаемы были играми и песнями; сходство тех и других предполагает сношение между этими рассадниками народонаселения и богослужения. На игрищах вятичи, радимичи и северяне, по сказанию нашего летописателя, «умыкаху жены себе, с нею же кто совещавашесь». Подобная игра доныне существует на севере: играющие разделяются на две стороны, из коих каждая поет попеременно и одна из них берет у другой девицу за выкуп перенятых ею коней ²²⁷.

Хотя летописцы наши и не говорят о священных обрядах и празднествах в честь богов в Киеве и Новгороде, кроме благодарственной жертвы выбранным по жребию Варягом при Владимире I и торжественной клятвы Перуном и Волосом, однако упоминают о позорах, игрищах, русальях и тризнах, кои принадлежали к обрядам древнего верования и совершались как в селах, так равно в городах и пригородах. Когда ж христианская вера с X века стала вытеснять из городов обряды и праздники древнего народного язычества, тогда там с переменой образа мыслей и жизни они обратились в обыкновенные гулянья и катанья, сделались гражданскими увеселениями, с коими соединяемы были другие чувствования, другие мысли.

Между тем древние поверья и заветные обычаи укрывались в колыбели своей – в сельских приютах, где они зачались, родились и возмужали вместе с народностью: там они нашли себе приволье и разгулье на полях и лугах, в лесах, на берегах рек и озер, на горах и на улицах селений. Приурочками их служили летнее и зимнее солнцестояние, прилетание и отлетание птиц, развертывание и падение листьев древесных, замерзание и вскрытие рек, начало и окончание полевых работ, кои сменялись днями покоя и веселья, посвященными совершению праотеческих обрядов по преданию и по привычке. Забвение или нарушение заветных обычаев почиталось у простолюдинов преступлением, за коим, по их мнению, неминуемо следовала напасть, поэтому исполнение сих обычаев сделалось необходимостию. В городах нередко древние обычаи заменяемы были новыми, чужеземными. В христианскую эпоху государями и духовенством давались народу праздники по случаю важнейших событий. Выше сказали о торжествах по освящении церквей и о праздниках приходских. О пирах народных при великом князе Владимире I в язычестве и христианстве упоминают летописи наши и старинные песни:

 
Во славном городе Киеве,
У князя у Владимира,
У солнышка Святославича,
Было пирование почетное,
Почетное и похвальное
Про князей и про бояр,
Про сильных могучих богатырей,
Про всю поляницу удалую,
 

и пр.

Хлебосольный великий князь Владимир, по сказанию Макарьевской Минеи, «памяти святых в церквах творяше пением и молитвами, и праздноваше светло праздники господския: и три трапезы поставляше, первую Митрополиту с Епископы, и с черноризцы и с попы, вторую нищим и убогим, третью себе и бояром своим и всем мужем своим». Великий князь Владимирский Константин Георгиевич, по освящении в Ростове церкви св. Бориса и Глеба, сотворил пир для угощения народа и роздал милостыню. Из Печерского Патерика видно, что братия Печерского монастыря вкушали трапезу в обители св. Димитрия в храмовый праздник и обедали с боярами в Вышгороде по случаю праздника перенесения святых мощей Бориса и Глеба; для них же было в самом монастыре учреждение велие. Князья Святослав и Всеволод, по изгнании Изяслава из Киева, приглашали к себе св. Феодосия на обед²²⁸.

Такие учреждения бывали в лаврах и других монастырях, где в храмовые праздники безмездно угощали богомольцев, как видно из «Истории Российской иерархии». Со времен всероссийских митрополитов, по образцу византийских церемоний²²⁹, в Москве в день Успения Богоматери доныне дается в Крестовой палате обед, слывущий Царским. В древности государи и вельможи творили пиры монахам, где иногда забывались уставы воздержания и приличия, как явствует из следующих слов митрополита Иоанна: «Иже в манастырех часто пиры творят, сзывает мужа вкупе и жены, и в тех пирех друг другу преспевают, кто лучи творит пир. И оже сих творят и собе иже с ними пьют череньци и с черньче погубляют, и мнет, что добро творят нищелюбия»²³⁰.

Древняя история свидетельствует нам, что государи, по случаю знаменитых побед, славного мира, полезного союза и других великих событий, делали народу празднества и угощения. Так, царь Давид при торжественном перенесении кивота во град «раздал от мужа даже до жены коемуждо по укруху хлеба печеного и по части печеного мяса и по сковрадному млину» ²³¹.

В отечественных летописях встречаются примеры народных обедов, какие давали великие князья. Великий князь Владимир I дал народу светлый праздник после спасения своего от печенегов: «створи праздник велик, варя 40 провир меду и сзываше боляры своя и посадники, старейшины по всем градом и люди многи, и раздал убогим 40 гривен». В 1148 году великий князь Изяслав Мстиславич сделал великолепное пиршество народу на Городище по прибытии своем в Новгород, где внук Мономахов веселился с народом, как отец с детьми. В 1195 году великий князь Рюрик Ростиславич и сын его Ростислав Белогородский с киевлянами дали пир князю Давиду Смоленскому, который угостил там не только князей, но и берендеев, торков и даже самых чернецов и нищих²³². Княжеские съезды оканчивались пиршествами. После взятия Казани царь Иоанн Васильевич в 1552 году сделал пиршество воинству, народу, духовенству и сановникам. Петр I праздновал с народом свои победы. По образцу венчания на царство греческих императоров издревле российские государи по совершении сего священного обряда давали народу праздник, на коем угощали его. В чине и поставлении на царство царя Алексия Михайловича в 1646 году значится, что «вси царстей трапезе приемники бывают, пиру же зело честну и велику сотворяему новым Царем – и вси люди весели бывают, и мнози и честнии дарове от Царя износятся»²³³. Известно, что и доныне в день коронования своего государи российские дают народу праздники с разными потехами, или, как говорится, пир на весь мир – пир горой. Таким образом, городские, или гражданские, праздники приняли совсем другой характер, проистекая из новых, более иноземных источников; что ж касается до сельских народных праздников, то они еще удерживают остатки древнего своего характера, потому что быт поселянина доныне мало изменился в существе своем. На погостах и доселе в праздники бывают сборы или торги, на кои стекаются гости из соседних весей и селений. Самое слово погост значит округ нескольких деревенских дворов, приходы, то же, что прежде известно было под именем вервь, упоминаемым в «Русской правде»²³⁴, также белую землю вокруг церкви, и кладбище или буйвище, какое почти всегда бывает в конце селения. До XVI века Новгород и Псков разделены были на погосты, так как Сербия – на жупанства. Погост сроден с греческим Пауод – холм, деревня, и с латинским pagus²³⁵, от коего произошло и paganus (ιδιωτης,κωμιτκος) – поганый, не только по производству, но и по знаменованию. При введении в Римской империи христианской веры язычники и идолопоклонники обыкновенно назывались pagani²³⁶; потому что они укрывались в весях, селах (in pagis) и там, на приволье, совершали запрещенные законами обряды язычества. От этого paganus значил также сокровенный, тайный²³¹. Константин Багрянородный свидетельствует²³⁸, что у славян слово Παγανοι употреблялось для означения некрещеных деревенских обывателей. Вероятно, оно в этом смысле перешло на Русь от болгар и сербов, у которых находится в языке. С того времени, а может быть, и ранее, слово наган обратилось в укоризненное прозвище неверного человека, как, например, у чухонцев в Эстляндии и у русских поселян поганый значит нечистый, скверный. В Кормчей, Номоканоне, Стоглаве, Требниках и в посланиях русских святителей именуются поганскими древние языческие обряды, какие явно и тайно отправлялись в селах и даже городах. У римлян также сельские праздники назывались Paganica, a Paganalia праздновались в каждом округе Римской области ежегодно в честь бога хранителя окружного, обыкновенно по окончании жатвы. У византийских писателей Далмация и Сербия именуются Pagania²³⁹. Поэтому, не без основания, простонародные поверья и обычаи называются сельскими, деревенскими, как уделом черни, необразованных простолюдинов.

О земледельческих праздниках мы заметили еще прежде. Труд земледельца услаждается весельем; рабочая пора, или страда, страдная пора, у него соединена с особенными обрядами и пиршествами: пред посевом и жнитвом и после жнитва бывают крестные ходы со святыми образами. Начатки жит и первые соты, как равно и первые плоды приносятся в храм божий. В Симбирской и Пензенской губерниях по окончании жнитва весь народ сбирается в поле дожинать последние загоны, и когда уже свяжут последний сноп, то, нарядив его в сарафан и кокошник, несут на барский двор, где господа потчуют их пивом и вином, поздравляя с окончанием жатвы. В северных губерниях, например, Костромской, когда измолотят хлеб (что обыкновенно бывает в день Феклы Заревницы, 24 сентября), тогда овин нарекают именинником и варят для него кашу молотильщикам, которые, когда измолотят на гумне хлеб, приговаривают: Хозяину хлеба ворошок, а молотильщикам каши горшок. У мордвы, также и в разных полосах Великой России, в августе бывает пиршество, называемое Помочью: малосемейные зажиточные люди сзывают соседей себе на помощь для сжатия созревшего хлеба. Тогда для угощения помощников ставятся на дворе кадки с пивом и столы с хлебом и солью, калачами, пирогами. На сиротскую и вдовью Помочь не требуется никакого иждивения; но сирот и вдов снабжают всем тем, что нужно для такого пиршества: им безмездно помогают не только сжать хлеб, но и запасти на целый год дров и лучины²⁴⁰. В Иранском и Уржумском имениях Вятской и Пермской губерний начинают удобрение полей с Петрова дни Помочами, это называется там: назьмы грать, то есть играть²⁴¹. Такие Толоки, или Помочи, для унавоживания полей известны в Смоленской и других губерниях. Кельхен в «Лифляндской истории» так описывает Толоку: «В половине краткого лета, во время жатвы те, которые имеют обширную ниву, обыкновенно созывают довольное число соседей для того, чтобы с их помощью скорее окончить жатву; этим помощникам ввечеру они делают угощение, которое там называется Талком (Talckus). Слово сие происходить от древнего эстского, или прусского Talck, значащего работу не за какую-либо плату, но за кушанье и питье, и хотя приглашенные на толоку занимаются целый день тягостными трудами; однако следующую за ними ночь проводят в пении, плясках и весельях»²⁴². Кроме земледельческих праздников, существующих там, где процветает земледелие, есть пастушеские, как мы заметили, особливо во дни св. Георгия, св. Флора и Лавра и св. Власия. В Сибири в конце октября бывает у рыбаков праздник, или Юровая, когда они за несколько верст по Иртышу ездят за красной рыбой. Как в Германии и Франции собирание винограда, так в России – рубление и сечение капусты, или капустницы, составляют род празднества, на какое в приволжских губерниях сбираются девицы в лучших нарядах, переходя с песнями из дому в дом, где их угощают хозяева²⁴³.

7. Кроме упомянутых нами постоянных и подвижных праздников и торжественных обрядов, подчиненных условиям места и времени, приведем здесь в дополнение к сказанному нами выше еще чрезвычайные или заповедные, обетные: они учреждались по какому-нибудь чрезвычайному случаю, во время мора или другой напасти. Из них замечательно Опахиванье, или Коровья смерть, во время скотского падежа. Опахиванье совершается в полночь одними женщинами, которые собираются у околицы, известив наперед, чтобы никто из мужчин не выходил на улицу. Шествие обыкновенно начинается девкой с образом св. Власия; за нею следует женщина верхом на помеле, с распущенными волосами, в одной рубахе, она сопровождается толпою баб и девок с ухватами и кочергами, косами и серпами, коими они бьют в сковороды с диким воплем; за ними – другая толпа с зажженными лучинами, в середине ее – нагая старуха в хомуте, запряженная в соху, коей трижды опахивают всю деревню и тем самым, по их верованию, пересекают путь коровьей смерти²⁴⁴. Между простолюдинами встречались примеры самопожертвования, или обречения на вольную смерть, в случае моровой язвы: по суеверному мнению для прекращения мора избранную миром по жребию женщину, или даже мужчину, зарывали живых в землю с петухом и кошкой. На Руси известны, кроме временных, обетные Пятницы, в кои крестьяне, зарекаясь работать, обещаются праздновать: это бывает по случаю безведрия, неурожая, падежа и других напастей. Для этого даже писались от мира так называемые заповедные записи; в собрании грамот И. Н. Царского есть две записи заповедные XVI века, в том, чтобы по воскресеньям и «пятницам работы не работати, дела не делати никакого черного, ни угодья, ни белки, ни лесовати, ни рыбы ловити, ни ягод, ни губней не носити».

8. Главные и важнейшие действия жизни человеческой, рождение, свадьба и смерть, у всех почти народов ознаменованы особенными праздниками и обрядами. Торжественные сии действия у русских славян проистекли из древнего их быта и верования, обратились в обычаи и отчасти привились к христианским обрядам, коими сопровождаются сии три акта жизни семейной. По связи оных с простонародными праздниками мы ограничимся здесь только очерками этих семейных празднеств, кои требуют подробного местного описания и исследования. Вместо бракосочетаний у радимичей, вятичей и северян бывали, по свидетельству летописца, в язычестве игры (гура, см. выше), на коих они себе брали (умыкаху) жен; отсюда, вероятно, выражение трать свадьбу. Супрасльский летописец²⁴⁵ так изображает древнейшее игрище вместо брака: «Бяху бо закон и обычаи браный в них (славенах): не хожаше жених по невесту, но привожаху вечер, а утре приношаху по ней, что узаконено. А Древляне потом начата жити зверьским образом скотьски: убиваху дроугь друга, ядуще все нечисто, и брак в них не был, но умыкаху девици. А Радимичи, и Вятичи, и Севера един обычаи имяху: начашя же по мале и тии ясти, нечисто живоуще в лесех, и срамословие и нестыдение диаволоу угажающи взлюбишя, и пред отци, и снохами, и матерми, и мраци (браци?) не возлюбиша, но игрища, межи сел и ту слегахоуся рищюще на плясаниа, и от плясания познаваху, которая жена или девица, до младых похотение имать, и от очного воззрения и от обнажения мышца и от прьст ручных показаниа, и от прьстней даралаганиа на прсты чюжая, таж потом целованиа с лобзанием и плоти с сердцем ражедгшися слагахоуся, иных поимающе, а другых поругавше, метааху на насмеание до смерти: имяхоу же и по в, и по г, жены: зане слаб соущи женскый обычаи; и начата дроуга пред другою червити лице и белим трти абы оуношя вжелел ея на похоть». Известно, что свадьбам предшествуют общие гадания, какие бывают о Святках, когда девицами призывается суженой ряженой. Свадьба, по-чешски Weseli, веселье, состоит из помолвки, рукобитья, или сговора, девишника и венчания; сим обрядам предшествуют и последуют бани, пиры и наблюдение разных примет. В Костромской губернии свадебные пиры: пропой, гостинцы, сговор накануне бракосочетания, то что на Московщине девишник, а стол в первый день брака– княжий.

В старину употребительно было еще осыпание хмелем жениха и невесты пред венчанием и после оного²⁴⁶. Выше упомянули мы о куничном, или венечной кунице, что доселе сохраняется у простолюдинов, или упоминается в свадебных песнях разных краев России. В Костромской губернии, более в крестьянском быту, невеста-сирота за день до венчания ходит ночью в сопровождении подруг прощаться с родителями на кладбище; там, помолясь на могилах, она приговаривает: родимые батюшка и матушка, не надо ни злата, ни серебра, прошу родительского блогословения! Также после венчания крутят молодую, то есть заплетают ей волосы на голове в две косы и надевают повойник или кокошник: этот обряд сопровождается окрутильным обедом. Символическими яствами на свадьбе бывают коровай, перепеча, сыр и яичница. В Вельской округе и по Ваге тещи приносят в Петров день на второй год брака сыр в почесть зятьям, которые по сему случаю делают пиршество²⁴⁷. Венчальные свечи служат предметами загадывания о долголетии молодых и зажигают во время трудных родов для облегчения родильнице. О свадебных обрядах говорит Историограф, что они «отчасти славянские, отчасти скандинавские и что смысл оных легко отгадать: некоторые из них образовали любовь, согласие, чадородие, богатство; другие должны были удалять действие злого вещества».

В разных губерниях Великой России встречаются различные свадебные обряды, в коих нередко под грубым покровом скрывается нравственное основание, например, в первый день свадьбы разувание мужа женой, от коего отказалась Рогнеда Полоцкая, невеста великого князя Владимира I²⁴⁸, вскрывание новобрачных после первой ночи или торжественное свидетельствование невинности девической, какое бывало у восточных народов²⁴⁹ и какое запрещено было Петром I, и т. д. Подобные обряды, оставшиеся теперь у сельских жителей или у мещан, прежде наблюдались и на великокняжеских, царских и боярских свадьбах, как видно из описания оных²⁵⁰.

Родины празднуются пиршеством, на коем главное блюдо занимает каша. Что ж касается до обычая класть на зубок, то, вероятно, оный есть подражание принесению даров волхвами рожденному Иисусу Христу. Кроме суеверных обрядов, примет и предзнаменований, предшествующих и последующих родинам, известны розмывание рук роженицы с бабкою на девятый день и опоясывание младенца через шесть недель после рождения. В славянских землях издревле существовал обряд, вероятно языческий, первого обрезания волос, или Постриги и Посаждеиие на коня младенцев мужеского пола от четырех до семи лет, что доныне наблюдается у казаков²⁵¹: у них отец и мать, посадив на коня младенца, у которого прорезывались зубы, возили его в церковь, где служили молебен св. Иоанну-воину о том, чтобы сын их был храбрым казаком. Древнейший польский историк Мартин Галл свидетельствует, что два странника, угощенные Пястом, постригли волосы сыну его младенцу и дали ему имя Семовита. Кадлубко говорит, что этот рыцарский обряд вступления детей в бытие гражданское рождал между людьми духовное свойство и что мать постригаемого считалась названой сестрой постригающего. После Постриг, говорит Татищев, свидетель оных, дети переходили из женских рук в мужские²⁵². Из летописей отечественных видно, что торжественные Постриги великих князей совершались в церкви, как сделал великий князь Всеволод III в Суздале с сыном своим Юрием, князь Михаил в Новгороде у Софии с сыном Ростиславом и князь Константин Всеволодович с детьми своими Власом и Всеволодом. Этот обряд с XIII века сопровождался молитвой и пиршествами.

День плотского рождения у русских не столько празднуем был, сколько день духовного, или именины; однако летописи свидетельствуют, что царь Иван Васильевич праздновал в Коломенском селе день своего рождения пиршеством: «праздник творяше рождению своему; тамо бо во вся лета празднование»²⁵³. Еще и в XVI веке продолжался древний обычай давать особенные имена и прозвания, кроме полученных при святом крещении: от этого встречаются в истории лица, имеющие по два имени, как бывало у евреев²⁵⁴. Знатные люди писывались в самых государственных бумагах Дружинами, Истомами, Неудачами, Невежами, Тишинами и т. д. Барон Майерберг в 1661 году заметил, что русские бояре имели по два имени, одно, полученное при рождении, а другое при крещении; последнее они таили из опасения, чтобы их не испортили колдовством или чародейством²⁵⁵. В доказательство приведем здесь следующие примеры из летописей. В Воскресенской летописи сказано: «…родися у Великого Князя Всеволода сын Феодор, а прозван бысь Ярослав 6698 г.». В Никоновской летописи под 6718 годом: «…родися Князю Константину Всеволодичю сын Иван, глаголемый Всеволод». Царь Иван Васильевич назван был также Варфоломеем. Один из торжественных семейных праздников русского народа – именины, или Тезоименитство (smovvpia): последнее происходит от чешского слова tés или téz, соответствующего русскому тезка. Именинное празднество обыкновенно продолжалось три дня, сопровождаясь дарами имениннику; от этого и пословица: добрый именинник до трех дней²⁵⁶. Главной принадлежностью именинного пира есть пирог, который, по старому обычаю, разламывается над головой именинника в предзнаменование благополучия. У сербов идти на красный колач значит: идти на именинный пир, который у них также празднуется три дня: первый называется красным, другой – поутрием, третий – у ставцем. В старину у русских именинник хаживал с пирогами или со сгибнями к родным и знакомым. Царь Алексей Михайлович в день своего тезоименитства носил именинный пирог к патриарху; после поднесения пирога святителю он жаловал пирогами патриарших бояр и дьяков²⁵⁷.

При похоронах и поминках в третины, девятины, полсорочины, сорочины, полу годовщины и годовщины наблюдаются в разных краях России особенные старинные обычаи и приметы, кои суеверие и право давности приобщило к христианским обрядам. Катание яиц и возлияния на могилах в родительские, скакание и песни скоморошеские после плача на кладбищах, наконец, попойки представляют сходство с обычаями греков, римлян и скандинавов. Присутствовавшие при поминках скоморохи, коих толпы хаживали по селам и деревням, происходят от скамаров, народа хищнического, жившего в V и VI веках при нижнем Дунае²⁵⁸. Радуница, или Навий вторник и Троицкая суббота, соединялась в древности с окличками мертвых. Установленные православной церковью для поминовения усопших семь вселенских панихид, а российской церковью – Дмитриевская суббота в октябре, без сомнения, имели целью и замещение древних языческих обрядов. В Гжатске и вообще в Смоленской губернии у простолюдинов в родительские собираются родственники на свои кладбища плакать и пировать, а ввечеру сходятся туда молодцы и девки свыкаться, оправдывая делом русскую пословицу: начинают за упокой, а кончат за радость.

К домашним праздникам причисляется также Новоселье, сопровождаемое особенными обрядами и приметами. На Новоселье приносят хозяину хлеб-соль, как знамение спорыньи, довольства и хлебосольства русской патриархальной добродетели. Ездить на пиры, братчины и свадьбы было в русской древности какой-то повинностью, от коей освобождались монастырские крестьяне жалованными грамотами²⁵⁹; в них запрещается «паместничим людям и волостельным и помещиковым незваным ездить на свадьбы, пиры и братчины».

9. Самородная поэзия есть главная стихия нравственного образования народа, начинающаяся с первыми его верованиями, с первыми понятиями о себе и природе. Из верований проистекают праздники и обряды с обрядовыми и мифическими песнями, приговорами и причитаниями. Сии гласные самородные памятники словесности, несмотря на все изменения и обновления в языке оных, живут народным бессмертием, составляют заветную стихию отечественности. Во всех населенных странах мира на всех языках глас радости и печали превращался в песнопение. И дикие племена и образованные народы песнями выражают свои моления и проклятия, ибо петь – для сердца человеческого значит жить. У древних искони петы были законы, бытия племен, похвалы богам и богатырям²⁶⁰. Песнь предшествовала письму. Всякое наставление в религии и мудрости, воспоминания о важнейших событиях в народе передавались в песнях, кои были не писаны, но переходили из уст в уста и певались с игрою на мусикийских орудиях и плясками при богослужебных и народных торжествах. Исследования старинных обычаев и народных песен у немцев и славян показывают, что у них богослужебные праздники сопровождались песнями, наставительными для народа²⁶¹. В остатках древних песен увековечены некоторые важнейшие эпохи русского народа, что умалчивает летопись, то иногда досказывает песня; самая пословица русская: песня – быль, сходная с немецкой: Die Sage lebt im Gefang, – свидетельствует, что в песнях сохранялись былины древних лет.

Главнейшее словесное богатство славянских племен состоишь в песнях, коими они отличаются пред всеми другими народами света: в VI веке они слыли у византийцев песнелюбивыми²⁶²; славянские странники брали с собою в путь гусли (кифары), а не оружие. Неизвестный певец Игорева похода упоминает о вещем Бояне, соловье, песнетворце старого времени, а Волынская летопись – о словутном певце Митусе. Когда князь Даниил, по переходе через реку Нарову, избавил многих христиан, тогда, по выражению той же летописи, песнь славну пояху има. Ляхи в XIII веке победу над князем Владимиром Рюриковичем торжествовали древними песнями. В сих заветных летописях души и сердца заключаются бытия, мифы, мысли, чувства, надежды народа. Хотя древнее верование не могло удержаться у русских славян при обращении их в христианскую веру, но существенная часть оного для поэзии, внутренняя сила поэтическая проникнула некоторые старинные народные песни и приговоры, как отклики древнего времени, повторяемые в настоящем²⁶³. Народная песнь находится во внутренней связи с чувственной жизнью сказания. Богослужение у славян русских не могло обойтись без песнопений, в чем удостоверяют нас свидетельства летописцев и остатки старинных хороводных песен, мифических дум и сказаний.

Сколько время их ни искажало, однако не могло совершенно изгладить коренного их свойства, которое оставило свои следы при всех новейших изменениях и прикрасах²⁶⁴. Одни из старых русских песен носят на себе мифический цвет; другие, намекающие на древние богослужебные обряды и жертвоприношения, принадлежат к обрядовым песням, к коим относятся причитания и приговоры песенные. В остатках немногих мифических песен и припевов упоминаются древние божества и реки, в честь коих они были петы, например: Ладо, Дидиладо, Купало, Тур, Ярило, Таусень, или Авсень – Дунай, Дон. Нередко в них смешиваются языческие верования с христианскими понятиями, например, в Тульской губернии в Троицын день поют:

 
Благослови, Троица,
Богородица,
Нам в лес пойти,
Венок сплести,
Ой дид Ладо!²⁶⁵
 

Песнями поселяне приветствуют в России солнце на Петров день, подобно как в литовском Секмине. Песнями поселяне встречают первый весенний дождик и закликают красную весну. Песни, какие певались в северных странах среди веселых хороводов и плетней вокруг майских дерев, относятся к языческим обрядам, выражают союз между обоими полами, между небом и землею ²⁶⁶.

По отношению песен к народным праздникам в разные времена года их разделить можно на святочные (подблюдные), колядские, весенние, семицкие и троицкие или русальные, купальские или ладовые, по названию карпатороссов, которые празднуют Ладу в день Купала, и прочие. Почти все сии роды песен мифологических, наших саг, имеют характер хороводных и применение к особливым обрядам²⁶⁷, например: А мы просо сеяли – заплетися плетень, и пр. В разных краях Великой России они представляют местные отмены по своему содержанию и выражению, достойные исследования, что они утратили в одном месте, то сохраняют в другом. Таким образом, одно, дополняясь и обясняясь другим, составляет целое, стройное проявление духа народного в живущих, гласных памятниках.

Русские заклинательные песни, какие известны в Белоруссии, Литве, Польше и Швеции, вероятно, суть остатки древней восточной жизни, переходившей через все народы и достигшей до наших времен. У финнов чародейные песни (Lugut) древнее всех прочих самородных стихотворений; на англосаксском они называются Runstafas²⁶⁸. У литовцев загадочные песни известны под именем Misles. Сюда же можно отнести²⁶⁹ собранные И. П. Сахаровым песни русалок, ведьм и солнцевых дев. «Бесспорно, – говорит ученый Тредьяковский, – во всех человеческих обществах богослужители были первенствующими стихотворцами. Стихами не только прославляли они божество; но и достоинство свое отменяли сим родом речи от общего и простого слова. Почему и наши языческие жрецы, без сомнения, такое ж равно преимущество имели, и были главные и лучшие, в наших обществах, слагатели стихов. Итак, способ, бывший у них обыкновенным в составлении стиха, долженствует быть самое древнее стихотворение наше. Неподозрительными и живыми свидетелями простонародные песни наши сие точно свойство имеют в стихосложении своем.

Народный состав стихов есть подлинный список с богослужительского. Воззрим теперь на начало нашего Христианства: видим мысленно сущую нужду его, токмо то истребить у нас, что непосредственно касалось до богослужения ложного: на народные, гражданские и дружеские употребления не с толиким с начала ревнованием оно взирало. Итак, многодельное тогда первое наше Христианство, хотя искоренило все многобожные служения и песненные прославления богам и богиням; однако с пренебрежения или за упражнениями не коснулось к простонародным обыкновениям: оставило ему забаву общих увеселительных песен, а с ними способ сложения стихов. Сие точно и есть первородное и природное наше стихосложение, пребывающее и до днесь в простонародных молодецких и других содержаний песнях живо и цело. Начавшееся у нас христианство, истребившее все идольские богослужения и уничтожившее вконец сплетенные песни стихами в похвалу идолам, лишило нас без мала на 600 лет богочтительного стихотворения. Пребывало двоюродное родство его токмо, чтоб, так сказать, как в залоге у самого оного простого народа в подлых песнях; и преходило от века в век не без престарения»²⁷⁰. Из истории Саксонии и Польши известно, с каким старанием истреблялись там языческие песни в XI веке, кои заменяемы были христианскими песнопениями²⁷¹. Духовные наши писатели, из ревности к православию и из презрения к суеверию, называют старинные песни, какие певались о праздниках простонародных, сатанинскими, бесовскими, от беса замышленным делом. Об них упоминают Номоканоны и Стоглав. Преподобный Памфил при описании Купальского праздника в послании своем к наместнику псковскому говорит, что тогда «егда не весь град возмятется и в селех возбесятся в бубны и сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сатанинскими, плесканием и плясанием, женам же и девам, и главами киванием, и устнами их неприязнен клич, всескверные песни, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание»²⁷². В свадебных песнях, наших эпиталамах, столь обильных и разнообразных в России, проявляются еще непростывшие следы обрядов древнего верования, живая картина нравов и обычаев народных. Они нередко проникнуты бывают глубокими и умильными чувствованиями. Едва ли есть народ, кроме русских, особливо малороссиян, у коего можно б было собрать целую книгу свадебных песен. Малороссийские песни со всеми обрядами – настоящая опера-водевиль, и едва ли где она имела столь естественное происхождение. Похороны и поминки сопровождаются причитаниями или голошеньем, в коих плачевным речитативом вычисляются достоинства покойника и жалобы осиротевших. Мы сравнивали сии причитания с греческими ιαλεμοι, с римскими laudes funebres, naeniac и литовскими заупокойными песнями. По свидетельству Кельхена²⁷³, финны и латыши балтийские в XIII веке, совершая тайно свои языческие обряды во глубине лесов, плакали над умершими, которым клали в могилы пищу, питье, топор и несколько денег с следующими причитаньями: Ступай, бедняк, в лучший мир, где не тобою немцы, но ты немцами будешь повелевать! Вот тебе на дорогу запас, оружие и деньги. Сарницкий говорит: «…на Руси певались элегии в память двух храбрых братьев Струсев, павших в 1506 году в битве с варягами. Элегии сии назывались у русских думами. Соглашая заунывный голос и телодвижения со словами, они иногда сопровождают пение оных печальными звуками свирели»²⁷⁴. В наших летописях, умильных повестях, сказаниях и в иностранных писателях о России сохранились остатки таковых причитаний, кои и доселе употребляются между простолюдинами и староверами. Песни дьявольские (carmina diabolica), какие простой народ имел обыкновение петь ночью над усопшими, запрещаются пастырским посланием к пресвитерам епископа веронского Ратерия²⁷⁵.